В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них более накопились недоимки, к сборищу незаметно подъехали столь известные обитателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы оказался точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который, за минуту перед этим, был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.

Голова у этого другого градоначальника была совершенно новая и притом покрытая лаком. Некоторым прозорливым гражданам показалось странным, что большое родимое пятно, бывшее несколько дней тому назад на правой щеке градоначальника, теперь очутилось на левой.

Самозванцы встретились и смерили друг друга глазами. Толпа медленно и в молчании разошлась.

Сказание о шести градоначальницах

Картина глуповского междоусобия

Как и должно было ожидать, странные происшествия, совершившиеся в Глупове, не остались без последствий.

Не успело еще пагубное двоевластие пустить зловредные свои корни, как из губернии прибыл рассыльный, который, забрав обоих самозванцев и посадив их в особые сосуды, наполненные спиртом, немедленно увез для освидетельствования.

Но этот, по-видимому, естественный и законный акт административной твердости едва не сделался источником еще горших затруднений, нежели те, которые произведены были непонятным появлением двух одинаковых градоначальников.

Едва простыл след рассыльного, увезшего самозванцев, едва узнали глуповцы, что они остались совсем без градоначальника, как, движимые силою начальстволюбия, немедленно впали в анархию.

«И лежал бы град сей и доднесь в оной погибельной бездне, - говорит летописец, - ежели бы не был извлечен оттоль твердостью и самоотвержением некоторого неустрашимого штаб-офицера из местных обывателей».

Анархия началась с того, что глуповцы собрались вокруг колокольни и сбросили с раската двух граждан: Степку да Ивашку. Потом пошли к модному заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она была известна под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась сестрою Марата и умерла от угрызений совести) и, перебив там стекла, последовали к реке. Тут утопили еще двух граждан: Порфишку да другого Ивашку, и, ничего не доспев, разошлись по домам.

Между тем измена не дремала, явились честолюбивые личности, которые задумали воспользоваться дезорганизацией власти для удовлетворения своим эгоистическим целям. И, что всего страннее, представительницами анархического элемента явились на сей раз исключительно женщины.

Первая, которая замыслила похитить бразды глуповского правления, была Ираида Лукинишна Палеологова, бездетная вдова, непреклонного характера, мужественного сложения, с лицом темно-коричневого цвета, напоминавшим старопечатные изображения. Никто не помнил, когда она поселилась в Глупове, так что некоторые из старожилов полагали, что событие это совпадало с мраком времен. Жила она уединенно, питаясь скудною пищею, отдавая в рост деньги и жестоко истязуя четырех своих крепостных девок. Дерзкое свое предприятие она, по-видимому, зрело обдумала. Во-первых, она сообразила, что городу без начальства ни на минуту оставаться невозможно; во-вторых, нося фамилию Палеологовых, она видела в этом некоторое тайное указание; в-третьих, не мало предвещало ей хорошего и то обстоятельство, что покойный муж ее, бывший винный пристав, однажды, за оскудением, исправлял где-то должность градоначальника. «Сообразив сие, - говорит „Летописец“, - злоехидная оная Ираидка начала действовать».

Не успели глуповцы опомниться от вчерашних событий, как Палеологова, воспользовавшись тем, что помощник градоначальника с своими приспешниками засел в клубе в бостон, извлекла из ножон шпагу покойного винного пристава и, напоив, для храбрости, троих солдат из местной инвалидной команды, вторглась в казначейство. Оттоль, взяв в плен казначея и бухгалтера, а казну бессовестно обокрав, возвратилась в дом свой. Причем бросала в народ медными деньгами, а пьяные ее подручники восклицали: «Вот наша матушка! теперь нам, братцы, вина будет вволю!»

Когда, на другой день, помощник градоначальника проснулся, все уже было кончено. Он из окна видел, как обыватели поздравляли друг друга, лобызались и проливали слезы. Затем, хотя он и попытался вновь захватить бразды правления, но так как руки у него тряслись, то сейчас же их выпустил. В унынии и тоске он поспешил в городовое управление, чтоб узнать, сколько осталось верных ему полицейских солдат, но на дороге был схвачен заседателем Толковниковым и приведен пред Ираидку. Там же застал он связанного казенных дел стряпчего, который тоже ожидал своей участи.

Признаете ли вы меня за градоначальницу? - кричала на них Ираидка.

Если ты имеешь мужа и можешь доказать, что он здешний градоначальник, то признаю! - твердо отвечал мужественный помощник градоначальника. Казенных дел стряпчий трясся всем телом и трясением этим как бы подтверждал мужество своего сослуживца.

Не о том вас спрашивают, мужняя ли я жена или вдова, а о том, признаете ли вы меня градоначальницею? - пуще ярилась Ираидка.

Если более ясных доказательств не имеешь, то не признаю! - столь твердо отвечал помощник градоначальника, что стряпчий защелкал зубами и заметался во все стороны.

Что с ними толковать! на раскат их! - вопил Толковников и его единомышленники.

Нет сомнения, что участь этих оставшихся верными долгу чиновников была бы весьма плачевна, если б не выручило их непредвиденное обстоятельство. В то время, когда Ираида беспечно торжествовала победу, неустрашимый штаб-офицер не дремал и, руководясь пословицей: «Выбивай клин клином», научил некоторую авантюристку, Клемантинку де Бурбон, предъявить права свои. Права эти заключались в том, что отец ее, Клемантинки, кавалер де Бурбон, был некогда где-то градоначальником и за фальшивую игру в карты от должности той уволен. Сверх сего, новая претендентша имела высокий рост, любила пить водку и ездила верхом по-мужски. Без труда склонив на свою сторону четырех солдат местной инвалидной команды и будучи тайно поддерживаема польскою интригою, эта бездельная проходимица овладела умами почти мгновенно. Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Тимошку да третьего Ивашку, потом пошли к Трубочистихе и дотла разорили ее заведение, потом шарахнулись к реке и там утопили Прошку да четвертого Ивашку.

Сохранилась часть рукописи (ИРЛИ )и гранки с авторской корректурой главы (ЦГАЛИ ). Журнальный текст главы сопровождался следующим примечанием:

"События, рассказанные здесь, совершенно невероятны. Издатель даже не решился бы печатать эту историю, если бы современные фельетонисты-историки наши: гг. Мельников, Семевский, Шишкин и другие -- не показали, до чего может доходить развязность в обращении с историческими фактами. Читая предлагаемое "Сказание...", можно даже подумать, что "Летописец", предвосхитив рассказы гг. Мельникова и Семевского, писал на них пародию".

