Повесть олеся читать краткое содержание. А.И
В произведение речь ведется о любви Ивана Тимофеевича и Олеси. Она чиста, непорочна, естественна и хороша собой. Главный герой влюбляется и хочет забрать девушку с собой. Но она отказывается и говорит, что им не суждено быть вместе, так как она колдунья и карты ей говорят об этом.
Глава 1
Главный герой попадает на срок в полгода в малую деревню Волынской губернии, находящуюся на конце Полесья. Он увлекается чтением книг, охотой, но вскоре все книги перечитаны, а охота не всегда доступна из-за погодных условий. Иван Тимофеевич пытается знакомиться с местными жителями, но он не совсем понимает их, так как у них сохранились старые обычаи, позже решает заняться лечением жителей, но они не могут объяснить симптомы болезни, также обучает грамоте своего помощника и лесовщика Ярмолу.
Глава 2
В один вечер был сильный ветер, от него весь дом наполнялся звуками сквозняка, мысли у действующего персонажа были меланхоличные, от скуки он вспоминал жизнь в городе, от чего его настроение ухудшалось. Герой решил спросить своего слугу о том, есть ли в этих краях ведьмы. Ярмола, с небольшим желанием, рассказал историю о женщине, которая приносила несчастья, в итоге ее выгнали с девочкой из деревни. Иван узнал у помощника, где сейчас живет ведьма и ее имя: Мануйлиха. Слуга был против похода в гости к этой женщине, он переживал за хозяина, пытался настаивать на том, что бы тот не предпринимал попыток найти ее жилье, сам наотрез отказался туда идти.
Глава 3
Через три дня погода улучшилась, два действующих лица отправились в лес на охоту за зайцами. Иван заблудился во время охоты. Он видел перед собой болото, а за ним дом. Герой, добравшись до дома и войдя, понял, что здесь живет та самая ведьма. Она была неприветлива и всячески пыталась его выгнать, Иван Федорович предложил погадать ему за деньги (таким способом он хотел получить расположение старухи), на что получил положительный ответ. Они услышали чудное пение девушки, которая вскоре вошла в дом. Персонаж попросил ее указать ему на верную дорогу из леса. Он был восторжен ее чистой красотой, уверенностью, внутренней силой и естеством поведения. Она представилась Олесей, Иван попросил у нее разрешения заходить в гости и, она дала согласие.
Глава 4
Наступила ранняя весна со сверкающими ручьями и лужами, отражающими небо, навевающая разные оттенки чувств у героя. Он все думал о девушке и решил проведать их с бабушкой. Его встретили неоднозначно: ведьма нехотя, а Олеся более приветливо. Он попросил молодую особу погадать, но она ответила, что уже сделала это. Она рассказала о нем вот что: вы человек хороший, но слабый, склонны подчинять людей, но без желания подчиняетесь сами, любите женщин и вино, вы не обретете богатств, но в конце пути получите деньги, откуда не ждете. Жизнь у вас будет невеселая, вы не полюбите никого искренне, будете холостым, но вас скоро вас полюбит темноволосая девушка, которой вы принесете ненамеренно страдания и позор. Иван уточнил, откуда она это знает, юная ведьма ответила, что это дар гадания на картах, передающийся от поколения к поколению.
Глава 5
Настало время ужина, старуха накрыла на стол и пригласила всех к столу. Герой хотел отказаться, но под внешними чарами молодой ведьмы он присел за стол. Наливала суп девушка. Позднее герой собрался в обратный путь, хорошенькая колдунья вызвалась его проводить. Она поведала о способностях и знаниях бабули, показала пару приемов колдовства в реальности. Это было интересно и действительно работало. Отчего персонаж немного испугался. Она так искренне верила в свое колдовство, что у героя не находилось подходящих слов ее разубедить внятными объяснениями. Девушка поражала его своими чертами, манерой речи (хотя она даже не умела читать), владением мимикой лица. На прощание она спросила его имя, повторно пригласила в гости и они обменялись дружеским рукопожатием.
Глава 6
Иван стал частым гостем в доме колдуний. Он заметил в Олесе ясный ум, стремление к познанию. Иногда герой сам затруднялся подбирать нужные слова, но с помощью ее смекалки получалось все доводить до конца. У них был разговор о замужестве, на что девушка ответила, что никогда не венчается, так как ее душа продана дьяволу. Наш персонаж пытался переубедить ее, объясняя ее таланты наукой, но из этого ничего не выходило. Они все сильнее привязывались друг к другу, проводя много времени вместе за прогулками. Отношения со слугой у Ивана Тимофеевича испортились: он даже подумывал уволить его, но становилось жаль обрекать на голод его семью.
Глава 7
В один из визитов персонаж заметил беспокойство в маленькой семье девушки. Он спросил, в чем дело, но молодая особа отнекивалась и молчала. Заговорила Мануйлиха, объяснив, что их выгоняет из дома урядник, грозит выслать на родину или в тюрьму, денег не берет и что делать – непонятно. Старухе сообщил урядник, что сменился хозяин лесов, хочет осушить болота, но чем они ему мешают в этом жилище – нет объяснения. А ведь на родине у них никого нет и идти некуда. Представитель власти сообщил, что в свой следующий визит не посмотрит ни на что и сделает свое дело. Пожилая женщина обратилась за помощью к Ивану, он не знал, что делать, но обещал уделить этому вопросу время. Когда Олеся провожала гостя, она была холодна, было видно, что задето ее самолюбие, и она немного стыдится взволнованных эмоций бабушки.
Глава 8
Наш главный персонаж приглашает в гости местного урядника. Он приглашает выпить гостя, но тот долго отказывается, ему пора приступать к должностным обязанностям. Иван просит его не трогать беззащитных женщин, на что тот начинает ворчать, говорить, что это не лично его решение, и он не в силах ничего сделать. Образец порядка и закона долго возмущается, протестует, но после коньяка и принятого в дар ружья, он становится более снисходительным и обещает оставить их на время в покое, отмечая, что дочь старухи отменной красоты особа. Перед уходом занятой урядник благодарит хозяина жилища и просит у него в угощенье редис, также не отказывается от предложенного масла.
Глава 9
Между молодыми людьми впоследствии возникло неловкое ощущение. Иван не может понять истинную природу перемен: из-за помощи его в их вопросе она так переменилась, или надоел он ей. В присутствие гостя девушка держалась отстраненно, полностью погруженная в работу. Ивана тянуло к ней с неведомой силой, но молодая особа перестала его провожать, вести длинные речи. Он чувствовал себя рядом с ней робко, и было неловко осознавать свое бессилие. Вскоре герой сильно заболел, он бредил 6 дней и ночей, как только наступила фаза выздоровления, проснулись мысли об Олесе, вызывающие умиление.
Глава 10
Когда самочувствие пришло в норму, Иван Тимофеевич поспешил в дом, по жительнице которого томился. Около 2 недель они не виделись. В глазах девушки он увидел отражения недоумения, испуга и сияющую любовь. Девушка очень переживала за него, за его болезнь, спросила, почему не послал кого-нибудь за ней, ведь она бы его исцелила. В этот день молодая особа провожала нашего героя. Олеся горячо призналась в любленных чувствах своему герою: целовала страстно в губы. Иван просил ее остановиться, объясняя этим свой страх не удержаться. Олеся сказала, что ее ждет после горе, ведь девушка, о которой говорилось в предсказании - она. Персонаж открыл ей свои чувства и колдунья, молчанием дала понять, что останавливаться не нужно. Сегодняшний вечер стал принадлежать им. Ночь преобразилась в сказку, они шли, обнявшись по дорожке, момент счастья переполнял их. Все окружающее будто бы приукрасилось во взорах влюбленных. Им была сказана фраза о том, что расставание укрепляет большую любовь и тушит маленькую, девушка запомнила эти слова. Во время прощания в мысли героя закралось предчувствие беды.
Глава 11
Почти месяц длилась естественная, чувственная связь двух людей. Бабушка была против этих дел, говоря, что девушка наплачется с ним. Герою пора было возвращаться в город, он подумывал о женитьбе на возлюбленной. Он объяснил девушке, что ему пора на службу в Петербург и позвал ее с собой, предлагая сделать своей женой. Но Олеся стала давать отказ, аргументируя своими опасениями, например: как, же можно бабушку оставлять одну, а вдруг ты повстречаешь другую женщину, говорила о том, что она незаконно рожденная и без образования. Герой заподозрил и спросил о том, что, может быть, она боится церкви, на что получил утвердительный ответ. В заключение она попросила 2 дня на раздумья. Они попрощались, но девушка позвала родного, глаза ее были наполнены слезами, она спросила, хотел ли он того, что бы она посещала церковь. Иван ответил, что это было бы приятным для него, и она убежала. Он прислушивался к удаляющимся шагам, и забеспокоился вопросом юной особы, хотел вернуть ее и поговорить, но отмахнулся и пошел домой. Он намного позже жалел о том, что не обратил внимания на зов сердца.
