Предыдущее. «Поднятая целина» главные герои

Одним из наиболее колоритных и запоминающихся образов, описанных в романе М. Шолохова «Поднятая целина», является образ Макара Нагульнова, бывшего красного партизана, секретаря гремяченской партячейки. Единственной целью его, Нагульнова, существования является «мировая революция».

Многие жители Гремячего Лога не любят и даже побаиваются Макара, который весьма невоздержан на язык и при случае вполне может пустить в ход кулак, а то и наган. Получив во время войны контузию, Нагульнов подвержен нервным припадкам - что и говорить, с таким и в самом деле лучше держаться настороже.

Но в то же время натуре Макара Нагульнова присущ и какой-то специфический идеализм, который не сразу удается разглядеть за его мрачной внешностью, резкими высказываниями и порой непредсказуемым поведением. Он весь словно создан из противоречий «из острых углов».

В начале романа, после сцен раскулачивания, Давыдов, Нагульнов и Разметнов обсуждают итоги «проведенных мероприятий». Когда Разметнов признался, что ему до боли жаль детей раскулаченного Гаева, Нагульнов впадает в бешенство и истерически кричит о том, что если ради революции ему прикажут расстреливать из пулемета толпы женщин, стариков и детей, то он, не колеблясь, нажмет на курок. После этого с Нагульновым происходит припадок.

Но тот же Нагульнов освобождает свою бывшую жену Лушку сразу же после того, как он же убил ее любовника - сбежавшего из ссылки раскулаченного Тимофея Рваного. В чем же здесь дело? Даже Давыдов, думается, в этой ситуации поступил бы иначе. Отпускает потому, что любит ее; отпускает, несмотря на то, что она причинила ему своим поведением много душевных страданий; отпускает, прекрасно понимая, что вполне может понести за это наказание.

Макар Нагульнов искренне считает себя коммунистом. Но при всем при этом он часто не соглашается с линией, проводимой партией, за что получает нагоняй от Давыдова. Когда районное начальство решает принести Макара «в жертву», исключив его из партийных рядов, ему кажется, что жизнь его кончилась. Отправившись после злополучного собрания из района обратно в хутор, Нагульнов твердо решает, что, приехав домой, наденет военную форму и застрелится из своего нагана.

Но по дороге в Гремячий он изменил свое решение. Лежа возле кургана на траве, глядя в бездонное небо, Макар вдруг представляет, как будут злорадствовать на его похоронах враги, и ход его мыслей полностью меняется. Не дождутся враги, чтобы он, Макар Нагульнов, стал сводить счеты с жизнью. Раньше он всех их первыми в могилу уложит.

Нагульнов, несомненно, человек смелый, даже смелый до безрассудности. Когда мужики и бабы принялись грабить колхозные амбары, он один встал против разъяренной толпы и, угрожая наганом, не допустил расхищения колхозного добра.

Для того чтобы отыскать и убить Тимофея Рваного, он начинает за ним следить в одиночку. Ведь, когда узнали о том, что сбежавший Тимофей объявился в их краях, Давыдов сначала предложил сообщить о нем в районное ОГПУ. Но Нагульнов непреклонен -чекистов вызывать не надо, иначе их приезд может «спугнуть волка».

чекистов вызывать не надо, иначе их приезд может «спугнуть волка».

Примечательна также сцена убийства Тимофея Рваного. Ведь он вышел из темноты на Макара так, что тому оставалось только нажать на спуск. Но тем не менее, Нагульнов окликает врага, чтобы тот посмотрел в глаза своей смерти. В этом случае есть все основания говорить о том, что натуре Макара присуще подлинное, природное, что ли, благородство. И похоже, что не стал бы он стрелять из пулемета в детей и женщин, как грозился накануне припадка. Явно сгоряча он это сказал.

Личная жизнь Нагульнова протекает весьма своеобразно. Прекрасно зная о том, что его жена Лушка путается с Тимофеем Рваным, да и вообще строгим поведением не отличается, Макар, тем не менее, позволяет ей делать все, что ее душе угодно. Единственное условие: не нагулять ребенка и не принести в дом «дурную болезнь». Думается, так мог бы поступить далеко не каждый мужчина.

Когда Макар все-таки выгоняет Лушку из дому, то оказывается, что он сделал это потому, что она голосила при всем честном народе по Тимофею, которого отправляли в ссылку. Такого публичного позора Нагульнов простить ей уже не может.

И потом, когда Лушка завлекла в свои сети Давыдова, Макар вовсе не ревнует и не имеет никаких претензий к Семену. Ему лишь жаль, что его бывшая жена избрала очередной «жертвой» именно его товарища. Но и после этого, как оказалось позднее, Нагульнов не перестал любить Лушку, отпустив ее в ночь гибели Тимофея.

