Рассказы про молодых крестьянок. Крепостная девушка

Вечером добрались до N-ска. В почтовой гостинице взял комнату с двумя кроватями. Хозяйка гостиницы, косясь на Аню и мальчика. – Энти тоже с Вами?
– Со мной. Баня есть?
– Нет. Воду могу нагреть.
– Может по соседству есть?– я вынул пятак и поиграл с ним
– Пойду у Семёна спрошу. Они-с вроде как у себя сегодня топили.

Семён показался мне старичком. Хотя бойкий. Всё время что то говорит.
– Банька то у мня добротная. Малёхая, да жаркая. Вы как тамось – вместе будете париться, али пока чаю попьют?
Аня опустила глаза.
– Вместе, вместе.
– Ну чё ж. За ладно. Пройдём али... как?
– Пройдём.

Изба Семёна оказалась неподалёку. Сразу с улицы чуялся дымный аромат чёрной баньки запаренной хвойным веником.
– Может, а в дом, чайку?
– Да нет. Пили уже.
– Ну, так и ладно. Ладно.

Прошли сразу к бане.
– Вот тута бадья с тёплой водичкой. Тута на камнях чугунок с горячей, значитца. Смотрите – не обожгитесь. Холодная тута. Тута в ушате и разбавлять можно. Мыло тут. Ковш. Здесь кислая водица. Ну, вобщем то, всё навроде.
Отдав тяжёлую лампу со свечой. Старик откланялся и, пообещав горячего самовару, удалился.

Черные стены баньки глотали слабый дрожащий свет и дышали жаром на соскучившиеся по теплу фигуры. В полутьме быстро разделись. Аня не глядя на меня, прикрывая одной рукой грудь быстро развела в тазу воду и, сев на корточки, придвинув к себе мальчика, стала его мыть. Я взобрался на полати с веником и стал потихоньку себя шлёпать, поглядывая вниз.

В темноте и пару, стелившемуся по полу, ничего толком не было видно, но округлые женские очертания силуэта Ани производили на меня благостное впечатление. Мальчик, видимо взяв Аню за грудь, притянув её за шею шёпотом что то сказал. Аня прыснула, быстро глянув на верх на меня, – Ты же уже большой, какое ж тебе молочко?

– А тетя Варя кормила Соню молочком и Петю, а он уже большой.
– Стой прямо, что крутишься? Петя не вырос ещё наверное, а ты уже большой.
– Я ещё маленький.
Аня снова засмеялась.
– Стой хорошо. Что говоришь то? Барин что про тебя подумает?
Мальчик оглянулся на меня.
– Что подумает?
– А то и подумает. Что маленький ты ещё, смеяться будет.
– Аня ты его помоешь, может в дом его отведёшь?

Аня опустила голову. Стала сильнее тереть мальчика, который стал похныкивать, – Жарко!
Я подумал: «Стесняется, вроде как я над ней командую, а стоит ли?»
– Ну, если хочешь, мойся и сама с ним иди.
Аня быстро глянула на меня. Показалось, что из темноты блеснули глазки.
– А то, мож пропаришь его? Да сама пропаришься? Я выйду пока, да потом помоюсь.

Вышел в дверь, придерживая рукой хозяйство. В предбаннике пахло можжевельником и дымом, прохладный воздух приятно ласкал разгорячённую кожу. В большую прямоугольную дыру над дверью просвечивала луна, наконец то выглянувшая из под туч. Фонарь в предбаннике светил ещё тусклее, чем банный. Толстая свеча с хилым фитильком скорее напоминала своим светом лампадку перед иконой.

Изнутри слышалось, – На вот ковшик с водичкой. Дыши в него...
– Мама, а попить можно?
– Холодная, горло простудишь. В доме чаю попьёшь.
Что то еле слышное шёпотом и в ответ, – Добрый, добрый. Повернись ка.

Немного погодя, я вошёл. Анюткина мокрая спина, крепкий зад и ноги как мне показалось весьма призывно розовели в слабом свете свечи.
– Ну что, Андрейка, напарила тебя мамка?
– Напарила.

Я, сделав вид, что не смотрю особо стал делать воду в тазу, затем прошёл в серёдку, сел на пол, притянув к себе таз спиной к полати, стал намыливаться. Анютка спустила Андрюшку на пол, сама полезла наверх, плеснула на камни.
– Не жарко вам, барин?
– Парься парься. Мы с Андрейкой прохладной водичкой польёмся. Да Андрюша?
Стал поливать себя и мальчика, стало действительно жарко.
– Дай ка я тебя попарю.

Повернулась животом вниз. Я подошёл и положив руку на разгорячённую спину стал водить рукой по спине и похлестывать спину веничком. Приятная истома пошла по моей руке. Голове было жарковато. Провёл рукой по заду и по ногам не переставая шлёпать веничком. Свеча освещала только бок и прижатую к груди руку. Почувствовав поднятие между ног, отвернулся от мальчика таким образом, чтобы ему не было видно.

– Жа-арко.– мальчик сидел на полу поднимая ковшик и поливая себе из него на голову.
– Ну давай, теперь я полезу.
Аня не отрывая руку от груди, слезла, блеснув в свете свечи открывшимся животиком и ногами с округлыми коленками.
Я быстро заскочил наверх подогнув ноги, дабы не было видно моей восставшей плоти, стал колошматить себя веником, не глядя вниз. Аня быстро намылила себя. Андрейка стал хныкать и просился выйти. Успокоившись, я быстро выскочил наружу вдохнуть воздуха и остудиться.

Аня чуть приоткрыла дверь, чтобы чуть остудить баньку. «Уфф, хорошо то как... Нда. Девка что надо. Здорово то как!» Вдруг вспомнил про Силантия. «Нда. Хоронят уж наверное?... Нехорошо как то. А я тут...» Печальные мысли вновь вернули меня с небес. Зашёл. Анна, сполоснув волосы кислой водичкой, быстро оделась сама и, одев мальчика, спросила: – Мы пойдём?
– Идите, идите, я тут ещё немного. Посижу.

– – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – – –
к следующей главе –

Однажды сын помещика Измайлова грешным делом влюбился в крепостную красавицу Марьяну и уже год, как тайно с ней встречался. Он всегда появлялся у нее по ночам и сладостно проводил время в объятиях и любви. Теперь все начинало рушиться, и Арсений не находил себе места.

Арсений всегда увозил девушку далеко за пределы имения Неверова и лишь там занимался с ней любовью. Девушка без памяти влюбилась в молодого барина, но разница в сословиях заставляла их встречаться тайно, чтобы никто не мог заподозрить их отношений. Частые встречи постепенно переросли в любовь, и они уже не могли жить друг без друга.

Арсений хотел выкупить Марьяну у Елизаветы, да все не решался, а тут приехал и сам барин. С этим договориться будет трудно – это Арсений понял с первой их встречи. Он на это не пойдет, а узнает, так и сам ей займется. Этого Арсений боялся больше всего.

Сейчас он был в растерянности и не знал, что делать дальше.

Предложение отца поехать в имение Неверова обрадовало его. Там был шанс лишний раз встретиться с любимой и предупредить ее об опасности.

К вечеру Арсений стал собираться к Неверову. Он приказал отмыть до блеска повозку и запрячь самых отменных лошадей. Сам надел парадные вещи, хромовые сапоги и дождался положенного часа, чтобы прибыть точно к ужину.

– Поеду один, – предупредил он отца. – Когда вернусь, не знаю.

– Ты там смотри, делай, как полагается, – предупредил старик, провожая сына за ворота.

Глава 4

Приезд барина отмечали с размахом.

По приказу Неверова, конюх Егор собрал самых красивых девушек, чтобы обслуживали гостей. Барин лично осмотрел красавиц и дал добро.

– Каждая получит вознаграждение, – раздобрился Неверов при виде красоток.

Гостей собралось десять человек. Здесь были и помещик Максимов с супругой и дочерью, и Арсений Измайлов, и урядник, и несколько сослуживцев, приехавшие по приглашению хозяина из города.

Старой Елизавете сразу не понравилась такая компания, предвещавшая пьянку, но она не скрывала своей радости по случаю приезда брата. Сейчас ее успокаивало лишь то, что ее брат возьмется за управление хозяйством, а она уйдет на долгожданный покой.

Арсений был удивлен, когда увидел среди девушек, обслуживающих мероприятие, Марьяну. Она была в числе тех красавиц, которых подобрал Егор по указанию хозяина.

Марьяна незаметно улыбнулась молодому барину и виновато опустила глаза.

Неверов с друзьями пил много, потом стал орать песни и танцевать.

Арсений сидел с краю стола, только закусывал и наблюдал, как все постепенно пьянеют. У него появилось желание покинуть дом Неверова, но хозяин сразу заметил его намерения.

– Сиди на месте, – пробурчал полупьяный барин. – Сиди, если меня уважаешь.

Неожиданно барин вспомнил и про Андрея Никитина, которому велел прийти сегодня вечером.

– Егор! – крикнул он конюха, который стоял у двери. – Там меня мой знакомый должен дожидаться. Зови сюда.

Егор подошел к барину.

– Кто такой? – спросил конюх.

– Ну, тот пацан, которого мы с тобой встретили по дороге.

– Барин, он же ребенок.

– Ты меня не понял, Егор.

Мои приказы должны выполняться без обсуждений и лишних разговоров. Пацану шестнадцать лет, а ты – ребенок… Ему баб пороть пора, а ты мне здесь рассказываешь.… Зови сюда, и чтобы через минуту был он здесь! Хочу видеть.

– А если его нет?

– Тогда скачи к его дому и вези сюда.

Егор поклонился и поспешил во двор.