"Сказание о шести градоначальницах" -- глава очень многогранная. С одной стороны, продолжая начатое им раньше условно-сатирическое сближение фантастической истории Глупова с подлинной историей России, Салтыков рассказывает в ней о своего рода "глуповском варианте" тех дворцовых переворотов, которые возвели на престол "удачливых" русских императриц, подчас не имевших на это почти никаких прав. С другой стороны, что отмечено самим писателем в примечании к журнальному тексту главы, в "Сказании о шести градоначальницах" имеются элементы пародии на некоторых современных ему русских фельетонистов-историков, основывавших свои "исследования" на сомнительном анекдотическом материале, в огромном количестве печатавшемся в 60-е годы в различных сборниках и журналах. Так, в частности, "Картина глуповского междоусобия" в "Истории одного города" явно перекликается с полубеллетристическим трудом П. И. Мельникова "Княжна Тараканова и принцесса Владимирская", отнесенным "Отеч. записками" к той "якобы исторической литературе, в которой история граничит с фельетонами и скандальными изобличениями мелких газет" (ОЗ, 1868, No 6, стр. 203). Наконец, в "Сказании о шести градоначальницах" содержатся и завуалированные намеки на современную сатирику злобную антипольскую кампанию, ставившую своей задачей внушить восприимчивому "обывателю", что все "беспорядки" в России чаще всего объясняются некоей "тайной интригой" ненавидящих ее поляков. Бешеную травлю поляков ведут в 60-е годы "Московские ведомости" Каткова; "красочный" антипольский материал появляется в это время в ряде других изданий; участие в антипольских демонстрациях становится признаком "патриотизма", признаком "хорошего тона", подтверждающим безграничную преданность "россиян" "исконно русским" устоям. "В театре, -- записывает, например, в своем дневнике 31 августа 1863 года В. Ф. Одоевский, -- давали "Жизнь за царя". В Петербурге мазурку встретили свистками, так что опустили занавес и оркестр заиграл "боже царя храни" ("Текущая хроника и особые происшествия. Дневник В. Ф. Одоевского 1859-1869 гг.". -- ЛН, No 22-24, М. 1935, стр. 173). "Государь, -- заносит в свой дневник 4 апреля 1866 года П. А. Валуев, -- спросил его (Каракозова. -- Г. И .): русский ли он и за что стрелял в него? (Вероятно, спросил, не поляк ли он)" ("Дневник П. А. Валуева, министра внутренних дел", т. II, изд. АН СССР, M 1961, стр. 114). Рассказ некоего Пригердитеса о его работе в Минской губернии публикует 21 февраля 1869 года газета "Новое время". "...Лез из кожи, думал -- получу ферму и заживу припеваючи, -- жалуется в нем Пригердитес, -- но не тут-то было. Польская интрига одолела..." ("Новое время", 1869, No 36) и т. д. Отзвуком на эту кампанию и является в "Сказании о шести градоначальницах" рассказ о "тайной интриге" панов Кшепшицюльского и Пшекшицюльского.

...француженки, девицы де Сан-Кюлот... -- Санкюлот (от франц. sans-culottes -- "бесштанник") -- насмешливое прозвище, данное французскими аристократами XVIII века, носившими короткие штаны (culotte) с чулками, беднякам, носившим длинные штаны; впоследствии оно стало почетным наименованием якобинцев. В "Истории одного города" Салтыков иронически использует прямое значение этого слова, давая понять тем самым, что за "модное заведение" содержала в Глупове девица де Сан-Кюлот.

...Ираида Лукинишна Палеологова, бездетная вдова, непременного характера, мужественного сложения, с лицом темно-коричневогоцвета.. . -- По-видимому, намек на правившую в России с 1730 по 1740 год императрицу Анну Иоанновну. "Императрица Анна Иоанновна, -- пишет о ней кн. П. В. Долгоруков, -- была роста выше среднего, очень толста и неуклюжа; в ней не было ничего женственного: резкие манеры, грубый мужской голос, мужские вкусы. Она любила верховую езду, охоту, и в Петергофе, в ее комнате всегда стояли наготове заряженные ружья: у нее была привычка стрелять из окна пролетающих птиц" ("Из записок князя П. В. Долгорукова. Время императора Петра II и императрицы Анны Иоанновны", М. 1909, стр. 105). Анна Иоанновна, вспоминает другой мемуарист, "престрашного была взору. Отвратное лицо имела; так была велика, когда между кавалеров идет, всех головою выше и чрезвычайно толста" ("Памятные записки княгини Наталии Борисовны Долгоруковой". -- РА, 1867, стр. 18). Чертами Анны Иоанновны писатель отчасти наделил и сменившую Ираиду Лукинишну Клементинку де Бурбон.

...нося фамилию Палеологовых. -- Палеологи -- династия византийских императоров. На племяннице последнего византийского императора -- Константина XI Палеолога -- был женат Иоанн III, чем, очевидно, и объясняются слова писателя о том, что "нося фамилию Палеологовых, она (Ираида Палеологова. -- Г. И .) видела в этом некое тайное указание". В рукописи главы вместо "Ираида Лукинишна Палеологова" значилось "Ираида Лукинишна Багрянородная", причем, по словам Салтыкова, "фамилия эта была дана ее мужу в семинарии, в знамение того, что у него были рыжие волосы и лицо багряное".

...склонив на свою сторону четырех солдат... -- Ср. с рассказом аббата Шаппа д"Отероша о восшествии на престол императрицы Елизаветы Петровны: "Елисавета, в сопровождении четырех человек, отправляется во дворец, чтобы овладеть империею". "Интрига и право сильного, -- утверждает он в тон же книге "Путешествие в Сибирь по приказанию короля в 1761 году...", -- предоставляли престол всякому, кто дерзал им завладеть" ("Осмнадцатый век. Исторический сборник, издаваемый Петром Бартеневым", кн. 4, М. 1869, стр. 304, 302). При Елизавете, пишет о том же времени граф Сегюр, "двор был предан интригам: каждый день честолюбцы составляли новые замыслы..." ("Записки графа Сегюра ", стр. 18).

Штокфиш была полная, белокурая немка, с высокою грудью, с румяными щеками и с пухлыми, словно вишня, губами. -- Ср. с портретом Екатерины II, приехавшей в Россию из Германии и также возведенной на престол преданными ей "солдатами": "Облик ее в совокупности не был правильный, но должен был крайне нравиться, ибо открытость и веселость всегда были на ее устах. Она должна была иметь свежесть и прекрасную высокую грудь, доказывающую чрезвычайную тонкость ее стана, но в России женщины скоро толстеют" ("Записки об императрице Екатерине Великой полковника, состоявшего при ее особе статс-секретарем, Адриана Моисеевича Грибовского", М. 1864, стр. 34).

Легкость, с которою толстомясая немка Штокфиш одержала победу... -- "Переворот, который только что совершился в мою пользу, -- писала Екатерина II гр. С.-А. Понятовскому 2 июля 1762 года, -- похож на чудо. Прямо невероятно то единодушие, с которым это произошло" ("Записки императрицы Екатерины Второй", СПб. 1907, стр. 561).

...предводитель удрал в деревню... -- Речь идет о предводителе дворянства, "втором лице" губернии, руководившем выборными дворянскими органами и служившем своего рода посредником между дворянством и административной властью.

...несравненно труднее было обезоружить польскую интригу, тем более что она действовала невидимыми подземными путями. -- О "польской интриге" в XVIII веке очень много писал П. И. Мельников в книге "Княжна Тараканова и принцесса Владимирская" (СПб. 1868). Все русские самозванцы, делает, например, "открытие" Мельников, были подготовлены поляками, которые при этом умели так хоронить концы в воду, что "ни современники, ни потомство не в состоянии сказать решительное слово об их происхождении" (стр. 37). Даже "пугачевский бунт, -- убеждает Мельников читателя, -- был не просто мужицкий бунт, и руководителями его были не донской казак Зимовейской станицы с его пьяными и кровожадными сообщниками. Мы не знаем, насколько в этом деле принимали участие поляки, но не можем и отрицать, чтоб они были совершенно непричастны этому делу" (стр. 34), и т. д.

Охранительные силы -- в официальной фразеологии царизма и правой печати силы "содействия порядку", активно поддерживающие и охраняющие самодержавие.

