Труп врага всегда пахнет хорошо. Труп врага всегда хорошо пахнет

В наше время никакое стечение людей, как бы нарядно оно ни было, не может дать представления об описываемом зрелище. Мягкие, роскошные, яркие одежды, завещанные пышной модой Франциска I его преемникам, еще не превратились в узкие темные платья, которые стали носить при Генрихе III; таким образом, костюм эпохи Карла IX, не столь роскошный, но, пожалуй, более изящный, чем носили в предшествующую эпоху, поражал своим художественным совершенством. Наша действительность не дает решительно ничего такого, что можно было бы сравнить с подобным кортежем; все великолепие наших торжеств сводится к симметрии и мундиру.

Пажи, стремянные, дворяне низшего ранга, собаки и запасные лошади, следовавшие с боков и сзади, придавали королевскому поезду вид настоящего войска. В хвосте этого войска шел народ, или, вернее, народ был всюду.

Народ шел сзади, впереди, с боков, кричал одновременно и «да здравствует!» и «бей!», ибо в шествии участвовали и принявшие только что католичество гугеноты, а народ их ненавидел.

Сегодня утром, в присутствии Екатерины и герцога де Гиза, Карл IX заговорил с Генрихом Наваррским как о деле самом обыкновенном, что он хочет поехать в Монфокон посмотреть на виселицу, другими словами - на изуродованный труп адмирала, который висел на ней. Прежде всего у Генриха мелькнула мысль уклониться от участия в поездке. Этого и ждала Екатерина. При первых же его словах, выражавших отвращение, она переглянулась с герцогом де Гизом, и оба усмехнулись. Генрих заметил их взгляды и улыбку, понял, что это значило, и мгновенно взял себя в руки.

А в самом деле, почему бы мне и не поехать? - сказал он. - Я католик, и у меня есть обязанности по отношению к новому вероисповеданию. - Обращаясь к Карлу IX, он добавил, - Ваше величество, вы можете положиться на меня: я буду всегда счастлив сопровождать вас, куда бы вы ни поехали!

И он быстро окинул взором всех присутствовавших, желая узнать, чьи брови нахмурились при этих словах.

Именно он, этот сын-сирота, этот король без королевства, этот гугенот-католик, пожалуй, больше всех приковывал к себе любопытные взгляды толпы. Его характерное длинное лицо, его несколько вульгарные манеры, его фамильярность с подчиненными, фамильярность, доходившая, пожалуй, до степени, не подобающей королю, но усвоенная с детства, проведенного среди беарнских горцев, и сохранившаяся до самой его смерти - все это выделяло Генриха в глазах толпы, из которой доносились голоса:

Ходи к обедне, Анрио! Ходи почаще! На это Генрих отвечал:

Был вчера, был сегодня и буду завтра. Мало вам этого, что ли?

Маргарита ехала верхом, такая красивая, такая цветущая, такая изящная, что все дружным хором восхищались ею, но, по правде говоря, несколько голосов из этого хора восхваляли ее подругу, герцогиню Неверскую, подъехавшую на белой лошади, которая, словно гордясь своей всадницей, возбужденно потряхивала головой.

Что нового, герцогиня? - спросила королева Наваррская.

Насколько мне известно, ничего, - громко ответила герцогиня Неверская и, понизив голос, спросила:

А что сталось с гугенотом?

Я нашла ему почти надежное убежище, - ответила Маргарита. - А что ты сделала с твоим великим человекоубийцей?

Он захотел участвовать в торжестве и теперь едет на боевой лошади герцога Неверского, огромной, как слон. Страшный всадник! Я позволила ему присутствовать на этой церемонии, надеясь, что твой гугенот из осторожности будет сидеть дома, а следовательно, нечего бояться, что они встретятся.

Ну, если бы он был здесь, - с улыбкой сказала Маргарита, - а его, кстати, нет, то, думаю, что и тогда ничего не случилось бы. Мой гугенот всего-навсего красивый юноша, и только; он голубь, а не коршун; он воркует, а не клюется. Судя по всему, - проговорила она непередаваемым тоном, слегка пожав плечами, - это мы думали, что он гугенот, а на самом деле он буддист, и его религия запрещает ему проливать кровь.

А где же герцог Алансонский? - спросила Анриетта. - Я его не вижу.

Он нас догонит: утром у него болели глаза, и он хотел остаться дома; ведь Франсуа не желает разделять воззрения брата Карла и брата Генриха и потому благоволит к гугенотам, а так как это всем известно, то ему дали понять, что король может истолковать его отсутствие в дурную сторону, и тогда он решил ехать. Да вон, смотри, вон туда, куда все смотрят, где кричат: это он проезжает в Монмартрские ворота.

Да, правда, это он, я вижу! - сказала Анриетта. - Ей-Богу, сегодня он выглядит хоть куда! С недавних пор он усердно занимается своей внешностью - наверняка влюбился… Видишь, как хорошо быть принцем крови: он скачет прямо на толпу, и толпа расступается.

Да он и впрямь нас всех передавит, - со смехом сказала Маргарита. - Господи, прости меня, грешницу! Герцогиня, прикажите своим дворянам посторониться, а то вон там один - если он не посторонится, его раздавят.

О, это мой храбрец! - воскликнула герцогиня. - Смотри, смотри!..

Коконнас действительно выехал из своего ряда, направляясь к герцогине Неверской, но в то самое мгновение, как он проезжал через внешний бульвар, отделявший улицу от Предместья Сен-Дени, какой-то всадник из свиты герцога Алансонского, тщетно пытаясь сдержать свою понесшую лошадь, налетел прямо на Коконнаса. Коконнас покачнулся на своем богатырском скакуне, едва не обронил шляпу, но успел подхватить ее и обернулся, пылая яростью.

Боже мой! Это господин де Ла Моль! - сказала Маргарита на ухо своей приятельнице.

Вон тот бледный красивый молодой человек?! - воскликнула герцогиня, не сумевшая скрыть свое первое впечатление.

Да, да! Тот самый, что чуть не опрокинул твоего пьемонтца!

О-о! Это может кончиться ужасно! - сказала герцогиня. - Они смотрят друг на друга!.. Узнали!

В самом деле Коконнас обернулся, узнал Ла Моля и даже упустил повод от удивления: ведь он был уверен, что убил своего бывшего приятеля или по крайней мере надолго вывел из строя. Ла Моль, в свою очередь, узнал Коконнаса и почувствовал, как вспыхнуло его лицо. В течение нескольких секунд, которых, однако, было достаточно, чтобы выразить все затаенные чувства обоих молодых людей, они впились друг в друга такими глазами, что обе дамы затрепетали. После этого Ла Моль огляделся по сторонам и, видимо, сообразив, что здесь не место для объяснений, пришпорил лошадь и догнал герцога Алансонского. Коконнас постоял с минуту на месте, закручивая ус до тех пор, пока кончик уса не ткнулся ему в глаз, после чего, видя, что Ла Моль, не сказав ни слова, удаляется, последовал его примеру и тронулся в путь.

Да, да! - произнесла Маргарита с горечью разочарования. - Значит, я не ошиблась… Нет, это уж слишком. И она до крови закусила губы.

Он очень красив, - в утешение заметила герцогиня. Как раз в эту минуту герцог Алансонский занял место позади короля и королевы-матери, и, таким образом, дворяне герцога, следуя за ним, должны были проехать мимо Маргариты и герцогини Неверской. Поравнявшись с ними, Ла Моль снял шляпу, поклонился до самой шеи своей лошади и, не надевая шляпы, ждал, что ее величество удостоит его взглядом.

Но Маргарита гордо отвернулась.

Ла Моль заметил на лице королевы презрительное выражение и из бледного стал белым. Кроме того, он вынужден был ухватиться за гриву лошади, чтобы не упасть на землю.