Глава 12
Следующий день был праздником Святой Троицы. Наш герой отсутствовал почти до вечера, так как решал вопросы по работе. Он отправился в путь верхом на молодом жеребце, к которому он успел привыкнуть. Когда он вернулся в деревню, все улицы были забиты пьяными мужчинами и женщинами. Стоял неприятный запах алкоголя, лука и грязных тел. Кто-то крикнул в след Ивану, он распознал только слово «ведьма». Он насторожился и поспешил домой. Там персонажа встретил помощник и сообщил, что его ждет сотрудник конторы.
Это был человек, по имени Никита, он весело рассказал о случае, произошедшем сегодня: был скандал, женщины поймали на площади девушку, которую считали ведьмой, хотели вымазать дегтем, но ей удалось увернуться и убежать. Иван настойчиво узнал имя девушки. Это была Олеся, как он узнал через время, она пришла с небольшим опозданием в церковь, пробыла все время службы, после на улице беззащитную девушку окружили, стали смеяться над ней, разглядывать, высказывать ругательства. Кто-то из толпы предложил обмазать ведьму дегтем, у Олеси хватило сил вырваться из толпы, ей вслед летят камни. Вся израненная, она проговорила, что толпа ответит за эти деяния. Расстроенный герой отправился в лес.
Глава 13
Состояние Ивана было ужасно, у него была тревога на душе. Когда он вошел в дом, на него набросилась старуха, виня в том, что из-за него девушка пошла в церковь, по ее лицу стекали слезы. Олеся была без сознания. Когда она очнулась, герой подошел к ней и у них начались сердечные разговоры. Она сказала, что они не могут быть вместе, жалела, что не ждет от него ребенка, желала ему счастья и говорила, что им с бабушкой придется бежать: все беды деревни будут списывать на них, как поступили раньше с самой Мануйлихой.
У них происходило нежное прощание, о котором герой не совсем догадался. Девушка предупреждала, что сначала ему будет трудно, но потом он будет вспоминать ее легко и радостно. Они целовали друг друга, прощание было необычайно трогательное. Старуха проговорила, что сегодня будет гроза, возможно с градом.
Глава 14
Погода была сильно испорчена, кусок льда выбил нашему герою окно, он думал, что не сможет уснуть, но на секунду закрыв глаза, открыл их, когда в окна пробивался дневной свет. Вчера молнии блистали, лил крупный дождь, затем град, погода была ужасная, она принесла разрушения в деревне. Все, конечно же, обвинили колдунью. В сторону Ивана говорили злые слова, слуга настоятельно рекомендовал ему покинуть жилье и вернуться в город. И все это из-за брошенного слова девушки и вчерашнего природного явления. Герой поспешил к Олесе. Он думал о новой, неясной беде. Жилище было пустым, везде были оставлены следы скорого отъезда. Наш герой, отчаянный, хотел уйти, но заметил на оконной раме нитку недорогих красных бус, носящих название «кораллы» - эта вещь осталась на память о девушке и ее доброй любви.
Повесть написана Александром Ивановичем Куприным (1870-1938) в 1898 году. Он русский переводчик и писатель. Его произведения «Поединок», «Гранатовый браслет», «Олеся», вошли в золотой фонд русской литературы. Автор был рожден в семье со средним достатком, а после смерти отца семья начала бедствовать и из родной Пензенской губернии переехала в Москву. Куприн обучался в училище для сирот, после в военном заведении. Когда он стал подпоручиком в 1890 году (пехотный полк), он издал много очерков, рассказов и повестей. По истечении службы он ищет свое призвание и попутно знакомится с Антоном Павловичем Чеховым, Иваном Алексеевичем Буниным и Максимом Горьким. Александр Иванович пишет и для детей.
Картинка ОлесяСейчас читают:
- Краткое содержание Чехов Белолобый
В этом удивительном рассказе, мастер показывает весь ужас и весь страх одного захолустного городка, где и происходят эти странные любовные интриги, которые несомненно удивят читателя своей правдивостью и безысходностью,
- Краткое содержание Чехов Злоумышленник
Действия происходят во время самого допроса. На допрос вызвали простого жителя деревни. Его обвинения, заключаются в том, что он якобы открутил с рельсы гайку. И задают вопрос, какова цель его действий.
Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)
Александр Иванович Куприн
Мой слуга, повар и спутник по охоте – полесовщик Ярмола вошел в комнату, согнувшись под вязанкой дров, сбросил ее с грохотом на пол и подышал на замерзшие пальцы.
– У, какой ветер, паныч, на дворе, – сказал он, садясь на корточки перед заслонкой. – Нужно хорошо в грубке протопить. Позвольте запалочку, паныч.
– Значит, завтра на зайцев не пойдем, а? Как ты думаешь, Ярмола?
– Нет… не можно… слышите, какая завируха. Заяц теперь лежит и – а ни мур-мур… Завтра и одного следа не увидите.
Судьба забросила меня на целых шесть месяцев в глухую деревушку Волынской губернии, на окраину Полесья, и охота была единственным моим занятием и удовольствием. Признаюсь, в то время, когда мне предложили ехать в деревню, я вовсе не думал так нестерпимо скучать. Я поехал даже с радостью. «Полесье… глушь… лоно природы… простые нравы… первобытные натуры, – думал я, сидя в вагоне, – совсем незнакомый мне народ, со странными обычаями, своеобразным языком… и уж, наверно, какое множество поэтических легенд, преданий и песен!» А я в то время (рассказывать, так все рассказывать) уже успел тиснуть в одной маленькой газетке рассказ с двумя убийствами и одним самоубийством и знал теоретически, что для писателей полезно наблюдать нравы.
Но… или перебродские крестьяне отличались какой-то особенной, упорной несообщительностью, или я не умел взяться за дело, – отношения мои с ними ограничивались только тем, что, увидев меня, они еще издали снимали шапки, а поравнявшись со мной, угрюмо произносили: «Гай буг», что должно было обозначать: «Помогай Бог». Когда же я пробовал с ними разговориться, то они глядели на меня с удивлением, отказывались понимать самые простые вопросы и все порывались целовать у меня руки – старый обычай, оставшийся от польского крепостничества.
Книжки, какие у меня были, я все очень скоро перечитал. От скуки – хотя это сначала казалось мне неприятным – я сделал попытку познакомиться с местной интеллигенцией в лице ксендза, жившего за пятнадцать верст, находившегося при нем «пана органиста», местного урядника и конторщика соседнего имения из отставных унтер-офицеров, но ничего из этого не вышло.
Потом я пробовал заняться лечением перебродских жителей. В моем распоряжении были: касторовое масло, карболка, борная кислота, йод. Но тут, помимо моих скудных сведений, я наткнулся на полную невозможность ставить диагнозы, потому что признаки болезни у всех моих пациентов были всегда одни и те же: «в сере́дине болит» и «ни есть, ни пить не можу».
Приходит, например, ко мне старая баба. Вытерев со смущенным видом нос указательным пальцем правой руки, она достает из-за пазухи пару яиц, причем на секунду я вижу ее коричневую кожу, и кладет их на стол. Затем она начинает ловить мои руки, чтобы запечатлеть на них поцелуй. Я прячу руки и убеждаю старуху: «Да полно, бабка… оставь… я не поп… мне это не полагается… Что у тебя болит?»
– В сере́дине у меня болит, панычу, в самой что ни на есть сере́дине, так что даже ни пить, ни есть не можу.
– Давно это у тебя сделалось?
– А я знаю? – отвечает она также вопросом. – Так и печет и печет. Ни пить, ни есть не можу.
И сколько я ни бьюсь, более определенных признаков болезни не находится.
– Да вы не беспокойтесь, – посоветовал мне однажды конторщик из унтеров, – сами вылечатся. Присохнет, как на собаке. Я, доложу вам, только одно лекарство употребляю – нашатырь. Приходит ко мне мужик. «Что тебе?» – «Я, говорит, больной»… Сейчас же ему под нос склянку нашатырного спирту. «Нюхай!» Нюхает… «Нюхай еще… сильнее!..» Нюхает… «Что, легче?» – «Як будто полегшало…» – «Ну, так и ступай с Богом».
К тому же мне претило это целование рук (а иные так прямо падали в ноги и изо всех сил стремились облобызать мои сапоги). Здесь сказывалось вовсе не движение признательного сердца, а просто омерзительная привычка, привитая веками рабства и насилия. И я только удивлялся тому же самому конторщику из унтеров и уряднику, глядя, с какой невозмутимой важностью суют они в губы мужикам свои огромные красные лапы…
Мне оставалась только охота. Но в конце января наступила такая погода, что и охотиться стало невозможно. Каждый день дул страшный ветер, а за ночь на снегу образовывался твердый, льдистый слой наста, по которому заяц пробегал, не оставляя следов. Сидя взаперти и прислушиваясь к вою ветра, я тосковал страшно. Понятно, я ухватился с жадностью за такое невинное развлечение, как обучение грамоте полесовщика Ярмолы.