Был, по возмущении, уже день шестый. -- Стилизация под библейское сказание о сотворении мира богом -- "И был вечер, и было утро: день шестый" ("Бытие", 1, 31).

Картина глуповского междоусобия

Как и должно было ожидать, странные происшествия, совершившиеся в

Глупове, не остались без последствий.

Не успело еще пагубное двоевластие пустить зловредные свои корни, как

из губернии прибыл рассыльный, который, забрав обоих самозванцев и поса-

див их в особые сосуды, наполненные спиртом, немедленно увез для освиде-

тельствования.

Но этот, по-видимому, естественный и законный акт административной

твердости едва не сделался источником еще горших затруднений, нежели те,

которые произведены были непонятным появлением двух одинаковых градона-

чальников.

Едва простыл след рассыльного, увезшего самозванцев, едва узнали глу-

повцы, что они остались совсем без градоначальника, как, движимые силою

начальстволюбия, немедленно впали в анархию.

"И лежал бы град сей и доднесь в оной погибельной бездне, - говорит

летописец, - ежели бы не был извлечен оттоль твердостью и самоотвержени-

ем некоторого неустрашимого штаб-офицера из местных обывателей".

Анархия началась с того, что глуповцы собрались вокруг колокольни и

сбросили с раската двух граждан: Степку да Ивашку. Потом пошли к модному

заведению француженки, девицы де Сан-Кюлот (в Глупове она была известна

под именем Устиньи Протасьевны Трубочистихи; впоследствии же оказалась

сестрою Марата14 и умерла от угрызений совести) и, перебив там стекла,

последовали к реке. Тут утопили еще двух граждан: Порфишку да другого

Ивашку, и, ничего не доспев, разошлись по домам.

Между тем измена не дремала, явились честолюбивые личности, которые

задумали воспользоваться дезорганизацией власти для удовлетворения своим

эгоистическим целям. И, что всего страннее, представительницами анархи-

ческого элемента явились на сей раз исключительно женщины.

Первая, которая замыслила похитить бразды глуповского правления, была

Ираида Лукинишна Палеологова, бездетная вдова, непреклонного характера,

мужественного сложения, с лицом темно-коричневого цвета, напоминавшим

старопечатные изображения. Никто не помнил, когда она поселилась в Глу-

пове, так что некоторые из старожилов полагали, что событие это совпада-

ло с мраком времен. Жила она уединенно, питаясь скудною пищею, отдавая в

рост деньги и жестоко истязуя четырех своих крепостных девок. Дерзкое

свое предприятие она, по-видимому, зрело обдумала. Во-первых, она сооб-

разила, что городу без начальства ни на минуту оставаться невозможно;

во-вторых, нося фамилию Палеологовых, она видела в этом некоторое тайное

указание; в-третьих, не мало предвещало ей хорошего и то обстоятельство,

что покойный муж ее, бывший винный пристав, однажды, за оскудением, исп-

равлял где-то должность градоначальника. "Сообразив сие, - говорит "Ле-

тописец", - злоехидная оная Ираидка начала действовать".

Не успели глуповцы опомниться от вчерашних событий, как Палеологова,

воспользовавшись тем, что помощник градоначальника с своими приспешника-

ми засел в клубе в бостон, извлекла из ножон шпагу покойного винного

пристава и, напоив, для храбрости, троих солдат из местной инвалидной

команды, вторглась в казначейство. Оттоль, взяв в плен казначея и бух-

галтера, а казну бессовестно обокрав, возвратилась в дом свой. Причем

бросала в народ медными деньгами, а пьяные ее подручники восклицали:

"Вот наша матушка! теперь нам, братцы, вина будет вволю!"

Когда, на другой день, помощник градоначальника проснулся, все уже

было кончено. Он из окна видел, как обыватели поздравляли друг друга,

лобызались и проливали слезы. Затем, хотя он и попытался вновь захватить

бразды правления, но так как руки у него тряслись, то сейчас же их вы-

пустил. В унынии и тоске он поспешил в городовое управление, чтоб уз-

нать, сколько осталось верных ему полицейских солдат, но на дороге был

схвачен заседателем Толковниковым и приведен пред Ираидку. Там же застал

он связанного казенных дел стряпчего, который тоже ожидал своей участи.

Признаете ли вы меня за градоначальницу? - кричала на них Ираидка.

Если ты имеешь мужа и можешь доказать, что он здешний градона-

чальник, то признаю! - твердо отвечал мужественный помощник градона-

чальника. Казенных дел стряпчий трясся всем телом и трясением этим как

бы подтверждал мужество своего сослуживца.

Не о том вас спрашивают, мужняя ли я жена или вдова, а о том, приз-

наете ли вы меня градоначальницею? - пуще ярилась Ираидка.

Если более ясных доказательств не имеешь, то не признаю! - столь

твердо отвечал помощник градоначальника, что стряпчий защелкал зубами и

заметался во все стороны.

Что с ними толковать! на раскат их! - вопил Толковников и его еди-

номышленники.

Нет сомнения, что участь этих оставшихся верными долгу чиновников бы-

ла бы весьма плачевна, если б не выручило их непредвиденное обстоя-

тельство. В то время, когда Ираида беспечно торжествовала победу, неуст-

рашимый штаб-офицер не дремал и, руководясь пословицей: "Выбивай клин

клином", научил некоторую авантюристку, Клемантинку де Бурбон,

предъявить права свои. Права эти заключались в том, что отец ее, Клеман-

тинки, кавалер де Бурбон, был некогда где-то градоначальником и за

фальшивую игру в карты от должности той уволен. Сверх сего, новая пре-

тендентша имела высокий рост, любила пить водку и ездила верхом по-мужс-

ки. Без труда склонив на свою сторону четырех солдат местной инвалидной

команды и будучи тайно поддерживаема польскою интригою, эта бездельная

проходимица овладела умами почти мгновенно. Опять шарахнулись глуповцы к

колокольне, сбросили с раската Тимошку да третьего Ивашку, потом пошли к

Трубочистихе и дотла разорили ее заведение, потом шарахнулись к реке и

там утопили Прошку да четвертого Ивашку.

В таком положении были дела, когда мужественных страдальцев повели к

раскату. На улице их встретила предводимая Клемантинкою толпа, посреди

которой недреманным оком бодрствовал неустрашимый штаб-офицер. Пленников

немедленно освободили.

Что, старички! признаете ли вы меня за градоначальницу? - спросила

беспутная Клемантинка.

Ежели ты имеешь мужа и можешь доказать, что он здешний градона-

чальник, то признаем! - мужественно отвечал помощник градоначальника.

Ну, Христос с вами! отведите им по клочку земли под огороды! пускай

сажают капусту и пасут гусей! - кротко сказала Клемантинка и с этим сло-

вом двинулась к дому, в котором укрепилась Ираидка.

Произошло сражение; Ираидка защищалась целый день и целую ночь, ис-

кусно выставляя вперед пленных казначея и бухгалтера.

Сдайся! - говорила Клемантинка.

Покорись, бесстыжая! да уйми своих кобелей! - храбро отвечала Ира-

Однако к утру следующего дня Ираидка начала ослабевать, но и то бла-

годаря лишь тому обстоятельству, что казначей и бухгалтер, проникнувшись

гражданскою храбростью, решительно отказались защищать укрепление. Поло-

жение осажденных сделалось весьма сомнительным. Сверх обязанности отби-

вать осаждающих, Ираидке необходимо было усмирять измену в собственном

лагере. Предвидя конечную гибель, она решилась умереть геройскою смертью

и, собрав награбленные в казне деньги, в виду всех взлетела на воздух

вместе с казначеем и бухгалтером.