Ой, ой! Жестокая женщина! - сказала герцогиня королеве. - Посмотри же на него, а то он упадет в обморок.

Этого еще недоставало! - ответила королева с уничтожающей усмешкой - Нет ли у тебя нюхательной соли?

Герцогиня Неверская ошиблась.

Ла Моль хотя и покачнулся, но, собрав все силы, прочно уселся в седле и занял место в свите герцога Алансонского.

Тем временем кортеж продвигался вперед, и вдали уже стал вырисовываться зловещий силуэт виселицы, поставленной и обновленной Ангерраном де Мариньи . Никогда еще не была она увешана так густо, как в этот день.

Приставы и стражники прошли вперед и широким кругом встали вокруг ограды. При их приближении сидевшие на виселице вороны, отчаянно каркая, поднялись и улетели.

В обычное время монфоконская виселица служила прибежищем для собак, привлекаемых частою добычей, и для грабителей-философов, заходивших сюда размышлять о печальных превратностях судьбы.

Сегодня ни собак, ни грабителей на Монфоконе не было - по крайней мере их не было видно. Первых вместе с воронами разогнали приставы и стражники, вторые сами смешались с толпой, чтобы выказать ловкость рук, от которой зависит веселая сторона их ремесла.

Поезд приближался к виселице: первыми подъехали к ней король и Екатерина, за ними герцог Анжуйский, герцог Алансонский, король Наваррский, герцог де Гиз и их дворяне; за ними следовали королева Маргарита, герцогиня Неверская и все дамы, составлявшие, как говорили, летучий эскадрон королевы-матери; за ними - пажи, стремянные, лакеи и народ; всего тысяч десять человек.

На главной виселице болталась какая-то бесформенная масса, чей-то обезображенный труп, почерневший, покрытый запекшейся кровью и слоем свежей беловатой пыли. У трупа не было головы, и его повесили за ноги. Но всегда изобретательная чернь заменила голову пучком соломы и надела на него маску, а какой-то шутник, знавший привычки адмирала, всунул в рот маски зубочистку.

Эта вереница разряженных вельмож и прекрасных дам, двигавшаяся мимо почерневших трупов и длинных грубых перекладин виселицы, представляла собой жуткое и странное зрелище, напоминавшее процессию на картине Гойи.

И чем шумнее выражалась радость посетителей, тем более резкий контраст составляла она с мрачным безмолвием и холодной бесчувственностью трупов, которые служили предметом для насмешек, вызывавших дрожь у самих насмешников.

Многим было невыносимо смотреть на эту страшную картину, и в группе новообращенных гугенотов выделялся своею бледностью Генрих Наваррский: как ни владел он собой, какой бы способностью скрывать свои чувства ни наградило его небо, он все же не выдержал. Воспользовавшись тем, что от этих человеческих останков шел невыносимый смрад, Генрих подъехал к Карлу IX, остановившемуся вместе с Екатериной перед трупом адмирала.

Ваше величество, - сказал он, - не находите ли вы, что этот жалкий труп пахнет очень скверно и что не стоит оставаться здесь долго?

Ты так думаешь, Анрио? - сказал Карл IX, глаза которого горели свирепой радостью.

Да, государь.

А я держусь другого мнения: труп врага всегда пахнет хорошо!

Ваше величество, - заметил Таванн, - если вы знали, что мы поедем навестить адмирала, вы должны были пригласить Пьера Ронсара, вашего учителя поэзии: он не сходя с места сочинил бы эпитафию старику Гаспару.

Обойдемся без него, - ответил Карл IX, - мы и сами сумеем сочинить эпитафию… - И, подумав с минуту, сказал:

Слушайте господа:

Вот адмирал, - когда б вы были строги,

То чести бы ему не оказали вы, -

Он опочил, повешенный за ноги,

За неименьем головы.

Генрих в это время разговаривал с Маргаритой и герцогиней Неверской, делая вид, что не слышит Карла.

Едем, едем, сын мой! - сказала Екатерина, которой стало нехорошо от этого зловония, заглушавшего все ароматы духов, которыми она была опрыскана. - Едем! Нет такой хорошей компании, которая не разошлась бы. Простимся с господином адмиралом и едем в Париж.

Она насмешливо кивнула головой адмиралу - так прощаются с добрым другом, - заняла место в голове колонны и выехала на прежнюю дорогу, а за нею последовала вся процессия, двигаясь мимо трупа Колиньи.

Солнце уже спускалось к горизонту.

Толпа хлынула вслед за их величествами, желая наслаждаться зрелищем великолепной процессии до конца и во всех ее подробностях; вместе с толпой ушли и жулики, так что минут через десять после отъезда короля уже никого не осталось подле изуродованного трупа адмирала, овеваемого набежавшим вечерним ветерком.

Сказав «никого», мы ошиблись. Какой-то дворянин на вороной лошади, очевидно, не успевший из уважения к августейшим особам хорошенько рассмотреть бесформенный и почерневший человеческий обрубок, отстал от процессии и с интересом и величайшим вниманием разглядывал цепи, крюки, каменные столбы - словом сказать, виселицу, которая ему, приехавшему в Париж всего лишь несколько дней назад и не знавшему усовершенствований, которые любая вещь приобретает в столице, казались, несомненно, верхом самого ужасного безобразия, какое только может придумать человек.

Нет необходимости сообщать читателям, что это был наш друг Коконнас. Изощренный глаз одной из дам искал его среди участников кавалькады и, пробегая по ее рядам, не находил.

Но господина де Коконнаса разыскивала не только дама. Другой дворянин, чей белый атласный камзол и изысканное перо на шляпе бросались в глаза, посмотрев вперед, затем по сторонам, догадался оглянуться и сразу увидел высокую фигуру Коконнаса и гигантский силуэт его коня, резко выступавшие на фоне неба, красного в последних лучах заходящего солнца.

Тут дворянин в белом атласном камзоле свернул с дороги, по которой двигалась процессия, и, описав круг по маленькой тропинке, вернулся к виселице.

Почти тотчас же дама, в которое мы узнаем герцогиню Неверскую, как узнали Коконнаса в высоком дворянине на вороном коде, подъехала к Маргарите.

Маргарита, мы обе ошиблись, - сказала она. - Пьемонтец остался позади, а Ла Моль поехал следом за ним.

Черт побери! - со смехом ответила Маргарита. - Из этого что-нибудь да выйдет. Признаюсь, я не без удовольствия изменила бы свое мнение о нем.

Маргарита обернулась и увидела Ла Моля, который производил вышеописанный маневр.

Тут же обе принцессы решили покинуть кавалькаду, благо для этого им представился удобный случай: как раз в это время процессия повернула, минуя дорожку с широкой живой изгородью по обе стороны; дорожка поднималась и на подъеме проходила в тридцати шагах от виселицы. Герцогиня Неверская шепнула что-то на ухо командиру своей охраны. Маргарита сделала знак Жийоне, и все четверо, проехав некоторое расстояние по этой проселочной дороге, спрятались за кустами, ближайшими к тому месту, где должна была разыграться сцена, зрителями которой все они, видимо, были не прочь стать. Как мы уже сказали, их отделяло шагов тридцать от того места, где восхищенный Коконнас самозабвенно размахивал руками перед трупом адмирала.

Маргарита спешилась, герцогиня Неверская и Жийона последовали ее примеру; командир охраны тоже спешился и взял поводья четырех лошадей. Густая зеленая трава служила трем женщинам троном, которого столь часто и безуспешно добиваются принцессы.

Просвет в кустарнике позволял им видеть все, вплоть до мелочей.

Ла Моль уже закончил свой кружной путь, подъехал к Коконнасу сзади и хлопнул его по плечу.