Есть у Макара Нагульнова и другие, более безобидные чудачества. Первое - это, конечно же, увлечение английским языком. Почти за четыре месяца Макар выучил восемь английских слов, притом слов, с его точки зрения, «особо революционных»: «революшьен», «коммунистишьен» и т. д.

По признанию Макара, знание иностранного языка понадобилось ему для того, чтобы при первой же возможности принять самое активное и деятельное участие в мировой революции. Как только английские, «индейские» и другие пролетарии свергнут капиталистов, он, Макар, сразу же отправится к братьям по классу и объяснит им, что надо делать, чтобы не повторить ошибок их российских товарищей.

Вполне понятно, что этот «сизифов труд», который добровольно взвалил на свои плечи Нагульнов, никогда не принесет результатов ни по объективным, ни по субъективным причинам. Да и сама идея мировой революции, занимавшая умы большевиков, в конце концов оказалась несостоятельной и была снята с повестки дня, хотя Макару и не удалось дожить до этого времени и он не познал разочарования, не увидел крушения цели, к которой стремился. Ведь именно с ней он связывал всю свою жизнь и все надежды, вполне искренне принося в жертву идолу мировой революции всего себя и свои человеческие чувства.

Примечательно и другое искреннее увлечение Нагульнова: по ночам, изучая английский язык, он слушал пение петухов. Казалось бы, довольно странное занятие для «рыцаря мировой революции», но попробуем разобраться, в чем его причина.

Возможно, в увлечении Нагульнова петушиным пением нашла выход его подсознательная тяга, ни больше ни меньше, как к Гармонии с большой буквы.

ашла выход его подсознательная тяга, ни больше ни меньше, как к Гармонии с большой буквы. В самом деле: противоречивый мир, в котором он живет, не устраивал Макара: кто-то хочет создавать колхоз, кто-то не хочет и, более того, активно этому противится. А вот петушиный хор поет торжественно и складно вне зависимости от того, какой политический режим установлен в стране.

Правда, и среди петухов нашелся «оппортунист», который внес дисгармонию в стройный хор гремяченских петухов. И Макар тотчас же выносит ему приговор: как любой «несогласный» с генеральной линией, петух, который портит общее пение, должен быть уничтожен. Думается, этот поступок Нагульнова также приоткрывает тайники его души.

Макар вообще в общении с людьми человек довольно грубый. Особенно груб он бывает, общаясь с дедом Щукарем. Правда, самого деда также нередко «заносит» в его россказнях и рассуждениях, и тогда Нагульнов тотчас же пытается заткнуть рот невоздержанному в речах старику.

Щукарь действительно вполне способен нарушить плавный ход колхозного собрания: когда на повестке дня стоит, например, вопрос о норме выработки колхозников, дед как ни в чем не бывало начинает весьма подробно рассказывать о том, как казак по прозвищу Молчун довел до белого каления своим молчанием даже попа на исповеди. Конечно, Щукарь - не петух, и отрубить ему голову, по крайней мере на собрании, не представляется возможным, но Нагульнова снова, как и в случае с «петухом-оппортунистом», мучает ощущение дисгармонии. И тогда Макар оказывается, по сути, единственным участником собрания, который желает заткнуть рот говорливому деду. Даже Давыдов, поначалу сердившийся на Щукаря, хохочет, как ребенок. Макар снова оказывается в одиночестве.

И все-таки именно такие идеалисты, как Нагульнов, и делали революцию, принося себя в жертву в самом прямом смысле. А потом уже по их костям к власти приходили партийные функционеры.

Ночь была душной, потливой, надоедливо и монотонно звенели в воздухе комары. Макару не спалось. Битых два часа он перекатывался по взмокшей от вязкого пота лежанке, открывал и снова зажмуривал глаза, пытался считать овечек. Однако, то ли от духоты, то ли от долгого мужеского воздержания, овечки раз за разом превращались в Лушек. Озорно поддёрнув подол, глядя, как бывало раньше, на Макара с хитринкой, исподлобья и хохоча, одна, вторая, третья и множество остальных, одинаковых в своем шальном непотребстве Лушек прыгали через невысокий заборчик. При этом их юбки, поддуваемые из-под низу воздухом, задирались на такую похабную высоту, что несчастный Макар, уже полгода не видевший не то что Лушки, а самой что ни на есть кривой да толстой, завалящей станичницы в подобном безобразии, чертыхаясь, приподнялся на лавке. При этом он больно ударился головой и уронил керосиновую лампу, которую накануне вечером самолично долго и старательно прилаживал над кроватью. Лампа должна была помогать Макару в постижении английского языка, который Макар вновь дал себе слово окончательно выучить в следующему году. Чтобы не тратить драгоценное время, он протягивал руку и зажигал лампу не вставая с кровати, превращенную после ранения в горизонтальную парту. Мятый, измусоленный учебник на ночь он клал под подушку. Всей этой нехитрой рациональностью, с которой было обустроено его учение, Макар тихо гордился. Теперь же лампа, неторопливо окропляя дощатый пол керосином, медленно катилась под лежанку, подушка и одеяло нестерпимо воняли пролитой жидкостью, точно так же как и буйная Макарова шевелюра. Керосин разлился щедро. "Тюю, чтоб тебе" - выругался Макар, плюя на пол. Именно в этот момент последняя из Лушек, замыкающая колонну скачущих в его просыпающемся сознании, лихо задрала подол и закричала: "Эй, Макарушко, ну-ка догони-ко!". Макар окончательно проснулся.

