Николай васильевич гоголь невский проспект. Невский проспект - гоголь николай васильевич

Два молодых человека - поручик Пирогов и художник Пискарев - ухлёстывают вечером за гуляющими по Невскому проспекту одинокими дамами. Художник следует за брюнеткой, лелея на её счёт самую романтическую влюблённость. Они доходят до Литейной и, поднявшись на верхний этаж ярко освещённого четырёхэтажного дома, оказываются в комнате, где находятся ещё три женщины, по виду которых Пискарев с ужасом догадывается, что попал в публичный дом. Небесный облик его избранницы никак не соотносится в его сознании ни с этим местом, ни с её глупым и пошлым разговором. Пискарев в отчаянии выбегает на улицу.

Придя домой, долго не мог успокоиться, но лишь задремал, как в дверь стучит лакей в богатой ливрее и говорит, что дама, у которой он только что был, прислала за ним карету и просит немедленно быть у неё в доме. Поражённого Пискарева привозят на бал, где среди танцующих дам всех прекраснее его избранница. Они заговаривают, но её куда-то увлекают, Пискарев тщетно её ищет по комнатам и... просыпается у себя дома. Это был сон!

Отныне он теряет покой, желая увидеть ее хотя бы во сне. Опиум позволяет ему обрести возлюбленную в своих грёзах. Однажды ему представляется его мастерская, он с палитрой в руках и она, его жена, рядом. А почему бы нет? - думает он, очнувшись. Он найдёт её и женится на ней! Пискарев с трудом отыскивает нужный дом, и - о чудо! - именно она открывает ему дверь и мило сообщает, что, несмотря на два часа дня, только проснулась, поскольку её лишь в семь утра привезли сюда совершенно пьяной. Пискарев говорит семнадцатилетней красавице о пучине разврата, в которую она погружена, рисует картины счастливой трудовой семейной жизни с ним, но она с презрением отказывается, она смеётся над ним! Пискарев бросается вон, где-то бродит, а вернувшись домой, запирается в комнате.

Через неделю, выломав дверь, находят его с перерезанным бритвой горлом. Хоронят беднягу на Охтинском кладбище, и даже его приятеля Пирогова нету на похоронах, поскольку и сам поручик, в свою очередь, попал в историю.

Малый не промах, он, преследуя свою блондинку, попадает в квартиру некоего жестянщика Шиллера, который в этот момент, будучи сильно пьян, просит пьяного же сапожника Гофмана отрезать ему сапожным ножом нос. Помешавший им в этом поручик Пирогов, наткнувшись на грубость, ретируется. Но лишь для того, чтобы, вернувшись наутро, продолжить своё любовное приключение с блондинкой, оказавшейся женой Шиллера. Он заказывает жестянщику сделать себе шпоры и, пользуясь случаем, продолжает осаду, возбуждая, впрочем, в муже ревность.

В воскресенье, когда Шиллера нет дома, Пирогов является к его жене, танцует с ней, целует её, и как раз в этот момент является Шиллер с другом Гофманом и столяром Кунцом, тоже, кстати, немцем. Пьяные рассерженные ремесленники хватают поручика Пирогова за руки, за ноги и сотворяют над ним нечто столь грубое и невежливое, что автор не находит слов, чтобы это действие описать. Лишь черновая рукопись Гоголя, не пропущенная в этом месте цензурой, позволяет нам прервать свои догадки и узнать, что Пирогова - высекли! В бешенстве поручик вылетает из дома, суля жестянщику плети и Сибирь, по меньшей мере. Однако по дороге, зайдя в кондитерскую, съев пару пирожков и почитав газету, Пирогов охладился, а отличившись вечером у приятелей в мазурке, и вовсе успокоился.

Николай Васильевич Гоголь

Невский проспект

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет всё. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! – О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность, и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Здесь житель Петербургской, или Выборгской части, несколько лет не бывавший у своего приятеля на Песках или у Московской заставы, может быть уверен, что встретится с ним непременно. Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект! Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары и, боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий как дым, башмачек молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая на нем резкую царапину, – всё вымещает на нем могущество силы или могущество слабости. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток! Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих. Тогда Невский проспект пуст: плотные содержатели магазинов и их комми еще спят в своих голландских рубашках, или мылят свою благородную щеку и пьют кофий; нищие собираются у дверей кондитерских, где сонный ганимед, летавший вчера как муха с шеколадом, вылезает с метлой в руке без галстуха и швыряет им черствые пироги и объедки. По улицам плетется нужный народ: иногда переходят ее русские мужики, спешащие на работу, в сапогах, запачканных известью, которых и Екатерининский канал, известный своею чистотою, не в состоянии бы был обмыть. В это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русской народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре. Иногда сонный чиновник проплетется с портфелем под мышкою, если через Невский проспект лежит ему дорога в департамент. Можно сказать решительно, что в это время, то есть

■
■
■
■
■
■
■

Замысел и первые наброски «Невского проспекта» Николай Васильевич Гоголь сделал в 1831 году. В 1833-1834 годах он работал над произведением, а уже в 1835 году повесть вышла в тираж.