Пьемонтец обернулся.

Ба! Так это не сон?! - воскликнул Коконнас. - Вы все еще живы?

Да, сударь, я еще жив, - ответил Ла Моль. - Не по вашей вине, но жив.

Черт побери! Я вас узнал, несмотря на вашу бледность, - продолжал пьемонтец. - Когда мы виделись в последний раз, вы были румянее.

Я тоже узнаю вас, несмотря на желтый рубец через все лицо; когда я нанес вам эту рану, вы были бледнее, - отпарировал Ла Моль.

Коконнас закусил губу, но, видимо, решил продолжить разговор в насмешливом тоне, сказал:

Должно быть, гугеноту любопытно поглазеть на господина адмирала, висящего на железном крюке, не так ли, господин де Ла Моль? И ведь говорят, будто есть негодяи, которые клевещут на нас и утверждают, будто мы убивали даже гугенотиков-сосунков!

Граф, я больше не гугенот, - склонив голову, ответил Ла Моль, - я имею счастье быть католиком.

Ах вот как! - воскликнул Коконнас, разражаясь хохотом. - Так вы обратились в истинную веру? Ого! Ловко, сударь, ловко!

Сударь, - подхватил Ла Моль, все так же серьезно и вежливо, - я дал обет перейти в католичество, если спасусь от избиения.

Граф, - подхватил Коконнас, - ваш обет весьма благоразумен, с чем я вас и поздравляю. Но, быть может, вы дали и другие обеты?

Да, я дал и другой обет, - совершенно спокойно ответил Ла Моль, поглаживая шею своей лошади.

Какой же? - спросил Коконнас.

Повесить вас над адмиралом Колиньи, - вон на том гвоздике, смотрите: он как будто ждет вас.

Как повесить? Живьем? - спросил Коконнас.

Нет, сударь. Предварительно проткнув шпагой. Коконнас побагровел; его зеленые глаза метали молнии.

Да вы только взгляните на этот гвоздик, - сказал он с издевкой.

Вижу, - отвечал Ла Моль. - И что же?

Вы не доросли до него, малыш, - заметил Коконнас.

Я встану на вашу лошадь, господин великан-человекоубийца! - возразил Ла Моль. - Неужели вы воображаете, дражайший граф Аннибал де Коконнас, что можно убивать безнаказанно, пользуясь тем благородным и почетным случаем, когда сто против одного? Как бы не так! Приходит день, когда враги снова встречаются, и сдается мне, что сегодня этот день настал! Меня так и подмывало разнести вашу башку выстрелом из пистолета, но, увы, я был не в силах хорошенько прицелиться, потому что у меня дрожат руки из-за ран, которые вы предательски мне нанесли.

Мою башку?! - спрыгивая с лошади, прорычал Коконнас. - Слезайте, граф, обнажайте шпагу! Вперед! Вперед!

И Коконнас выхватил шпагу из ножен.

Мне послышалось, что твой гугенот назвал его голову башкой, - прошептала герцогиня Неверская на ухо Маргарите. - По-твоему, он некрасив?

Очарователен! - со смехом ответила Маргарита. - Я вынуждена заметить, что в пылу гнева Ла Моль был несправедлив. Но тише! Давай смотреть!

Ла Моль спешился так же быстро, как и Коконнас, снял свой вишневый плащ, бережно положил его на землю, вынул шпагу и встал в позицию.

Ай! - вскрикнул он, вытягивая руку.

Ox! - простонал Коконнас, распрямляя свою руку.

Читатель помнит, конечно, что оба они были ранены в правое плечо, а потому всякое резкое движение вызывало у них сильную боль.

За кустом послышался смех, который смеющиеся безуспешно пытались сдержать. Обе принцессы не могли не засмеяться при виде двух бойцов, с гримасой на лице растиравших раненые плечи. Их смех донесся и до двух дворян, не подозревавших о присутствии свидетелей; они оглянулись и узнали своих дам.

Ла Моль твердо, автоматически снова стал в позицию, Коконнас очень выразительно сказал «Черт побери!», и они скрестили шпаги.

Вот как! Да они дерутся не на шутку! Они зарежут друг друга, если мы не наведем порядок. Довольно баловства! Эй, господа! Эй! - крикнула Маргарита.

Перестань! Перестань! - сказала Анриетта, которая видела пьемонтца в бою и теперь в глубине души надеялась, что Коконнас так же легко справится с Ла Молем, как справился с двумя племянниками и сыном Меркандона.

О-о! Сейчас они действительно прекрасны! - сказала Маргарита. - Так и пышут огнем.

В самом деле бой, начавшийся с насмешек и колкостей, шел в молчании с той самой минуты, как шпаги скрестились. Противники не доверяли своим силам; при каждом резком движении тому и другому приходилось делать над собой усилие, превозмогая дрожь от острой боли в ранах. Тем не менее Ла Моль с горящими глазами, с неподвижным взглядом, полуоткрыв рот и стиснув зубы, маленькими, но твердыми и четкими шагами наступал на противника, а тот, чувствуя в Ла Моле мастера фехтовального искусства, все время отступал - тоже медленно, но отступал. Так оба противника дошли до канавы, за которой находились зрители. Коконнас, сделав вид, что отступает только для того, чтобы приблизиться к своей даме, сразу остановился, воспользовался слишком широким «переносом» шпаги Ла Моля, с быстротой молнии нанес прямой удар, и тотчас на белом атласном камзоле противника появилось и стало растекаться пятно крови.

Смелей! - крикнула герцогиня Неверская.

Ах, бедняжка Ла Моль! - с душевной болью воскликнула Маргарита.

Ла Моль, услышав ее возглас, бросил на нее взгляд, проникающий в сердце глубже, чем острие шпаги, и, выполнив шпагой обманный полный оборот, сделал выпад.

Однако ни один из них не упал; оба стояли на ногах и, открыв рот, глядели друг на друга; каждый чувствовал, что при малейшем движении потеряет равновесие. Пьемонтец, раненный опаснее, чем противник, сообразив наконец, что с потерей крови уходят силы, навалился на Ла Моля, обхватил его одной рукой, а другой старался вынуть из ножен кинжал. Ла Моль тоже собрал все силы, поднял руку и эфесом шпаги ударил Коконнаса в лоб, и тут пьемонтец, оглушенный ударом, упал, но, падая, увлек за собой противника, и оба скатились в канаву.

Маргарита и герцогиня Неверская, увидав, что они чуть живы, но все еще пытаются прикончить один другого, бросились к ним вместе с командиром охраны. Но, прежде чем все трое успели добежать, противники разжали руки, из которых выпало оружие, глаза их закрылись, и оба в последнем судорожном движении распластались на земле. Вокруг них пенилась большая лужа крови.

Храбрый, храбрый Ла Моль! - уже не в силах, сдерживать восхищение, воскликнула Маргарита. - Прости, прости, что я не верила в тебя?

И глаза ее наполнились слезами.

Увы! Увы! Мой мужественный Аннибал! - шептала герцогиня Неверская. - Скажите, видели вы когда-нибудь таких неустрашимых львов?

И она громко зарыдала.

Черт подери! Страшные удары! - говорил командир охраны, пытаясь остановить кровь, которая текла ручьем. - Эй, кто там едет? Подъезжайте скорее?

В вечернем сумраке показалась красная тележка; на передке ее сидел мужчина и распевал старинную песенку, которую, конечно, вызвало в его памяти чудо у Кладбища невинно убиенных:

По зеленым берегам

Тут и там,

Мой боярышник отрадный,

Ты киваешь головой,

Как живой,

Мне из чащи виноградной!..

Сладкозвучный соловей

Меж ветвей,

Что тенисты и упруги,

Здесь гнездо весною вьет

Каждый год

Для возлюбленной подруги!..