Утром помощник градоначальника, сажая капусту, видел, как обыватели

вновь поздравляли друг друга, лобызались и проливали слезы. Некоторые из

них до того осмелились, что даже подходили к нему, хлопали по плечу и в

шутку называли свинопасом. Всех этих смельчаков помощник градоначальни-

ка, конечно, тогда же записал на бумажку.

Вести о "глуповском нелепом и смеха достойном смятении" достигли, на-

конец, и до начальства. Велено было "беспутную оную Клемантинку, сыскав,

представить, а которые есть у нее сообщники, то и тех, сыскав, предста-

вить же, а глуповцам крепко-накрепко наказать, дабы неповинных граждан в

реке занапрасно не утапливали и с раската звериным обычаем не сбрасыва-

ли". Но известия о назначении нового градоначальника все еще не получа-

Между тем дела в Глупове запутывались все больше и больше. Явилась

третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, кото-

рая основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца жи-

ла у какого-то градоначальника в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы

к колокольне, сбросили с раската Семку и только что хотели спустить туда

же пятого Ивашку, как были остановлены именитым гражданином Силой Те-

рентьевым Пузановым.

Атаманы-молодцы! - говорил Пузанов, - однако ведь мы таким манером

всех людишек перебьем, а толку не измыслим!

Правда! - согласились опомнившиеся атманы-молодцы.

Стой! - кричали другие, - а зачем Ивашко галдит? галдеть разве ве-

Пятый Ивашко стоял ни жив ни мертв перед раскатом, машинально кланя-

ясь на все стороны.

В это время к толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровож-

даемая шестью пьяными солдатами, которые вели взятую в плен беспутную

Клемантинку. Штокфиш была полная, белокурая немка, с высокою грудью, с

румяными щеками и с пухлыми, словно вишни, губами. Толпа заволновалась.

Ишь, толстомясая! пупки"-то нагуляла! - раздалось в разных местах.

Но Штокфиш, очевидно, заранее взвесила опасности своего положения и

поторопилась отразить их хладнокровием.

Атаманы-молодцы! - гаркнула она, молодецки указывая на обезумевшую

от водки Клемантинку, - вот беспутная оная Клемантинка, которую велено,

сыскав, представить! видели?

Видели! - шумела толпа.

Точно видели? и признаете ее за ту самую беспутную оную Клемантин-

ку, которую велено, сыскав, немедленно представить?

Видели! признаем!

Так выкатить им три бочки пенного! - воскликнула неустрашимая нем-

ка, обращаясь к солдатам, и, не торопясь, выехала из толпы.

Вот она! вот она, матушка-то наша Амалия Карловна! теперь, братцы,

вина у нас будет вдоволь! - гаркнули атаманы-молодцы вслед уезжающей.

В этот день весь Глупов был пьян, а больше всех пятый Ивашко. Беспут-

ную оную Клемантинку посадили в клетку и вывезли на площадь; атаманы-мо-

лодцы подходили и дразнили ее. Некоторые, более добродушные, потчевали

водкой, но требовали, чтобы она за это откинула какое-нибудь коленце.

Легкость, с которою толстомясая немка Штокфиш одержала победу над

беспутною Клемантинкой, объясняется очень просто. Клемантинка, как

только уничтожила Раидку, так сейчас же заперлась с своими солдатами и

предалась изнеженности нравов. Напрасно пан Кшепшицюльский и пан Пшекши-

цюльский, которых она была тайным орудием, усовещивали, протестовали и

угрожали - Клемантинка через пять минут была до того пьяна, что ничего

уж не понимала. Паны некоторое время еще подержались, но потом, увидев

бесполезность дальнейшей стойкости, отступились. И действительно, в ту

же ночь Клемантинка была поднята в бесчувственном виде с постели и выво-

лочена в одной рубашке на улицу.

Неустрашимый штаб-офицер (из обывателей) был в отчаянии. Из всех его

ухищрений, подвохов и переодеваний ровно ничего не выходило. Анархия

царствовала в городе полная; начальствующих не было; предводитель удрал

в деревню; старший квартальный зарылся с смотрителем училищ на пожарном

дворе в солому и трепетал. Самого его, штаб-офицера, сыскивали по горо-

ду, и за поимку назначено было награды алтын. Обыватели заволновались,

потому что всякому было лестно тот алтын прикарманить. Он уж подумывал,

не лучше ли ему самому воспользоваться деньгами, явившись к толстомясой

немке с повинною, как вдруг неожиданное обстоятельство дало делу совер-

шенно новый оборот.

Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно

труднее было обезоружить польскую интригу, тем более что она действовала

невидимыми подземными путями. После разгрома Клемантинкинова паны Кшеп-

шицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сето-

вали на неспособность русского народа, который даже для подобного случая

ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать, как внимание

их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.

Было свежее майское утро, и с неба падала изобильная роса. После бес-

сонной и бурно проведенной ночи глуповцы улеглись спать, и в городе

царствовала тишина непробудная. Около деревянного домика невзрачной на-

ружности суетились какие-то два парня и мазали дегтем ворота. Увидев па-

нов, они, по-видимому, смешались и спешили наутек, но были остановлены.

Что вы тут делаете? - спросили паны.

Да вот, Нелькины ворота дегтем мажем! - сознался один из парней, -

оченно она ноне на все стороны махаться стала!

Паны переглянулись и как-то многозначительно цыркнули. Хотя они пошли

ревянном домике действительно жила и содержала заезжий дом их компатри-

отка, Анеля Алоизиевна Лядоховская, и что хотя она не имела никаких прав

на название градоначальнической помпадурши, но тоже была как-то однажды

призываема к градоначальнику. Этого последнего обстоятельства совершенно

достаточно было, чтобы выставить новую претендентшу и сплести новую

польскую интригу.

Они тем легче могли успеть в своем намерении, что в это время своево-

лие глуповцев дошло до размеров неслыханных. Мало того что они в один

день сбросили с раската и утопили в реке целые десятки излюбленных граж-

дан, но на заставе самовольно остановили ехавшего из губернии, по казен-

ной подорожной, чиновника.

Кто ты? и с чем к нам приехал? - спрашивали глуповцы у чиновника.

Чиновник из губернии (имярек), - отвечал приезжий, - и приехал сюда

для розыску бездельных Клемантинкиных дел!

Врет он! Он от Клемантинки, от подлой, подослан! волоките его на

съезжую! - кричали атаманы-молодцы.

Напрасно протестовал и сопротивлялся приезжий, напрасно показывал ка-

кие-то бумаги, народ ничему не верил и не выпускал его.

Нам, брат, этой бумаги целые вороха показывали - да пустое дело

вышло! а с тобой нам ссылаться не пригоже, потому ты, и по обличью вид-

но, беспутной оной Клемантинки лазутчик! - кричали одни.

Что с ним по пустякам лясы точить! в воду его - и шабаш! - кричали

Несчастного чиновника увели в съезжую избу и отдали за приставов.

Между тем Амалия Штокфиш распоряжалась; назначила с мещан по алтыну с

каждого двора, с купцов же по фунту чаю да по голове сахару по большой.

Потом поехала в казармы и из собственных рук поднесла солдатам по чарке

водки и по куску пирога. Возвращаясь домой, она встретила на дороге по-

мощника градоначальника и стряпчего, которые гнали хворостиной гусей с

Ну что, старички? одумались? признаете меня? - спросила она их бла-

госклонно.