Арсению была совсем не по душе такая компания. Он несколько раз выходил на улицу, чтобы проветриться от табачного дыма и подышать свежим воздухом. Уехать домой незамеченным было невозможно, поэтому он держался, стараясь не выказывать недовольства, и дожидался, когда хозяин совсем опьянеет.

Неверов постоянно разговаривал с помещиком Максимовым, как с соседом по имению, и неоднократно пытался заводить беседы и с молодым барином. Арсений был немногословен, отвечал коротко и ясно.

– Надо начинать заводить свои порядки, – твердил пьяный Неверов. – Завтра же соберу своих крепостных и начну вставлять им мозги. Поговаривают, что-то они совсем отбились от рук. Пороть буду публично, чтобы все видели. Я им устрою райскую жизнь.

– Да я не замечал случая, чтобы ваши ослушались, – возразил помещик Максимов. – Все при деле, работают.

– Заступаешься? Негоже за крепостных вступаться. Значит, будут еще лучше работать. – Он обнял за плечи соседа и уставился ему в глаза. – Они у меня теперь все будут вот здесь. – Он сжал свой большой кулак и поднес к лицу. – Вот, где они у меня будут! А у меня смотри, какие девки тут вертятся! Хороши, стервы! Ими тоже займусь. Давно бабы не было. С ними у меня будет другое дело, посерьезнее.

Арсений хорошо слышал этот разговор и поглядывал на Марьяну, которая выставляла на стол новые бутылки.

Девушка снова заметила взгляд Арсения и покраснела.

– Иди сюда, красавица, – схватил ее за руку Неверов и потащил к себе. – Тобой я займусь первой. Хороша девка! Эх!

Марьяна поспешила вырваться и, выскочив на улицу, расплакалась.

– Ой, это ты Арсений, – прошептала она.

– Почему ты плачешь?

– Барин напился и распускает руки. Ты разве этого не видишь? Чувствует мое сердце, хлебнем мы с ним горя.

– Говорил же я тебе, чтобы бежала к нам в имение, – припомнил Арсений. – Елизавета этого бы не обнаружила. Ей не до вас всех.

– Да, как можно? У меня старая мать, отец. А если бы все обнаружилось? Ты не знаешь нашего урядника. Это такая редкая сволочь, сразу бы сдал. Мы у него все переписаны.

– Я бы тебя спрятал. – Арсений прижал девушку к себе и начал целовать. – Надо что-то делать. Я попробую тебя выкупить.

– Милый, прекрати, нас могут увидеть. – Марьяна стала вырываться из его объятий.

– Кругом ночь и никого нет. Поехали ко мне.

– Я не могу. Барин говорил, что завтра будет всех собирать и устанавливать свои порядки. Я так этого боюсь!

– Уезжай в Петрушино, – предложил Арсений. – Это самая дальняя деревня твоего барина. Он там редко будет появляться. Деревня маленькая, а у тебя там живет бабка. Хочешь, прямо сейчас увезу, и никто не узнает.

– Я даже и не знаю, – засомневалась Марьяна.

– Пока Неверов еще не знает, кто и где проживает – это самый верный ход.

– А урядник? Он же знает все. А матушка с отцом? Как я их брошу?

– Предупредишь, и я увезу тебя немедленно.

– Ты будешь ко мне туда приезжать?

– Конечно, буду.

Марьяна огляделась по сторонам.

– Хорошо, – согласилась она. – Только заедем домой. Я предупрежу своих, но урядник может заметить мое исчезновение и доложить барину. Что же тогда будет?

– Ты же не покидаешь имение барина, а Елизавета, как мне известно, разрешила такие перемещения.

– Ой, беру такой грех на свою душу, – заволновалась девушка. – Едем.

Арсений усадил любимую в повозку и погнал лошадей.

Глава 5

Егор доставил Андрея ко двору и провел в дом.

– Ваше благородие, мальчишку доставил, – доложил он.

– Пусть заходит. – Неверов веселился от души.

В пьяном угаре он усадил молодуху на колени и лапал ее руками. Та визжала, стараясь вырваться, но барин крепко прижимал ее к себе и не желал отпускать.

В дверях появился растерянный Андрей и низко поклонился. Он смотрел на разгулявшихся господ и не знал, что делать.

– Иди к барину, – подтолкнул его Егор.

– Ты почему не ждал у ворот усадьбы, как я приказал? – набросился Неверов на молодого человека.

Андрей молчал и моргал своими большими глазами.

– Иди сюда, садись, – пригласил его барин и оттолкнул девушку в сторону. – Пошла вон отсюда, надоела. Садись рядом и не обращай ни на кого внимания. Здесь теперь я хозяин.

Растерянный парень сел рядом и опустил глаза.

– Поешь? – спросил Неверов и подвинул ему полную тарелку с мясом, да налил полный стакан водки.

Ошарашенный молодой человек не мог произнести ни слова.

– Это не тебе, – заметил барин замешательство парня, сам залпом осушил стакан и с шумом поставил его на стол. – Хочешь стать человеком? – склонился он к голове Андрея, обнял его за плечи и развернул к себе. – Ты мне сразу приглянулся. У меня на фронте был один молодой адъютант. Ох, и любил же я его.

Андрей молчал, поглядывая на подвыпившего урядника, который не сводил с него своего пронзительного взгляда.

– А ты чего вылупился? – заметил его взгляд Неверов. – Этого пацана не трогать, ты меня понял?

– Понял, ваше благородие, – склонил голову урядник.

– Завтра поедешь со мной по моим деревням, – громко, чтобы все слышали, сказал Неверов. – Ты, урядник, тоже. Покажешь, до чего ты мое хозяйство довел. Буду осматривать все владения и пересчитаю крепостных. У тебя все записано?

– Все, ваше благородие.

– Смотри мне. Если недосчитаюсь хотя бы одной души, выпорю, как последнего козла. Списки у тебя в порядке?

– В порядке, барин. Все один к одному.

– Возьмешь с собой. Егор, а ты к утру приготовь лошадей, да получше. – Неверов оглядел молодого человека. – Что на тебе за одежа? Лохмотья какие-то.

Андрей опустил глаза и покраснел.

– Будут у тебя камзол и сапоги, – пообещал Неверов. – Мой человек должен выглядеть прилично. – Он прижал к себе молодого человека и поцеловал в лоб.

– За что такая милость с вашей стороны? – тихо спросил Андрей.

– За что? Да ты мне приглянулся сразу, вот за что. Мне нужен молодой человек, красивый, высокий, как ты. Пусть тебе немного лет – это неважно. Главное, чтобы башка варила. Она у тебя варит?

– Не знаю, – смутился Андрей.

– Значит, будет варить. Понял?

– Понял, – ответил Андрей.

– Выпить хочешь? – Неверов налил полстакана водки и подвинул Андрею.

– Я никогда не пил, – признался молодой человек.

– Пей и закусывай. – Барин подвинул к Андрею тарелку. – Ешь хорошо. Мне голодные не нужны.

Андрей не смел ослушаться и выпил водку; скривился, стал заедать мясом.

– Я редко пью, – зачем-то начал объяснять Неверов, – но когда пью, то много. Сегодня хороший повод для этого.

– Можно я потом возьму немного еды домой? – проговорил Андрей, поглядывая на обилие пищи на столе. – У меня мать голодом сидит.

Неверов строго взглянул на урядника.

– Это что ж, ты сукин сын, моих крестьян голодом моришь? Завтра представишь все списки об умерших, родившихся, детях и взрослых. Понял ты меня? Есть у тебя такой учет?

– Конечно, ваше благородие.

– Вот завтра и посмотрю, что вы тут без меня творили. – Неверов хлопнул Андрея по плечу. – Всем гулять, – приказал барин. – Пить, есть и гулять…. Я так хочу! Пойдем, выйдем.

Андрей последовал за барином во двор.

– Что, напужался моих речей? – совершенно трезвым голосом спросил Неверов.

Андрей смотрел на барина и промолчал.

– Хочешь быть человеком, а не рабом?

– Я и так человек, ваше благородие, – ответил Андрей.

– Ты полчеловека. Ты крепостной. Даю тебе такое право выбора. Я не хочу тебя заставлять. Решишь сам. Мне нужен помощник. Человек такой, с которым можно делать дела, отдыхать, ездить на охоту и все остальное….

– Я же еще молодой для таких дел и ничего не понимаю. И, почему я?

– Да, распустились вы здесь без меня, – вздохнул барин. – Пороть вас всех надо. С тебя и начну. Дурак ты, братец. Можешь считать, что разговора у нас не было. Пошел вон отсюда. Не попадайся мне больше на глаза.

Неверов сплюнул и направился в дом к гостям.

– Завтра во сколько подходить? – услышал он голос Андрея.

Барин обернулся.

– Утром, – ответил Неверов и усмехнулся.

Глава 6

Ранним утром Андрей был у ворот имения Неверова. Он заглянул в щелку забора и увидел конюха Егора, который седлал трех коней. Андрей громко свистнул, и Егор направился к воротам.

– Чего рассвистелся? Барин еще не проснулся. Чего так рано?

Андрей пожал плечами и улыбнулся.

– Хочешь, тебе помогу.

– Ты не сможешь, молодой еще. Барин любит, чтобы все было надежно.

Андрей пожал плечами.

– Хорошо, входи, только тихо. Барин еще после вчерашнего отойти не может.

– Какой конь барина? – спросил Андрей, с завистью поглядывая на добротных коней.

– Барина вот этот. Он его еще вчера приглядел.

– Хорош, – похлопал Андрей коня по спине. – А твой?

– Мне все равно. Они все хороши. Я самых лучших подобрал, – ответил Егор.