Петербург сыграл большую роль в творчестве писателя, ведь он прожил довольно долго в столице.

Петербург в «Невском проспекте» особенный - он иллюзорный и лживый. Всё роскошество, утопающее в блеске огней, кажущееся прекрасным и ликующим, по сути, оказывается равнодушным, пустым, и даже глупым.

Бездушие города и неприглядность показана на жизненных примерах двух товарищей, Пирогова и Пискарева, которые очень разные, и по складу характеров, и по роду деятельности, но по иронии судьбы приятельствуют.

Сам же Невский проспект, словно весёлая маскарадная маска, надетая для того, чтобы скрыть всю неприглядность существующих порядков, где всё завуалировано и сокрыто, а холодный блеск роскоши не позволяет найти ни правды, ни защиты.

Данное произведение не выглядит комедийным, хотя без юмора здесь не обошлось. За внешней обыденностью описанных ситуаций, Николай Васильевич показал социальные отклонения от общепринятых норм, окрасив их в сатирические цвета. Гротеск всегда был сильной стороной писателя, и «Невский» не стал исключением.

Главные герои

Тысячи обывателей в течение дня проходят по проспекту. Из этой толпы автор выхватил случайных прохожих. О них и пойдёт речь в повести.

Поручик Пирогов - самодовольный и самонадеянный нахал, принадлежавший к какому-то среднему классу общества, считавший себя учёным и воспитанным человеком. Природа наградила его своеобразными талантами. Он читает стихи, пускает дым кольцами, умеет рассказывать анекдоты.

Несмотря на офицерский мундир, все замашки у поручика мещанские. Та страсть к изящному, и покровительство художнику Пискареву, обусловлены желанием получить от него свой портрет. На отчаянный поступок он не готов. Это пошлый, вульгарный и трусливый тип.

Офицер думает, что его чин даёт ему полное право на внимание со стороны женщин, искренне считая, что ему и отказать-то ни в чём нельзя.

Художник Пискарев - застенчивый, робкий, тонкий романтик. Несмотря на боязливость, душа молодого человека готова к чувствам открытым и глубоким, тем чувствам, которые могут превратиться в пламя из маленькой искорки. Из такой же маленькой искорки, может разгореться и его талант, не оцененный пока в полной мере.

Как человек приближённый к искусству, в женщине он ищет Музу, восторгается ею и боготворит. Его влюблённость в проститутку Гоголь сравнивает с жемчужиной, сначала найденной, а затем безвозвратно утерянной.

Молодой мужчина настолько не испорчен, что даже зная, кем является предмет его интересов, ищет ей оправдания. В своих снах, он ищет и находит подтверждение о чистоплотной нравственности девушки. Но это только сон, а реальность намного жёстче.

Гоголь не сжалился над своим персонажем даже перед смертью, оставив его в полном одиночестве, показывая читателю всю бесполезность прожитой жизни. Художник не смог проявить себя ни как представитель искусства, ни как нравственный спасатель. Его труды не были оценены, он умер всеми оставленный и всеми забытый.

Женщины в поэме

Писатель рассказал две разные судьбы молоденьких и хорошеньких женщин, не наделив умом ни одну из них, будто подчёркивая, что на Невском женской глупости больше чем разумности и целомудрия.

Брюнетка

Милейшее создание, предмет очарования романтичного художника. Это девушка семнадцати лет, с ангельским белым личиком тронутым румянцем, обрамлённым агатовыми волосами, спадающими интересными локонами из-под шляпки, с голосом как струны арфы. И в этой милой девушке, в которой ещё так много осталось от детства, оказалась падшая женщина.

Но Гоголю мало показать, что прелестная внешность и внутреннее содержание девочки - полный диссонанс. Он капнул глубже, в самую суть проблемы. Писатель будто даёт шанс героине к «правильной» жизни и посылает к ней влюблённого художника, который непросто готов помочь - он желает жениться.

Тут и вскрывается социальный порок в полном безнравственном свете. Девчонка не желает ничего менять в своей жизни. Её устраивает тот разврат, в котором она, несомненно, погрязнет.

Блондинка

Лёгкое создание, порхавшее перед поручиком, изначально казалось недоступным, а её глупость составляла особенную прелесть. Писатель замечает, что все её душевные недостатки были как-то по-особенному привлекательны.

Эта женщина не лишена нравственности, но её ограниченность носит патологический характер и высмеивается автором при каждом случае.

Герои второго плана

Каждый персонаж в произведении выполняет определённую миссию, раскрывая обитателей Невского проспекта с разных сторон.

Шиллер - это совершенный немец, так называет его автор. Он ещё в двадцать лет чётко определил собственные приоритеты и не делал себе никаких поблажек. Жестяных дел мастер поставил себе цель - собрать за десять лет капитал в пятьдесят тысяч, и шёл к своей цели. В точное время подъём, обед, а пьянка только в воскресенье, и то закрывшись с товарищами в отдельном помещении. Он был верен своему слову.

Он и в личной жизни имел чёткий порядок. Например, целовал жену не более двух раз в сутки, кроме воскресенья. Да, в воскресенье позволял себе.