Так цвети же долгий срок,

Мой цветок,

И не сладить вихрям снежным

С бурей, градом и грозой

Над тобой,

Над боярышником нежным!

Эй! Эй! - снова закричал командир охраны. - Подъезжайте, когда вас зовут! Не видите, что ли, что надо помочь этим дворянам?

Человек, чья отталкивающая внешность и суровое выражение лица составляли странный контраст с этой нежной буколической песней, остановил лошадь, слез с тележки я наклонился над телами противников.

Отличные раны! Но те, что наношу я, будут получше этих, - сказал он.

Кто же вы такой? - спросила Маргарита, невольно почувствовав непреодолимый страх.

Сударыня, - отвечал незнакомец, кланяясь до земли, - я - Кабош, палач парижского судебного округа; я ехал развесить на этой виселице тех, кто составит компанию господину адмиралу.

А я королева Наваррская, - сказала Маргарита. - Свалите здесь трупы, расстелите на тележке чепраки наших лошадей и потихоньку везите этих двух дворян следом за нами в Лувр.

VI. Труп врага всегда пахнет хорошо

В наше время никакие сборища людей, как бы нарядны они ни были, не могут дать представления об описываемом зрелище. Мягкие, роскошные и яркие одежды, завещанные пышной модой Франциска I следующему поколению, еще не превратились в узкие темные платья, которые позднее вошли в моду при Генрихе III; наряд самого Карла IX, не такой пышный, но, пожалуй, более изящный, чем носили в предыдущую эпоху, выделялся своим художественным совершенством. Наша действительность не дает ничего, что можно было бы сравнить с такой процессией: все великолепие современных нам парадов сводится к симметрии и мундиру.

Пажи, стремянные, дворяне второго ранга, собаки и запасные лошади, следовавшие с боков и сзади, придавали королевскому поезду вид настоящей армии. В хвосте этой армии шел народ. Вернее, народ был всюду: он шел сзади, впереди, с боков, крича одновременно и «да здравствует!» и «бей!», поскольку в шествии участвовали также гугеноты, перешедшие недавно в католичество, но, несмотря на это, народ был все же зол на них.

Утром, в присутствии Екатерины и герцога Гиза, Карл IX заговорил с Генрихом Наваррским, как о самом обыкновенном деле, о том, чтобы поехать посмотреть на виселицу Монфокона, иными словами – на изуродованный труп адмирала, который там висел. Первой мыслью Генриха Наваррского было уклониться от участия в поездке. Этого и ждала Екатерина. При первых же его словах, выражавших чувство брезгливости, она обменялась с герцогом Гизом взглядом и усмешкой. Генрих Наваррский заметил то и другое, понял, что это значило, и, сразу взяв себя в руки, сказал:

И быстро окинул взором всех, интересуясь, чьи брови нахмурились от этих слов.

Во всем блестящем королевском поезде этот сын-сирота, этот король без королевства, этот гугенот-католик, пожалуй, больше всех приковывал к себе любопытные взгляды толпы. Его характерное удлиненное лицо, немного простонародные манеры, приятельское отношение к низшим, доходившее до степени, не совместимой с королевским саном, но усвоенное с детства среди беарнских горцев и сохраненное до самой его смерти, – все это выделяло Генриха в глазах толпы, откуда раздавались голоса:

– Ходи к обедне, Анрио! Ходи почаще!

На это Генрих Наваррский отвечал:

– Был вчера, был сегодня и буду завтра. Святая пятница! Кажется, довольно?!

Маргарита ехала верхом – красивая, цветущая, изящная; все дружным хором восхищались ею, но надобно сказать, что слышалось немало похвал и по адресу ее подруги, герцогини Невэрской, подъехавшей на белой лошади, которая возбужденно потряхивала головой, точно гордясь своею ношей.

– Что нового, герцогиня? – спросила королева Наваррская.

– Насколько мне известно, мадам, ничего, – ответила герцогиня Невэрская громко. Затем тихо спросила: – А что сталось с гугенотом?

– Я нашла ему почти надежное убежище, – ответила Маргарита. – А что ты сделала с твоим великим человекоубийцей?

– Он захотел участвовать в этом торжестве и едет на боевой лошади герцога Невэрского, огромной, как слон. Страшный всадник! Я разрешила ему присутствовать на этой церемонии, надеясь, что твой гугенот из осторожности будет сидеть дома, а следовательно, нечего бояться, что они встретятся.

– О, если бы он и был здесь, – ответила Маргарита, – а его, кстати, нет, то думаю, что и тогда бы не произошло стычки. Мой гугенот – только красивый юноша, и больше ничего; он голубь, а не коршун: воркует, а не клюется. Судя по всему, – сказала она непередаваемым тоном, слегка пожав плечами, – это мы думали, что он гугенот, а на самом деле он буддист, и его религия запрещает проливать кровь.

– Куда же девался герцог Алансонский? – спросила Анриетта. – Я его не вижу.

– Он нас догонит: сегодня утром у него болели глаза, и он хотел остаться дома; ведь Франсуа, стараясь не быть одних взглядов со своим братом Карлом и братом Генрихом, очень благосклонен к гугенотам, а так как это всем известно, то ему дали понять, что король истолкует его отсутствие в дурную сторону, – тогда он решил ехать. Да вот, смотри – вон там, куда все смотрят, где кричат: это он проезжает в Монмартрские ворота.

– Верно, это он, я вижу! – сказала Анриетта. – Ей-богу, сегодня он очень недурен собой. С некоторого времени герцог Франсуа усиленно занимается своей особой – наверняка влюбился. Видишь, как хорошо быть королевским принцем: он скачет прямо на народ, и все расступаются.

– Он и на самом деле всех нас передавит, – смеясь, сказала Маргарита. – Боже, прости мне мои прегрешения! Герцогиня, велите вашим дворянам посторониться, а то вон там один – если не посторонится, так его раздавят.

– О, это мой бесстрашный! – воскликнула герцогиня. – Смотри, смотри!..

Коконнас действительно выехал из своего ряда, направляясь к герцогине Невэрской; но в то самое мгновение, как он пересекал внешний бульвар, отделявший улицу от предместья Сен-Дени, какой-то всадник из свиты герцога Алансонского, тщетно сдерживая свою занесшуюся лошадь, налетел прямо на пьемонтца. Коконнас покачнулся на своем богатырском скакуне, чуть не потерял шляпу, успел подхватить ее и обернулся, пылая яростью.

– Боже мой! Это месье де Ла Моль! – сказала Маргарита на ухо своей приятельнице.

– Вон тот бледный красивый молодой человек?! – воскликнула герцогиня, не будучи в силах сдержать свое первое впечатление.

– Да, да! Тот самый, что чуть не перевернул твоего пьемонтца.

– О-о! Это может кончиться ужасно! – сказала герцогиня. – Они смотрят друг на друга!.. Узнали!

Действительно, Коконнас обернулся, узнал Ла Моля и даже упустил повод от удивления, будучи уверен, что он убил своего бывшего приятеля или по крайней мере надолго вывел его из строя. Ла Моль тоже узнал пьемонтца и вдруг почувствовал, как вспыхнуло его лицо. В течение нескольких секунд, достаточных для выражения всех затаенных чувств их обоих, они впивались друг в друга таким взглядом, что привели в трепет обеих дам. После этого Ла Моль, осмотрев все кругом и, видимо, сообразив, что здесь не место для взаимных объяснений, пришпорил лошадь и догнал герцога Алансонского. Коконнас постоял с минуту на том же месте, закручивая ус все выше, пока кончик уса не ткнулся ему в глаз; наконец он решил двинуться за всеми, так как Ла Моль, не говоря ни слова, поехал прочь.