Началось это, впрочем, довольно оригинально. Я однажды писал письмо и вдруг почувствовал, что кто-то стоит за моей спиной. Обернувшись, я увидел Ярмолу, подошедшего, как и всегда, беззвучно в своих мягких лаптях.
– Что тебе, Ярмола? – спросил я.
– Да вот дивлюсь, как вы пишете. Вот бы мне так… Нет, нет… не так, как вы, – смущенно заторопился он, видя, что я улыбаюсь… – Мне бы только мое фамилие…
– Зачем это тебе? – удивился я… (Надо заметить, что Ярмола считается самым бедным и самым ленивым мужиком во всем Переброде: жалованье и свой крестьянский заработок он пропивает; таких плохих волов, как у него, нет нигде в окрестности. По моему мнению, ему-то уж ни в каком случае не могло понадобиться знание грамоты.) Я еще раз спросил с сомнением: – Для чего же тебе надо уметь писать фамилию?
– А видите, какое дело, паныч, – ответил Ярмола необыкновенно мягко, – ни одного грамотного нет у нас в деревне. Когда бумагу какую нужно подписать, или в волости дело, или что… никто не может… Староста печать только кладет, а сам не знает, что в ней напечатано… То хорошо было бы для всех, если бы кто умел расписаться.
Такая заботливость Ярмолы – заведомого браконьера, беспечного бродяги, с мнением которого никогда даже не подумал бы считаться сельский сход, – такая заботливость его об общественном интересе родного села почему-то растрогала меня. Я сам предложил давать ему уроки. И что же это была за тяжкая работа – все мои попытки выучить его сознательному чтению и письму! Ярмола, знавший в совершенстве каждую тропинку своего леса, чуть ли не каждое дерево, умевший ориентироваться днем и ночью в каком угодно месте, различавший по следам всех окрестных волков, зайцев и лисиц, – этот самый Ярмола никак не мог представить себе, почему, например, буквы «м» и «а» вместе составляют «ма». Обыкновенно над такой задачей он мучительно раздумывал минут десять, а то и больше, причем его смуглое худое лицо с впалыми черными глазами, все ушедшее в жесткую черную бороду и большие усы, выражало крайнюю степень умственного напряжения.
– Ну скажи, Ярмола, – «ма». Просто только скажи – «ма», – приставал я к нему. – Не гляди на бумагу, гляди на меня, вот так. Ну, говори – «ма»…
Тогда Ярмола глубоко вздыхал, клал на стол указку и произносил грустно и решительно:
– Нет… Не могу…
– Как же не можешь? Это же ведь так легко. Скажи просто-напросто – «ма», вот как я говорю.
– Нет… не могу, паныч… забыл…
Все методы, приемы и сравнения разбивались об эту чудовищную непонятливость. Но стремление Ярмолы к просвещению вовсе не ослабевало.
– Мне бы только мою фамилию! – застенчиво упрашивал он меня. – Больше ничего не нужно. Только фамилию: Ярмола Попружук – и больше ничего.
Отказавшись окончательно от мысли выучить его разумному чтению и письму, я стал учить его подписываться механически. К моему великому удивлению, этот способ оказался наиболее доступным Ярмоле, так что к концу второго месяца мы уже почти осилили фамилию. Что же касается до имени, то его ввиду облегчения задачи мы решили совсем отбросить.
По вечерам, окончив топку печей, Ярмола с нетерпением дожидался, когда я позову его.
– Ну, Ярмола, давай учиться, – говорил я.
Он боком подходил к столу, облокачивался на него локтями, просовывал между своими черными, заскорузлыми, несгибающимися пальцами перо и спрашивал меня, подняв кверху брови:
– Писать?
Ярмола довольно уверенно чертил первую букву – «П» (эта буква у нас носила название: «два стояка и сверху перекладина»); потом он смотрел на меня вопросительно.
– Что ж ты не пишешь? Забыл?
– Забыл… – досадливо качал головой Ярмола.
– Эх, какой ты! Ну, ставь колесо.
– А-а! Колесо, колесо!.. Знаю… – оживлялся Ярмола и старательно рисовал на бумаге вытянутую вверх фигуру, весьма похожую очертаниями на Каспийское море. Окончивши этот труд, он некоторое время молча любовался им, наклоняя голову то на левый, то на правый бок и щуря глаза.
– Подождите немного, панычу… сейчас.
Минуты две он размышлял и потом робко спрашивал:
– Так же, как первая?
– Верно. Пиши.
Так мало-помалу мы добрались до последней буквы – «к» (твердый знак мы отвергли), которая была у нас известна как «палка, а посредине палки кривуля хвостом набок».
– А что вы думаете, панычу, – говорил иногда Ярмола, окончив свой труд и глядя на него с любовной гордостью, – если бы мне еще месяцев с пять или шесть поучиться, я бы совсем хорошо знал. Как вы скажете?
Ярмола сидел на корточках перед заслонкой, перемешивая в печке уголья, а я ходил взад и вперед по диагонали моей комнаты. Из всех двенадцати комнат огромного помещичьего дома я занимал только одну, бывшую диванную. Другие стояли запертыми на ключ, и в них неподвижно и торжественно плесневела старинная штофная мебель, диковинная бронза и портреты XVIII столетия.
Ветер за стенами дома бесился, как старый озябший голый дьявол. В его реве слышались стоны, визг и дикий смех. Метель к вечеру расходилась еще сильнее. Снаружи кто-то яростно бросал в стекла окон горсти мелкого сухого снега. Недалекий лес роптал и гудел с непрерывной, затаенной, глухой угрозой…
Ветер забирался в пустые комнаты и в печные воющие трубы, и старый дом, весь расшатанный, дырявый, полуразвалившийся, вдруг оживлялся странными звуками, к которым я прислушивался с невольной тревогой. Вот точно вздохнуло что-то в белой зале, вздохнуло глубоко, прерывисто, печально. Вот заходили и заскрипели где-то далеко высохшие гнилые половицы под чьими-то тяжелыми и бесшумными шагами. Чудится мне затем, что рядом с моей комнатой, в коридоре, кто-то осторожно и настойчиво нажимает на дверную ручку и потом, внезапно разъярившись, мчится по всему дому, бешено потрясая всеми ставнями и дверьми, или, забравшись в трубу, скулит так жалобно, скучно и непрерывно, то поднимая все выше, все тоньше свой голос, до жалобного визга, то опуская его вниз, до звериного рычанья. Порою Бог весть откуда врывался этот страшный гость и в мою комнату, пробегал внезапным холодом у меня по спине и колебал пламя лампы, тускло светившей под зеленым бумажным, обгоревшим сверху абажуром.
На меня нашло странное, неопределенное беспокойство. Вот, думалось мне, сижу я глухой и ненастной зимней ночью в ветхом доме, среди деревни, затерявшейся в лесах и сугробах, в сотнях верст от городской жизни, от общества, от женского смеха, от человеческого разговора… И начинало мне представляться, что годы и десятки лет будет тянуться этот ненастный вечер, будет тянуться вплоть до моей смерти, и так же будет реветь за окнами ветер, так же тускло будет гореть лампа под убогим зеленым абажуром, так же тревожно буду ходить я взад и вперед по моей комнате, так же будет сидеть около печки молчаливый, сосредоточенный Ярмола – странное, чуждое мне существо, равнодушное ко всему на свете: и к тому, что у него дома в семье есть нечего, и к бушеванию ветра, и к моей неопределенной, разъедающей тоске.
Мне вдруг нестерпимо захотелось нарушить это томительное молчание каким-нибудь подобием человеческого голоса, и я спросил:
– Как ты думаешь, Ярмола, откуда это сегодня такой ветер?
– Ветер? – отозвался Ярмола, лениво подымая голову. – А паныч разве не знает?
– Конечно, не знаю. Откуда же мне знать?
– И вправду не знаете? – оживился вдруг Ярмола. – Это я вам скажу, – продолжал он с таинственным оттенком в голосе, – это я вам скажу: чи ведьмака народилась, чи ведьмак веселье справляет.
– Ведьмака – это колдунья по-вашему?
– А так, так… колдунья.
Я с жадностью накинулся на Ярмолу. «Почем знать, – думал я, – может быть, сейчас же мне удастся выжать из него какую-нибудь интересную историю, связанную с волшебством, с зарытыми кладами, с вовкулаками?..»
– Ну, а у вас здесь, на Полесье, есть ведьмы? – спросил я.
– Не знаю… Может, есть, – ответил Ярмола с прежним равнодушием и опять нагнулся к печке. – Старые люди говорят, что были когда-то… Может, и неправда…
Я сразу разочаровался. Характерной чертой Ярмолы была упорная несловоохотливость, и я уж не надеялся добиться от него ничего больше об этом интересном предмете. Но, к моему удивлению, он вдруг заговорил с ленивой небрежностью и как будто бы обращаясь не ко мне, а к гудевшей печке:
– Была у нас лет пять тому назад такая ведьма… Только ее хлопцы с села прогнали!