Но флегматичный характер не делает его размазнёй. Проявляется и наглость - он смеет называть цену за свою работу, увеличивая её в несколько раз. Обнаруживается и решительность - застав Пирогова со своей женой, немец не дал ему спуску, несмотря на то, что перед ним был офицер.

Гофман и Кунц - это друзья жестянщика Шиллера. Несмотря на воскресные попойки, немцы не бездельники. Гофман сапожник, Кунц столяр. Эти ремесленники живут своей диаспорой, держатся вместе, приходят друг другу на помощь.

Немцы показали себя достаточно слаженным коллективом, во время расправы над любителем чужих жён, Пироговым. Это не делает им чести, но говорит о коллективной сплочённости.

Запах гулянья разливается по Невскому проспекту. Это место встреч, развлечений, знакомств. Все дела свои можно позабыть, оказавшись на проспекте.

Утром отовсюду разливается аромат только что выпеченного хлеба. А нищие рассчитывают у кондитерской получить вчерашнюю выпечку. Мужики спешат на работу и можно услышать бранную речь. Бегут мальчишки, спешат служащие. Только просыпаются держатели магазинов.

В двенадцать часов Невский проспект превращается в педагогическую зону. Он заполонён гувернёрами-иностранцами со своими воспитанниками. К двум часам появляются родители этих воспитанников, и чиновники по особым поручениям. Всем есть о чём поговорить, что обсудить. В это время здесь всё исполнено приличием, ведь все готовились к выходу на Невский: наряжались, причёсывались, обливались духами.

Но уже в три часа новая перемена - это время чиновников в мундирах, в головах которых вечный ералаш. А в четыре всё пустеет. До самого вечера здесь каждого видно как на ладони.

Приходит вечер и снова всё «начинает шевелиться». Теперь на Невском заманчиво. Выходят на прогулку секретари и секретарши, по большей части холостые.

Здесь же прогуливаются два приятеля. Рассматривают хорошеньких женщин, и начинают друг другу выражать восторг. В итоге приятели разошлись. Пирогов почти заставил художника проследовать за брюнеткой, а сам отправился за блондинкой.

Приключение Пискарева с летальным исходом

С трепетом отправился молодой человек за милой девушкой в пёстром плаще. Он так спешил, что сбивал прогуливающихся людей, а это было совсем несвойственно его робкой натуре.

Когда девушка взглянула на него, художник чуть не ослеп от такой красоты. И хотя взгляд был гневным, Пискарёв посчитал его обворожительным. Когда девочка улыбнулась, земля просто ушла у него из-под ног. Теперь он не шёл, он летел за ней.

Вот и четырёхэтажный дом, где незнакомка, приложив палец к губам, приказывая вести себя тихо, увлекла его за собой. Неопределённая потребность любви влекла художника, и он взбежал за красавицей на четвёртый этаж.

Молодой человек не раздумывая принял приглашение. А в комнате куда он попал, оказались и другие девушки. Но его незнакомка была вне конкуренции. Молодость и свежесть выделяли её от других женщин.

Вокруг было не прибрано, а из соседней комнаты долетал смех. И только тут Пискарев понял, что он находится в отвратительном приюте, а попросту в публичном доме. Да и красавица его стала говорить. Из её уст летели глупости, и художнику показалось, что вместе с порочностью ум покинул эту милую головку. Несчастный Пискарёв бросился вон.

Происшествие настолько поразило молодого человека, что он никак не мог сопоставить девичью красоту с тем развратом, в котором её нашёл. Долго он сидел неподвижно, уже и сон стал его одолевать, когда вдруг стук в дверь заставил встрепенуться.

Это был лакей, принёсший приглашение от барыни. И хотя у художника были сомнения, он отправился на приём, организованный в самых лучших традициях. Всё здесь было роскошно. Пискарёв растерялся.

Но вот он увидел её: лучшую, очаровательную, блистательную. И тут заметил, что он-то сам не переоделся. Приехал в рабочем сюртуке, перепачканном красками, какой конфуз.

Желание прикоснуться к прекрасной незнакомке заставляет забыть обо всём на свете. Произошло объяснение, и незнакомка подтвердила свою непричастность к публичному дому. А после художник потерял её из виду, и, бегая из комнаты в комнату, искал повсюду. Тут Пискарев проснулся - это всё ему приснилось.

Романтик согласен хоть во сне видеть свою возлюбленную, но она больше не снится ему. Каждый день художник засыпает с мыслью увидеть свою незнакомку, но нет, не снится. Мужчина потерял покой. Чтобы восстановить своё состояние и побороться с бессонницей он раздобыл опиум.

Опиум помог. Незнакомка стала приходить во сны влюблённого. Однажды ему приснилось, что красавица стала его женой. Проснувшись, парень задумался. Может быть, девочка вынужденно стала проституткой, может быть, она хочет вырваться из этого лона разврата. Так я ей помогу! Я совершу подвиг - женюсь.

Герой отправляется в дом терпимости. Дверь открыла Она. Юная проститутка не стесняясь рассказывает, что только утром, совершенно пьяной попала домой, и спрашивает, зачем он пропал в прошлый раз.