Все еще находясь под впечатлением непотребного сна, Макар рыча рванулся к ведру с водой, опустил в нее голову целиком, фыркая и пуская пузыри, напился. То, что в воду попало немного керосина с его головы и гимнастерки, его не смутило. Макар вновь озлобленно сплюнул себе под ноги, придвинул расшатанный стул и сел у окна. Было уже поздно, далеко за полночь. Станица спала мертвым сном, даже псы не лаяли, только легкий ветер со стороны колхозных полей нес с собой густой запах земли. Макар долго глядел в окно. Как обычно, от предрассветного холодка, у него заныла грудь. Макар медленно, продолжая глядеть в тёмное никуда за окном, запустил руку под ворот рубахи и провел каменными, заусенистыми пальцами по семи бугоркам, диагональю расцветшим у него на груди. Что-то ныло и сосало, пульсировало под ними, и, как и каждую ночь, когда начинали болеть ранения, Макару вспоминался Давыдов. "Не повезло тебе, друг ты мой, дорогой товарищ" - медленно капали мысли в голове Нагульнова -" нет... не твоя та граната была...мне она была назначена...да видно судьба тебя поперед меня поставила...". Так, механически гладя свою грудь, Макар просидел еще час, процеживая через себя все те же мысли, навсегда поселившиеся в нем с того рокового вечера.

Внезапно он очнулся. Вскочил, встряхнув головой, как бы просыпаясь от глубокого сна. В станице творилось что-то невообразимое, от чего сознание Макара, исполненное тяжких дум, отключилось на время. Бешено, до рвоты, лаяли собаки. Доносились бабьи, перепуганные вусмерть вопли. Слышались одиночные, какие-то ленивые ружейные выстрелы. В Гремячем Логе явно творилось явно что-то не то. "Неужто опять?" - ледяным ветром повеяла страшная мысль в лицо Макара. Но тут же отбросил ее, как абсолютно нереальную - после расстрела Половцева и его соратников из числа местных в Ростове, станица притихла, в ней был наведён железный порядок. Павло Любишкин, ровно как сторожевой пес следил за тем, кто о чем говорит, да кто что делает, да не появляются ли посторонние у кого. Сам факт смерти Давыдова, с вытекающими из этого последствиями, произвел на селян тягостное, но действенное впечатление. Каждый забился в свой угол и ни о чем таком подобном даже не помышлял. Жизнь как бы заспиртовалась в границах Гремячьего. Даже газет почти никаких не читали, а все пускали на раскур.

Макар, нацепивший папаху и вооружившийся наганом выбежал на улицу, ведущую к сельсовету, в минуту промчался по ней своим деревянным шагом и остолбенел. Вдоль всей улицы, по обеим ее сторонам, в невообразимом, нечеловечьи правильном порядке, с точными интервалами был выстроен эскадрон конников. Станичники же с бабами были согнаны на середину улицы и охранялись двадцаткой пеших солдат. Над разнесенной в щепы дверью сельсовета слегка трепыхался, под теплым предрассветным ветром, некий странный флаг - синее полотнище с розовым кругом посередине, окаймленное желтыми зигзагами. С середины полотнища на Макара весело таращи пустые глазницы человеческий череп, сжимавший челюстями какой-то затейливый цветок. Но даже не это поразило Макара. Глотая от изумления ртом, словно рыба, воздух, он разглядывал конников. Половина из них была абсолютно чернокожая, как будто вымазанная сажей. Бабы в толпе, да и кое-кто из казаков, сняв шапки в ужасе крестились щепотью: "Ой, мамоньки, анчихристы".