– Куда же они ее прогнали?
– Куда!.. Известно, в лес… Куда же еще? И хату ее сломали, чтобы от того проклятого кубла и щепок не осталось… А саму ее вывели за вышницы и по шее.
– За что же так с ней обошлись?
– Вреда от нее много было: ссорилась со всеми, зелье под хаты подливала, закрутки вязала в жите… Один раз просила она у нашей молодицы злот (пятнадцать копеек). Та ей говорит: «Нет у меня злота, отстань». – «Ну, добре, говорит, будешь ты помнить, как мне злотого не дала…» И что же вы думаете, панычу: с тех самых пор стало у молодицы дитя болеть. Болело, болело, да и совсем умерло. Вот тогда хлопцы ведьмаку и прогнали, пусть ей очи повылазят…
– Ну, а где же теперь эта ведьмака? – продолжал я любопытствовать.
– Ведьмака? – медленно переспросил, по своему обыкновению, Ярмола. – А я знаю?
– Разве у нее не осталось в деревне какой-нибудь родни?
– Нет, не осталось. Да она чужая была, из кацапок чи из цыганок… Я еще маленьким хлопцем был, когда она пришла к нам в село. И девочка с ней была: дочка или внучка… Обеих прогнали…
– А теперь к ней разве никто не ходит: погадать там или зелья какого-нибудь попросить?
– Бабы бегают, – пренебрежительно уронил Ярмола.
– Ага! Значит, все-таки известно, где она живет?
– Я не знаю… Говорят люди, что где-то около Бисова Кута она живет… Знаете – болото, что за Ириновским шляхом. Так вот в этом болоте она и сидит, трясьця ее матери.
«Ведьма живет в каких-нибудь десяти верстах от моего дома… настоящая, живая, полесская ведьма!» Эта мысль сразу заинтересовала и взволновала меня.
– Послушай, Ярмола, – обратился я к полесовщику, – а как бы мне с ней познакомиться, с этой ведьмой?
– Тьфу! – сплюнул с негодованием Ярмола. – Вот еще добро нашли.
– Добро или недобро, а я к ней все равно пойду. Как только немного потеплеет, сейчас же и отправлюсь. Ты меня, конечно, проводишь?
Ярмолу так поразили последние слова, что он даже вскочил с полу.
– Я?! – воскликнул он с негодованием. – А и ни за что! Пусть оно там Бог ведает что, а я не пойду.
– Ну вот, глупости, пойдешь.
– Нет, панычу, не пойду… ни за что не пойду… Чтобы я?! – опять воскликнул он, охваченный новым наплывом возмущения. – Чтобы я пошел до ведьмачьего кубла? Да пусть меня Бог боронит. И вам не советую, паныч.
– Как хочешь… а я все-таки пойду. Мне очень любопытно на нее посмотреть.
– Ничего там нет любопытного, – пробурчал Ярмола, с сердцем захлопывая печную дверку.
Час спустя, когда он, уже убрав самовар и напившись в темных сенях чаю, собирался идти домой, я спросил:
– Как зовут эту ведьму?
– Мануйлиха, – ответил Ярмола с грубой мрачностью.
Он хотя и не высказывал никогда своих чувств, но, кажется, сильно ко мне привязался, привязался за нашу общую страсть к охоте, за мое простое обращение, за помощь, которую я изредка оказывал его вечно голодающей семье, а главным образом за то, что я один на всем свете не корил его пьянством, чего Ярмола терпеть не мог. Поэтому моя решимость познакомиться с ведьмой привела его в отвратительное настроение духа, которое он выразил только усиленным сопением да еще тем, что, выйдя на крыльцо, из всей силы ударил ногой в бок свою собаку – Рябчика. Рябчик отчаянно завизжал и отскочил в сторону, но тотчас же побежал вслед за Ярмолой, не переставая скулить.
Дня через три потеплело. Однажды утром, очень рано, Ярмола вошел в мою комнату и заявил небрежно:
– Нужно ружье почистить, паныч.
– А что? – спросил я, потягиваясь под одеялом.
– Заяц ночью сильно походил: следов много. Может, пойдем на пановку?
Я видел, что Ярмоле не терпится скорее пойти в лес, но он скрывает это страстное желание охотника под напускным равнодушием. Действительно, в передней уже стояла его одностволка, от которой не ушел еще ни один бекас, несмотря на то, что вблизи дула она была украшена несколькими оловянными заплатами, наложенными в тех местах, где ржавчина и пороховые газы проели железо.
Едва войдя в лес, мы тотчас же напали на заячий след: две лапки рядом и две позади, одна за другой. Заяц вышел на дорогу, прошел по ней сажен двести и сделал с дороги огромный прыжок в сосновый молодняк.
– Ну, теперь будем обходить его, – сказал Ярмола. – Как дал столба, так тут сейчас и ляжет. Вы, паныч, идите… – Он задумался, соображая по каким-то ему одному известным приметам, куда меня направить. – …Вы идите до старой корчмы. А я его обойду с Замлына. Как только собака его выгонит, я буду гукать вам.
И он тотчас же скрылся, точно нырнул в густую чащу мелкого кустарника. Я прислушался. Ни один звук не выдал его браконьерской походки, ни одна веточка не треснула под его ногами, обутыми в лыковые постолы.
Я неторопливо дошел до старой корчмы – нежилой, развалившейся хаты, и стал на опушке хвойного леса, под высокой сосной с прямым голым стволом. Было так тихо, как только бывает в лесу зимою в безветренный день. Нависшие на ветвях пышные комья снега давили их книзу, придавая им чудесный, праздничный и холодный вид. По временам срывалась с вершины тоненькая веточка, и чрезвычайно ясно слышалось, как она, падая, с легким треском задевала за другие ветви. Снег розовел на солнце и синел в тени. Мной овладело тихое очарование этого торжественного, холодного безмолвия, и мне казалось, что я чувствую, как время медленно и бесшумно проходит мимо меня…
Вдруг далеко, в самой чаще, раздался лай Рябчика – характерный лай собаки, идущей за зверем: тоненький, заливчатый и нервный, почти переходящий в визг. Тотчас же услышал я и голос Ярмолы, кричавшего с ожесточением вслед собаке: «У – бый! У – бый!», первый слог – протяжным резким фальцетом, а второй – отрывистой басовой нотой (я только много времени спустя дознался, что этот охотничий полесский крик происходит от глагола «убивать»).
Мне казалось, судя по направлению лая, что собака гонит влево от меня, и я торопливо побежал через полянку, чтобы перехватить зверя. Но не успел я сделать и двадцати шагов, как огромный серый заяц выскочил из-за пня и, как будто бы не торопясь, заложив назад длинные уши, высокими, редкими прыжками перебежал через дорогу и скрылся в молодняке. Следом за ним стремительно вылетел Рябчик. Увидев меня, он слабо махнул хвостом, торопливо куснул несколько раз зубами снег и опять погнал зайца.
Ярмола вдруг так же бесшумно вынырнул из чащи.
– Что же вы, паныч, не стали ему на дороге? – крикнул он и укоризненно зачмокал языком.
– Да ведь далеко было… больше двухсот шагов.
Видя мое смущение, Ярмола смягчился.
– Ну, ничего… Он от нас не уйдет. Идите за Ириновский шлях, – он сейчас туда выйдет.
Я пошел по направлению Ириновского шляха и уже через минуты две услыхал, что собака опять гонит где-то недалеко от меня. Охваченный охотничьим волнением, я побежал, держа ружье наперевес, сквозь густой кустарник, ломая ветви и не обращая внимания на их жестокие удары. Я бежал так довольно долго и уже стал задыхаться, как вдруг лай собаки прекратился. Я пошел тише. Мне казалось, что если я буду идти все прямо, то непременно встречусь с Ярмолой на Ириновском шляху. Но вскоре я убедился, что во время моего бега, огибая кусты и пни и совсем не думая о дороге, я заблудился. Тогда я начал кричать Ярмоле. Он не откликался.
Между тем машинально я шел все дальше. Лес редел понемногу, почва опускалась и становилась кочковатой. След, оттиснутый на снегу моей ногой, быстро темнел и наливался водой. Несколько раз я уже проваливался по колена. Мне приходилось перепрыгивать с кочки на кочку; в покрывавшем их густом буром мху ноги тонули, точно в мягком ковре.
Кустарник скоро совсем окончился. Передо мной было большое круглое болото, занесенное снегом, из-под белой пелены которого торчали редкие кочки. На противоположном конце болота, между деревьями, выглядывали белые стены какой-то хаты. «Вероятно, здесь живет ириновский лесник, – подумал я. – Надо зайти и расспросить у него дорогу».