– Тогда можно я этого возьму? – Молодой человек погладил другого коня по морде, и тот громко захрипел, зафыркал.

– Ездить-то можешь?

– Могу. – Андрей вскочил в седло и, пришпорив коня, закружился по двору.

– Приглянулся ты нашему барину, – сказал Егор. – Ни от чего, дурачок, не отказывайся, коль он на тебя обратил внимание. Может, и повезет тебе в жизни. Не все же спину в поле гнуть.

– Расскажи мне о хозяине, – попросил Андрей.

– Ничего я про него еще и сам не знаю. Он давно не бывал в этих краях: всю жизнь службой был занят, до генерала дослужился, войну прошел.

– Он настоящий генерал?

– Да, а ты что думал? Он из военных.

Андрей почесал затылок.

– Надо же!

– За всю свою взрослую жизнь барин только пару раз приезжал в имение. На похороны отца – и то проездом. Это было давно. Всеми делами Елизавета командовала. Теперь он будет здесь хозяином. Держись его ближе. Говорят, он очень строгий и измен не прощает. А раз ты ему пришелся по душе, значит, что-то в отношении тебя имеет. Он здесь один и ему нужен верный помощник.

– Я? Что я-то? Я уже старый, с меня спросу мало. А ты молодой, рослый, красивый. Видно, он красивых любит. Вот приоденет еще тебя, и будешь красавцем. Я слышал, он это тебе обещал.

– Но я, же молодой совсем. Мне только шестнадцать лет.

– Это не имеет для барина значения.

– У него что, жены и детей нет?

– Выходит, так. Видно, некогда было ему этим заниматься.

Андрей спрыгнул с коня и снова погладил его по морде.

Из дома вышла служанка и позвала Андрея в дом.

– Иди, хозяина буди. Так он вчера приказал, – сказала она.

Андрей растерялся, взглянул на конюха и направился в дом.

Служанка провела его через несколько богато убранных комнат и остановилась у большой резной двери.

– Иди, – подтолкнула она его.

Андрей перекрестился и постучал.

– Заходи и не стучись. Ему уже пора вставать. – Служанка приоткрыла перед ним дверь.

Андрей вошел и оказался в большой просторной спальне. Посередине стояла широкая кровать, рядом на полу лежала подушка и бутылка из-под вина. На кровати, укрывшись с головой, спал барин.

Андрей стоял и не знал, что ему делать.

Он медленно двинулся вперед и протянул руку, чтобы разбудить барина. Молодой человек до того разволновался, что у него пересохло во рту. Он моргал своими большими глазами и весь дрожал. Дотронувшись до одеяла, он осторожно похлопал барина по спине, и тот зашевелился.

– Вставайте, ваше благородие, – зашептал Андрей. – Уже утро и нам надо ехать.

Неверов выглянул из-под одеяла и протер глаза.

– А, это ты? Что так рано пришел? – Он взял за руку Андрея и потянул к себе.

Молодой человек присел на стул рядом с кроватью и не сводил взгляда с сонного лица хозяина.

– Как мне плохо, голова трещит после вчерашнего, – пожаловался Неверов. – Перебрал немного. Посмотри, там вина не осталось?

Андрей поднял бутылку с пола.

– Пустая.

– Иди ко мне, – снова потянул Неверов к себе парня. – Сегодня прикажу, чтобы с тебя сняли мерку и немедленно сшили добротную одежду. Если ты при мне, то должен выглядеть достойно.

Неверов откинул одеяло и встал.

– Жди меня во дворе, я скоро.

Андрей вышел во двор, бледный от страха.

– Разбудил барина? – спросил Егор.

– Скоро выйдет.

– Ну и ладушки.

Через некоторое время Неверов вышел в полном параде. На нем был красный сюртук, галифе, заправленные в хромовые сапоги, и военная фуражка. Он окинул взглядом лошадей.

– Андрей, садись на эту. – Барин указал на лошадь, которая Андрею совсем не приглянулась.

– Он другую выбрал, ваше благородие, – сказал Егор.

– Чем эта плоха? – удивился барин.

Андрей покраснел и хотел было уже вскочить в седло, но Неверов пошел на уступки.

– Нравится эта, так бери. Она будет твоей, – сказал он.

Андрей улыбнулся и вскочил в седло.

– Едем в Петрушино, – приказал барин. – По дороге к нам присоединиться урядник. Я его вчера хорошенько озадачил. Будет держать полный отчет по крепостным.

Егор побежал открывать ворота.

Неверов пришпорил коня и помчался вперед. Андрей от него не отставал. Вскоре их нагнал и Егор.

– Где так научился ездить? – спросил барин молодого человека.

– Егор когда-то научил. Я ему всегда помогал убирать за лошадьми, вот он и научил.

– Молодец! Вернемся, в баню пойдем. Я велел ее истопить к нашему возвращению.

– Давно был в Петрушино? – спросил конюха Неверов.

– Давно, – признался Егор. – Туда урядник часто наведывается.

– А ты, Андрей, был там?

– Я вообще там никогда не был. Нам с некоторых пор запрещено покидать свои места. Так урядник распорядился.

– Теперь будешь часто туда ездить. Хоть деревня и небольшая, но, говорят, шустрая – посмотрим. Нас там урядник должен дожидаться и организовать встречу. Посмотрю, на что он способен. Водку пить он мастак, а вот на деле.… Поговаривают, что там самые бунтари, живут на отшибе и позволяют себе недозволенное. Так мне урядник докладывал. Надо им мозги вправить, да самому показаться, чтобы своего барина знали в лицо. – Неверов взмахнул плетью и прибавил ходу.

Деревня Петрушино стояла в трех верстах от имения барина и отделялась от него лугами и полями, где росли картошка, лук и капуста. На лугах паслась скотина, а крепостные косили траву, заготавливая ее на зиму.

Урядник собрал всех от мала до велика, что жили в деревне, и дожидался появления барина.

Заметив приближающихся всадников, урядник поехал им навстречу.

– Всех собрал? – спросил Неверов.

– Все, как один, здесь, ваше благородие.

– Бунтари есть? Ты мне что-то говорил вчера.

Урядник с недоверием взглянул на Андрея.

– Говори все, как есть, – приказал Неверов.

– Есть двое, народ баламутят.

– Покажешь. Лично выпорю перед всеми, чтобы неповадно было.

Андрей вздрогнул от этих слов и отвел глаза в сторону.

Глава 7

Крестьяне сбились в кучу, а когда подъехал барин, попадали на колени.

– Вставайте, вставайте, – приказал он. – Кланяться будете потом.

Неверов объезжал крепостных и внимательно всматривался в их лица.

Урядник выстроил всех мужчин, женщин и детей в одну линию и сопровождал барина.

– Где списки крепостных? – спросил Неверов. – Сколько в наличии и по списку?

– Сто девяносто семь душ, ваше превосходительство, вместе с детьми и стариками.

– Хорошо. – Он ткнул рукояткой плети в парня. – Выходи. Ты тоже выходи.

Неверов выбрал пятерых парней примерно одного возраста и роста.

– Этих ко мне в усадьбу, работать, – сказал он и, развернув коня, поехал обратно, стал выводить из общего строя девушек того же возраста.

Андрей ехал рядом, опустив голову, и чувствовал, как на него настороженно смотрят крестьяне. Неожиданно он заметил среди крепостных Марьяну, которая прикрыла лицо платком и прятала глаза, но Неверова было не провести.

Он остановил своего коня напротив нее и сурово спросил:

– Не ты ли вчера была у меня в доме?

Марьяна испуганно смотрела то на барина, то на Андрея.

– Я кого спрашиваю? Как ты здесь оказалась? Сбежала от меня? Тоже выходи. С тобой у меня будет особый разговор. – Барин выбрал пять девушек. – Этих тоже на усадьбу. Урядник, ты мне что-то говорил про бунтарей? Где они, показывай.

Урядник назвал фамилии и имена.

– Выходить, кого он назвал, – потребовал Неверов.

Вперед вышли два крестьянина и упали перед барином на колени.

– Что-то про вас слухи ходят нехорошие, – сказал барин и подъехал поближе. – Чем занимаетесь? Вредительством? Я не позволю творить беспредел в моем имении! – уже выкрикнул он и, размахнувшись плетью, стал хладнокровно избивать крестьян.

Мужчины рухнули на пыльную дорогу, извиваясь под меткими ударами барина, который беспощадно размахивал плетью и сек их с наслаждением.

– Я вам покажу, что такое барская ласка, – приговаривал он. – Вы меня надолго еще запомните, когда будете свои окровавленные рожи отмывать.

Неверов бил беспощадно. Андрей отъехал в сторону и со страхом в глазах наблюдал эту ужасную картину. Он поймал на себе испуганный взгляд Марьяны, которая не отрывала от него глаз и вся тряслась от страха.

Порка виновных продолжалась долго, пока двое несчастных, потеряв сознание, не распластались на земле. Лишь тогда Неверов остановил свой пыл и взглянул на притихших крестьян, которые стояли перед ним на коленях.

– Так будет с каждым, кто хоть слово против молвит, – объявил он. – Мне жалеть никого не надобно, но свое имение позорить не позволю. Каждый будет под моей плетью плясать, пока я не остановлюсь. – Он с ненавистью посмотрел на крепостных, потом перевел взгляд на Андрея и усмехнулся. – В тебе я вижу достойного помощника и буду рад, если ты меня станешь понимать.

Барин взглянул на отобранных им молодых людей и приказал уряднику гнать их в имение.