- "Вот они как выглядят-то...угнетенные наши негритянские товарищи" – ни к селу ни к городу мелькнуло в голове у Макара. Несколько белокожих солдат отнюдь не смягчали парадоксальную картину а напротив, только подчеркивали ее абсурдность: эскадрон негритянских кавалеристов, выстроенный в невозможно правильном порядке, ночью, в Гремячем Логе. На одном конце конной цепи видно было несколько китайцев. Макар, обессилев от ужаса, сел прямо в пыль посреди улицы. На него пока не обращали внимания. Солдаты не шелохнулись, ни одна из их лошадей и ухом в сторону Макара не повела. В этом было что-то парализующее, что то не от мира сего, но от загробного.

Совершенно неожиданно, и от этого только более пугающе, неподалеку кто-то истошно завизжал, как свинья перед заколом. Макар оглянулся и омертвел. Двое китайцев, заламывая деду Щукарю руки, деловито укладывали старика головой на свежесрубленную плаху, источавшую сильный запах молодой смолы, доносимый даже до Макара. Дед - божий одуванчик - неизвестно откуда набрался сил и, обуянный предсмертным страхом, отчаянно вырывался, пинал своих палачей, пытался куснуть их беззубыми челюстями и скорострельно плевался, правда половина слюны застревала в его пегой бороде, делая картину еще более ужасной. Монголоидный басмач с аккуратным топором наперевес уже прикладывался, примеривался, как бы поудобнее нанести удар по шее старика. Макар попытался сделать движение, крикнуть, рвануться помочь. Но ничего не вышло, Макара парализовал не никогда прежде не испытываемый им в жизни страх. Из его горла вырвалось лишь нечленораздельное хриплое карканье, а рука продолжала слепо и бессмысленно нашаривать наган, болтающийся сбоку. "Ой, лихо, людииииииии!!!" - раздался предсмертный вопль деда Щукаря и сразу же за ним последовали отвратительный звук хрустящих позвонков и стук топора о дерево. Бабы неслышно визжали, позатыкав рты, словно кляпами, платками.

Оттащив то, что еще минуту назад было дедом на несколько шагов в сторону, охранники подошли к толпе гремяченцев, застывших на месте. Выдернули из нее за руку насупленного (Макар так и не понял по его лицу – напуганного ли?) Демида Молчуна и так же деловито потащили его к плахе. Несчастный Демид и тут не изменил своему обыкновению, и вырывался из демонских рук молча. Его жена начала было голосить в толпе, и даже сделала движение, попыталась рвануться на помощь, на поддержку мужа, но ее быстро успокоил охранник с лицом индейца из книжек Майн Рида, устало и нехотя пырнув штыком в живот. Дальше с Демидом все развивалось по прежнему сценарию – хруст и стук. Разница была лишь в том, что Молчун так и не закричал, до самого смертного конца.

Тут Макар почувствовал, как его подталкивают сзади сапогом. Он оглянулся. Над ним, сидячим, горой возвышался молодой чубатый парень в шинели, с такой же непонятной, как и на полотнище знамени над сельсоветом, картинкой. Доселе Макар не видел его среди остальных пришельцев, ни пеших, ни конных.

- "Те чё? Особое приглашение? Ну-ка, быстро марш к остальным" - коротко и отрывисто протянул он, глядя на, и в то же время сквозь Макара.

Со звуками родной речи к Макару вернулось осознание ужасной реальности происходящего. Он приподнялся, сминая в руке папаху и глядя вытаращенными глазами на парня.

-"Так ты...что же...русский...советский значит?" – задыхаясь от страха и гнева, спросил Макар. Его голова кружилась, в ушах звенели невидимые бубенцы. Он больше всего сейчас боялся упасть.

-"Не, никакой я. Ни советских, ни боле русских теперь не будет" - флегматично ответил парень, подталкивая Макара к толпе.

-"Так... Это что же, это что же тут такое происходит?!" - взорвался, непонятно откуда набравшись сил вдруг Нагульнов - "отвечай! Что за контрреволюционный бандитизм на территории Советской Коммуны? Не позволю! Отвечай мне... отвечай, махновская твоя морда...отвечай!!!" - хрипел Макар, отталкивая парня и отступив на шаг, пытаясь-таки вытащить наган из кобуры омертвелыми руками.

Парень сплюнул. Поглядел куда-то на строй всадников, отрицательно помотал головой. Затем, как бы лениво, вытянул шашку из ножен, висевших на боку, и так же нехотя, хакнув, с оттягом, наискось ударил Макара.

Макар молча, как подкошенный, рухнул оземь. Неожиданно, вывшие в платки бабы, как сговорившись, примолкли. Стало совсем тихо, даже собаки не лаяли больше, и только ветер с колхозных полей нес тяжелый и густой, пьянящий запах земли. Парень медленно наклонился, вытер шашку о потную на спине гимнастерку Нагульнова и, пряча ее обратно в ножны, ласково и задушевно, родным и теплым Лушкиным голосом пробормотал, с любовью глядя в Макаров затылок:
-"Ну как же... Что, да что... Мировая революция пришла, Макарушко - вот что. Встречай родимую»

* * * * * * * * * * * * * * * * * * * * * *

Дико заревев, и грохотающе опрокидываясь с кровати вниз, на пол, Макар проснулся.