Обескураженный художник провёл свою агитационную работу, о том как плохо быть ночной бабочкой, и попытался разрисовать прелестную жизнь с таким обычным работягой, как он.

Странно и удивительно девчонка отреагировала на проповедь. Ей это ничего не нужно! Влюблённый понял, её жизнь - это разврат, пустота и праздность. Он бросился вон.

Обезумевший художник, вернувшись домой, заперся и никого не впускал. Через неделю выломали дверь и нашли несчастного с перерезанным горлом. Бритва лежала рядом.

Над покойником всплакнул только пьяный сторож. Даже покровитель его, Пирогов, не пришёл, занятый своими делами.

Приключение Пирогова

Между тем поручику некогда было скучать. Расставшись с Пискарёвым, он отправился за блондинкою и провожал её пока не узнал адрес - это была квартира-мастерская. Заправлял здесь известный в округе жестянщик Шиллер.

Комната, куда впорхнула женщина, пройдя через мастерскую, была опрятна. Там и наткнулся Пирогов на хозяина со своим другом-сапожником Гофманом. Немцы были пьяны и раздумывали, как бы отрезать нос Шиллера. Ведь из-за большого носа уходит много табака, а это дорого.

Приём был оказан поручику самый нелицеприятный, его послали вон. И хотя Пирогов оскорбился и ушёл, уже утром он явился и стал заигрывать с блондинкой. Он нашёл повод, и стал заказывать себе шпоры у Шиллера. Даже завышенная цена и сроки выполнения заказа его не отпугнули.

Хотя немка оказала явный отпор, Пирогов решил не отступать от ухаживаний. Ему она стала ещё интересней. Повод ходить сюда у него был - узнавать как изготовляются шпоры, он и приходил каждый день. Получив свой заказ, поручик так расхвалил шпоры, что Шиллер возгордился собой и сменил свой гнев на милость. Теперь немец согласился изготовить оправу к кинжалу.

Уходя из мастерской, поручик позволил себе поцеловать блондинку прямо в губы, и прямо при её муже. Такой поступок вызвал в немце что-то похожее на ревность. А Пирогов уже хвастал перед офицерами, что у него интрижка с замужней хорошенькой немкой.

В один из дней глупенькая блондинка рассказала поручику, что по воскресеньям мужа не бывает дома, он встречается с друзьями. И в ближайшее воскресенье офицер решил этим воспользоваться. Он явился в дом Шиллера.

Пирогов был очень почтителен и любезен. Не стал пугать девушку, приятно шутил и предложил потанцевать. Большая охотница к танцам, блондинка с удовольствием приняла такое предложение. В танце поручик не удержался и бросился целовать женщину. Немка стала кричать, но мужчина не мог остановиться.

Остановиться, однако, пришлось. На пороге явился муж блондиночки, вместе со своими друзьями. И хотя все ремесленники были абсолютно пьяны, гнев и негодование их были самыми настоящими. Отбиться от трёх пьяных работяг Пирогов не смог, задали ему немцы. Его раздели и высекли.

Изначально оскорблённый офицер решил жаловаться генералу, в главный штаб, и даже в государственный совет, чтобы немецких ремесленников наказали. Но он быстро успокоился, зайдя по дороге в кондитерскую. Съел два пирожка, почитал газету, и гнев отпустил его.

А прогулявшись по Невскому проспекту, попав в гости к правителю контрольной коллегии, потанцевав и отличившись в мазурке, вовсе успокоился.

Анализ произведения

События не переносят читателя в другое время, а описывают текущий период, то есть двадцатые-тридцатые годы XIX века. Тогда не было социальных сетей, и в определённом смысле, проспект является той сетью, где можно кого угодно встретить, что угодно узнать, посплетничать.

Гениальность сочинения Николая Васильевича, заключается в том, что он показал Невский проспект, как выставку людей. И на этой живой, движущейся и дышащей выставке есть место абсолютно разным экспонатам. Литератор не выбирал лучшие экспонаты. Напротив, он словно брёл по Невскому, замечая каждого. А после случайно остановился на двух товарищах - Пискарёве и Пирогове.

К тому аромату интеллигентности, который раскрывается с первых строк рассказа, постепенно примешивается душок уродливой реальности. Действительность не так иллюзорна, как рисует её в своих романтических мечтах художник. Судьба не благосклонна к нему, посылая влюблённость к проститутке. А все его попытки найти решения тщетны.

Гоголь не зря подобрал своему герою говорящую фамилию - Пискарёв. Все призывы художника похожи на писк. Он не может донести своей возлюбленной чувства и благие намерения, а получая от красавицы отказ, вовсе не может справиться с жизненной ситуацией. Перед сложившейся проблемой парень оказался беззащитен, а смерть, как выход из ситуации, выглядит театром абсурда.

О полном сосредоточении на физиологической стороне жизни говорит и фамилия поручика - Пирогов. Кругозор, ограниченный желаниями бездуховными и безнравственными, основная проблема офицера.

К теме безответной любви, Гоголь искусно привязал тему одиночества больших городов. Ведь будь кто-то рядом возле несчастного художника, возможно, он остался бы жив. Но в огромном городе не нашлось человека, который протянул бы руку помощи, в момент духовного кризиса влюблённого. Даже в последний путь проводить несчастного никто не пришёл.