– Егор, помоги уряднику сопроводить это стадо до моего дома, – приказал барин. – Шаг влево или вправо – бей беспощадно. Они должны быть во дворе и дожидаться меня, пока я не приеду. – Неверов взглянул на Андрея. – Что, испужался? Ничего, привыкнешь. Едем к помещику Максимову. Он мне вчера проговорился, что у него неплохие собаки водятся. Меня очень это заинтересовало.

Они пришпорили коней и помчались в сторону имения Максимова.

– Чего молчишь? Непривычно связываться с такими делами? – Неверов поглядывал на бледное лицо молодого человека.

– Непривычно, барин, – выдавил Андрей, пытаясь скрыть свое волнение. – Это же живые люди.

– Жалостливый ты какой-то. Какие это люди? Если они готовы предать в любую минуту, то это твои враги. А с врагами надо быть жестоким. Нечего мне имение разваливать. Ты тех, кто попал под плеть, знаешь?

Вот, например, госпожа Позднякова, петербургская помещица организовала у себя в поместье что-то вроде пансионата благородных девиц. Она забирала с дюжину красивых и стройных крестьянских девочек в свою усадьбу, где педагоги учили их грамоте, манерам, танцам и всему, что положено знать благородной девице. Только вот будущее у этих девиц было не совсем благородным, как и помыслы мадам Поздняковой: лет в пятнадцать она продавала девочек. Разумных - в приличные дома горничными, а красивых - приличным господам для удовольствия. Говорят, неплохо зарабатывала помещица.

Что же касается помещиков, многие очевидцы сообщают, что гарем из дворовых девок был определенным показателем статусности барина, как хорошая псарня. Вот к примеру, рязанский помещик Гагарин как раз любил псовую охоту и молодых крестьянок. В отдельном помещении держал до десяти девушек и двух цыганок, учивших этих самых девушек песням и пляскам: видимо, Гагарин любил еще и художественную самодеятельность. Мне одному думается, что дворовых девок про их предпочтения в любви и музыке никто не спрашивал?

Бывали, конечно, случаи, привлекающие внимание общественности и следственных органов. К примеру, достаточно известный генерал Лев Дмитриевич Измайлов не просто завел себе гарем из тридцати девушек, но и вполне охотно делился ими со своими высокопоставленными гостями. Девушек, чтобы не сбежали, держали под замком, лишь изредка выводя их на прогулку. Такой, знаете ли, падишах средней полосы.

Но еще более диким выглядело то, что пьяные гости Измайлова, не найдя в его гареме того, что бы им хотелось, вламывались в крестьянские избы и запросто забирали себе девушек и замужних женщин. Мужики в одной измайловской деревеньке имели дерзость отказать незванным гостям и поголовно были высечены.

Измайлову предъявили обвинения не только по делу о девушках, но и по делу о жестоком обращении с крепостными. И что, вы думаете, ему было? - да ничего: имение взяли под опеку, а Измайлов остался в нем жить.

Безнаказанность помещиков порождала произвол. Еще одно громкое дело было связано с именем помещика Страшинского. Этот удалец не оставил целомудренной ни одну из своих крепостных крестьянок. Некоторые случаи были настолько вопиющими, что сегодня за них дали бы пожизненное. Но наказали Страшинского не за это, а за то, что он дал лжесвидетельство о молодой крестьянке, сбежавшей от соседского помещика, которую он приютил у себя в спальне. А по остальным делам его "оставили в подозрении". Было постановлено отнять у Страшинского его имения, но не все они были записаны на него, так что без своего угла барин не остался.

Помещики брюхатили крестьянок, чтобы торговать их детьми, а на вырученные деньги ездить по заграницам

155 лет назад император АЛЕКСАНДР II, получивший от благодарного народа прозвище Освободитель, издал Манифест об отмене крепостного права. На этом закончилась «страна рабов, страна господ» и началась «Россия, которую мы потеряли». Давно назревшая, запоздалая реформа открыла дорогу к развитию капитализма. Случись она чуть раньше, у нас не было бы в 1917 году революции. А так бывшие крестьяне еще помнили, что помещики выделывали с их матерями, и простить барам подобное было выше их сил.

Самый яркий пример крепостничества - знаменитая Салтычиха. Жалобы на жестокую помещицу во множестве шли и при Елизавете Петровне , и при Петре III , но Дарья Салтыкова принадлежала к богатому дворянскому роду, поэтому крестьянским челобитным хода не давали, а доносчиков возвращали помещице для примерного наказания.

Уклад нарушила Екатерина II , только что вступившая на престол. Она пожалела двух крестьян - Савелия Мартынова и Ермолая Ильина , жен которых Салтычиха убила в 1762 году. Посланный в имение следователь Волков пришел к заключению, что Дарья Николаевна «несомненно повинна» в смерти 38 человек и «оставлена в подозрении» относительно виновности в смерти еще 26.

Дело получило широкую огласку, и Салтыкову были вынуждены посадить в острог. Все прямо как с современными Цапками . Пока преступления не приобрели совсем уж запредельный характер, власть предпочитала закрывать глаза на влиятельных душегубов.

«Нет дома, в котором не было бы железных ошейников, цепей и разных других инструментов для пытки...» - записала потом в дневнике Екатерина II. Вывод же из всей этой истории она сделала своеобразный - издала указ о запрещении крестьянам жаловаться на своих господ.

Любые попытки крестьян искать справедливости расценивались, согласно законам Российской империи, как бунт. Это дало дворянам возможность поступать и ощущать себя как завоеватели в покоренной стране, отданной им «на поток и разграбление».

В XVIII - XIX веках людей в России продавали оптом и в розницу, с разделением семей, детей от родителей и мужей от жен. Продавали «на своз» без земли, закладывали в банк или проигрывали в карты. Во многих крупных городах легально работали невольничьи рынки, а очевидец писал, что «в Санкт-Петербург привозили людей целыми барками для продажи».

Через какую-то сотню лет подобный подход начал угрожать национальной безопасности страны. Россия проиграла Крымскую кампанию 1853 - 1856 годов Англии, Франции и Турции.

Россия проиграла, потому что отстала и экономически, и технологически от Европы, где шла промышленная революция: паровоз, пароход, современная промышленность, - объясняет академик Юрий Пивоваров . - Это обидное, оскорбительное поражение в войне подвигло русскую элиту на реформы.

Нужно было срочно догонять и перегонять Европу, а сделать это можно было, только сменив в стране социально-экономический уклад.

Оргия после спектакля

Одним из самых распространенных развлечений дворянского общества был театр. Особым шиком считалось иметь, во всех смыслах этого слова, свой. Так, о директоре Императорских театров и Эрмитажа князе Николае Юсупове с восторгом рассказывали, что в московском особняке он держал театр и группу танцовщиц - двадцать самых красивых девушек, отобранных из числа актрис домашнего театра, уроки которым давал за огромные деньги знаменитый танцмейстер Иогель . Готовили этих невольниц в княжеском особняке для целей, далеких от чистого искусства. Издатель Илья Арсеньев писал об этом в своем «Живом слове о неживых»: «Великим постом, когда прекращались представления на императорских театрах, Юсупов приглашал к себе закадычных друзей и приятелей на представление своего крепостного кордебалета. Танцовщицы, когда Юсупов давал известный знак, спускали моментально свои костюмы и являлись перед зрителями в природном виде, что приводило в восторг стариков, любителей всего изящного».

Крепостные актрисы - предмет особой гордости владельца. В доме, где устроен домашний театр, спектакль нередко заканчивается пиром, а пир - оргией. Князь Шаликов восторженно описывает имение «Буда» в Малороссии: «Хозяин имения, похоже, действительно не привык скупиться и понимал толк в развлечениях: музыкальные концерты, театральные представления, фейерверки, цыганские пляски, танцовщицы в свете бенгальских огней - все это обилие развлечений совершенно бескорыстно предлагалось желанным гостям».

Кроме того, в усадьбе был устроен хитроумный лабиринт, уводящий в глубину сада, где притаился «остров любви», населенный «нимфами» и «наядами», дорогу к которому указывали очаровательные «амуры». Все это были актрисы, которые незадолго перед тем развлекали гостей помещика спектаклем и танцами. «Амурами» же выступали их дети от самого барина и его гостей.

Огромное количество бастардов - одна из наиболее характерных примет эпохи. Особенно впечатляет едва ли не гоголевская история о некоем бравом гвардейце, приведенная в исследовании «Россия крепостная. История народного рабства» Бориса Тарасова :

«Все решили, что славный гвардеец надумал превратиться в провинциального помещика и заняться сельским хозяйством. Однако вскоре стало известно, что К. распродал все мужское население усадьбы. В деревне остались только бабы, и друзьям К. было совершенно непонятно, как с такими силами он собирается вести хозяйство. Они не давали ему прохода с расспросами и наконец вынудили рассказать им свой план. Гвардеец сказал приятелям: «Как вам известно, я продал мужиков из своей деревни, там остались только женщины да хорошенькие девки. Мне только 25 лет, я очень крепок, еду я туда, как в гарем, и займусь заселением земли своей. Через каких-нибудь десять лет я буду подлинным отцом нескольких сот своих крепостных, а через пятнадцать пущу их в продажу. Никакое коннозаводство не даст такой точной и верной прибыли».

Право первой ночи - это святое

Подобные истории не были чем-то из ряда вон выходящим. Явление носило обыденный характер, нисколько не осуждаемый в дворянской среде. Известный славянофил, публицист Александр Кошелев писал о своем соседе: «Поселился в селе Смыкове молодой помещик С., страстный охотник до женского пола и особенно до свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку и ее родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель дворянства не вышел из своего олимпийского спокойствия, и дело сошло с рук преблагополучно».