Продолжение, начало:
... С той поры мужественно переносивший одиночество Макар стал
беспрепятственно слушать по ночам петушиное пение. Целыми днями он работал
в поле на прополке хлебов наряду с женщинами и ребятишками, а вечером,
поужинав пустыми щами и молоком, садился за самоучитель английского языка
и, терпеливо дожидался полуночи.
Вскоре к нему присоединился и дед Щукарь. Как-то вечером он тихо
постучал в дверь, спросил:
- Разрешите взойтить?
- Входи. Ты что явился? - встретил его Макар не очень-то ласковым
вопросом.
- Да ить как сказать... - замялся дед Щукарь. - Может, я дюже
соскучился по тебе, Макарушка. Дай, думаю, зайду на огонек, проведаю его.
- Да ты что, баба, что ли, чтобы обо мне скучать?
- Старый человек иной раз скучливей бабы становится. А мое дело вовсе
сухое: все при жеребцах да при жеребцах. Осточертела мне эта бессловесная
тварь! Ты к нему, допустим, с добрым словом, а он молчком овес жрет и
хвостом махает. А что мне от этого толку? А тут ишо этот козел, будь он
трижды анафема! И когда эта насекомая спит, Макарушка? Ночью только глаза
закроешь - и он, чертяка, тут как тут. До скольких разов на меня, на
сонного, наступал своей копытой! Выпужает до смерти, а тогда хучь в глаза
коли, все равно не усну, да и шабаш! Такая проклятая, вредная насекомая,
что никакого житья от него нету! Всею ночь напролет по конюшне да по
сеновалу таскается. Давай его зарежем, Макарушка?
- Ну, ты убирайся с этими разговорами! Я правленческими козлами не
распоряжаюсь, над ними Давыдов командир, к нему и иди.
- Боже упаси, я не насчет козла пришел, а просто проведать тебя. Дай
мне какую-нибудь завлекательную книжечку, и я буду возле тебя смирно
сидеть, как мышь в норе. И тебе будет веселее и мне. Мешать я тебе и на
порошинку не буду!
Макар подумал и согласился. Вручая Щукарю толковый словарь русского
языка, сказал:
- Ладно, сиди со мной, читай, только про себя, и губами не шлепай, не
кашляй, не чихай - словом, не-звучи никак! Курить будем по моей команде.
Ясная задача?
- На все я согласен, а вот как же насчет чиха? А вдруг, нелегкая его
возьмет, приспичит чихнуть, тогда как? При моей должности у меня в ноздрях
всегда полно сенной трухи. Иной раз я и во сне чихаю. Тогда как нам быть?
- Лети пулей в сенцы!
- Эх, Макарушка, пуля-то из меня хреновая, заржавленная! Я пока до
сенцев добегу, так десять раз чихнуть успею и пять раз высморкаться.
- А ты поторапливайся, старик!
- Торопилась девка замуж выйти, а жениха не оказалось. Нашелся какой-то
добрый человек, помог ей в беде. Знаешь, что из девки и без венца вышло?
Хо-орошая баба! Вот так и со мной может получиться: потороплюсь, да как бы
на бегу греха не нажить, тогда ты сразу меня отсюдова выставишь, уж это я
как в воду гляжу!
Макар рассмеялся, сказал:
- Ты аккуратнее поспешай, рисковать своим авторитетом нельзя. Словом,
так: умолкни и не отбивай меня от дела, читай и становись культурным
стариком.
- Ишо один вопросик можно? Да ты не хмурься, Макарушка, он у меня
последний.
- Ну? Живее!
Дед Щукарь смущенно заерзал на лавке, промямлил:
- Видишь, оно какое дело... Оно не очень, чтобы того, но, однако,
старуха моя за это дело на меня шибко обижается, говорит: "Спать не
даешь!" А при чем тут я, спрашивается?
- Ты ближе к делу!
- Про это самое дело я и говорю. У меня от грыжи, а может, от какой
другой болезни, ужасный гром в животе бывает, гремит, прямо как из
грозовой тучи! Тогда как нам с тобой быть? Это ить тоже отвлечение от
занятиев?
- В сенцы, и чтобы никаких ни громов, ни молний! Задача ясна?
Щукарь молча кивнул головой, тяжело вздохнул и раскрыл словарь. В
полночь он, под руководством Макара и пользуясь его разъяснениями, впервые
как следует прослушал петухов, а через три дня они уже вместе, плечом к
плечу; лежали, свесившись через подоконник, и дед Щукарь восторженно
шептал:
- Боже мой, боже мой! Всею жизню этим петухам на хвосты наступал, возле
курей возрастал с малых лет и не мог уразуметь такой красоты в ихнем
распевании. Ну, теперь уж я уподобился! Макарушка, а этот майданниковскнй
бес как выводит, а? Чисто генерал Брусилов, да и только!
Макар хмурился, но отвечал сдержанным шепотом:
- Подумаешь! Ты бы послушал, дед, наших генералов - вот это наши,