В конце повести Николай Васильевич уже не так оптимистичен. И если с первой строки автор заявлял: «Нет ничего лучше Невского проспекта», в конце произведения он печально делает вывод: «Он лжет во всякое время, этот Невский проспект».

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность, и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Здесь житель Петербургской или Выборгской части, несколько лет не бывавший у своего приятеля на Песках или у Московской заставы, может быть уверен, что встретится с ним непременно. Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект! Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары, и, Боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий, как дым, башмачок молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая по нем резкую царапину, – всё вымещает на нем могущество силы или могущество слабости. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток! Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими, только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих. Тогда Невский проспект пуст: плотные содержатели магазинов и их комми еще спят в своих голландских рубашках или мылят свою благородную щеку и пьют кофий; нищие собираются у дверей кондитерских, где сонный ганимед, летавший вчера, как муха, с шоколадом, вылезает, с метлой в руке, без галстука, и швыряет им черствые пироги и объедки. По улицам плетется нужный народ: иногда переходят ее русские мужики, спешащие на работу, в сапогах, запачканных известью, которых и Екатерининский канал, известный своею чистотою, не в состоянии бы был обмыть. В это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русский народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре. Иногда сонный чиновник проплетется с портфелем под мышкою, если через Невский проспект лежит ему дорога в департамент. Можно сказать решительно, что в это время, то есть до двенадцати часов, Невский проспект не составляет ни для кого цели, он служит только средством: он постепенно наполняется лицами, имеющими свои занятия, свои заботы, свои досады, но вовсе не думающими о нем. Русский мужик говорит о гривне или о семи грошах меди, старики и старухи размахивают руками или говорят сами с собою, иногда с довольно разительными жестами, но никто их не слушает и не смеется над ними, выключая только разве мальчишек в пестрядевых халатах, с пустыми штофами или готовыми сапогами в руках, бегущих молниями по Невскому проспекту. В это время, что бы вы на себя ни надели, хотя бы даже вместо шляпы картуз был у вас на голове, хотя бы воротнички слишком далеко высунулись из вашего галстука, – никто этого не заметит.

В двенадцать часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках. Английские Джонсы и французские Коки идут под руку с вверенными их родительскому попечению питомцами и с приличною солидностию изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самых магазинах. Гувернантки, бледные миссы и розовые славянки, идут величаво позади своих легеньких, вертлявых девчонок, приказывая им поднимать несколько выше плечо и держаться прямее; короче сказать, в это время Невский проспект – педагогический Невский проспект. Но чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они, наконец, вытесняются нежными их родителями, идущими под руку с своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами. Мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домашние занятия, как то: поговорившие с своим доктором о погоде и о небольшом прыщике, вскочившем на носу, узнавшие о здоровье лошадей и детей своих, впрочем показывающих большие дарования, прочитавшие афишу и важную статью в газетах о приезжающих и отъезжающих, наконец выпивших чашку кофию и чаю; к ним присоединяются и те, которых завидная судьба наделила благословенным званием чиновников по особым поручениям. К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу! Но, увы! я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников. Всё, что вы ни встретите на Невском проспекте, всё исполнено приличия: мужчины в длинных сюртуках, с заложенными в карманы руками, дамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах и шляпках. Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстук, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие. Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, – предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорты помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность их посессоров и которым завидуют проходящие. Тысячи сортов шляпок, платьев, платков – пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над черными жуками мужеского пола. Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда; тоненькие, узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми, вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства. А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским. Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх. Здесь вы встретите разговаривающих о концерте или о погоде с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и, если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое; или же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, – словом, большею частию всё порядочные люди. В это благословенное время от двух до трех часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой – греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая – пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый – перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая – ножку в очаровательном башмачке, седьмой – галстук, возбуждающий удивление, осьмой – усы, повергающие в изумление. Но бьет три часа, и выставка оканчивается, толпа редеет… В три часа – новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще воспользоваться временем и пройтиться по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии. Но старые коллежские секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову: им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих; они еще не вполне оторвались от забот своих; в их голове ералаш и целый архив начатых и неоконченных дел; им долго вместо вывески показывается картонка с бумагами или полное лицо правителя канцелярии.

С четырех часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите на нем хотя одного чиновника. Какая-нибудь швея из магазина перебежит через Невский проспект с коробкою в руках, какая-нибудь жалкая добыча человеколюбивого повытчика, пущенная по миру во фризовой шинели, какой-нибудь заезжий чудак, которому все часы равны, какая-нибудь длинная высокая англичанка с ридикюлем и книжкою в руках, какой-нибудь артельщик, русский человек в демикотоновом сюртуке с талией на спине, с узенькою бородою, живущий всю жизнь на живую нитку, в котором всё шевелится: спина, и руки, и ноги, и голова, когда он учтиво проходит по тротуару, иногда низкий ремесленник; больше никого не встретите вы на Невском проспекте.

Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те эстампы, которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться. Тогда настает то таинственное время, когда лампы дают всему какой-то заманчивый, чудесный свет. Вы встретите очень много молодых людей, большею частию холостых, в теплых сюртуках и шинелях. В это время чувствуется какая-то цель, или, лучше, что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное; шаги всех ускоряются и становятся вообще очень неровны. Длинные тени мелькают по стенам и мостовой и чуть не достигают головами Полицейского моста. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари очень долго прохаживаются; но старые коллежские регистраторы, титулярные и надворные советники большею частию сидят дома, или потому, что это народ женатый, или потому, что им очень хорошо готовят кушанье живущие у них в домах кухарки-немки. Здесь вы встретите почтенных стариков, которые с такою важностью и с таким удивительным благородством прогуливались в два часа по Невскому проспекту. Вы их увидите бегущими так же, как молодые коллежские регистраторы, с тем чтобы заглянуть под шляпку издали завиденной дамы, которой толстые губы и щеки, нащекатуренные румянами, так нравятся многим гуляющим, а более всего сидельцам, артельщикам, купцам, всегда в немецких сюртуках гуляющим целою толпою и обыкновенно под руку.

– Стой! – закричал в это время поручик Пирогов, дернув шедшего с ним молодого человека во фраке и плаще. – Видел?

– Видел; чудная, совершенно Перуджинова Бианка.

– Да ты о ком говоришь?

– Об ней, о той, что с темными волосами. И какие глаза! Боже, какие глаза! Всё положение, и контура, и оклад лица – чудеса!

– Я говорю тебе о блондинке, что прошла за ней в ту сторону. Что ж ты не идешь за брюнеткою, когда она так тебе понравилась?

– О, как можно! – воскликнул, закрасневшись, молодой человек во фраке. – Как будто она из тех, которые ходят ввечеру по Невскому проспекту. Это должна быть очень знатная дама, – продолжал он, вздохнувши, – один плащ на ней стоит рублей восемьдесят!

– Простак! – закричал Пирогов, насильно толкнувши его в ту сторону, где развевался яркий плащ ее. – Ступай, простофиля, прозеваешь! а я пойду за блондинкою.

Оба приятеля разошлись.

«Знаем мы вас всех», – думал про себя с самодовольною и самонадеянною улыбкою Пирогов, уверенный, что нет красоты, могшей бы ему противиться.