Но дойти до хаты было не так-то легко. Каждую минуту я увязал в трясине. Сапоги мои набрали воды и при каждом шаге громко хлюпали; становилось невмочь тянуть их за собою.
Наконец я перебрался через это болото, взобрался на маленький пригорок и теперь мог хорошо рассмотреть хату. Это даже была не хата, а именно сказочная избушка на курьих ножках. Она не касалась полом земли, а была построена на сваях, вероятно, ввиду половодья, затопляющего весною весь Ириновский лес. Но одна сторона ее от времени осела, и это придавало избушке хромой и печальный вид. В окнах недоставало нескольких стекол; их заменили какие-то грязные ветошки, выпиравшиеся горбом наружу.
Я нажал на клямку и отворил дверь. В хате было очень темно, а у меня, после того как я долго глядел на снег, ходили перед глазами фиолетовые круги; поэтому я долго не мог разобрать, есть ли кто-нибудь в хате.
– Эй, добрые люди, кто из вас дома? – спросил я громко.
Около печки что-то завозилось. Я подошел поближе и увидал старуху, сидевшую на полу. Перед ней лежала огромная куча куриных перьев. Старуха брала отдельно каждое перо, сдирала с него бородку и клала пух в корзину, а стержни бросала прямо на землю.
«Да ведь это – Мануйлиха, ириновская ведьма», – мелькнуло у меня в голове, едва я только повнимательнее вгляделся в старуху. Все черты бабы-яги, как ее изображает народный эпос, были налицо: худые щеки, втянутые внутрь, переходили внизу в острый, длинный, дряблый подбородок, почти соприкасавшийся с висящим вниз носом; провалившийся беззубый рот беспрестанно двигался, точно пережевывая что-то; выцветшие, когда-то голубые глаза, холодные, круглые, выпуклые, с очень короткими красными веками, глядели, точно глаза невиданной зловещей птицы.
– Здравствуй, бабка! – сказал я как можно приветливее. – Тебя уж не Мануйлихой ли зовут?
В ответ что-то заклокотало и захрипело в груди у старухи: потом из ее беззубого, шамкающего рта вырвались странные звуки, то похожие на задыхающееся карканье старой вороны, то вдруг переходившие в сиплую обрывающуюся фистулу:
– Прежде, может, и Мануйлихой звали добрые люди… А теперь зовут зовуткой, а величают уткой. Тебе что надо-то? – спросила она недружелюбно и не прекращая своего однообразного занятия.
– Да вот, бабушка, заблудился я. Может, у тебя молоко найдется?
– Нет молока, – сердито отрезала старуха. – Много вас по лесу ходит… Всех не напоишь, не накормишь…
– Ну, бабушка, неласковая же ты до гостей.
– И верно, батюшка: совсем неласковая. Разносолов для вас не держим. Устал – посиди, никто тебя из хаты не гонит. Знаешь, как в пословице говорится: «Приходите к нам на завалинке посидеть, у нашего праздника звона послушать, а обедать к вам мы и сами догадаемся». Так-то вот…
Эти обороты речи сразу убедили меня, что старуха действительно пришлая в этом крае; здесь не любят и не понимают хлесткой, уснащенной редкими словцами речи, которой так охотно щеголяет краснобай-северянин. Между тем старуха, продолжая механически свою работу, все еще бормотала что-то себе под нос, но все тише и невнятнее. Я разбирал только отдельные слова, не имевшие между собой никакой связи: «Вот тебе и бабушка Мануйлиха… А кто такой – неведомо… Лета-то мои не маленькие… Ногами егозит, стрекочит, сокочит – чистая сорока…»
Я некоторое время молча прислушивался, и внезапная мысль, что передо мною сумасшедшая женщина, вызвала у меня ощущение брезгливого страха.
Однако я успел осмотреться вокруг себя. Большую часть избы занимала огромная облупившаяся печка. Образов в переднем углу не было. По стенам, вместо обычных охотников с зелеными усами и фиолетовыми собаками и портретов никому не ведомых генералов, висели пучки засушенных трав, связки сморщенных корешков и кухонная посуда. Ни совы, ни черного кота я не заметил, но зато с печки два рябых солидных скворца глядели на меня с удивленным и недоверчивым видом.
– Бабушка, а воды-то у вас, по крайней мере, можно напиться? – спросил я, возвышая голос.
– А вон, в кадке, – кивнула головой старуха.
Вода отзывала болотной ржавчиной. Поблагодарив старуху (на что она не обратила ни малейшего внимания), я спросил ее, как мне выйти на шлях.
Она вдруг подняла голову, поглядела на меня пристально своими холодными, птичьими глазами и забормотала торопливо:
– Иди, иди… Иди, молодец, своей дорогой. Нечего тут тебе делать. Хорош гость в гостинку… Ступай, батюшка, ступай…
Мне и действительно ничего больше не оставалось, как уйти. Но вдруг мне пришло в голову попытать последнее средство, чтобы хоть немного смягчить суровую старуху. Я вынул из кармана новый серебряный четвертак и протянул его Мануйлихе. Я не ошибся: при виде денег старуха зашевелилась, глаза ее раскрылись еще больше, и она потянулась за монетой своими скрюченными, узловатыми, дрожащими пальцами.
– Э, нет, бабка Мануйлиха, даром не дам, – поддразнил я ее, пряча монету. – Ну-ка, погадай мне.
Коричневое сморщенное лицо колдуньи собралось в недовольную гримасу. Она, по-видимому, колебалась и нерешительно глядела на мой кулак, где были зажаты деньги. Но жадность взяла верх.
– Ну, ну, пойдем, что ли, пойдем, – прошамкала она, с трудом подымаясь с полу. – Никому я не ворожу теперь, касатик… Забыла… Стара стала, глаза не видят. Только для тебя разве.
Держась за стену, сотрясаясь на каждом шагу сгорбленным телом, она подошла к столу, достала колоду бурых, распухших от времени карт, стасовала их и придвинула ко мне.
– Сыми-ка… Левой ручкой сыми… От сердца…
Поплевав на пальцы, она начала раскладывать кабалу. Карты падали на стол с таким звуком, как будто бы они были сваляны из теста, и укладывались в правильную восьмиконечную звезду. Когда последняя карта легла рубашкой вверх на короля, Мануйлиха протянула ко мне руку.
– Позолоти, барин хороший… Счастлив будешь, богат будешь… – запела она попрошайническим, чисто цыганским тоном.
Я сунул ей приготовленную монету. Старуха проворно, по-обезьяньи, спрятала ее за щеку.
– Большой интерес тебе выходит через дальнюю дорогу, – начала она привычной скороговоркой. – Встреча с бубновой дамой и какой-то приятный разговор в важном доме. Вскорости получишь неожиданное известие от трефового короля. Падают тебе какие-то хлопоты, а потом опять падают какие-то небольшие деньги. Будешь в большой компании, пьян будешь… Не так чтобы очень сильно, а все-таки выходит тебе выпивка. Жизнь твоя будет долгая. Если в шестьдесят семь лет не умрешь, то…
Вдруг она остановилась, подняла голову, точно к чему-то прислушиваясь. Я тоже насторожился. Чей-то женский голос, свежий, звонкий и сильный, пел, приближаясь к хате. Я тоже узнал слова грациозной малорусской песенки:
Ой чи цвит, чи не цвит
Калиноньку ломит.
Ой чи сон, чи не сон
Головоньку клонит.
– Ну иди, иди теперь, соколик, – тревожно засуетилась старуха, отстраняя меня рукой от стола. – Нечего тебе по чужим хатам околачиваться. Иди, куда шел…
Она даже ухватила меня за рукав моей куртки и тянула к двери. Лицо ее выражало какое-то звериное беспокойство.
Голос, певший песню, вдруг оборвался совсем близко около хаты, громко звякнула железная клямка, и в просвете быстро распахнувшейся двери показалась рослая смеющаяся девушка. Обеими руками она бережно поддерживала полосатый передник, из которого выглядывали три крошечные птичьи головки с красными шейками и черными блестящими глазенками.
– Смотри, бабушка, зяблики опять за мною увязались, – воскликнула она, громко смеясь, – посмотри, какие смешные… Голодные совсем. А у меня, как нарочно, хлеба с собой не было.
Но, увидев меня, она вдруг замолчала и вспыхнула густым румянцем. Ее тонкие черные брови недовольно сдвинулись, а глаза с вопросом обратились на старуху.
– Вот барин зашел… Пытает дорогу, – пояснила старуха. – Ну, батюшка, – с решительным видом обернулась она ко мне, – будет тебе прохлаждаться. Напился водицы, поговорил, да пора и честь знать. Мы тебе не компания…
– Послушай, красавица, – сказал я девушке. – Покажи мне, пожалуйста, дорогу на Ириновский шлях, а то из вашего болота во веки веков не выберешься.