настоящие голоса! А что твой Брусилов? Во-первых, бывший царский генерал -
стало быть, подозрительная личность для меня, а во-вторых, интеллигент в
очках. У него и голос-то, небось, был как у покойного Аркашкиного петуха,
какого мы съели. В голосах тоже надо разбираться с политической точки
зрения. Вот был, к примеру сказать, у нас в дивизии бас - на всю армию
бас! Оказался стервой: переметнулся к врагам. Что же ты думаешь, он и
теперь для меня бас? Черта лысого! Теперь он для меня фистуля продажная, а
не бас!
- Макарушка, но ить петухов политика не затрагивает? - робко вопросил
дед Щукарь.
И петухов затрагивает! Будь заместо майданниковского петуха
какой-нибудь кулацкий - да я его слушать бы в жизни не стал, паразита! На
черта он мне сдался бы, кулацкий прихвостень!.. Ну, хватит разговоров! Ты
садись за свою книжку, а я за свою, и с разными глупыми вопросами ко мне
не лезь. В противном случае выгоню без пощады!
Дед Щукарь стал ревностным поклонником и ценителем петушиного пения.
Это он уговорил Макара пойти посмотреть майданниковского петуха. Будто по
делу, они зашли во двор Майданникова. Кондрат был в поле на вспашке
майских паров. Макар поговорил с его женой, спросил, как бы между прочим,
почему она не на прополке, а сам внимательно осматривал важно ходившего по
двору петуха. Тот был весьма солидной и достойной внешности и роскошного
рыжего оперения. Осмотром Макар остался доволен. Выходя из калитки, он
толкнул локтем безмолвствовавшего Щукаря, спросил:
- Каков?
- Согласно голосу и обличье. Архирей, а не петух!
Сравнение Макару очень не понравилось, но он промолчал. Они уже почти
дошли до правления, когда Щукарь, испуганно вытаращив глаза, схватил
Макара за рукав гимнастерки:
- Макарушка, могут зарезать!
- Кого?
- Да не меня же, господи помилуй, а кочета! Зарежут, за милую душу! Ох,
зарежут!
- Почему же это зарежут? С какой стати? Не пойму я тебя, что ты
балабонишь!
- И чего тут непонятного? Он же старее навоза-перегноя, он по годам мне
ровесник, а может, и старше. Я этого кочета ишо с детства помню!
- Не бреши, дед! Кочета по семьдесят годов не живут, в законах природы
про это ничего не написано. Ясно тебе?
- Все одно он старый, у него на бороде все перо седое. Или ты не
приметил? - запальчиво возразил дед Щукарь.
Макар круто повернулся на каблуках. Шел он таким скорым, размашистым и
широким шагом, что Щукарь, поспешая за ним, время от времени переходил на
дробную рысь. Через несколько минут они снова были во дворе Майданникова.
Макар вытирал оставшимся на память о Лушке женским кружевным платочком пот
со лба, дед Щукарь, широко раскрыв рот, дышал, как гончая собака, полдня
мотавшаяся за лисой. С лилового языка его мелкими каплями сбегала на
бороденку светлая слюна.
Кондратова жена подошла к ним, приветливо улыбаясь.
- Аль забыли чего?
- Забыл тебе сказать, Прохоровна, вот что: своего кочета ты не моги
резать.
Дед Щукарь изогнулся вопросительным знаком, протянул вперед руку и,
поводя грязным указательным пальцем, тяжело дыша, с трудом просипел:
- Боже тебя упаси!..
Макар недовольно покосился на него, продолжал:
- Мы его хотим на племя для колхоза у тебя купить или обменять, потому
что, судя по его обличью, он высоких породистых кровей, может, его предки
даже из какой-нибудь Англии или тому подобной Голландии вывезены на
предмет размножения у нас новой породы. Голландские гусаки с шишкой на
носу бывают? Бывают. А может, и этот петух голландской нации, - ты же
этого не знаешь? Ну и я не знаю, а стало быть, резать его ни в коем случае
нельзя.
- Да он на племя не гож, старый дюже, и мы хотели на троицу его
зарубить, а себе добыть молодого.
На этот раз уже дед Щукарь толкнул локтем Макара: мол, что я тебе
говорил? - но Макар, не обращая на него внимания, продолжал убеждать
хозяйку:
- Старость - это не укор, у нас пойдет на племя, подкормим как следует
пшеницей, размоченной в водке, и он начнет за курочками ухаживать - аж
пыль столбом! Словом, ни в коем случае этого драгоценного кочета
изничтожать нельзя. Задача тебе ясная? Ну и хорошо! А молодого кочетка
тебе нынче же дедушка Щукарь доставит.
В тот же день у жены Демки Ушакова Макар по сходной цене купил лишнего
в хозяйстве петуха, отослал его Майданниковой с дедом Щукарем....