Историк Василий Семевский писал в журнале «Голос минувшего», что некоторые помещики, не жившие у себя в имениях, а проводившие жизнь за границей, специально приезжали в свои владения только на короткое время для гнусных целей. В день приезда управляющий должен был предоставить помещику полный список всех подросших за время отсутствия господина крестьянских девушек, и тот забирал себе каждую из них на несколько дней: «когда список истощался, он уезжал в путешествие и изголодавшийся там вновь возвращался на следующий год».

Чиновник Андрей Заблоцкий-Десятовский , собиравший по поручению министра государственных имуществ подробные сведения о положении крепостных крестьян, отмечал в своем отчете: «Вообще предосудительные связи помещиков со своими крестьянками вовсе не редкость. Сущность всех этих дел одинакова: разврат, соединенный с большим или меньшим насилием. Подробности чрезвычайно разнообразны. Иной помещик заставляет удовлетворять свои скотские побуждения просто силой власти и, не видя предела, доходит до неистовства, насилуя малолетних детей...»

Принуждение к разврату было столь распространено в помещичьих усадьбах, что исследователи были склонны выделять из прочих крестьянских обязанностей своеобразную «барщину для женщин».

После окончания работ в поле господский слуга, из доверенных, отправляется ко двору того или иного крестьянина, в зависимости от заведенной «очереди», и уводит девушку - дочь или сноху, к барину на ночь. Причем по дороге заходит в соседнюю избу и объявляет там хозяину: «Завтра ступай пшеницу веять, а Арину (жену) посылай к барину».

Стоит ли после этого удивляться идее большевиков об общих женах и прочим сексуальным вольностям первых годов советской власти? Это лишь попытка сделать барские привилегии доступными для всех.

Чаще же всего патриархальный быт помещика был устроен по образцу уклада Петра Алексеевича Кошкарова . Писатель Януарий Неверов довольно подробно описывал жизнь этого достаточно состоятельного барина, лет семидесяти: «Около 15 молодых девушек составляли домашний гарем Кошкарова. Они прислуживали ему за столом, сопровождали в постель, дежурили ночью у изголовья. Дежурство это носило своеобразный характер: после ужина одна из девушек громко объявляла на весь дом, что «барину угодно почивать». Это было сигналом для того, чтобы жена его и дети расходились по своим комнатам, а гостиная превращалась в спальню Кошкарова. Туда вносили деревянную кровать для барина и тюфяки для его «одалисок», располагая их вокруг господской постели. Сам барин в это время творил вечернюю молитву. Девушка, чья очередь тогда приходилась, раздевала старика и укладывала в постель».

Наложница - жена соседа

Выезд помещика на охоту часто заканчивался грабежом прохожих на дорогах или погромом усадеб неугодных соседей, сопровождавшийся насилием над их женами. Этнограф Павел Мельников-Печерский в своем очерке «Старые годы» приводит рассказ дворового одного князя: «Верстах в двадцати от Заборья, там, за Ундольским бором, сельцо Крутихино есть. Было оно в те поры отставного капрала Солоницына. За увечьем и ранами был тот капрал от службы уволен и жил во своем Крутихине с молодой женой, а вывез он ее из Литвы... Князю Алексею Юрьичу приглянулась Солоничиха, говорил, что за такую лисичку ничего не пожалеет...

Причину самой возможности такого положения дел объяснила известная мемуаристка Елизавета Водовозова . По ее словам, в России главное и почти единственное значение имели деньги - «богатым все было можно».

Каждый русский помещик мечтал заделаться эдаким Кириллом Петровичем Троекуровым . Примечательно, что в оригинальной версии «Дубровского», не пропущенной императорской цензурой, Пушкин писал о повадках своего героя: «Редкая девушка из дворовых избегала сластолюбивых покушений пятидесятилетнего старика. Сверх того, в одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных... Окна во флигель были загорожены решеткой, двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирилла Петровича. Молодые затворницы в положенные часы ходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирилл Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место...»

В имениях еще в течение десятка лет после манифеста Александра II в великом множестве происходили случаи изнасилований, травли собаками, смертей от сечения и выкидышей в результате избиения помещиками беременных крестьянок.

Баре отказывались понимать изменившееся законодательство и продолжали жить привычным патриархальным укладом. Однако утаивать преступления было уже невозможно, хотя наказания, которые применяли к помещикам, долгое время были весьма условными.

Цитата

Валерий ЗОРЬКИН, председатель Конституционного суда РФ:

«При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации...»

Как за каменной стеной

Узнав об отмене крепостного права, многие крестьяне испытали настоящий шок. Если с 1855 по 1860 год в России было зафиксировано 474 народных восстания, то только в 1861 году - 1176. По свидетельствам современников, долгое время после освобождения находились такие, кто тосковал по «старым добрым временам». Почему же?

* На помещике лежали обязанности по содержанию крепостных. Так, если случались неурожаи, именно хозяин обязан был покупать хлеб и кормить крестьян. Например, Александр Пушкин считал, что крепостному крестьянину живется не так уж и плохо: «Повинности вообще не тягостны. Подушная платится миром; барщина определена законом; оброк не разорителен... Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак бедности».

* Господин имел право сам судить холопов за большинство правонарушений, кроме особо тяжких. Наказание обычно сводилось к порке. А вот государственные чиновники отправляли виновных на каторгу. В итоге, чтобы не терять работников, помещики нередко скрывали убийства, грабежи и крупные кражи, совершаемые крепостными.

* С 1848 года крепостным разрешили приобретать (правда, на имя помещика) недвижимость. Среди крестьян появились владельцы магазинов, мануфактур и даже заводов. Но такие крепостные «олигархи» не стремились выкупаться на волю. Ведь их имущество считалось собственностью помещика, и им не нужно было платить налога на прибыль. Всего-то отдавать господину фиксированную сумму оброка. При таких условиях бизнес быстро развивался.

* После 1861 года освобожденный крестьянин по-прежнему оставался привязанным к земле, только теперь его удерживал не помещик, а община. Все были скованы одной целью - выкупить у барина общинный надел. Земля, предназначавшаяся для выкупа, была переоценена вдвое, а процент за пользование кредитами составлял 6, тогда как «обычная» ставка по таким кредитам была 4. Бремя свободы оказалось для многих неподъемным. Особенно для привыкшей питаться крошками с барского стола дворни.

Русским было хуже всех

На большей части территории России крепостного права не было: во всех сибирских, азиатских и дальневосточных губерниях и областях, на Северном Кавказе и в Закавказье, на Русском Севере, в Финляндии и на Аляске крестьяне были свободны. Не было крепостных и в казачьих областях. В 1816 - 1819 годах крепостное право было отменено в прибалтийских губерниях Российской империи.

В 1840 году шеф корпуса жандармов граф Александр Бенкендорф сообщал в секретном докладе Николаю I : «Во всей России только народ-победитель, русские крестьяне, находятся в состоянии рабства; все остальные: финны, татары, эсты, латыши, мордва, чуваши и т.д. - свободны...»

Глаз за глаз

Сообщениями о насильственной смерти дворян-помещиков, убитых за жестокое обращение с крепостными, пестрит целый ряд семейных хроник дворянских родов. В этом списке дядя поэта Михаила Лермонтова и отец писателя Федора Достоевского . О последнем крестьяне говорили: «Зверь был человек. Душа у него была темная».

О том, что в России существовало крепостное право, знают все. Но что оно представляло собой на самом деле - сегодня не знает почти никто
Весь строй крепостного хозяйства, вся система хозяйственных и бытовых взаимоотношений господ с крестьянами и дворовыми слугами были подчинены цели обеспечения помещика и его семьи средствами для комфортной и удобной жизни. Даже забота о нравственности своих рабов была продиктована со стороны дворянства стремлением оградить себя от любых неожиданностей, способных нарушить привычный распорядок. Российские душевладельцы могли искренне сожалеть о том, что крепостных нельзя совершенно лишить человеческих чувств и обратить в бездушные и безгласные рабочие машины.

Звериная травля не всегда была основной целью помещика, выезжавшего во главе своей дворни и приживальщиков в «отъезжее поле». Часто охота заканчивалась грабежом прохожих на дорогах, разорением крестьянских дворов или погромом усадеб неугодных соседей, насилием над их домашними, в том числе женами. П. Мельников-Печерский в своем очерке «Старые годы» приводит рассказ дворового о своей службе у одного князя:

«Верстах в двадцати от Заборья, там, за Ундольским бором, сельцо Крутихино есть. Было оно в те поры отставного капрала Солоницына: за увечьем и ранами был тот капрал от службы уволен и жил во своем Крутихине с молодой женой, а вывез он ее из Литвы, али из Польши… Князю Алексею Юрьичу Солоничиха приглянулась… Выехали однажды по лету мы на красного зверя в Ундольский бор, с десяток лисиц затравили, привал возле Крутихина сделали. Выложили перед князем Алексеем Юрьичем из тороков зверя травленого, стоим…

А князь Алексей Юрьич сидит, не смотрит на красного зверя, смотрит на сельцо Крутихино, да так, кажется, глазами и хочет съесть его. Что это за лисы, говорит, что это за красный зверь? Вот как бы кто мне затравил лисицу крутихинскую, тому человеку я и не знай бы что дал.

Гикнул я да в Крутихино. А там барынька на огороде в малинничке похаживает, ягодками забавляется. Схватил я красотку поперек живота, перекинул за седло да назад. Прискакал да князю Алексею Юрьичу к ногам лисичку и положил. „Потешайтесь, мол, ваше сиятельство, а мы от службы не прочь“. Глядим, скачет капрал; чуть-чуть на самого князя не наскакал… Подлинно вам доложить не могу, как дело было, а только капрала не стало, и литвяночка стала в Заборье во флигеле жить…»

Случаев, когда в наложницах у крупного помещика оказывалась насильно увезенная от мужа дворянская жена или дочь - в эпоху крепостного права было немало. Причину самой возможности такого положения дел точно объясняет в своих записках Е. Водовозова. По ее словам, в России главное и почти единственное значение имело богатство - «богатым все было можно».