Должно быть, на нее подействовал мягкий, просительный тон, который я придал этим словам. Она бережно посадила на печку, рядом со скворцами, своих зябликов, бросила на лавку скинутую уже короткую свитку и молча вышла из хаты.
Я последовал за ней.
– Это у тебя все ручные птицы? – спросил я, догоняя девушку.
– Ручные, – ответила она отрывисто и даже не взглянув на меня. – Ну вот, глядите, – сказала она, останавливаясь у плетня. – Видите тропочку, вон, вон, между соснами-то? Видите?
– Идите по ней все прямо. Как дойдете до дубовой колоды, повернете налево. Так прямо, все лесом, лесом и идите. Тут сейчас вам и будет Ириновский шлях.
В то время когда она вытянутой правой рукой показывала мне направление дороги, я невольно залюбовался ею. В ней не было ничего похожего на местных «дивчат», лица которых под уродливыми повязками, прикрывающими сверху лоб, а снизу рот и подбородок, носят такое однообразное, испуганное выражение. Моя незнакомка, высокая брюнетка лет около двадцати – двадцати пяти, держалась легко и стройно. Просторная белая рубаха свободно и красиво обвивала ее молодую, здоровую грудь. Оригинальную красоту ее лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было, даже привыкнув к нему, его описать. Прелесть его заключалась в этих больших, блестящих, темных глазах, которым тонкие, надломленные посредине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности; в смугло-розовом тоне кожи, в своевольном изгибе губ, из которых нижняя, несколько более полная, выдавалась вперед с решительным и капризным видом.
– Неужели вы не боитесь жить одни в такой глуши? – спросил я, остановившись у забора.
Она равнодушно пожала плечами.
– Чего же нам бояться? Волки сюда не заходят.
– Да разве волки одни… Снегом вас занести может, пожар может случиться… И мало ли что еще. Вы здесь одни, вам и помочь никто не успеет.
Судьба забросила героя на целых шесть месяцев в глухую деревушку Волынской губернии, на окраину Полесья, где охота была его единственным занятием и удовольствием. К тому времени он уже «успел тиснуть в одной маленькой газетке рассказ с двумя убийствами и одним самоубийством и знал теоретически, что для писателей полезно наблюдать нравы». Когда все книги его библиотеки были перечитаны, он попробовал заняться лечением перебродских жителей, но диагноз было поставить невозможно, потому что «...признаки болезни у всех... пациентов были всегда одни и те же: «в середине болит» и «ни есть, ни пить не можу». Он пробовал было научить грамоте Ярмолу Попружина, но оставил эту затею. За несколько месяцев этот беспечный бродяга, браконьер и охотник осилил только буквы своей фамилии. Ярмола скоро привязался к молодому барину из-за общей страсти к охоте, за простое обращение, за помощь семье, а главным образом за то, что тот не корил его пьянством.
В один из зимних вьюжных вечеров он рассказал герою об одной ведьме, Мануйлихе, которую выгнали из села и к которой бегают деревенские бабы. Один раз во время охоты Иван Тимофеевич (герой повести) заблудился и набрел на хату, которая стояла на болоте. «Это была даже не хата, а именно сказочная избушка на курьих ножках. Она не касалась полом земли, а была построена на сваях, вероятно, ввиду половодья, затопляющего весною весь... лес. Но одна ее сторона от времени осела, и это придавало избушке хромой, печальный вид». В избушке на полу сидела старуха и перебирала перья. Приход гостя не обрадовал ее. И лишь маленький серебряный четвертак привлек внимание Мануйлихи. Спрятав монету за щеку, она принялась гадать, но вдруг, услышав звонкий женский голос, стала выпроваживать молодого барина. В избушку вошла молодая девушка, державшая в руках зябликов. «В ней не было ничего похожего на местных «дивчат», лица которых под уродливыми повязками... носят такое однообразное, испуганное выражение-Незнакомка... держалась легко и стройно... Оригинальную красоту ее лица, раз его увидев, нельзя было позабыть, но трудно было... его описать. Прелесть его заключалась в... больших, блестящих, темных глазах... в своевольном изгибе губ». Девушка проводила гостя к лесной тропинке, ведущей в деревню. Узнав, что Иван Тимофеевич побывал у ведьмы, Ярмола на него рассердился.
Наступила весна, ранняя и дружная. Как только дороги просохли, герой отправился в избушку, прихватив чай и несколько кусков сахара для ворчливой старухи. Девушка в этот раз была дома, и гость стал ее упрашивать погадать ему. Но оказалось, что Олеся уже раз кинула карты, чтобы узнать судьбу барина. Вышло вот что: ее новый знакомый — человек добрый, но слабый. Доброта его не хорошая, не сердечная. Слову своему он не господин. Любит над людьми брать верх. Любит вино и женщин. Деньгами не дорожит, поэтому никогда не будет богатым. Никого он сердцем не полюбит, потому что сердце у него холодное и ленивое. Но очень скоро выпадает ему большая любовь. И эта любовь принесет женщине позор и долгую печаль. Олеся, провожая гостя, показала ему «свои чары».
С того дня Иван Тимофеевич стал частым гостем в избушке на курьих ножках. Каждый раз, когда он приходил, «Олеся встречала... с своим привычным сдержанным достоинством... Старуха по-прежнему не переставала бурчать что-то себе под нос». «Не одна красота Олеси... в ней очаровывала, но также и ее цельная, самобытная свободная натура, ее ум, одновременно ясный и окутанный непоколебимым наследственным суеверием». Молодые люди говорили обо всем и в том числе о суевериях. И девушка доказывала, что не может и боится идти в церковь, потому что душа ее с детства «продана ему». О любви пока не было сказано ни слова, но наши герои все сильнее и крепче привязывались друг к другу. «Зато... отношения с Ярмолой совсем испортились. Для него, очевидно, не были тайной посещения избушки на курьих ножках».
Как-то раз урядник, явившись к Мануйлихе, приказал ей и внучке в 24 часа покинуть избушку. Бедная старуха обратилась за помощью к новому знакомому. Иван Тимофеевич подарил уряднику ружье, и тот на время оставил в покое обитательниц лесной хатки. Но Олеся изменилась с тех пор. Не было прежней доверчивости, наивной ласки и прежнего оживления. Молодой человек «возмущался... против привычки, тянувшей... каждый день к Олесе». Он и сам не подозревал, какими крепкими незримыми нитями было привязано его сердце к очаровательной и не понятной для него девушке.
Однажды, возвращаясь с болота, он почувствовал себя плохо, а потом две недели провалялся в постели, его била лихорадка. Но как только окреп, отправился опять на болото, в лесную избушку. Молодые люди уселись рядом, и девушка принялась подробно расспрашивать о болезни, о лекарствах. Олеся опять пошла провожать гостя, хотя бабушка была против. Оставшись вдвоем, они признаются друг другу в любви, потому что «...разлука для любви то же, что ветер для огня; маленькую любовь она тушит, а большую раздувает еще сильней». «И вся эта ночь слилась в какую-то волшебную, чарующую сказку».
«Почти месяц продолжалась наивная, очаровательная сказка нашей любви, и до сих пор вместе с прекрасным обликом Олеси живут с неувядающей силой в моей душе эти пылающие вечерние зори, эти росистые, благоухающие ландышами и медом утра...» — говорит автор.
Иван Тимофеевич обнаружил в этой девушке, выросшей среди леса, не умевшей читать, чуткую деликатность и врожденный такт. «В любви — в прямом, в грубом ее смысле — всегда есть ужасные стороны, составляющие мучение и стыд для нервных художественных натур. Но Олеся умела избегать их с такой наивной целомудренностью, что ни разу ни одно дурное сравнение, ни один циничный момент не оскорбил нашей связи». Между тем приближалось время отъезда, все чаще в голову молодого человека приходила мысль жениться на лесной волшебнице. Одно лишь обстоятельство пугало и настораживало: сможет ли девушка жить в городе, «исторгнутая из этой очаровательной рамки старого леса, полного легенд и таинственных сил». Иван Тимофеевич рассказал любимой и о своем отъезде, и о своем предложении, еще раз попытался поколебать ее суеверие, ее покорную уверенность в таинственном роковом призвании, говорил о милости Божьей. Девушка была поражена всем услышанным. Чтобы сделать приятное любимому, она решается пойти в церковь. В голове Ивана Тимофеевича мелькнула суеверная мысль: а не случится ли от этого какого-нибудь несчастья?