Молодой человек во фраке и плаще робким и трепетным шагом пошел в ту сторону, где развевался вдали пестрый плащ, то окидывавшийся ярким блеском по мере приближения к свету фонаря, то мгновенно покрывавшийся тьмою по удалении от него. Сердце его билось, и он невольно ускорял шаг свой. Он не смел и думать о том, чтобы получить какое-нибудь право на внимание улетавшей вдали красавицы, тем более допустить такую черную мысль, о какой намекал ему поручик Пирогов; но ему хотелось только видеть дом, заметить, где имеет жилище это прелестное существо, которое, казалось, слетело с неба прямо на Невский проспект и, верно, улетит неизвестно куда. Он летел так скоро, что сталкивал беспрестанно с тротуара солидных господ с седыми бакенбардами. Этот молодой человек принадлежал к тому классу, который составляет у нас довольно странное явление и столько же принадлежит к гражданам Петербурга, сколько лицо, являющееся нам в сновидении, принадлежит к существенному миру. Это исключительное сословие очень необыкновенно в том городе, где всё или чиновники, или купцы, или мастеровые немцы. Это был художник. Не правда ли, странное явление? Художник петербургский! художник в земле снегов, художник в стране финнов, где всё мокро, гладко, ровно, бледно, серо, туманно. Эти художники вовсе не похожи на художников итальянских, гордых, горячих, как Италия и ее небо; напротив того, это большею частию добрый, кроткий народ, застенчивый, беспечный, любящий тихо свое искусство, пьющий чай с двумя приятелями своими в маленькой комнате, скромно толкующий о любимом предмете и вовсе небрегущий об излишнем. Он вечно зазовет к себе какую-нибудь нищую старуху и заставит ее просидеть битых часов шесть, с тем чтобы перевести на полотно ее жалкую, бесчувственную мину. Он рисует перспективу своей комнаты, в которой является всякий художественный вздор: гипсовые руки и ноги, сделавшиеся кофейными от времени и пыли, изломанные живописные станки, опрокинутая палитра, приятель, играющий на гитаре, стены, запачканные красками, с растворенным окном, сквозь которое мелькает бледная Нева и бедные рыбаки в красных рубашках. У них всегда почти на всем серенький мутный колорит – неизгладимая печать севера. При всем том они с истинным наслаждением трудятся над своею работою. Они часто питают в себе истинный талант, и если бы только дунул на них свежий воздух Италии, он бы, верно, развился так же вольно, широко и ярко, как растение, которое выносят, наконец, из комнаты на чистый воздух. Они вообще очень робки: звезда и толстый эполет приводят их в такое замешательство, что они невольно понижают цену своих произведений. Они любят иногда пощеголять, но щегольство это всегда кажется на них слишком резким и несколько походит на заплату. На них встретите вы иногда отличный фрак и запачканный плащ, дорогой бархатный жилет и сюртук весь в красках. Таким же самым образом, как на неоконченном их пейзаже увидите вы иногда нарисованную вниз головою нимфу, которую он, не найдя другого места, набросал на запачканном грунте прежнего своего произведения, когда-то писанного им с наслаждением. Он никогда не глядит вам прямо в глаза; если же глядит, то как-то мутно, неопределенно; он не вонзает в вас ястребиного взора наблюдателя или соколиного взгляда кавалерийского офицера. Это происходит оттого, что он в одно и то же время видит и ваши черты, и черты какого-нибудь гипсового Геркулеса, стоящего в его комнате, или ему представляется его же собственная картина, которую он еще думает произвесть. От этого он отвечает часто несвязно, иногда невпопад, и мешающиеся в его голове предметы еще более увеличивают его робость. К такому роду принадлежал описанный нами молодой человек, художник Пискарев, застенчивый, робкий, но в душе своей носивший искры чувства, готовые при удобном случае превратиться в пламя. С тайным трепетом спешил он за своим предметом, так сильно его поразившим, и, казалось, дивился сам своей дерзости. Незнакомое существо, к которому так прильнули его глаза, мысли и чувства, вдруг поворотило голову и взглянуло на него. Боже, какие божественные черты! Ослепительной белизны прелестнейший лоб осенен был прекрасными, как агат, волосами. Они вились, эти чудные локоны, и часть их, падая из-под шляпки, касалась щеки, тронутой тонким свежим румянцем, проступившим от вечернего холода. Уста были замкнуты целым роем прелестнейших грез. Всё, что остается от воспоминания о детстве, что дает мечтание и тихое вдохновение при светящейся лампаде, – всё это, казалось, совокупилось, слилось и отразилось в ее гармонических устах. Она взглянула на Пискарева, и при этом взгляде затрепетало его сердце; она взглянула сурово, чувство негодования проступило у ней на лице при виде такого наглого преследования; но на этом прекрасном лице и самый гнев был обворожителен. Постигнутый стыдом и робостью, он остановился, потупив глаза; но как утерять это божество и не узнать даже той святыни, где оно опустилось гостить? Такие мысли пришли в голову молодому мечтателю, и он решился преследовать. Но, чтобы не дать этого заметить, он отдалился на дальнее расстояние, беспечно глядел по сторонам и рассматривал вывески, а между тем не упускал из виду ни одного шага незнакомки. Проходящие реже начали мелькать, улица становилась тише; красавица оглянулась, и ему показалось, как будто легкая улыбка сверкнула на губах ее. Он весь задрожал и не верил своим глазам. Нет, это фонарь обманчивым светом своим выразил на лице ее подобие улыбки; нет, это собственные мечты смеются над ним. Но дыхание занялось в его груди, всё в нем обратилось в неопределенный трепет, все чувства его горели и всё перед ним окинулось каким-то туманом. Тротуар несся под ним, кареты со скачущими лошадьми казались недвижимы, мост растягивался и ломался на своей арке, дом стоял крышею вниз, будка валилась к нему навстречу и алебарда часового вместе с золотыми словами вывески и нарисованными ножницами блестела, казалось, на самой реснице его глаз. И всё это произвел один взгляд, один поворот хорошенькой головки. Не слыша, не видя, не внимая, он несся по легким следам прекрасных ножек, стараясь сам умерить быстроту своего шага, летевшего под такт сердца. Иногда овладевало им сомнение: точно ли выражение лица ее было так благосклонно, – и тогда он на минуту останавливался; но сердечное биение, непреодолимая сила и тревога всех чувств стремила его вперед. Он даже не заметил, как вдруг возвысился перед ним четырехэтажный дом, все четыре ряда окон, светившиеся огнем, глянули на него разом и перила у подъезда противупоставили ему железный толчок свой. Он видел, как незнакомка летела по лестнице, оглянулась, положила на губы палец и дала знак следовать за собою. Колени его дрожали; чувства, мысли горели; молния радости нестерпимым острием вонзилась в его сердце. Нет, это уже не мечта! Боже, столько счастия в один миг! такая чудесная жизнь в двух минутах!