– Да, да! – произнесла Маргарита с горечью разочарования. – Я не ошиблась… Но это уж слишком.

И она до крови прикусила губы.

– Он очень красив, – ответила герцогиня тоном утешения.

Как раз в эту минуту герцог Алансонский занял место позади короля и королевы-матери, и, таким образом, дворяне герцога, следуя за ним, должны были проехать мимо Маргариты и герцогини Невэрской. Поравнявшись с ними, Ла Моль снял шляпу, поклонился до самой шеи своей лошади и, не надевая шляпы, ждал, что ее величество удостоит его взглядом.

Но Маргарита гордо отвернулась.

Ла Моль заметил на лице королевы презрительное выражение и стал из бледного зеленым. Больше того, он вынужден был ухватиться за гриву лошади, чтобы не упасть на землю.

– Ой, ой! Жестокая женщина! – сказала герцогиня королеве. – Посмотри же на него, а то он упадет в обморок.

– Только этого еще недоставало, – ответила королева с уничтожающей усмешкой. – Нет ли у тебя нюхательной соли?

Герцогиня Невэрская ошиблась. Ла Моль хотя и покачнулся, но справился с собой и, укрепившись в седле, поехал занять свое место в свите герцога Алансонского.

В это время королевский поезд двигался вперед; вдали стал вырисовываться зловещий силуэт виселицы, поставленной и обновленной Энгерандом де Мариньи. Никогда еще не была она увешана так густо, как в этот день.

Пристава и гвардейцы прошли вперед и стали широким кругом вокруг ограды. При их приближении вороны, сидевшие на виселице, поднялись, огорченно каркая, и улетели.

В обычные дни монфоконская виселица служила прибежищем для собак, привлекаемых частою добычей, и для грабителей-философов, заходивших сюда размышлять о грустной стороне их ремесла.

В этот день собаки и грабители отсутствовали – по крайней мере их не было видно. Первых вместе с воронами разогнали пристава и гвардейцы, вторые сами смешались с толпой, чтобы применить ловкость своих рук, от которой зависит веселая сторона их ремесла.

Поезд приближался к виселице; первыми подъехали к ней Карл IX и Екатерина, за ними герцог Анжуйский, герцог Алансонский, король Наваррский, герцог Гиз и их дворяне; дальше – королева Маргарита, герцогиня Невэрская и все дамы, составлявшие, как говорили, летучий эскадрон королевы-матери; еще дальше – пажи, стремянные, лакеи и народ: всего тысяч десять человек.

На главной виселице висела какая-то бесформенная масса, обезображенный труп, почерневший, покрытый запекшейся кровью и слоем свежей беловатой пыли. У трупа отсутствовала голова, поэтому он был повешен за ноги. Но всегда изобретательный народ заменил голову пучком соломы и поверх него надел человеческую маску, а какой-то насмешник, знавший привычки адмирала, всунул в рот ей зубочистку.

Вся эта процессия из разряженных вельмож и прекрасных дам, двигавшаяся мимо почерневших трупов и длинных грубых перекладин виселицы, представляла собой жуткое, причудливое зрелище, напоминавшее картину Гойи. И чем шумнее выражалась радость посетителей, тем резче противоречила она мрачному безмолвию и мертвой бесчувственности трупов, которые служили предметом для насмешек, приводивших в дрожь самих насмешников.

Многим было тяжело смотреть на эту страшную картину, и в группе обращенных гугенотов выделялся своею бледностью Генрих Наваррский: как ни умел он владеть собой, какой бы способностью скрывать свои чувства ни наградило его небо, он все же не мог выдержать. Пользуясь тем обстоятельством, что от этих человеческих останков шел невыносимый смрад, Генрих подъехал к Карлу IX, остановившемуся вместе с Екатериной перед трупом адмирала.

– Сир, – сказал он, – не находит ли ваше величество, что этот жалкий труп пахнет очень скверно и что не стоит здесь оставаться дольше?

– Ты так думаешь, Анрио? – сказал Карл IX, глаза которого горели жестокой радостью.

– Да, сир.

– А я держусь другого мнения: труп врага всегда пахнет хорошо!

– Сир, – вмешался в разговор Таван, – если вы знали, что мы поедем навестить адмирала, то вашему величеству следовало пригласить Ронсара, вашего учителя поэзии: он тут же составил бы эпитафию старику Гаспару.

– Можно обойтись и без него, – ответил Карл IX, – составим ее сами… – И, подумав одну минуту, сказал: – Ну, например, послушайте вот это:

Вот адмирал, – когда б вы были строги,

То чести бы ему не оказали вы, -

Он опочил, повешенный за ноги,

За неименьем головы.

– Браво, браво! – закричали дворяне-католики, тогда как обращенные гугеноты молчали, нахмурив брови.

Генрих в это время болтал с Маргаритой и герцогиней Невэрской, делая вид, что не слышал королевского экспромта.

– Едем, едем, сын мой! – сказала Екатерина, начиная чувствовать себя нехорошо от этого зловония, заглушавшего все ароматы духов, которыми она была опрыскана. – Едем. «Нет такой хорошей компании, которая бы не расходилась». Простимся с адмиралом и едем в Париж.

Она иронически кивнула головой адмиралу – так, как прощаются с хорошим другом, – заняла место в голове колонны и выехала на прежнюю дорогу, а за нею последовала вся процессия, двигаясь мимо трупа Колиньи.

Солнце уже спускалось к горизонту. Толпа хлынула вслед за их величествами, наслаждаясь великолепием королевской процессии во всех ее подробностях; вместе с толпой ушли и жулики; таким образом, минут через десять после отъезда короля уже не оставалось никого близ изуродованного трупа адмирала, овеваемого лишь набежавшим вечерним ветерком.

Говоря «никого», мы ошибались. Какой-то дворянин на вороной лошади, очевидно, не успевший из-за присутствия высоких особ хорошенько рассмотреть бесформенный и почернелый человеческий обрубок, остался позади и с удовольствием разглядывал цепи, крюки, каменные столбы – словом, виселицу со всеми ее приспособлениями, которые ему, приехавшему в Париж лишь несколько дней тому назад и не знавшему усовершенствований, свойственных столицам, казались, несомненно, верхом самого ужасного безобразия, какое только может придумать человек.

Читатель, конечно, догадался, что этот дворянин был Коконнас. Изощренный глаз одной из дам напрасно искал его в процессии и, пробегая по ее рядам, не находил.

Но Коконнаса разыскивала не только дама. Другой дворянин, заметный по своему белому колету и изящному перу на шляпе, посмотрев вперед, затем по сторонам, вздумал посмотреть назад, где сразу увидел высокую фигуру Коконнаса и богатырский силуэт его коня, резко выступавшие на фоне неба, окрашенного последними лучами солнца в багряный цвет.

Тогда дворянин в колете из белого атласа свернул с дороги, по которой двигалась процессия, и, сделав круг по маленькой тропинке, вернулся к виселице.

Почти сейчас же дама, в которой мы узнаем герцогиню Невэрскую, как мы признали Коконнаса в высоком дворянине на вороном коне, подъехала к Маргарите.

– Маргарита, мы ошибались обе, – сказала она. – Пьемонтец остался позади, а Ла Моль поехал за ним следом.

– Дьявольщина! – смеясь, ответила Маргарита. – Из этого что-нибудь да выйдет. Признаюсь, я бы не без удовольствия отказалась от своего мнения о нем.

Маргарита обернулась и увидела Ла Моля в то время, как он производил вышеописанный маневр.