Предчувствие не обмануло его. Олеся «переломила свою боязнь и пришла в церковь... Всю службу женщины перешептывались и оглядывались назад. Однако Олеся нашла в себе достаточно силы, чтобы достоять до конца обедню. Может быть, она не поняла настоящего значения этих враждебных взглядов, может быть, из гордости пренебрегла ими. Но когда она вышла из церкви, то у самой ограды ее со всех сторон обступила кучка баб... Сначала они только молча и бесцеремонно разглядывали... девушку. Потом посыпались грубые насмешки... Несколько раз Олеся пыталась пройти сквозь это ужасное кольцо, но ее постоянно отталкивали опять на середину... Почти в ту же минуту над головами беснующихся баб появилась мазница с дегтем и кистью, передаваемая из рук в руки... Но Олесе прямо каким-то чудом удалось выскользнуть из этого клубка, и она опрометью побежала по дороге... Вслед ей вместе с бранью, хохотом и улюлюканьем полетели камни» .
Узнав от конторщика, что произошло в церкви, Иван Тимофеевич полетел прямо к хате Мануйлихи. Бедная девушка лежала без памяти. Старуха все время причитала. Вечером Олесе стало легче. Истерзанная и униженная, она призналась своему Ванечке, что со стыда и со зла пригрозила деревенским, теперь, если что-либо произойдет, их с бабушкой обвинят люди, поэтому им нужно уехать.
В эту ночь разразилась страшная гроза с градом, который у половины села сгубил весь урожай. В селе было неспокойно. Желая спасти любимую, Иван Тимофеевич опять кинулся к избушке. Но она была пуста. На память об Олесе, ее преданной любви осталась только нитка дешевых красных бус, известная в Полесье под названием «кораллов».
Повесть Александра Ивановича Куприна «Олеся» была написана в 1898 году. Впервые произведение было опубликовано в газете «Киевлянин». Ведущей темой повести «Олеся» является трагическая любовь паныча Ивана Тимофеевича и молодой девушки Олеси. В образе главной героини Куприн воплотил тип «естественного человека», характерного для многих произведений автора.
Главные герои
Иван Тимофеевич – паныч (молодой барин), писатель, рассказчик, от его лица ведется повествование в повести.
Олеся – молодая девушка 20-25 лет, внучка Мануйлихи, владеющая сверхъестественными способностями.
Другие персонажи
Ярмола – полесовщик, слуга Ивана Тимофеевича.
Мануйлиха – старая ведьма, бабушка Олеси.
Никита Назарыч Мищенко – конторщик соседнего имения, приказчик.
Евпсихий Африканович – полицейский урядник.
Глава 1
По сюжету произведения судьба забросила рассказчика «на целых шесть месяцев в глухую деревушку Волынской губернии, на окраину Полесья» Переброд, где его основным занятием и развлечением становится охота. От скуки герой пробовал лечить местных, а после – обучить грамоте полесовщика Ярмолу.
Глава 2
Как то в непогожий вечер, когда за окнами дул сильный ветер, Ярмола рассказал, что пять лет назад в их деревне жила ведьма Мануйлиха, но ее с внучкой выгнали из села в лес за то, что старуха колдовала. Сейчас они живут возле болота за Ириновским шляхом.
Рассказчику становится любопытно познакомиться с ведьмой, и он просит Ярмолу отвести его к старухе, но полесовщик, сильно рассердившись на героя, отказывается, так как не хочет встречаться с ведьмой.
Глава 3
Вскоре во время охоты, преследуя зайца, рассказчик заблудился. Мужчина вышел к болоту и увидел хату, которую принял за жилье местного лесника – «это даже была не хата, а именно сказочная избушка на курьих ножках» .
Зайдя в жилище, рассказчик понял, что пришел к местной ведьме – Мануйлихе, внешность которой имела «все черты бабы-яги, как ее изображает народный эпос» , ее «выцветшие, когда-то голубые глаза, глядели, точно глаза невиданной зловещей птицы» . Старуха пыталась как можно быстрее выпроводить рассказчика, но мужчина уговорил ее погадать ему за деньги.
Не успела она закончить гадание, как хату вошла «рослая смеющаяся девушка» с ручными зябликами. «В ней не было ничего похожего на местных «дивчат» » . Это была высокая брюнетка с большими, блестящими, темными глазами, «которым тонкие, надломленные посредине брови придавали неуловимый оттенок лукавства, властности и наивности» . Звали ее Олеся. Девушка объясняет мужчине, как добраться домой и разрешает ему зайти к ним еще как-то.
Глава 4
Весной, «как только немного просохли лесные тропинки» , рассказчик снова «отправился в избушку на курьих ножках» . Девушка встречает его намного приветливее, чем старая Мануйлиха. Обсуждая с Олесей гадание, мужчина просит погадать ему, но девушка отказывает и признается, что уже раскладывала на него карты. По гаданию он «человек хотя и добрый, но только слабый» , «слову своему не господин» , «любит над людьми верх брать» и «больно охоч» к женщинам. Жизнь у него будет невеселой, что он никого «сердцем не полюбит» , а тем, кто его будет любить, он «много горя принесет» . А в этом году его ждала «большая любовь со стороны какой-то трефовой дамы» с темными волосами, которой эта любовь принесет «печаль долгую» и «большой позор» . Рассказчик удивлен, так как не верит, что может кому-то «столько неприятностей сделать» . Но девушка заверяет его, что, когда ее слова сбудутся, он сам увидит. Олеся признается, что многие вещи она видит и без карт: например, близкую смерть человека, а способности эти передаются в их роду от матери к дочери.
Глава 5
После ужина Олеся сама вызвалась проводить рассказчика. Девушка рассказывает, что раньше Мануйлиха умела лечить людей, искать клады и много другого. Мужчина, не совсем веря в такие способности, просит Олесю что-то показать из того, что она умеет. Девушка достала нож, сильно порезала рассказчику руку и тут же заговорила рану, остановив кровь. Затем сказала ему идти впереди себя не оборачиваясь. Олеся наколдовала, чтобы мужчина, пройдя несколько шагов, спотыкался на ровном месте и падал. Прощаясь, девушка спрашивает имя рассказчика (здесь оно впервые встречается в повести) – Иван Тимофеевич.
Глава 6
С этого дня рассказчик стал частым гостем у Мануйлихи, он много времени проводит вместе с Олесей – они «все сильнее и крепче привязывались друг к другу» . Иван Тимофеевич, расспрашивая Олесю о ее способностях, пытался понять их природу. Как-то мужчина сказал девушке, что если она влюбится, то ей нужно будет венчаться в церкви. Олеся ответила, что не посмеет показаться в церкви, ведь «уже от самого рождения» ее «душа продана ему [дьяволу]» .
Глава 7
Однажды, придя к Мануйлихе, рассказчик сразу заметил «удрученное настроение духа» старухи и Олеси. Девушка долго отнекивалась, но Мануйлиха не выдержала и сама рассказала мужчине, что вчера к ним приезжал местный урядник и потребовал, чтобы женщины быстро покинули деревню, иначе он отправит их по «этапному порядку» . Старуха пыталась откупиться от него, но урядник не захотел брать деньги.
Глава 8
Иван Тимофеевич приглашает урядника, Евпсихия Африкановича, к себе в гости и, угощая его старкой (крепкой водкой), просит оставить Мануйлиху и Олесю в покое. Взамен рассказчику приходится подарить свое ружье.
Глава 9
После случая с урядником в общении Ивана Тимофеевича и Олеси «появилась какая-то непреодолимая неловкая принужденность» , их вечерние прогулки прекратились. Рассказчик же все время думал о девушке, но был рядом с ней «робким, неловким и ненаходчивым» .
Неожиданно Иван Тимофеевич заболевает – его «шесть дней била неотступная ужасная полесская лихорадка» .
Глава 10
Через пять дней после выздоровления Иван Тимофеевич пошел к Мануйлихе. Увидев Олесю, мужчина понял, как она была ему «близка и мила» . На этот раз девушка пошла его провожать и призналась, что была к нему холодна, так как боялась будущего – думала, что можно «уйти от судьбы» . Олеся признается Ивану Тимофеевичу в любви, целует его, мужчина говорит, что тоже любит ее. «И вся эта ночь слилась в какую-то волшебную, чарующую сказку» . «Разлука для любви то же, что ветер для огня: маленькую любовь она тушит, а большую раздувает еще сильней» .
Глава 11
«Почти целый месяц продолжалась наивная, очаровательная сказка» любви Олеси и Ивана Тимофеевича. Однако подошло время рассказчику уезжать из деревни. Мужчина все чаще думает о том, что хотел бы жениться на Олесе.
В середине июня Иван Тимофеевич признается девушке, что скоро уезжает и предлагает стать его женой. Олеся говорит, что это невозможно, так как она необразованная и незаконнорожденная. Рассказчик понимает, что на самом деле девушка боится венчания церкви. Олеся говорит, что ради их любви она готова перебороть себя и назначает встречу в церкви на следующий день.