Ежели имеешь мужа и можешь доказать, что он наш градоначальник, то

признаем! - твердо ответствовал помощник градоначальника.

Ну, Христос с вами! пасите гусей! - сказала толстомясая немка и

К вечеру полил такой сильный дождь, что улицы Глупова сделались на

несколько часов непроходимыми. Благодаря этому обстоятельству ночь мину-

ла благополучно для всех, кроме злосчастного приезжего чиновника, кото-

рого, для вернейшего испытания, посадили в темную и тесную каморку, исс-

тари носившую название "большого блошиного завода", в отличие от малого

завода, в котором испытывались преступники менее опасные. Наставшее за-

тем утро также не благоприятствовало проискам польской интриги, так как

интрига эта, всегда действуя в темноте, не может выносить солнечного

света. "Толстомясая немка", обманутая наружною тишиной, сочла себя впол-

не утвердившеюся и до того осмелилась, что вышла на улицу без провожато-

го и начала заигрывать с проходящими. Впрочем, к вечеру она, для формы,

созвала опытнейших городских будочников и открыла совещание. Будочники

План пересказа

1. Летописец знакомит читателя с целью своего труда и историей происхождения глуповцев.
2. Характерные особенности 22 правителей города Глупова.
3. Жизнь градоначальника Брудастого, имевшего в голове органчик.
4. Борьба за власть в Глупове.
5. Правление Двоекурова.
6. Спокойные годы и голод при градоначальнике Фердыщенко.
7. «Прогрессивная» деятельность Василиска Семеновича Бородавкина.
8. Множество разных правителей города, внесших изменения в его жизненный уклад.
9. Развращение нравов города.
10. Угрюм-Бурчеев.
11. Сочинение Василиска Бородавкина об обязательствах градоначальника.
12. Труд Ксаверия Микаладзе о внешнем и внутреннем облике правителя.
13. Сочинение градоначальника Беневольского о добросердечии правителя.

Пересказ

Глава 1. Обращение к читателю

От последнего архивариуса-летописца. Произведение написано в форме повествования летописца, стилизовано под старинный слог, затем повествование ведется от лица автора, издателя и комментатора архивных материалов. Цель — «изобразить преемственно градоначальников, в город Глупов от российского правительства в разное время поставленных».

Глава 2. О корени происхождения глуповцев

Глава представляет собой пересказ летописи, подражание «Слову о полку Игореве»: описываются жители города, которых называли головотяпами, рассказывается об их жизни, общении с соседними племенами. Доисторические времена города Глупова кажутся нереальными (фантастическими), нелепыми, и поступки народов, живущих в давние времена, - глупыми, неосознанными.

Глава 3. Опись градоначальников, в разное время в город Глупов от высшего начальства поставленным (1731—1826)

Эта глава - комментарии к последующим главам. Каждый из 22 правителей города Глупова уходил из жизни по нелепой причине. Например, Ферапонтов Фотий Петрович был в лесу растерзан собаками; Ламвроканис - в постели заеден клопами; Баклан Иван Матвеевич - переломлен пополам во время бури... Каждый образ индивидуален и в то же время типичен. В описи градоначальников даются краткие характеристики глуповских государственных деятелей, сатирически показаны наиболее устойчивые отрицательные черты русской действительности.

Глава 4. Органчик

Этой главой автор открывает жизнеописания глуповских градоначальников на примере жизни Брудастого - «дурака», «прохвоста», «злобной собаки». В голове у этого деятеля вместо мозга действует нечто вроде шарманки, наигрывающей периодически два окрика: «Разорю!» и «Не потерплю!». Салтыков-Щедрин высмеивает безмозглость бюрократической русской государственной власти.

Брудастый долго бы еще управлял городом, если бы не одно обстоятельство. Как-то утром в кабинет градоначальника вошел для доклада письмоводитель и увидел, что тело начальника сидело за письменным столом, а перед ним лежала пустая голова. Вслед за письмоводителем в кабинете побывали помощник градоначальника, старший квартальный, главный городовой врач. Никто из них не мог понять, как могла голова градоначальника отделиться от тела без кровоизлияния. По городу разнеслись слухи о том, что у градоначальника, которому все повиновались, на плечах вместо головы была пустая посудина. Вечером в клубе собрались все члены и стали, волнуясь, припоминать разные обстоятельства и находить факты по вышеизложенному случаю. И помощник Брудастого вспомнил, что как-то он голову начальника видел на столе часовщика Байбакова. Вызвали на допрос часовщика, который рассказал, что однажды ночью он был доставлен к градоначальнику для починки его головы. Рассмотрев голову Брудастого, часовщик понял, что она заключала в себе органчик, исполняющий нетрудные музыкальные пьесы: «Разорю!» и «Не потерплю!». Выслушав показания Байбакова, помощник градоначальника отправляет телеграмму к Винтергальтеру и приступает к успокоению общественного волнения. Через несколько дней Винтергальтер присылает другую (новую) голову. И глуповцы, которые к тому времени очень разволновались, успокоились, увидев градоначальника вновь. Два градоначальника встретились в одном кабинете. Байбаков доставил исправленную голову начальника. Глуповцы так и остолбенели. Самозванцы встретились и смерили друг друга глазами. Толпа, наблюдавшая эту сцену, медленно и в молчании разошлась.

Глава 5. Сказание о шести градоначальниках. Картина глуповского междоусобия

В этой главе писатель с сарказмом описывает царствование коронованных особ. После продолжавшегося недолго периода двоевластия в город Глупов из губернии приезжает посыльный и забирает обоих самозванцев. В городе начинается борьба за власть.

Первой градоначальником была Ираида Лукинишна Палеологова. Она хитростью завладела казною города и решила подкупить народ, бросая в толпу медные деньги. На следующее утро в борьбу вступил помощник градоначальника, он хотел вновь взять в свои руки бразды правления. Ираида всех своих соперников (врагов) приказала схватить и под угрозой расправы с ними заставила их признать ее градоначальником.

Но в городе появляется другая женщина, - Клемантинка де Бурбон, - которая тоже поставила цель стать главой города Глупова. В борьбе за власть победу одержала Клемантинка.

Но дела в Глупове запутывались все больше и больше. Явилась третья претендентка, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая подкупила горожан водкою. Пьяная толпа изловила Клемантинку и, посадив ее в клетку, вывезла на площадь. Между тем Амалия Штокфиш приступила к правлению, а Клемантинка находилась в клетке. Горожане, приходя на площадь, дразнили ее. Она в ответ стала говорить, что она, какая ни есть, но дочь градоначальника. Тогда глуповцы задумались и решили, что Клемантинка говорит правду и ее надо освободить.

Появилась в городе Нелька Лядоховская, которая устроила допрос Амалии, приказала закрыть ее в одну клетку с Клеман-тинкой. На следующее утро по городу разнеслись слухи, что беспутные девки съели друг друга.

Не успели глуповцы привыкнуть к правлению Нельки Лядоховской, как появились еще две: Дунька-толстопятая и Матрена-ноздря. Обе обосновывали свои права на власть тем, что они не раз бывали у градоначальников для лакомства.

Глуповцам приходилось иметь дело разом с тремя претен-дентшами. Народ стал возмущаться. Но на седьмой день после начала возмущения глуповцы торжествовали. Наконец прибыл в их город «сущий» градоначальник - статский советник и кавалер Семен Константинович Двоекуров. Так закончилось это «бездельное и смеха достойное неистовство...» и больше не повторялось.