Тут же обе принцессы решили оставить королевскую процессию, благо им представлялся удобный случай: в это время процессия делала поворот, минуя проезжую дорожку, обсаженную широкой живой изгородью, причем дорожка заворачивала в обратную сторону и проходила в тридцати шагах от виселицы. Герцогиня Невэрская шепнула что-то на ухо командиру своей охраны, Маргарита сделала знак Жийоне, и все четверо, проехав некоторое расстояние по этой проселочной дороге, спрятались за кустами изгороди, ближайшими к тому месту, где должно было произойти событие, видимо, возбуждавшее в дамах сильное желание быть его зрительницами. Как мы сказали, их отделяло шагов тридцать от того места, где восхищенный Коконнас самозабвенно жестикулировал перед трупом адмирала.

Маргарита сошла с лошади, за ней герцогиня Невэрская и Жийона; командир тоже спешился и взял в руки поводья от четырех лошадей. Густая зеленая трава служила для трех женщин троном, которого так часто и безуспешно добиваются принцессы. Просвет в изгороди позволял им видеть все.

Ла Моль уже закончил свой кружной путь, подъехал к Коконнасу сзади и, протянув руку, хлопнул его по плечу. Пьемонтец обернулся.

– О-о! Так это не сон?! – воскликнул Коконнас. – Вы все еще живы?

– Да, месье, я еще жив, – ответил Ла Моль. – Не по вашей вине, но я живу.

– Дьявольщина! Я вас узнал, несмотря на вашу бледность, – ответил Коконнас. – Когда мы виделись в последний раз, вы были порумянее.

– И я вас узнаю, несмотря на ваш желтый рубец через все лицо; когда я наносил его, вы были побледнее.

Коконнас закусил губу, но, видимо, решив продолжить разговор в ироническом тоне, сказал:

– Не правда ли, месье де Ла Моль, забавно, особенно для гугенота, видеть адмирала повешенным на железный крюк! Ведь есть же такие изуверы, которые обвиняют нас, будто мы избивали даже грудных младенцев – гугенотиков.

– Граф, я больше не гугенот, – ответил Ла Моль, склоняя голову, – я имею счастье быть католиком.

– Вот так так! – воскликнул Коконнас и расхохотался. – Вы обратились в истинную веру? О, ловко сделано!

– Месье, – продолжал Ла Моль, все так же серьезно и вежливо, – я дал обет перейти в католичество, если спасусь от избиения.

– Граф, – ответил Коканнас, – ваш обет очень благоразумен, и я вас поздравляю. Может быть, вы дали и другие обеты?

– Да, я дал и другой обет, – ответил Ла Моль совершенно спокойно, поглаживая шею своей лошади.

– Какой же?

– Повесить вас вон там, над адмиралом Колиньи, на том гвоздике, – он точно ждет вас.

– Живьем, как есть? – спросил Коконнас.

– Нет, месье, сначала я пропущу свою шпагу сквозь ваше тело.

Коконнас побагровел, глаза его сверкнули зеленым огоньком.

– Взгляните на этот гвоздик, – ответил он с издевкой.

– Да, ну и что же – этот гвоздик?

– Вы не доросли до него, мой миленький дворянчик, – ответил Коконнас.

– Я встану на вашу лошадь, мой великан-человекоубийца! – возразил Ла Моль. – Неужели вы воображаете, мой дорогой граф Аннибал де Коконнас, что можно убивать безнаказанно, пользуясь тем благородным и почетным случаем, когда сто против одного? Нет! Нет! Приходит день, когда враги снова встречаются, и думается мне, что именно сегодня – такой день! Меня очень подмывало раздробить вашу башку выстрелом из пистолета, но, увы, я был бы не в силах хорошо прицелиться, потому что у меня дрожат руки из-за ран, которые вы нанесли мне так предательски.

– Мою башку?! – прорычал Коконнас, спрыгивая с лошади. – Ату его, ату! Слезайте, граф, и обнажайте шпагу!

И Коконнас выхватил свою шпагу.

– Мне послышалось, что твой гугенот назвал его голову башкой, – прошептала герцогиня Невэрская на ухо Маргарите. – Разве, по-твоему, он некрасив?

– Очарователен! – смеясь, ответила Маргарита. – И я вынуждена сказать, что в пылу гнева Ла Моль был несправедлив. Но тс-с! Давай смотреть!

Ла Моль спешился с той же быстротой, как и его противник, снял свой вишневый плащ, бережно положил его на землю, вынул шпагу и стал в позицию.

– Ай! – вскрикнул он, вытягивая руку.

– Ох! – простонал Коконнас, распрямляя свою руку.

Вы помните, конечно, что они оба были ранены в правое плечо, поэтому всякое резкое движение вызывало у них сильную боль.

За кустом послышался сдержанный смех. Обе принцессы не могли не засмеяться при виде двух бойцов, с гримасой на лице растиравших раненые плечи. Их смех донесся и до двух дворян, совершенно не подозревавших о присутствии свидетелей; обернувшись в ту сторону, они узнали своих дам.

Ла Моль твердо, автоматически снова стал в позицию, а Коконнас, очень выразительно сказав «дьявольщина!», скрестил свою шпагу с его шпагой.

– Вот как! Да они дерутся не на шутку! Они зарежут друг друга, если мы не наведем порядок. Довольно баловства. Эй, господа! Эй! – крикнула Маргарита.

– Перестань! Перестань! – сказала Анриетта, которая видела пьемонтца в битве и теперь втайне надеялась, что Коконнас так же легко справится с Ла Молем, как справился с двумя племянниками и сыном Меркандона.

– О-о! Сейчас они действительно прекрасны! – сказала Маргарита. – Так и пышут огнем.

В самом деле, бой, начавшийся с насмешек и колких слов, шел молча с того мгновения, как скрестились шпаги. Оба не доверяли своим силам; при каждом резком движении тому и другому приходилось делать над собой усилие, превозмогая стреляющие боли в ранах. Тем не менее Ла Моль с горящими, сосредоточенными на одной точке глазами, полуоткрыв рот и стиснув зубы, маленькими, но твердыми и четкими шагами наступал на своего противника. Коконнас, чувствуя в Ла Моле мастера фехтовального искусства, все время отходил, – хотя шаг в шаг, но все же отходил. Так оба противника дошли до той канавы, за которой находились зрители. Коконнас, сделав вид, что отступал с одной лишь целью – быть ближе к своей даме, сразу остановился, воспользовался слишком глубоким «переносом» шпаги у Ла Моля, с быстротой молнии нанес прямой удар, и тотчас на белом атласном колете его противника появилось кровавое пятно и стало растекаться.

– Смелей! – крикнула герцогиня Невэрская.

– Ах, бедняжка Ла Моль! – с горечью воскликнула Маргарита.

Ла Моль услышал ее возглас, бросил на нее взгляд, проникающий в сердце глубже, чем острие шпаги, и, выполнив шпагой обманный оборот, сделал выпад.

Однако ни один из них не упал; оба стояли на ногах, изумленно глядя друг на друга; каждый чувствовал, что при малейшем движении потеряет равновесие. Пьемонтец, раненный более опасно, чем его противник, наконец сообразил, что с потерей крови уходят его силы. Тогда он навалился на Ла Моля, обхватил его одной рукой, а другой старался вынуть из ножен кинжал. Ла Моль собрал все свои силы, поднял руку и рукоятью шпаги ударил Коконнаса в лоб, после чего пьемонтец, оглушенный ударом, наконец упал, но, падая, увлек за собой противника, и оба скатились в канаву.

Маргарита и герцогиня Невэрская, увидев, что они чуть живы, но все еще пытаются прикончить один другого, сейчас же бросились к ним в сопровождении капитана. Но прежде чем все трое успели добежать, противники разжали руки, глаза их закрылись, оружие выпало из рук – и оба в последнем судорожном движении распластались на земле. Вокруг них пенилась большая лужа крови.