Одним из наиболее колоритных и запоминающихся образов, описанных в романе М. Шолохова «Поднятая целина», является образ Макара Нагульнова, бывшего красного партизана, секретаря гремяченской партячейки. Единственной целью его, Нагульнова, существования является «мировая революция».

Многие жители Гремячего Лога не любят и даже побаиваются Макара, который весьма невоздержан на язык и при случае вполне может пустить в ход кулак, а то и наган. Получив во время войны контузию, Нагульнов подвержен нервным припадкам - что и говорить, с таким и в самом деле лучше держаться настороже.

Но в то же время натуре Макара Нагульнова присущ и какой-то специфический идеализм, который не сразу удается разглядеть за его мрачной внешностью, резкими высказываниями и порой непредсказуемым поведением. Он весь словно создан из противоречий «из острых углов».

В начале романа, после сцен раскулачивания, Давыдов, Нагульнов и Разметнов обсуждают итоги «проведенных мероприятий». Когда Разметнов признался, что ему до боли жаль детей раскулаченного Гаева, Нагульнов впадает в бешенство и истерически кричит о том, что если ради революции ему прикажут расстреливать из пулемета толпы женщин, стариков и детей, то он, не колеблясь, нажмет на курок. После этого с Нагульновым происходит припадок.

Но тот же Нагульнов освобождает свою бывшую жену Лушку сразу же после того, как он же убил ее любовника - сбежавшего из ссылки раскулаченного Тимофея Рваного. В чем же здесь дело? Даже Давыдов, думается, в этой ситуации поступил бы иначе. Отпускает потому, что любит ее; отпускает, несмотря на то, что она причинила ему своим поведением много душевных страданий; отпускает, прекрасно понимая, что вполне может понести за это наказание.

Макар Нагульнов искренне считает себя коммунистом. Но при всем при этом он часто не соглашается с линией, проводимой партией, за что получает нагоняй от Давыдова. Когда районное начальство решает принести Макара «в жертву», исключив его из партийных рядов, ему кажется, что жизнь его кончилась. Отправившись после злополучного собрания из района обратно в хутор, Нагульнов твердо решает, что, приехав домой, наденет военную форму и застрелится из своего нагана.

Но по дороге в Гремячий он изменил свое решение. Лежа возле кургана на траве, глядя в бездонное небо, Макар вдруг представляет, как будут злорадствовать на его похоронах враги, и ход его мыслей полностью меняется. Не дождутся враги, чтобы он, Макар Нагульнов, стал сводить счеты с жизнью. Раньше он всех их первыми в могилу уложит.

Нагульнов, несомненно, человек смелый, даже смелый до безрассудности. Когда мужики и бабы принялись грабить колхозные амбары, он один встал против разъяренной толпы и, угрожая наганом, не допустил расхищения колхозного добра.

Для того чтобы отыскать и убить Тимофея Рваного, он начинает за ним следить в одиночку. Ведь, когда узнали о том, что сбежавший Тимофей объявился в их краях, Давыдов сначала предложил сообщить о нем в районное ОГПУ. Но Нагульнов непреклонен - чекистов вызывать не надо, иначе их приезд может «спугнуть волка».

Примечательна также сцена убийства Тимофея Рваного. Ведь он вышел из темноты на Макара так, что тому оставалось только нажать на спуск. Но тем не менее, Нагульнов окликает врага, чтобы тот посмотрел в глаза своей смерти. В этом случае есть все основания говорить о том, что натуре Макара присуще подлинное, природное, что ли, благородство. И похоже, что не стал бы он стрелять из пулемета в детей и женщин, как грозился накануне припадка. Явно сгоряча он это сказал.

Личная жизнь Нагульнова протекает весьма своеобразно. Прекрасно зная о том, что его жена Лушка путается с Тимофеем Рваным, да и вообще строгим поведением не отличается, Макар, тем не менее, позволяет ей делать все, что ее душе угодно. Единственное условие: не нагулять ребенка и не принести в дом «дурную болезнь». Думается, так мог бы поступить далеко не каждый мужчина.