Глава 6. Известие о Двоекурове

Биография градоначальника не дошла до современников, которые могли бы разобраться в теории его правления. Самым важным делом Двоекурова была записка о необходимости учреждения в Глупове академии.

Один из преемников Двоекурова, Бородавкин, попытку открыть академию не смог реализовать. И заслуга Двоекурова состоит в том, что он способствовал развитию образования в городе.

Глава 7. Голодный город

В этой главе писатель рассказывает, как в течение шести лет город Глупов не горел, не голодал, не испытывал ни повальных болезней, ни скотских падежей, и такое благоденствие народ приписывал по простоте своей начальнику Петру Петровичу Фердыщенко.

Но на седьмом году правления этого градоначальника произошли изменения: он скинул замасленный халат и стал ходить по городу в вицмундире, В начале 1776 г., посетив кабак, градоначальник увидел там Алену Осипову и влюбился в нее. У Аленки был муж - Дмитрий Прокофьев. Аленка на предложение Фердыщенко жить с ним в любви ответила отказом. Тогда градоначальник решил ей отомстить. Он приказал подселить в квартиру, где проживала Алена с мужем, двух инвалидов. Алена прогнала этих инвалидов. На следующий раз бригадир вновь делал знаки Алене в кабаке и вновь получил отказ. Вечером женщина, упав в ноги мужу, рассказала, что придется ей стать любовницей градоначальника. Муж Алены, Митька, взбунтовался, стал ей угрожать расправой. Узнав об этом бунте, градоначальник приказал наказать его за это. Бунтовщика заковали и увели. Алена бросилась к бригадиру на двор. Бригадир пытался склонить ее к любви, но Аленка не стала изменять мужу. Митьку обвинили в поджоге двора градоначальника и отправили в Сибирь. Аленка всхлипывала.

За грехи бригадира расплачивались все глуповцы: в городе наступил голод, люди стали помирать. Обвинив во всех грехах Алену, глуповцы расправились с ней: «взнесли на верхний ярус колокольни и бросили оттуда на раскат с вышины более пятнадцати саженей...» Ее тело разнесли голодные псы. И в городе после этой кровавой драмы появился хлеб.

Глава 8. Соломенный город

В этой главе речь идет о том, как бригадир влюбился в стрельчиху Домашку. Она, используя расположение к себе градоначальника (бригадира), столкнула пушкарей и стрельцов. Больше всего от этой ненависти пострадал город. В первый день своего сладострастия с Домашкой бригадир забрался с ней на вышку градоначальнического дома и мертвецки напился.

И вот вновь бедствие постигло город. Накануне праздника Казанской божией матери, 7-го июля, начался пожар. Автор дает подробное описание этого события. Результатом пожара стало то, что толпа, оставшаяся без крова, пропитания и одежды, повалила в город, в центр его. Лишь к вечеру пожар стал утихать, потому что пошел проливной дождь. Во всех этих бедах глуповцы обвинили бригадира и стали требовать с него ответа за грехи. Разъяренным стрельцам бригадир вывел Домашку. Женщина наглой улыбкой, своим поведением смогла задобрить толпу: Бригадир, раскаявшись, лил крокодиловы слезы, глуповцы радовались успехам. Бригадир стал писать донос на глуповцев, которые подняли против него, начальника города, бунт. Глуповци, узнав об этом, оцепенели от страха.

Глава 9. Фантастический путешественник

Не успели глуповцы отойти от пожара, как бригадирово легкомыслие чуть не навлекло на них новой беды. Фердыщенко решил извлечь выгоду из применения выгонов. Он «вообразил себе, что травы сделаются зеленее и цветы расцветут ярче, как только он выедет на выгон». Выехал он в Николин день, а глу-повцам приказал бить в тазы. Встретившимся на выгоне старичкам бригадир велел показать, какие есть у них достопримечательности. Оказалось, что никаких достопримечательностей-то и нет, кроме одной навозной кучи. Бригадир напился до безобразия и стал пугать глуповцев, что всех их он перепалит. Его пытался успокоить денщик Василий Черноступ.

На другой день, поехав наперерез выгону, они встретили пастуха. Три дня допрашивали его о том, что произошло на выгоне. Пастух ничего объяснить не мог. Бригадир отправился дальше. Слава о его путешествиях росла не по дням, а по часам. Глуповцы решили отпраздновать это в поле; ожидая своего начальника, они надели новую одежду. Выйдя из брички, бригадир прослезился, увидев такую картину. Он понял, что любовь народная есть сила, заключающая в себя нечто съедобное.

В обед накрыли столы и стали обедать. Бригадир до обеда выпил две чарки чистой и во время обеда еще добавил, и вдруг он вспомнил, что ему надо куда-то бежать. Глуповцы пытались удержать своего градоначальника, но после второй перемены (был поросенок в сметане) ему сделалось дурно, но он съел еще гуся с капустой. После этого ему перекосило рот.

Через неделю в город прибыл градоначальник Василиск Семенович Бородавкин, с которого начался «золотой век Глупова».

Глава 10. Войны за просвещение

В этой главе автор дает подробную характеристику новому градоначальнику, сменившему Фердыщенко. Указывая на особенности его манеры и способов управления городом, Салтыков-Щедрин показывает как одну из отличительных черт характера персонажа его умение «во всякое время кричать» и криком добиваться цели. Добился Василиск Семенович Бородавкин льгот для глуповцев. Спал он лишь одним глазом, другое, недремлющее око, постоянно за всем наблюдало. Бородавкин был еще и сочинителем. Десять лет он писал проект «о вещем армии и флотов...» и каждый день прибавлял к нему по одной строчке. Сочинения градоначальника составляли довольно объемную тетрадь, включавшую в себя три тысячи шестьсот пятьдесят две строчки.

Бородавкин ждал клича — призыва свергнуть Византию, переименовать ее в город Екатериноград. Но такого клича не было. И через город Глупов проходили войска пешие, конные. Новый градоначальник рассмотрел все варианты управления городом своими предшественниками и выбрал для подражания вариант правления Двоекурова. Двоекуров сделал очень много для глуповцев: вымостил улицы, собрал недоимки, покровительствовал наукам и ходатайствовал об учреждении академии, ввел в употребление горчицу и лавровый лист. Бородавкин решил поступить точно так же относительно прованского масла. По рассказам и преданиям жителей Бородавкин узнал, что все новшества, введенные Двоекуровым, два последовавших за ним градоначальника не поддержали и загадили их. И Бородавкин поставил цель - спасти погибающую цивилизацию. Он решил начать свои преобразования с просвещения глуповцев, которые отчаянно сопротивлялись этому. Началась война за просвещение. Бородавкин, предприняв несколько попыток, понял, что многоумие в некоторых случаях равносильно недоумию. И он принимает решение из оловянных солдатиков образовать благонадежный резерв. Горчица была все же утверждена повсеместно.

Всего войн за просвещение было четыре. Но, одержав победу, Бородавкин начинает борьбу против просвещения: спалил слободу, разорил, расточил ее. В 1798 г. его не стало.