Но очевидно, что если жены незначительных дворян подвергались грубому насилию со стороны более влиятельного соседа, то крестьянские девушки и женщины были совершенно беззащитны перед произволом помещиков. А.П. Заблоцкий-Десятовский, собиравший по поручению министра государственных имуществ подробные сведения о положении крепостных крестьян, отмечал в своем отчете:

«Вообще предосудительные связи помещиков со своими крестьянками вовсе не редкость. В каждой губернии, в каждом почти уезде укажут вам примеры… Сущность всех этих дел одинакова: разврат, соединенный с большим или меньшим насилием. Подробности чрезвычайно разнообразны. Иной помещик заставляет удовлетворять свои скотские побуждения просто силой власти, и не видя предела, доходит до неистовства, насилуя малолетних детей… другой приезжает в деревню временно повеселиться с приятелями, и предварительно поит крестьянок и потом заставляет удовлетворять и собственные скотские страсти, и своих приятелей».

Принцип, который оправдывал господское насилие над крепостными женщинами, звучал так:

«Должна идти, коли раба!»

Принуждение к разврату было столь распространено в помещичьих усадьбах, что некоторые исследователи были склонны выделять из прочих крестьянских обязанностей отдельную повинность - своеобразную «барщину для женщин».

Один мемуарист рассказывал про своего знакомого помещика, что у себя в имении он был «настоящим петухом, а вся женская половина - от млада и до стара - его курами. Пойдет, бывало, поздно вечером по селу, остановится против какой-нибудь избы, посмотрит в окно и легонько постучит в стекло пальцем - и сию же минуту красивейшая из семьи выходит к нему…»

В других имениях насилие носило систематически упорядоченный характер. После окончания работ в поле господский слуга, из доверенных, отправляется ко двору того или иного крестьянина, в зависимости от заведенной «очереди», и уводит девушку - дочь или сноху, к барину на ночь. Причем по дороге заходит в соседнюю избу и объявляет там хозяину:

«Завтра ступай пшеницу веять, а Арину (жену) посылай к барину»…

В.И. Семевский писал, что нередко все женское население какой-нибудь усадьбы насильно растлевалось для удовлетворения господской похоти. Некоторые помещики, не жившие у себя в имениях, а проводившие жизнь за границей или в столице, специально приезжали в свои владения только на короткое время для гнусных целей. В день приезда управляющий должен был предоставить помещику полный список всех подросших за время отсутствия господина крестьянских девушек, и тот забирал себе каждую из них на несколько дней:

«Когда список истощался, он уезжал в другие деревни, и вновь приезжал на следующий год».

Все это не было чем-то исключительным, из ряда вон выходящим, но, наоборот, носило характер обыденного явления, нисколько не осуждаемого в дворянской среде. А.И. Кошелев писал о своем соседе:

«Поселился в селе Смыкове молодой помещик С., страстный охотник до женского пола и особенно до свеженьких девушек. Он иначе не позволял свадьбы, как по личном фактическом испытании достоинств невесты. Родители одной девушки не согласились на это условие. Он приказал привести к себе и девушку и ее родителей; приковал последних к стене и при них изнасильничал их дочь. Об этом много говорили в уезде, но предводитель дворянства не вышел из своего олимпийского спокойствия, и дело сошло с рук преблагополучно».

Приходится признать, что двести лет дворянского ига в истории России по своим осуществленным разрушительным последствиям на характер и нравственность народа, на цельность народной культуры и традиции превосходят любую потенциальную угрозу, исходившую когда-либо от внешенего неприятеля. Государственная власть и помещики поступали и ощущали себя как завоеватели в покоренной стране, отданной им «на поток и разграбление». Любые попытки крестьян пожаловаться на невыносимые притеснения со стороны владельцев согласно законам Российской империи подлежали наказанию, как бунт, и с «бунтовщиками» поступали соответственно законным предписаниям.

Причем воззрение на крепостных крестьян как на бесправных рабов оказалось столь сильно укорененным в сознании господствующего класса и правительства, что любое насилие над ними, и сексуальное в том числе, в большинстве случаев юридически не считалось преступлением. Например, крестьяне помещицы Кошелевой неоднократно жаловались на управляющего имением, который не только отягощал их работами сверх всякой меры, но и разлучал с женами, «имея с ними блудное соитие». Ответа из государственных органов не было, и доведенные до отчаяния люди самостоятельно управляющего «прибили». И здесь представители власти отреагировали мгновенно! Несмотря на то, что после произведенного расследования обвинения в адрес управляющего в насилии над крестьянками подтвердились, он не понес никакого наказания и остался в прежней должности с полной свободой поступать по-прежнему. Но крестьяне, напавшие на него, защищая честь своих жен, были выпороты и заключены в смирительный дом.

Вообще управляющие, назначаемые помещиками в свои имения, оказывались не менее жестокими и развратными, чем законные владельцы. Не имея уже совершенно никаких формальных обязательств перед крестьянами и не испытывая необходимости заботиться о будущих отношениях, эти господа, также часто из числа дворян, только бедных или вовсе беспоместных, получали над крепостными неограниченную власть. Для характеристики их поведения в усадьбах можно привести отрывок из письма дворянки к своему брату, в имении которого и владычествовал такой управляющий, правда, в этом случае - из немцев.

«Драгоценнейший и всею душою и сердцем почитаемый братец мой!.. Многие помещики наши весьма изрядные развратники: кроме законных жен, имеют наложниц из крепостных, устраивают у себя грязные дебоши, частенько порют своих крестьян, но не злобствуют на них в такой мере, не до такой грязи развращают их жен и детей… Все ваши крестьяне совершенно разорены, изнурены, вконец замучены и искалечены не кем другим, как вашим управителем, немцем Карлом, прозванным у нас „Карлою“, который есть лютый зверь, мучитель… Сие нечистое животное растлил всех девок ваших деревень и требует к себе каждую смазливую невесту на первую ночь. Если же сие не понравится самой девке либо ее матери или жениху, и они осмелятся умолять его не трогать ее, то их всех, по заведенному порядку, наказывают плетью, а девке-невесте на неделю, а то и на две надевают на шею для помехи спанью рогатку. Рогатка замыкается, а ключ Карла прячет в свой карман. Мужику же, молодому мужу, выказавшему сопротивление тому, чтобы Карла растлил только что повенчанную с ним девку, обматывают вокруг шеи собачью цепь и укрепляют ее у ворот дома, того самого дома, в котором мы, единокровный и единоутробный братец мой, родились с вами…»

Впрочем, автор этого письма, хотя и отзывается нелицеприятно об образе жизни русских помещиков, все-таки склонна несколько возвышать их перед «нечистым животным Карлою». Изучение быта крепостной эпохи показывает, что это намерение вряд ли справедливо. В том циничном разврате, который демонстрировали по отношению к подневольным людям российские дворяне, с ними трудно было соперничать, и любому иноземцу оставалось только подражать «природным» господам.

Возможностей для заработка на растлении своих крепостных рабов у русских душевладельцев существовало немало, и они с успехом ими пользовались. Одни отпускали «девок» на оброк в города, прекрасно зная, что они будут там заниматься проституцией, и даже специально направляя их силой в дома терпимости. Другие поступали не так грубо и подчас с большей выгодой для себя. Француз Шарль Массон рассказывает в своих записках:

«У одной петербургской вдовы, госпожи Поздняковой, недалеко от столицы было имение с довольно большим количеством душ. Ежегодно по ее приказанию оттуда доставлялись самые красивые и стройные девочки, достигшие десяти-двенадцати лет. Они воспитывались у нее в доме под надзором особой гувернантки и обучались полезным и приятным искусствам. Их одновременно обучали и танцам, и музыке, и шитью, и вышиванью, и причесыванию и др., так что дом ее, всегда наполненный дюжиной молоденьких девушек, казался пансионом благовоспитанных девиц. В пятнадцать лет она их продавала: наиболее ловкие попадали горничными к дамам, наиболее красивые - к светским развратникам в качестве любовниц. И так как она брала до 500 рублей за штуку, то это давало ей определенный ежегодный доход».

Императорское правительство всегда чрезвычайно гостеприимно относилось к иностранцам, пожелавшим остаться в России. Им щедро раздавали высокие должности, жаловали громкие титулы, ордена и, конечно, русских крепостных крестьян. Иноземцы, оказавшись в таких благоприятных условиях, жили в свое удовольствие и благословляя русского императора. Барон Н.Е. Врангель, сам потомок выходцев из чужих земель, вспоминал о своем соседе по имению, графе Визануре, ведшим совершенно экзотический образ жизни. Его отец был индусом или афганцем и оказался в России в составе посольства своей страны в период правления Екатерины II. Здесь этот посол умер, а его сын по каким-то причинам задержался в Петербурге и был окружен благосклонным вниманием правительства. Его отдали на учебу в кадетский корпус, а по окончании наделили поместьями и возвели в графское достоинство Российской империи.