– Храбрый, храбрый Ла Моль! – воскликнула Маргарита, уже не сдерживая восхищения. – Прости, прости, что я не верила в тебя! – И глаза ее наполнились слезами.

– Увы! Увы! Мой мужественный Аннибал! – шептала герцогиня Невэрская. – Мадам, скажите, видали вы когда-нибудь таких неустрашимых львов? – И она громко зарыдала.

– Черт подери! Крепкие удары! – говорил капитан, стараясь остановить кровь, которая текла ручьем. – Эй, кто там едет! Подъезжайте скорее!

Действительно, в полумраке сумерек показался какой-то человек на таратайке, выкрашенной в красный цвет; он сидел спереди и распевал старинную песенку, вероятно, пришедшую ему на память по поводу чуда у «Гробницы невинно убиенных»:

Так цвети же долгий срок,

Мой цветок;

И не сладить вихрям снежным

С бурей, градом и грозой

Над тобой,

Над боярышником нежным!

– Эй! Эй! – снова закричал капитан. – Подъезжайте, когда вас зовут! Разве не видите, что надо помочь этим дворянам?

Человек, своей отталкивающей внешностью и суровым выражением лица представлявший странное противоречие с этой нежной идиллической песней, остановил свою лошадь, слез с таратайки и, наклонившись над телами двух бойцов, сказал:

– Прекрасные раны! Но те, что наношу я, будут получше этих.

– Кто же вы такой? – спросила Маргарита, чувствуя помимо своей воли какой-то непреоборимый страх.

– Мадам, – отвечал этот человек, кланяясь до земли, – я мэтр Кабош, палач парижского суда, и ехал развесить на этой виселице товарищей для месье адмирала.

– А я королева Наваррская, – сказала Маргарита. – Свалите здесь трупы, выстелите таратайку чепраками с наших лошадей и потихоньку везите вслед за нами этих двух дворян в Лувр.

Вот и Маргарет Тэтчер умерла.

В общем, это был наш враг.

Не первый и не последний.

Враг умер.

Будут ещё.

Весь мир вспоминает Маргарет Тэтчер . Канцелярия премьер-министра Британии объявила, что скончавшейся 8 апреля баронессе Маргарет Тэтчер будут организованы церемониальные похороны с воинскими почестями. Эксперты ИА REX прокомментировали агентству это событие.

Дмитрий Орлов , политолог, генеральный директор аналитического центра «Стратегия Восток-Запад»:

Думается, Тэтчер запомнится не только, как человек, заявивший Западу, что с Горбачевым можно иметь дело , а также как друг Пиночета и Рейгана. Она запомнится еще и как автор именно того варианта экономической политики, который обрушился потом на Россию и страны бывшего СССР - «тэтчеризма». Энциклопедии определяют тэтчеризм так: «Политика, сопровождавшаяся приватизацией ранее национализированных предприятий и отраслей экономики, монетаризмом в финансово-экономической сфере, сворачиванием социальных программ, коммерциализацией социальных сфер образования и здравоохранения». Те, которые после внедрения в России «тэтчеризма» стали жить хорошо, известны наперечет - их фамилии регулярно публикует журнал «Форбс».

Что же касается конкретно личности самой Тэтчер, то никто до сих пор не сказал о ней лучше, чем, в свое время, Франсуа Миттеран: «Язык и стиль маркиза де Сада, лицо и нрав Нерона, ум Макиавелли». Может быть, это прозвучит цинично, но такого врага, каким была Тэтчер для России и СССР, хочется пожелать иметь каждому государству. Потому что наличие врагов, подобных Тэтчер, заставляет больше думать и действовать, а не расслабляться, думая, что пока нефть или что-то другое дорожает, за будущее страны можно не беспокоиться. Тэтчер была врагом, с которым нужно было бороться, и проиграть которому нельзя было ни в коем случае. Люди с мышлением Тэтчер не успокоятся, пока не добьют вас окончательно.

Сандра Новикова , журналист и блогер:

Умерла Тэтчэр.

Это она«открыла» Горбачёва -тоесть встретившись и переговорив в ним с глазуна глаз, поняла, чтоэтоттотчеловек, который может помочь Западуреализовать ихнамерения.

Это оназавербовала Горбачёва и помогла ему прийти к власти.

Это она курировала его. Кстати, поговаривают, чтонесмотряна то, чтоон был агентом, а онаего куратором, тоестьчитай начальником, отношенияу них былихорошие -дружеские. А может, и не только дружеские…

Наконец,именно мадам Тэтчэр после того,как цель Запада была достигнута, и СССР распался,заявила, чтоэкономически целесообразнымбудет сократитьнаселение России до 15 миллионов человек.

Она былапремьер-министромБритании - нашегоглавногогеополитическогопротивника, и нашим врагом, но намне стоитна неёсердиться -да, она желала нашего уничтожения, но чегоещёждать от врага?Понятное дело, отнюдьне любви и помощи.

Так чтонам остаетсялишь пожалетьо том, что тогда, в конце80-х годов прошлого века, в Британии былажелезная леди, горой стоящаяза интересы своей империи, ау нас к властипришли предатели…

Поэтомуя не проклинаюмадам Тэтчэр (дляГорбачёвасвои проклятия берегу), ноизвестиео её смерти восприняла с чувствомглубокого удовлетворения - труп врагавсегда хорошопахнет. Но ещё большее удовлетворение испытаю я, когдавслед заТэтчэр отправится и Горбатый. Теперь - Горбатый! Пришло его время уходить- егокураторшаи подруга призываетего!

Кстати,создаётся впечатление, чтотуманыБританских островов в последнее время стали какими-то ядовитыми, что ли…

Михаил Ошеров , публицист и политолог (Израиль):

О человеке судят по тому, плачут ли о нем на похоронах, или радуются. Англичане радуются смерти г-жи Тэтчер, чья политика принесла Англии много горя и несправедливости, уничтожила социальные завоевания трудящихся и знаменитую английскую промышленность. Англия, бывшая "кузница мира", "мастерская мира", сейчас - страна банков, страховщиков, английских безработных и польских и румынских сантехников.

Тэтчер - это борцы за свободу Северной Ирландии, погибшие в английской тюрьме после 60-тидневной голодовки. Тэтчер - это десятки тысяч безработных шахтеров. Тэтчер - это попытка разрушения английских железных дорог и английской энергосистемы, которых потом пришлось долго восстанавливать за государственный счет. Тэтчер - это агрессия против Аргентины, это неоколониализм, это поддержка войн и переворотов в Африке. Тэтчер - это разрушение Советского Союза, это "перестройка" и Горбачев. Маргарет Тэтчер умерла, проклинаемая даже своими родственниками и англичанами, которые сейчас собирают подписи против ее похорон за казенный счет.

Цитата (Дмитрий Колесник) : "Британия действительно умеет ненавидеть, и вряд ли еще какая-нибудь «дочь бакалейщика» удостоится столь частого сжигания ее чучела. Сейчас в Великобритании набирает обороты кампания под лозунгом «Никаких похорон Тэтчер за государственный счет»! С грядущими похоронами связано и жесткое неприятие рядом представителей аристократии того факта, что Тэтчер планируют похоронить в лондонском соборе св. Павла (лорды не желают видеть ее могилу рядом со своими предками, а верующие не желают «ведьмы» в «главной церкви страны» ). А люди «попроще» заранее организуют вечеринки и фестивали в день будущих похорон Тэтчер. В Фейсбуке регистрируется множество групп с названиями «Вечеринка на честь смерти Тэтчер». «Шарики, мороженое и выпивка бесплатно, как только умрет Тэтчер». «Танцы на улице, как только ведьма умрет». Я надеюсь, что новые поколения англичан проклянут саму память о ней.