Глава 11. Эпоха увольнения от войн

В этой главе рассказывается, что войны за просвещение, обратившиеся потом в войны против просвещения, настолько изнурили Глупов, что почувствовали жители потребность от войн вообще город освободить. Градоначальник Негодяев пал в 1802 г. за несогласие с Новосильцевым и Строгановым по поводу конституций. На место Негодяева градоначальником был назначен «черкашеник» Микаладзе, который о конституциях едва ли «имел понятие». Новый градоначальник был в военном чине, ходил всегда в расстегнутом сюртуке, подавал подчиненным руку, предавался увлечению в дамском обществе и в этой страсти нашел себе преждевременную гибель. Тем не менее назначение Микаладзе было для глуповцев «явлением в высшей степени отрадным». Во время правления предместника Микаладзе, капитана Негодяева, город Глупов превратился в беспорядочную кучу почерневших и обветшавших изб, лишь съезжий дом гордо высил к небесам свою каланчу. Не было ни еды, ни одежды, глуповцы обросли шерстью и сосали лапы. И вот Микаладзе предпринял реформы, суть которых сводилась к следующему: прекратить просвещение, законов не издавать. Через месяц шерсть на глуповцах стала линять; через другой месяц они перестали лапу сосать, а через полгода в Глупове состоялся первый хоровод, на котором присутствовал сам градоначальник и угощал печатными пряниками женщин.

Многие, изучая правление Микаладзе, отмечали его небезупречность. Были у него свои недостатки и ошибки. Умер Микаладзе в 1806 г. от истощения сил.

На место градоначальника Микаладзе был поставлен статский советник Феофилакт Иринархович Беневольский, друг и товарищ Сперанского по семинарии. Автор отмечает склонность Беневольского с ранней юности к законодательству: будучи семинаристом, он «начертал несколько законов». Феофилакт Иринархович, продолжая дело, начатое Микаладзе, вводит свои дополнения и изменения. Он предпринимает попытку сделать город Глупов второзаконным городом. Но его прошение не было принято в губернии. Тем не менее глуповцы жили хорошо. Укрывшись от глуповцев в доме купчихи Распоповой, градоначальник стал писать проповеди, приказы и тайно их распространять. Беневольского глуповцы не поняли и не поддержали его приказов и устава о добропорядочном пирогов печении. Он уехал из города в край, «куда Макар телят не гонял».

На смену Беневольскому явился подполковник Прыщ. Описывая внешность, черты характера, манеру поведения нового градоначальника, рассказчик отмечает его либеральность: не издавал законов, не устраивал парадов... В эти годы глуповцы зажили хорошо: «всякий ел хлеб настоящий, щи с приварком». Прыщ смотрел на жизнь глуповцев и радовался. Всеобщее изобилие отразилось и на нем: его амбары ломились от приношений, сундуки не вмещали серебра и золота, ассигнации валялись на полу. Прошел год. Состояние глуповцев удвоилось и утроилось. Горожане стали замечать за своим начальником особенные качества ума и сердца; желудок у него был очень крепким, в нем «как в могиле исчезали всякие куски», голова у него была фаршированная. Благодаря этим обстоятельствам глуповцы достигли благополучия.

Глава 12. Поклонение Мамоне и покаяние

Автор описывает тяжкие для глуповцев дни, наступившие после многочисленной смены градоначальников. Из-за отсутствия градоначальников в городе некоторое время правили квартальные. В городе начался голод. Квартальные решили отравить в гостином дворе всех собак, чтобы иметь в ночное время доступ в лавки.

В город прибыл статский советник Иванов. Но недолго он правил городом. Существуют две версии его гибели: первая состоит в том, что Иванов умер от испуга, получив слишком обширный сенатский указ, понять который он не надеялся; вторая версия заключалась в том, что Иванов не умер, а был уволен в отставку за то, что голова его, вследствие постепенного присыхания мозгов (от ненужности их в употреблении), перешла в зачаточное состояние. В годы правления Иванова глуповцы продолжали зажиточную жизнь.

В 1815 г. на смену Иванову приехал французский выходец виконт дю Шарио. В то время Париж был взят; Наполеон был выдворен на остров Святой Елены. Дю Шарио понравились пироги с начинкой. Наевшись досыта, он потребовал, чтобы показали ему места, где весело можно проводить время. Веселясь без устали, почти каждый день градоначальник устраивал маскарады, «он никаких дел не вершил и в администрацию не вмешивался».

Глуповцы стали строить башню, чтобы верхний ее конец упирался в небеса, но башню они не достроили. Достали глуповцы идолов Перуна и Волоса из архива, «стали знатные люди обоего пола кланяться Перуну, а смерды - приносили жертву Волосу». В городе Глупове развращение нравов развивалось не по дням, а по часам. Образовался новый язык, получеловечий, полуобезьяний; знатные особы ходили по улицам и пели. Исчезло уважение к старшим, корысть одержала верх, и решили глуповцы стариков и старух продать в рабство. И продолжали считать себя глуповцы самым мудрым народом в мире.

В таком положении застал глуповские дела статский советник Эраст Андреевич Грустилов. Он по натуре был человеком чувствительным и стеснительным. Сочинил повесть «Сатурн, останавливающий свой бег в объятиях Венеры», в которой сочеталась нежность Апулея с игривостью Парни. Под именем Сатурна он изображал себя, под именем Венеры — известную в то время красавицу Наталью Кирилловну де Помпадур.

Распущенность глуповцев пришлась по вкусу новому градоначальнику. Сами глуповцы чувствовали себя счастливыми и довольными и в этом качестве не хотели препятствовать счастью и довольству других. Все спешили жить и наслаждаться: спешил и Грустилов. Он беспечно относился к служебным обязанностям, легко утаивал казенные деньги. Грустилов думал, что тунеядствовать могут все и что производительные силы страны не только не иссякнут от этого, но даже увеличатся. Это было его первое заблуждение. Второе заблуждение — увлечение блестящей стороной внутренней политики своих предшественников. Влюбившись в Аксиньюшку, Грустилов как бы обновился. Аксиньюшка помогала нищим и калекам.

Глава 13. Подтверждение покаяния

Антиутопизм и пророческий смысл этой главы ясен: извращенная идея равенства оборачивается казарменной уравниловкой, единодушие подменяется единомыслием и поддерживается системой тотального доносительства, а оправдываются эти кошмары наяву «бедствиями минувшими и настоящими». Идея уравниловки Угрюм-Бурчеева воплощена во внешнем облике «идиота».

Пейзаж, ставший для писателя олицетворением нормальной жизни, — единственный противник бесчеловечной, мертвенной идеи государства. Глава заканчивается исчезновением Угрюм-Бурчеева, он растаял в воздухе.

Глава 14. Оправдательные документы

I. Мысли о градоначальническом единомыслии, а также о гра-доначальническом единовластии и о прочем

Первую часть этой главы составляют сочинения глуповс-кого градоначальника Василиска Бородавкина. Он пишет о правах и обязанностях начальника города. «Права — чтобы злодеи трепетали, а прочие повиновались». «Обязанности — употреблять меры кротости, но не упускать из вида и мер строгости». Он предлагает поощрять науки, но бороться со свободомыслием. Бородавкин предостерегает: градоначальникам надо быть предусмотрительными в рассмотрении своих собственных действий. Обязанности градоначальника выражаются в приветствии и пожеланиях, на лице должна играть улыбка.

Он дает дельные советы градоначальникам, как поступать в той или иной ситуации: предлагает упразднить администрацию, учредить воспитательный градоначальнический институт (вскармливать градоначальников не молоком матери, а указами правительствующего сената и предписаниями начальства), воспитывать в каждом градоначальнике человека, который выполняет все предписания высших начальников; рекомендует устраивать время от времени секретные в губернских городах съезды градоначальников, вручать им награды.