Николай Васильевич Гоголь

Невский проспект

Нет ничего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет всё. Чем не блестит эта улица – красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из бледных и чиновных ее жителей не променяет на все блага Невского проспекта. Не только кто имеет двадцать пять лет от роду, прекрасные усы и удивительно сшитый сюртук, но даже тот, у кого на подбородке выскакивают белые волоса и голова гладка, как серебряное блюдо, и тот в восторге от Невского проспекта. А дамы! – О, дамам еще больше приятен Невский проспект. Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, как уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы имел какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошедши на него, верно, позабудешь о всяком деле. Здесь единственное место, где показываются люди не по необходимости, куда не загнала их надобность и меркантильный интерес, объемлющий весь Петербург. Кажется, человек, встреченный на Невском проспекте, менее эгоист, нежели в Морской, Гороховой, Литейной, Мещанской и других улицах, где жадность, и корысть, и надобность выражаются на идущих и летящих в каретах и на дрожках. Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга. Здесь житель Петербургской, или Выборгской части, несколько лет не бывавший у своего приятеля на Песках или у Московской заставы, может быть уверен, что встретится с ним непременно. Никакой адрес-календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект. Всемогущий Невский проспект! Единственное развлечение бедного на гулянье Петербурга! Как чисто подметены его тротуары и, боже, сколько ног оставило на нем следы свои! И неуклюжий грязный сапог отставного солдата, под тяжестью которого, кажется, трескается самый гранит, и миниатюрный, легкий как дым, башмачек молоденькой дамы, оборачивающей свою головку к блестящим окнам магазина, как подсолнечник к солнцу, и гремящая сабля исполненного надежд прапорщика, проводящая на нем резкую царапину, – всё вымещает на нем могущество силы или могущество слабости. Какая быстрая совершается на нем фантасмагория в течение одного только дня! Сколько вытерпит он перемен в течение одних суток! Начнем с самого раннего утра, когда весь Петербург пахнет горячими только что выпеченными хлебами и наполнен старухами в изодранных платьях и салопах, совершающими свои наезды на церкви и на сострадательных прохожих. Тогда Невский проспект пуст: плотные содержатели магазинов и их комми еще спят в своих голландских рубашках, или мылят свою благородную щеку и пьют кофий; нищие собираются у дверей кондитерских, где сонный ганимед, летавший вчера как муха с шеколадом, вылезает с метлой в руке без галстуха и швыряет им черствые пироги и объедки. По улицам плетется нужный народ: иногда переходят ее русские мужики, спешащие на работу, в сапогах, запачканных известью, которых и Екатерининский канал, известный своею чистотою, не в состоянии бы был обмыть. В это время обыкновенно неприлично ходить дамам, потому что русской народ любит изъясняться такими резкими выражениями, каких они, верно, не услышат даже в театре. Иногда сонный чиновник проплетется с портфелем под мышкою, если через Невский проспект лежит ему дорога в департамент. Можно сказать решительно, что в это время, то есть до 12 часов, Невский проспект не составляет ни для кого цели, он служит только средством: он постепенно наполняется лицами, имеющими свои занятия, свои заботы, свои досады, но вовсе не думающими о нем. Русской мужик говорит о гривне, или о семи грошах меди, старики и старухи размахивают руками или говорят сами с собою, иногда с довольно разительными жестами, но никто их не слушает и не смеется над ними, выключая только разве мальчишек в пестрядевых халатах с пустыми штофами, или готовыми сапогами в руках, бегущих молниями по Невскому проспекту. В это время что бы вы на себя ни надели, хотя бы даже вместо шляпы картуз был у вас на голове, хотя бы воротнички слишком далеко высунулись из вашего галстуха, – никто этого не заметит.

В 12 часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках. Английские Джонсы и французские Коки идут под руку с вверенными их родительскому попечению питомцами и с приличною солидностию изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самых магазинах. Гувернантки, бледные миссы и розовые славянки, идут величаво позади своих легеньких вертлявых девчонок, приказывая им поднимать несколько выше плечо и держаться прямее; короче сказать, в это время Невский проспект – педагогический Невский проспект. Но чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они наконец вытесняются нежными их родителями, идущими под руку с своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами. Мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домашние занятия, как-то поговорившие с своим доктором о погоде и о небольшом прыщике, вскочившем на носу, узнавшие о здоровьи лошадей и детей своих, впрочем, показывающих большие дарования, прочитавшие афишу и важную статью в газетах о приезжающих и отъезжающих, наконец, выпивших чашку кофию и чаю; к ним присоединяются и те, которых завидная судьба наделила благословенным званием чиновников по особенным поручениям. К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу! Но, увы! я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников. Всё, что вы ни встретите на Невском проспекте, всё исполнено приличия: мужчины в длинных сюртуках с заложенными в карманы руками, дамы в розовых, белых и бледноголубых атласных рединготах и шляпках. Вы здесь встретите бакенбарды единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстух, бакенбарды бархатные, атласные, черные как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие. Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью неизобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, – предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорты помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышет самая трогательная привязанность их поссесоров и которым завидуют проходящие. Тысячи сортов шляпок, платьев, платков пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над черными жуками мужеского пола. Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие талии никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства. А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским. Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше Адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх. Здесь вы встретите разговаривающих о концерте или о погоде с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но однакоже ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое; или же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет до кондитерским, словом, большею частию всё порядочные люди. В это благословенное время от 2-х до 3-х часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой – греческой прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая – пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый – перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая – ножку в очаровательном башмачке, седьмой – галстух, возбуждающий удивление, осьмой – усы, повергающие в изумление. Но бьет три часа, и выставка оканчивается, толпа редеет… В три часа – новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых виц-мундирах. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще воспользоваться временем и пройтиться по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели 6 часов в присутствии. Но старые коллежские секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову: им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих; они еще не вполне оторвались от забот своих; в их голове ералаш и целый архив начатых и неоконченных дел; им долго вместо вывески показывается картонка с бумагами, или полное лицо правителя канцелярии.

Предыдущая статья: Углерод — характеристика элемента и химические свойства Следующая статья: Чувственное и рациональное в познавательном процессе