На российской земле новоявленный граф не собирался отказываться от обычаев своей родины, тем более что его к этому никто и не думал принуждать. Он не стал возводить у себя в имении большого усадебного дома, но вместо этого построил несколько небольших уютных домиков, все в разных стилях, по преимуществу восточных - турецком, индийском, китайском. В них он поселил насильно взятых из семей крестьянских девушек, наряженных сообразно стилю того дома, в котором они жили, - соответственно китаянками, индианками и турчанками. Устроив таким образом свой гарем, граф наслаждался жизнью, «путешествуя» - т. е. бывая поочередно то у одних, то у других наложниц. Врангель вспоминал, что это был немолодой, некрасивый, но любезный и превосходно воспитанный человек. Посещая своих русских невольниц, он также одевался, как правило, в наряд, соответствующий стилю дома - то китайским мандарином, то турецким пашой.

Но крепостные гаремы заводили у себя в имениях не только выходцы из азиатских стран - им было чему поучиться в этом смысле у русских помещиков, которые подходили к делу без лишней экзотики, практически. Гарем из крепостных «девок» в дворянской усадьбе XVIII–XIX столетий - это такая же неотъемлемая примета «благородного» быта, как псовая охота или клуб. Конечно, не всякий помещик имел гарем, и точно так же не все участвовали в травле зверя или садились когда-нибудь за карточный стол. Но не добродетельные исключения, к сожалению, определяли образ типичного представителя высшего сословия этой эпохи.

Из длинного ряда достоверных, «списанных с натуры» дворянских персонажей, которыми так богата русская литература, наиболее характерным будет именно Троекуров. Каждый русский помещик был Троекуровым, если позволяли возможности, или хотел быть, если средств для воплощения мечты оказывалось недостаточно. Примечательно, что в оригинальной авторской версии повести «Дубровский», непропущенной императорской цензурой и до сих пор малоизвестной, Пушкин писал о повадках своего Кириллы Петровича Троекурова:

«Редкая девушка из дворовых избегала сластолюбивых покушений пятидесятилетнего старика. Сверх того, в одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных… Окна во флигель были загорожены решеткой, двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирилла Петровича. Молодыя затворницы в положенные часы ходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирилла Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место…» (Семевский В.И. Крестьянский вопрос в XVIII и первой половине XIX в. Т. 2. СПб., 1888 г., с. 258.)

Большие и маленькие Троекуровы населяли дворянские усадьбы, кутили, насильничали и спешили удовлетворить любые свои прихоти, нимало не задумываясь о тех, чьи судьбы они ломали. Один из таких бесчисленных типов - рязанский помещик князь Гагарин, о котором сам предводитель дворянства в своем отчете отзывался, что образ жизни князя состоит «единственно в псовой охоте, с которою он, со своими приятелями, и день и ночь ездит по полям и по лесам и полагает все свое счастие и благополучие в оном». При этом крепостные крестьяне Гагарина были самыми бедными во всей округе, поскольку князь заставлял их работать на господской пашне все дни недели, включая праздники и даже Святую Пасху, но не переводя на месячину. Зато как из рога изобилия сыпались на крестьянские спины телесные наказания, и сам князь собственноручно раздавал удары плетью, кнутом, арапником или кулаком - чем попало.

Завел Гагарин и свой гарем:

«В его доме находятся две цыганки и семь девок; последних он растлил без их согласия, и живет с ними; первые обязаны были учить девок пляске и песням. При посещении гостей они составляют хор и забавляют присутствующих. Обходится с девками князь Гагарин так же жестоко, как и с другими, часто наказывает их арапником. Из ревности, чтобы они никого не видали, запирает их в особую комнату; раз отпорол одну девку за то, что она смотрела в окно».

Примечательно, что дворяне уезда, соседи-помещики Гагарина, отзывались о нем в высшей степени положительно. Как один заявлял, что князь не только что «в поступках, противных дворянской чести не замечен», но, более того, ведет жизнь и управляет имением «сообразно прочим благородным дворянам»! Последнее утверждение, в сущности, было абсолютно справедливо.

В отличие от причуд экзотического графа Визанура, гарем обычного помещика был лишен всякой театральности или костюмированности, поскольку предназначался, как правило, для удовлетворения совершенно определенных потребностей господина. Гагарин на общем фоне еще слишком «артистичен» - он обучает своих невольных наложниц пению и музыке с помощью нанятых цыганок. Совершенно иначе устроен быт другого владельца, Петра Алексеевича Кошкарова.

Это был пожилой, достаточно состоятельный помещик, лет семидесяти. Я. Неверов вспоминал:

«Быт женской прислуги в его доме имел чисто гаремное устройство… Если в какой-ибо семье дочь отличалась красивой наружностью, то ее брали в барский гарем».

Около 15 молодых девушек составляли женскую «опричнину» Кошкарова. Они прислуживали ему за столом, сопровождали в постель, дежурили ночью у изголовья. Дежурство это носило своеобразный характер: после ужина одна из девушек громко объявляла на весь дом, что «барину угодно почивать». Это было сигналом для того, чтобы все домашние расходились по своим комнатам, а гостиная превращалась в спальню Кошкарова. Туда вносили деревянную кровать для барина и тюфяки для его «одалисок», располагая их вокруг господской постели. Сам барин в это время творил вечернюю молитву. Девушка, чья очередь тогда приходилась, раздевала старика и укладывала в постель. Впрочем, то, что происходило дальше, было совершенно невинно, но объяснялось исключительно преклонным возрастом хозяина - дежурная садилась на стул рядом с господским изголовьем и должна была рассказывать сказки до тех пор, пока барин не уснет, самой же спать во всю ночь не разрешалось ни в коем случае! Утром она поднималась со своего места, растворяла запертые на ночь двери гостиной и возвещала, также на весь дом: «барин приказал ставни открывать»! После этого она удалялась спать, а заступившая ее место новая дежурная поднимала барина с кровати и одевала его.

При всем при том быт старого самодура все же не лишен некоторой доли извращенного эротизма. Неверов пишет:

«Раз в неделю Кошкаров отправлялся в баню, и его туда должны были сопровождать все обитательницы его гарема, и нередко те из них, которые еще не успели, по недавнему нахождению в этой среде, усвоить все ее взгляды, и в бане старались спрятаться из стыдливости, - возвращались оттуда битыми».

Побои доставались кошкаровским «опричницам» и просто так, особенно по утрам, во время между пробуждением и до чаепития с неизменной трубкой табаку, когда престарелый барин чаще всего бывал не в духе. Неверов подчеркивает, что наказывали в доме Кошкарова чаще всего именно девушек из ближней прислуги, а наказаний дворовых мужчин было значительно меньше:

«Особенно доставалось бедным девушкам. Если не было экзекуций розгами, то многие получали пощечины, и все утро раздавалась крупная брань, иногда без всякого повода».

Так развращенный помещик проводил дни своей бессильной старости. Но можно себе представить, какими оргиями были наполнены его молодые годы - и подобных ему господ, безраздельно распоряжавшихся судьбами и телами крепостных рабынь. Однако важнее всего, что происходило это в большинстве случаев не из природной испорченности, но было неизбежным следствием существования целой системы социальных отношений, освященной авторитетом государства и неумолимо развращавшей и рабов и самих рабовладельцев.

С детства будущий барин, наблюдая за образом жизни родителей, родственников и соседей, рос в атмосфере настолько извращенных отношений, что их порочность уже не осознавалась вполне их участниками. Анонимный автор записок из помещичьего быта вспоминал:

«После обеда полягутся все господа спать. Во все время, пока они спят, девочки стоят у кроватей и отмахивают мух зелеными ветками, стоя и не сходя с места… У мальчиков-детей: одна девочка веткой отмахивала мух, другая говорила сказки, третья гладила пятки. Удивительно, как было распространено это, - и сказки и пятки, - и передавалось из столетия в столетие!

Когда барчуки подросли, то им приставлялись только сказочницы. Сидит девочка на краю кровати и тянет: И-ва-н ца-ре-вич… И барчук лежит и выделывает с ней штуки… Наконец молодой барин засопел. Девочка перестала говорить и тихонько привстала. Барчук вскочит, да бац в лицо!.. „Ты думаешь, что я уснул?“ - Девочка, в слезах, опять затянет: И-ва-н ца-ре-вич…»

Другой автор, А. Панаева, оставила только краткую зарисовку всего нескольких типов «обычных» дворян и их повседневного быта, но и этого вполне достаточно, чтобы представить среду, в которой рос маленький барчук и которая формировала детскую личность таким образом, чтобы в старости превратить его в очередного кошкарова.

В упоминавшееся уже в предыдущей главе дворянское имение, для раздела имущества после умершего помещика, собрались близкие и дальние родственники. Приехал дядя мальчика. Это старый человек, имеющий значительный общественный вес и влияние. Он холостяк, но содержит многочисленный гарем; выстроил у себя в усадьбе двухэтажный каменный дом, куда и поместил крепостных девушек. С некоторыми из них он, не стесняясь, приехал на раздел, они сопровождают его днем и ночью. Да никому из окружающих и не приходит в голову стесняться данным обстоятельством, оно кажется всем естественным, нормальным. Правда, через несколько лет имение этого уважаемого человека правительство все же будет вынуждено взять в опеку, как сказано в официальном определении: «за безобразные поступки вопиюще-безнравственного характера»…

А вот младший брат развратника, он отец мальчика. Панаева говорит о нем, что он «добряк», и это, наверное, так. Его жена, мать мальчика, добропорядочная женщина, хорошая хозяйка. Она привезла с собой несколько дворовых «девок» для услуг. Но дня не проходило, чтобы она, на глазах у сына, не била и не щипала их за любую оплошность. Эта барыня хотела видеть своего ребенка гусарским офицером и, чтобы приучить его к необходимой выправке, каждое утро на четверть часа ставила его в специально устроенную деревянную форму, принуждавшую без движения стоять по стойке смирно. Тогда мальчик «от скуки развлекал себя тем, что плевал в лицо и кусал руки дворовой девушке, которая обязана была держать его за руки», - пишет Панаева, наблюдавшая эти сцены.