Единовластие градоначальников состоит в покорении стихий. Один градоначальник сетует на то, что солнце у него каждый день встает на востоке, а он может распорядиться о том, чтобы оно вставало на западе; остановить течение времени невозможно.

II. О благовидной всех градоначальников наружности

В сочинении градоначальника князя Ксаверия Георгиевича Микаладзе даны ценные указания, советы, как должен выглядеть внешне градоначальник: иметь благовидную наружность, не огромный рост, пропорциональность во всех частях тела и обладать чистым лицом (без бородавок и сыпи), глаза должны быть серыми, способными выражать и милосердие, и суровость. Микаладзе подробно описывает, для чего эти характеристики нужны. Например, чистое лицо украшает не только градоначальника, но и всякого человека. Оно оказывает многочисленные услуги: обеспечивает доверие начальства, любовь и преданность подчиненных. Малейшая бородавка может нарушить гармонию.

Каждый градоначальник должен секретно общаться с женским полом.

III. Устав о свойственном градоправителю добросердечии

Градоначальник Беневольский дает пятнадцать дельных советов о добропорядочном поведении градоначальников. Каждый градоправитель должен быть добросердечным, обладать умением выслушивать приходящих к нему обывателей, не мешать им заниматься своими делами. За грехи каждого обывателя наказывать, а самого градоначальника от этого оберегать. Законы добрые издавать, не давить на сборищах и народных гуляньях, с умеренностью внедрять просвещение, избегать кровопролития. В остальном поступать по произволению.

Один из современных Щедрину критиков назвал эту главу просто «вздором». Щедрин ответил на это: «Если б вместо шести дней я заставил бы своих градоначальниц измываться над Глуповым шестьдесят лет, он не написал бы, что это вздор (кстати: если бы я действительно писал сатиру на XVIII век, то, конечно, ограничился бы «Сказанием о шести градоначальницах»)» (18, 239).

Глава эта, единственная из всех, представляет собой действительно историческую сатиру - сатиру на эпоху коронованных авантюристок и их «временщиков». Эта эпоха длилась от вступления на престол жены Петра I Екатерины I (1725 - 1727) до царствования Екатерины II (1762 - 1796), то есть даже не шестьдесят, а целых семьдесят лет. На самом деле этих коронованных дам было пять: Екатерина I, Анна Иоанновна (1730 - 1740), «правительница» Анна Леопольдовна (1740 - 1741), Елизавета Петровна (1741 - 1761) и Екатерина II.

«Сказание о шести градоначальницах» - не только сатира на XVIII век, но и пародия на исторические рассказы, очерки и анекдоты, в большом количестве издававшиеся в 60-х годах. В журнале «Отечественные записки», где печаталась «История одного города», к этой главе было особое примечание Щедрина, потом выброшенное. Щедрин писал: «События, рассказанные здесь, совершенно невероятны. Издатель даже не решился бы печатать эту историю, если бы современные фельетонисты-историки наши: гг. Мельников, Семевский, Шишкин и другие - не показали, до чего может доходить развязность в обращении с историческими фактами. Читая предлагаемое «Сказание», можно даже подумать, что

«Летописец», предвосхитив рассказы гг. Мельникова и Семевского, писал на них пародию» 1

Что касается отдельных градоначальниц, то в их именах видны разные исторические намеки. Фамилия Палеологова произведена от династии византийских императоров - Палеологов. На дочери последнего Палеолога был женат царь Иван III, Великодержавные мечты о присоединении Византии к Российской империи держались в течение -всего XVIII века и сохранились в XIX веке (см. комментарий к главе «Войны за просвещение»). Эти мечты и имеет в виду Щедрин, говоря о «тайном указании», которое видела Палеологова в своей византийской фамилии.

Называя одну из авантюристок-градоправительниц Клемантинкой де Бурбон, Щедрин намекает, по-видимому, на то, что французское правительство (Бурбоны - династия французских королей) помогало Елизавете Петровне вступить на престол.

Но сюда же Щедрин присоединяет и польскую интригу (паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский), намекая, по-видимому, уже не на XVIII, а на XVII век, на так называемое «смутное время», когда поляки деятельно поддерживали самозванца,

«Толстомясая» немка Амалия Карловна Штокфиш, - очевидно, Екатерина II, по происхождению немка.

Известие о Двоекурове

Глава о Двоекурове содержит в себе, несомненно, ряд намеков на эпоху Александра I, который начал с либеральных проектов, а кончил самой жестокой реакцией. Это, очевидно, и имеет в виду Щедрин, когда объясняет исчезновение биографии Двоекурова тем, что она могла послужить для исследователей нашей старины «соблазнительным поводом к отыскиванию конституционализма даже там, где, в сущности, существует лишь принцип свободного сечения». Указание на то, что Двоекуров, оробев, не выполнил какого-то поручения и потом всю жизнь грустил, тоже является намеком на Александра I, который, между прочим, был известен своей трусостью (ср.

1 «Отечественные записки», 1869, № 1, стр. 301.

ниже градоначальника Грустилова, в лице которого тоже изображен Александр I).

Фамилия Двоекуров, по-видимому, переделана из фамилии помещика Троекурова, описанного Пушкиным в «Дубровском». Общая их черта - необыкновенное сластолюбие. Фамилия сама по себе содержит намек на это: выражение «строить куры» происходит от французского «faire la cour» (волочиться, ухаживать).

В главе «Войны за просвещение» Щедрин снова возвращается к Двоекурову; но там Двоекуров охарактеризован как «человек настойчивый», который, «однажды задумав какое-нибудь предприятие, доводил его до конца». Получается некоторое расхождение с той характеристикой, которая сделана в главе «Известие о Двоекурове». Это произошло, вероятно, потому, что в «Известии» Щедрин, говоря о Двоекурове, имел в виду главным образом Александра I, а в «Войнах за просвещение» - Николая I (пример того, как в одном и том же градоначальнике Щедрин соединяет иногда черты разных исторических деятелей).

Щедрин усиленно подчеркивает, что Двоекуров сделал обязательным употребление горчицы и лаврового листа и был в этом отношении «родоначальником тех смелых новаторов, которые, спустя три четверти столетия, вели войны во имя картофеля». Эти войны из-за картофеля - исторический факт. Картофель появился в России в первой половине XVIII века - до тех пор он был в России совершенно неизвестен. Екатерина II сделала попытку ввести картофель в употребление, но без успеха. При Николае I, в один из неурожайных годов (1839 - 1840), посев картофеля был объявлен обязательным. Это встретило решительный протест со стороны крестьян, считавших картофель ядовитым растением. Начались так называемые «картофельные бунты», один из которых (в 1842 году в Пермской губернии) принял размеры крупного крестьянского восстания. Эти бунты сопровождались жестокими расправами при помощи военной силы.

В дальнейшем тексте Щедрин неоднократно говорит о том, как некоторые градоначальники вводили обязательное употребление горчицы и лаврового листа или заставляли сеять персидскую ромашку, в то время как у глуповцев не было достаточно хлеба. Глуповцы не знали, что делать, - стояли на коленях и ждали: «станут они теперь есть горчицу, - как бы на будущее время какую ни

на есть мерзость есть не заставили; не станут - как бы шелепов (то есть палок) не пришлось отведать».

Так пародирует Щедрин исторический факт - походы на крестьянство из-за картофеля.