Глава 12
На следующий день был праздник св. Троицы. Иван Тимофеевич до вечера пробыл по служебным делам в соседнем местечке и опоздал на церковную службу. Вернувшись домой, от конторщика Мищенко, мужчина узнает о том, что днем в деревне была «потеха» – «перебродские дивчата поймали здесь на площади ведьму. Хотели дегтем вымазать, да она вывернулась как-то, утекла» . Как оказалось, Олеся пошла в церковь. Во время службы все на нее оглядывались, а когда девушка вышла, бабы обступили ее и начали всячески оскорблять и осмеивать. Олеся прорвалась через толпу, ей вслед начали бросать камни. Отбежав на безопасное расстояние, Олеся остановилась и, повернувшись к толпе, пообещала, что они все еще за это «наплачутся досыта» .
Дослушав конторщика, Иван Тимофеевич быстро поехал в лес.
Глава 13
Приехав к Мануйлихе, рассказчик застал Олесю без сознания. Старуха начала отчитывать мужчину, что это он виноват в случившемся – именно он «подбил» девушку пойти в церковь. Очнувшись, Олеся говорит, что им нужно расстаться, так как ей и бабушке теперь придется покинуть деревню. Прощаясь, девушка признается, что хотела бы от Ивана Тимофеевича ребенка и очень жалеет, что его нет.
Глава 14
Вечером над деревней прошла сильная гроза с градом, который побил у людей жито. Утром Ярмола посоветовал рассказчику как можно быстрее уехать из села, потому что громада, уверенная, что это дело рук колдуньи, с утра «бунтуется» , нехорошо упоминая и о самом Иване Тимофеевиче.
Рассказчик торопливо собрался и поехал в лес, чтобы предупредить Мануйлиху и Олесю. Однако их хата была пуста, в ней присутствовал «беспорядок, который всегда остается после поспешного выезда» . Мужчина уже собирался уйти, как увидел нитку дешевых красных бус «известных в Полесье под названием «кораллов» , – единственная вещь, которая осталась мне на память об Олесе и об ее нежной, великодушной любви» .
Вывод
Даже по краткому пересказу «Олеси» видно, что Куприн смог ввести в традиционно реалистичное повествование (повесть написана в рамках литературного направления неореализм) романтическую героиню – внучку колдуньи Олесю, противопоставляемую в произведении остальным героям. В отличие от образованного Ивана Тимофеевича, девушка выросла вне общества и цивилизации, но от природы наделена душевным богатством и внутренней красотой, чем и привлекла главного героя. Трагичная история любви, описанная в повести, вдохновила многих режиссеров – произведение было трижды экранизировано.
Тест по повести
После прочтения краткого содержания повести Куприна «Олеся» рекомендуем пройти этот небольшой тест:
Рейтинг пересказа
Средняя оценка: 4.6 . Всего получено оценок: 4123.
Полный вариант 2-3 часа (≈40 страниц А4), краткое содержание 3-5 минут.
Главные герои
Олеся, Иван Тимофеевич
Второстепенные персонажи
Ермола, Мануйлиха, Евпсихий Африканович
Повесть «Олеся» Куприна является важной частью школьной программы, поэтому, если вы читали ее летом и Вам необходимо вспомнить основные моменты, предлагаем вам качественное краткое содержание книги.
Сюжет повести разворачивается в малороссийской деревне, в окрестностях Волынского Полесья. В деревню приезжает молодой писатель-барин по имени Иван Тимофеевич. Этот городской житель страдает от ужасной хандры и, надеясь развеять скуку, пытается найти общий язык с крестьянами, но безуспешно. Стать сельским лекарем не получается, попытка сделать своего слугу грамотным оборачивается ничем. И тогда барину-писателю остаётся лишь ходить на охоту.
Охота стала единственным занятием, способным рассеивать тягостную скуку городского жителя. Однажды, когда вечером началось ненастье, барин узнаёт от своего слуги-повара нечто невероятное: оказывается, сильный ветер поднялся из-за чар некой колдуньи. Кто она такая? По словам рассказчика, жила эта ведьма некогда в деревне, и изрядно портила кровь крестьянам. А когда от её заклятия у одной крестьянки заболел и умер ребёнок, жители деревни прогнали ведьму взашей, и уничтожили её дом.
После разговора со слугой прошло три дня. Вновь барин-писатель поехал на охоту. Но обратной дороги найти не удалось – незадачливый охотник заплутал, и умудрился попасть в дом, где жила ведьма Мануйлиха (недаром слуга о ней говорил). Поговорив с ведьмой, и узнав благодаря картам о своей судьбе, барин вскоре встречает молодую девушку Олесю. Оказывается, она внучка старой ведьмы (молодая колдунья, наверное). Охотник узнаёт о том, как можно вернуться в село, а затем обещает заглянуть в избушку.
Вскоре наступает весна. Барин сдержал своё слово, и заглянул в избу. Старая ведьма нелюбезно встретила гостя. Почему так? Барин серьёзно озадачен. Олеся говорит о том, что бабушка боится сельского урядника – этот человек не раз угрожал суровой карой за занятия колдовством. Хотя это скорее всего не угрозы, а предупреждения.
Затем начинается разговор о гадании на картах, о том, сбудется или нет то, о чём карты расскажут. Молодая колдунья уже знает о том, что карты нагадали барину недоброе, и не очень-то хочет гадать при нём. Однако Иван Тимофеевич хочет узнать о том, что именно карты рассказали. После долгих уговоров Олеся соглашается рассказать об этом, но предупреждает, что правда будет «малость» неприятной. И барин-охотник узнаёт поистине шокирующие факты про себя.
Оказывается, он не умеет любить – всему виной сердечная леность (беда иных городских жителей). Характер у него слабый, а значит, и слова на ветер бросает. Привязанность к колдуньям обернётся для Ивана Тимофеевича большими неприятностями. Богатства ему не видать, о женитьбе нечего и мечтать, в жизни будет слишком мало радости и полным-полно скуки. Однажды барин даже захочет покончить с собой.
А как же ближайшее время? Оказывается, карты нагадали девушке большую беду из-за любви к барину. Хотя охотник и рад бы посмеяться, да только не до смеху: оказывается, Олеся могла точно предсказать, какая смерть ждёт людей. Не очень весёлое открытие. А чуть позе Иван Тимофеевич на своём примере убедился, что девушка – талантливая колдунья. Олеся попросила барина почаще заходить к ней в гости. охотник согласился.
И начались частые визиты Ивана Тимофеевича в «избушку на курьих ножках». Постепенно понял молодой барин, что в его сердце пришло светлое чувство – любовь. Во время одной из бесед он упомянул о своём родном городе – Петербурге. Молодая колдунья узнала о том, что это за город, и сказала без обиняков, что лучше уж жить в лесу, нежели в городе. Затем начался разговор о женитьбе – а это свадьба, и не где-нибудь, а в церкви.
Когда завязался разговор о свадьбе в церкви, Олеся сказала, что её в церковь не пустят. Иван Тимофеевич удивился – разве это хорошо? По словам молодой колдуньи, подобный запрет – не такая уж плохая вещь. А всё потому, что род колдовской оказался проклят, на нём лежит печать дьявола (вот и ответ на вопрос).
Однажды барин приезжает в избушку и замечает, что и старая колдунья, и её внучка чем-то встревожены. Девушка отказывается рассказывать о том, что случилось, и тогда её бабушка решает сказать правду. Оказывается, дело плохо: заходил сельский урядник, и ультимативно требовал, чтобы колдунья и её внучка уходили прочь. Разговор барина с урядником кончился тем, что старую ведьму и молодую колдунью оставили в покое.
Да только между Иваном Тимофеевичем и Олесей как будто пробежала чёрная тигрица – их отношения разладились. Однажды молодого барина свалила ужасная болезнь – малярия. Провалявшись неделю в постели, охотник выздоровел. Окрепнув, барин вернулся к возлюбленной. Их встречи под луной, разговоры и поцелуи продолжались целый месяц.
Между тем приближался тот роковой час, когда Ивану Тимофеевичу надо было возвращаться в Петербург, по делам. Но влюблённый барин оттягивал неизбежную разлуку – слишком тягостно было думать об этом. И однажды барин-охотник договорился с молодой колдуньей о том, что они встретятся в сельской церкви. После разговора Иван Тимофеевич спокойно шёл домой, и вдруг его охватило неприятное предчувствие: вдруг стрясётся беда?
Увы, предчувствие оправдалось. Барин узнаёт неприятную новость: Олеся была в церкви, и столкнулась с враждебностью прихожанок. Молодую колдунью побили и даже попытались вымазать дёгтем (безобразный малороссийский обычай), и тогда она пообещала обидчицам большие неприятности.
Во время последней встречи с возлюбленной барин искренне раскаивается в ужасной ошибке. Молодая колдунья утешает барина, и они прощаются, уже навсегда. Иван Тимофеевич возвращается в село Переброды, и вскоре на него обрушивается нечто вроде Божьей кары: гроза с градом. Селяне недовольны, барину надо срочно уезжать в Петербург.
Перед отъездом Иван Тимофеевич заглядывает в избушку и находит там прощальный подарок Олеси – её красные бусы.
Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Углерод — характеристика элемента и химические свойства