В целях выработки в мальчике командных навыков мамаша на лужайку сгоняла крестьянских детей, а барчук длинным прутом немилосердно бил тех, кто плохо перед ним маршировал. Насколько обычной была описанная картина, подтверждает множество свидетельств очевидцев и даже невольных участников. Крепостной человек Ф. Бобков вспоминал о развлечении господ, когда они приезжали в усадьбу:

«Помню, как барыня, сидя на подоконнике, курила трубку и смеялась, глядя на игру сына, который сделал из нас лошадок и подгонял хлыстом…».

Эта достаточно «невинная» на первый взгляд барская забава в действительности несла в себе важное значение прививки дворянскому ребенку определенных социальных навыков, стереотипов поведения по отношению к окружающим рабам. Можно сказать, что эта «игра» в лошадок и чудливые, но неизменно уродливые или трагикомические формы. Будущее этого гнезда, целой дворянской фамилии, предстоит продолжать внебрачным детям. Но их психика в немалой степени травмирована осознанием своей социальной неполноценности. Даже получая со временем все права «благородного российского дворянства», они не могут забыть тяжелых впечатлений, перенесенных в детские годы.

Нравственное одичание русских помещиков доходило до крайней степени. В усадебном доме среди дворовых людей, ничем не отличаясь от слуг, жили внебрачные дети хозяина или его гостей и родственников, оставивших после своего посещения такую «память». Дворяне не находили ничего странного в том, что их собственные, хотя и незаконнорожденные, племянники и племянницы, двоюродные братья и сестры находятся на положении рабов, выполняют самую черную работу, подвергаются жестоким наказаниям, а при случае их и продавали на сторону.

Е. Водовозова описала, как в доме ее матери жила такая дворовая женщина - «она была плодом любви одного нашего родственника и красавицы-коровницы на нашем скотном дворе». Положение Минодоры, как ее звали, пока был жив отец мемуаристки, страстный любитель домашнего театра, было довольно сносным. Она воспитывалась с дочерьми хозяина, даже могла немного читать и говорить по-французски и принимала участие в домашних спектаклях. Мать Водовозовой, взявшая на себя управление имением после смерти мужа, завела совершенно иные порядки. Перемены тяжело отразились на судьбе Минодоры. Как на беду, девушка и хрупким сложением и изысканными манерами напоминала скорее благородную барышню, чем обычную дворовую «девку». Водовозова писала об этом:

«То, что у нас ценили в ней прежде - ее прекрасные манеры и элегантность, необходимые для актрисы и для горничной в хорошем доме, - было теперь, по мнению матушки, нам не ко двору. Прежде Минодора никогда не делала никакой грязной работы, теперь ей приходилось все делать, и ее хрупкий, болезненный организм был для этого помехою: побежит через двор кого-нибудь позвать - кашель одолеет, принесет дров печку истопить - руки себе занозит, и они у нее распухнут. У матушки это все более вызывало пренебрежение к ней: она все с большим раздражением смотрела на элегантную Минодору. К тому же нужно заметить, что матушка вообще недолюбливала тонких, хрупких, бледнолицых созданий и предпочитала им краснощеких, здоровых и крепких женщин… В этой резкой перемене матушки к необыкновенно кроткой Минодоре, ничем не провинившейся перед нею, наверно, немалую роль играла вся ее внешность „воздушного созданья“. И вот положение Минодоры в нашем доме становилось все более неприглядным: страх… и вечные простуды ухудшали ее слабое здоровье: она все сильнее кашляла, худела и бледнела. Выбегая на улицу по поручениям и в дождь и в холод, она опасалась накинуть даже платок, чтобы не подвергнуться попрекам за „барство“».

Наконец барыня, видя, что извлечь практическую пользу от такой слишком утонченной рабы не удастся, успокоилась на том, что продала свою крепостную родственницу вместе с ее мужем знакомым помещикам.

Если добропорядочная вдова, заботливая мать для своих дочерей, могла поступать так цинично и жестоко, то о нравах помещиков более решительных и отчаянных дает представление описание жизни в усадьбе генерала Льва Измайлова.

Информация о несчастном положении генеральской дворни сохранилась благодаря документам уголовного расследования, начатого в имении Измайлова после того, как стали известны происходившие там случаи несколько необыкновенного даже для того времени насилия и разврата.

Измайлов устраивал колоссальные попойки для дворян всей округи, на которые свозили для развлечения гостей принадлежащих ему крестьянских девушек и женщин. Генеральские слуги объезжали деревни и насильно забирали женщин прямо из домов. Однажды, затеяв такое «игрище» в своем сельце Жмурове, Измайлову показалось, что «девок» свезено недостаточно, и он отправил подводы за пополнением в соседнюю деревню. Но тамошние крестьяне неожиданно оказали сопротивление - своих баб не выдали и, кроме того, в темноте избили Измайловского «опричника» - Гуська.

Взбешенный генерал, не откладывая мести до утра, ночью во главе своей дворни и приживалов налетел на мятежную деревню. Раскидав по бревнам крестьянские избы и устроив пожар, помещик отправился на дальний покос, где ночевала большая часть населения деревни. Там ничего не подозревающих людей повязали и пересекли.

Встречая гостей у себя в усадьбе, генерал, по-своему понимая обязанности гостеприимного хозяина, непременно каждому на ночь предоставлял дворовую девушку для «прихотливых связей», как деликатно сказано в материалах следствия. Наиболее значительным посетителям генеральского дома по приказу помещика отдавались на растление совсем молодые девочки двенадцати-тринадцати лет.

В главной резиденции Измайлова, селе Хитровщине, рядом с усадебным домом располагалось два флигеля. В одном из них размещалась вотчинная канцелярия и арестантская, в другом - помещичий гарем. Комнаты в этом здании имели выход на улицу только через помещения, занимаемые собственно помещиком. На окнах стояли железные решетки.

Число наложниц Измайлова было постоянным и по его капризу всегда равнялось тридцати, хотя сам состав постоянно обновлялся. В гарем набирались нередко девочки 10–12 лет и некоторое время подрастали на глазах господина. Впоследствии участь их всех была более или менее одинакова - Любовь Каменская стала наложницей в 13 лет, Акулина Горохова в 14, Авдотья Чернышова на 16-м году.

Одна из затворниц генерала, Афросинья Хомякова, взятая в господский дом тринадцати лет от роду, рассказывала, как двое лакеев среди белого дня забрали ее из комнат, где она прислуживала дочерям Измайлова, и притащили едва не волоком к генералу, зажав рот и избивая по дороге, чтобы не сопротивлялась. С этого времени девушка была наложницей Измайлова несколько лет. Но когда она посмела просить разрешения повидаться с родственниками, за такую «дерзость» ее наказали пятидесятью ударами плети.

Содержание обитательниц генеральского гарема было чрезвычайно строгим. Для прогулки им предоставлялась возможность только ненадолго и под бдительным присмотром выходить в сад, примыкавший к флигелю, никогда не покидая его территории. Если случалось сопровождать своего господина в поездках, то девушек перевозили в наглухо закрытых фургонах. Они не имели права видеться даже с родителями, и всем вообще крестьянам и дворовым было строжайше запрещено проходить поблизости от здания гарема. Тех, кто не только что смел пройти под окнами невольниц, но и просто поклониться им издали - жестоко наказывали.

Быт генеральской усадьбы не просто строг и нравственно испорчен - он вызывающе, воинствующе развратен. Помещик пользуется физической доступностью подневольных женщин, но в первую очередь пытается растлить их внутренне, растоптать и разрушить духовные барьеры, и делает это с демоническим упорством. Беря в свой гарем двух крестьянок - родных сестер, Измайлов принуждает их вместе, на глазах друг у друга «переносить свой позор». А наказывает он своих наложниц не за действительные проступки, даже не за сопротивление его домогательствам, а за попытки противостоять духовному насилию. Авдотью Коноплеву он собственноручно избивает за «нежелание идти к столу барскому, когда барин говорил тут непристойные речи». Ольга Шелупенкова также была таскана за волосы за то, что не хотела слушать барские «неблагопристойные речи». А Марья Хомякова была высечена плетьми потому только, что «покраснела от срамных слов барина»…

Измайлов подвергал своих наложниц и более серьезным наказаниям. Их жестоко пороли кнутом, одевали на шею рогатку, ссылали на тяжелые работы и проч.

Нимфодору Хорошевскую, или, как Измайлов звал ее, Нимфу, он растлил, когда ей было менее 14 лет. Причем разгневавшись за что-то, он подверг девушку целому ряду жестоких наказаний:

«сначала высекли ее плетью, потом арапником и в продолжение двух дней семь раз ее секли. После этих наказаний три месяца находилась она по прежнему в запертом гареме усадьбы, и во все это время была наложницей барина…»

Наконец, ей обрили половину головы и сослали на поташный завод, где она провела в каторжной работе семь лет.

Но следователями было выяснено совершенно шокировавшее их обстоятельство, что родилась Нимфодора в то время, как ее мать сама была наложницей и содержалась взаперти в генеральском гареме. Таким образом, эта несчастная девушка оказывается еще и побочной дочерью Измайлова! А ее брат, также незаконнорожденный сын генерала, Лев Хорошевский - служил в «казачках» в господской дворне.

Сколько в действительности у Измайлова было детей, так и не установлено. Одни из них сразу после рождения терялись среди безликой дворни. В других случаях беременную от помещика женщину отдавали замуж за какого-нибудь крестьянина.

Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Углерод — характеристика элемента и химические свойства

Рассказы про молодых крестьянок. Крепостная девушка - шаловливый рассказ