Когда Макар все-таки выгоняет Лушку из дому, то оказывается, что он сделал это потому, что она голосила при всем честном народе по Тимофею, которого отправляли в ссылку. Такого публичного позора Нагульнов простить ей уже не может.

И потом, когда Лушка завлекла в свои сети Давыдова, Макар вовсе не ревнует и не имеет никаких претензий к Семену. Ему лишь жаль, что его бывшая жена избрала очередной «жертвой» именно его товарища. Но и после этого, как оказалось позднее, Нагульнов не перестал любить Лушку, отпустив ее в ночь гибели Тимофея.

Есть у Макара Нагульнова и другие, более безобидные чудачества. Первое - это, конечно же, увлечение английским языком. Почти за четыре месяца Макар выучил восемь английских слов, притом слов, с его точки зрения, «особо революционных»: «революшьен», «коммунистишьен» и т. д.

По признанию Макара, знание иностранного языка понадобилось ему для того, чтобы при первой же возможности принять самое активное и деятельное участие в мировой революции. Как только английские, «индейские» и другие пролетарии свергнут капиталистов, он, Макар, сразу же отправится к братьям по классу и объяснит им, что надо делать, чтобы не повторить ошибок их российских товарищей.

Вполне понятно, что этот «сизифов труд», который добровольно взвалил на свои плечи Нагульнов, никогда не принесет результатов ни по объективным, ни по субъективным причинам. Да и сама идея мировой революции, занимавшая умы большевиков, в конце концов оказалась несостоятельной и была снята с повестки дня, хотя Макару и не удалось дожить до этого времени и он не познал разочарования, не увидел крушения цели, к которой стремился. Ведь именно с ней он связывал всю свою жизнь и все надежды, вполне искренне принося в жертву идолу мировой революции всего себя и свои человеческие чувства.

Примечательно и другое искреннее увлечение Нагульнова: по ночам, изучая английский язык, он слушал пение петухов. Казалось бы, довольно странное занятие для «рыцаря мировой революции», но попробуем разобраться, в чем его причина.

Возможно, в увлечении Нагульнова петушиным пением нашла выход его подсознательная тяга, ни больше ни меньше, как к Гармонии с большой буквы. В самом деле: противоречивый мир, в котором он живет, не устраивал Макара: кто-то хочет создавать колхоз, кто-то не хочет и, более того, активно этому противится. А вот петушиный хор поет торжественно и складно вне зависимости от того, какой политический режим установлен в стране.

Правда, и среди петухов нашелся «оппортунист», который внес дисгармонию в стройный хор гремяченских петухов. И Макар тотчас же выносит ему приговор: как любой «несогласный» с генеральной линией, петух, который портит общее пение, должен быть уничтожен. Думается, этот поступок Нагульнова также приоткрывает тайники его души.

Макар вообще в общении с людьми человек довольно грубый. Особенно груб он бывает, общаясь с дедом Щукарем. Правда, самого деда также нередко «заносит» в его россказнях и рассуждениях, и тогда Нагульнов тотчас же пытается заткнуть рот невоздержанному в речах старику.

Щукарь действительно вполне способен нарушить плавный ход колхозного собрания: когда на повестке дня стоит, например, вопрос о норме выработки колхозников, дед как ни в чем не бывало начинает весьма подробно рассказывать о том, как казак по прозвищу Молчун довел до белого каления своим молчанием даже попа на исповеди. Конечно, Щукарь - не петух, и отрубить ему голову, по крайней мере на собрании, не представляется возможным, но Нагульнова снова, как и в случае с «петухом-оппортунистом», мучает ощущение дисгармонии. И тогда Макар оказывается, по сути, единственным участником собрания, который желает заткнуть рот говорливому деду. Даже Давыдов, поначалу сердившийся на Щукаря, хохочет, как ребенок. Макар снова оказывается в одиночестве.

И все-таки именно такие идеалисты, как Нагульнов, и делали революцию, принося себя в жертву в самом прямом смысле. А потом уже по их костям к власти приходили партийные функционеры.

Роман Шолохова описывает события, происходившие в деревне во время всеобщей коллективизации. Главные герои «Поднятой целины» являются представителями рабочего класса, борющегося за ликвидацию кулачества, их цель - создание колхозов. Кулаки крепко держатся за свое существование, и коммунистам приходится бороться с вредительством, направленном против рабочего движения. Борьба идет не на жизнь, а на смерть, и Семен Давыдов с Макаром Нагульновым, погибают от рук врагов.

Характеристика героев «Поднятая целина»

Главные герои

Второстепенные персонажи

Это список некоторых персонажей из романа Михаила Шолохова «Поднятая целина».