ТРУП ВРАГА ХОРОШО ПАХНЕТ

В 69 г. н.э. в Риме разгорелась очередная война между претендентами на власть — Отоном и Вителлием. Решающая битва состоялась 14 апреля у городка Бедриак в Северной Италии. Сторонниками Вителлия командовал Фабий Валент. Легионы, поддержавшие Отона, были разгромлены. Началась настоящая резня побежденных: «в гражданской войне, — поясняет Тацит, — не берут пленных, раз их нельзя продать». Немногих похоронили друзья, трупы других остались непогребенными.

16 апреля Отон покончил с собой, а Вителлий со своими войсками не торопясь двинулся в Рим из Галлии. К Бедриаку он подошел через 40 дней после битвы. «Повсюду виднелись растерзанные тела, отрубленные члены, гниющие останки людей и коней, пропитанная кровью земля дышала миазмами, деревья были поломаны, посевы вытоптаны, кругом расстилалась мертвая пустыня». Вителлий, однако, не пришел в ужас, не опустил глаза при виде стольких тысяч своих сограждан, оставшихся без погребения; напротив — радостно приносил жертвы местным богам. Так сообщает Тацит в своей «Истории», написанной 40 лет спустя после этих событий.

А еще через 10 лет другой знаменитый историк, Светоний, выпустил в свет «Жизнь двенадцати цезарей». Здесь-то Вителлий и произносит историческую фразу: «Хорошо пахнут кости врага, а еще лучше — гражданина».

Откуда она появилась? Весьма вероятно, что Светоний сам вложил ее в уста Вителлия. Думаю, источником этой фразы стало одностишие из популярного сборника «Сентенции»: «Пятно от вражьей крови только радует». «Сентенции» публиковались под именем Публилия Сира, актера и драматурга I в. до н.э., хотя возникли столетием позже. Но это лишь половина истории. Вторая ее половина связана с Варфоломевской ночью.

В ночь на 24 августа 1572 года началось избиение гугенотов, съехавшихся в Париж на свадьбу Генриха Наваррского (будущего Генриха IV) с принцессой Маргаритой (будущей «королевой Марго»). Вождя гугенотов, адмирала де Колиньи, вышвырнули из окна собственного дома, потом отрезали ему голову, потом два дня волочили обезображенное тело по улицам. Чтобы придать убийству вид законности, король Карл IX приказал повесить уже мертвого адмирала на виселице; но так как безголовый труп повесить за шею было нельзя, его повесили за ноги.

27 августа король со всем своим двором, включая «королеву Марго», а также видными гугенотами, принявшими католичество под страхом смерти, прибыл к подножию виселицы, на которой висел почерневший труп Колиньи — вернее, то, что от него осталось. Придворные советовали королю удалиться ввиду трупного зловония, но тот ответил: «Я не затыкаю носа, как вы, потому что запах убитого врага очень приятен». Так рассказывали впоследствии. Историки, впрочем, считают, что эти слова едва ли были произнесены в действительности: королю лишь приписали фразу Вителлия, слегка ее изменив.

В 1723 году историк-иезуит Габриэль Даниэль опубликовал свою «Историю Франции». Здесь Карл IХ говорит: «Труп врага всегда хорошо пахнет». Эту же фразу привел и Вольтер в своем «Опыте об обычаях и духе народов» (1756). Такой она и осталась в истории. Можно вспомнить еще одно изречение: «Если достаточно долго сидеть на берегу реки, рано или поздно увидишь проплывающий по ней труп твоего врага». Оно цитируется как китайская мудрость, нередко — со ссылкой на древнекитайского стратега Сунь-цзы, автора «Трактата о военном искусстве». На самом деле в этом трактате говорится нечто прямо противоположное: «Если ведут войну и победа затягивается — оружие притупляется и острия обламываются; если долго осаждают крепость — силы подрываются».

И вообще китайцы здесь не при чем. Изречение о терпении и трупе врага едва ли существовало до ХХ века. В самой ранней из известных мне версий оно приписано арабам: «Будь терпелив, — говорят они, — и ты увидишь, как труп твоего врага принесут к дверям твоего дома». Эта цитата взята из книги Герберта Эйгара «Спасенный остаток: Отчет о выживании евреев с 1914 года», опубликованной в Лондоне в 1960 году.

В 1969 году вышел роман будущего нобелевского лауреата Камило Хосе о гражданской войне в Испании. Роман назывался «Сан Камило 1936», и один из его персонажей говорит: «Просто сиди в кафе, и ты увидишь, как мимо пронесут труп твоего врага». Но в наше время мудрость неясного происхождения скорее припишут китайцам или индийцам. Поди проверь.

Константин Душенко.

Труп врага хорошо пахнет

Труп врага хорошо пахнет
С латинского: Optime olere occisum hostem (оптимэ олерэ оксизум хостэм|. Буквально: Лучше всего пахнут вражьи кости.
Слова римского императора (69 н. э.) Авла Вителлия (15-69), который, по сообщению римского историка Светония («Жизнь двенадцати цезарей»), произнес их после сражения со своим предшественником - Марком Салызием Отоном. Последний был провозглашен преторианской гвардией императором, а затем свергнут Вителлием. Пь/таясь отстоять свой трон, Отон начал войну с «преемником», но был разбит его войсками и, желая избежать плена и позора, закололся кинжалом. Когда сам Вителлий прибыл на поле битвы, чтобы насладиться зрелищем победы, прошло уже некоторое время. Ошутив запах тления, кто-то из спутников нового императора сделал гримасу. На что Вителлий возразил: «Труп врага всегда хорошо пахнет».
Но, вернувшись в Рим, Вителлий правил недолго. Как сообщает Светоний, этот император «с красным от постоянного пьянства лицом и толстым брюхом» был растерзан римлянами - сторонниками Веспассиана (см. Деньги не пахнут), который и сменил его на императорском троне. «К счастью для государства, Вителлий оказался побежденным», - прокомментировал это событие римский историк Тацит.

Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений. - М.: «Локид-Пресс» . Вадим Серов . 2003 .

Смотреть что такое "Труп врага хорошо пахнет" в других словарях:

- (12 69 гг.) римский император Труп врага хорошо пахнет. (Источник: «Афоризмы. Золотой фонд мудрости.» Еремишин О. М.: Просвещение; 2006.) … Сводная энциклопедия афоризмов

- (Felidae)* * Кошачьи действительно, как пишет Брем, представляют собой самый совершенный тип хищников иными словами наиболее специализированные представители отряда. Семейство включает 36 видов, группируемых в 10 12 родов (хотя разные… … Жизнь животных

Прежде чем мы перейдем к рассмотрению главного города внутреннего африканского царства, мы должны бросить взгляд на историю тех стран, центральный пункт которых я попытаюсь обрисовать. История Судана начинается только в наше время;… … Жизнь животных

- (яп. 麦わら海賊団 мугивара кайдзоку дан?) герои манги и аниме сериала «One Piece» … Википедия

- (Muridae)**** * * * * Мышиные самое обширное семейство современных грызунов и вообще млекопитающих. Оно насчитывает около 120 родов и примерно 400 500 видов. Никакое другое семейство не дает нам столь основательного понятия о том … Жизнь животных

- — родился 30 мая 1811 года в недавно присоединенном к России Свеаборге, где его отец, Григорий Никифорович, служил младшим лекарем флотского экипажа. Фамилию свою Григорий Никифорович получил при поступлении в семинарию от своего учебного… … Большая биографическая энциклопедия

Смена власти в России в 1917 1918 годах … Википедия

- (Delphinidae)* * Характерными чертами семейства являются конические зубы и хвостовой плавник с заметной вырезкой посередине. Из многих разнообразных видов этого семейства мы займемся прежде всего страшной косаткой, которая уже с… … Жизнь животных

Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Углерод — характеристика элемента и химические свойства