Жанровые особенности поэмы. Художественные особенности поэмы

«Песнь про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» – историческая поэма в народном стиле М. Ю. Лермонтова, написанная в 1837 году и впервые опубликованная в 1838 году в «Литературных прибавлениях к „Русскому инвалиду“». В 1840 году эта поэма открыла единственное прижизненное издание поэта – сборник «Стихотворения М. Лермонтова».

Сюжет поэмы разворачивается во времена правления царя Ивана Грозного. Стиль поэмы можно охарактеризовать как русский народный эпос. Она является стилизацией русского народного творчества в большой эпической форме. В основе произведения лежит фольклорный сюжет, восходящий к народным песням о царе Иване Грозном, многие из которых к XIX веку сохранились и были записаны. Эта поэма в контексте всего творчества поэта воспринимается как своеобразный итог работы Лермонтова над русским фольклором. Также стоит отметить уникальность этого произведения. По жанру и художественному своеобразию она оказалась единственной в своём роде и не получила продолжения ни в творчестве её автора, ни у других поэтов.

Определение жанра

Это первая поэма, которую опубликовал поэт. Поэма является стилизацией русского фольклора в большой эпической форме. По жанру и художественному своеобразию она оказалась единственной в своем роде и не получила продолжения ни в творчестве её автора, ни у других поэтов. Не было у “Песни…” перекличек и с предыдущими произведениями Лермонтова.

После чтения поэмы остаётся чувство, что мы прочитали не литературное произведение, а прослушали историческую народную песню, пропетую гуслярами. Поэма Лермонтова названа песней, так как поэт создаёт произведение, очень близкое по содержанию, форме и по духу к русским народным историческим песням.

Работая над «Песней про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова» Михаил Юрьевич Лермонтов изучал сборник былин Кирши Данилова и другие публикации фольклора. Источником поэмы может быть признана историческая песня «Кастрюк Мастрюкович», в которой рассказывается о героической борьбе человека из народа против опричника Ивана Грозного. Однако Лермонтов не копировал народные песни механически.

Лермонтов стремился приблизить поэму к эпическим фольклорным сказаниям. Гусляры, тешащие «Песнью» «доброго боярина и боярыню его белолицую», играют важнейшую роль в структуре поэмы. Авторского голоса читатель не слышит, перед ним как бы произведение устного народного творчества.

Жанр своего произведения Лермонтов определил как песню. И действительно здесь многое напоминает песню: и троекратное повторение, свойственное произведениям русского фольклора, и традиционное обращение с хвалебными словами к хозяевам дома:

Ай, ребята, пойте – только гусли стройте!

Ай, ребята, пейте – дело разумейте!

Уж потешьте вы доброго боярина

И боярыню его белолицую!

«Ой ты гой еси, царь Иван Васильевич!» – звучит под сводами боярского дома пожелание благополучия. Голос гусляра звучит удивительно громко. И полилась протяжная песня, похожая на долгую дорогу гусляра от села к селу, от города к городу. Гусляров почитали на Руси, во многих народных песнях, былинах и балладах сам князь подносил чарку «меду пенного» и усаживал их за «дубов стол, к зелену вину». И никто не мог заставить гусляров говорить неправду, были они своего рода «гласом народным».

Центральной темой «Песни про купца Калашникова» становится борьба добра и зла, борьба Правды и Кривды. В заглавии лермонтовского произведения обозначены три действующих лица: Иван Васильевич – вершитель судеб на земле, Калашников – носитель Правды. Особняком от них стоит молодой опричник («опричь» – «особо»). При этом сразу нельзя сказать, что Кирибеевич – это воплощенное злодейство. Он полюбил замужнюю женщину, и любовь эта перевернула все в душе верного царского слуги. Он мучится от тоски и безысходности, а может быть, и от угрызений совести. Не случайно гусляры говорят о нем: «лукавый раб».

Фольклорная основа поэмы Лермонтова чувствуется во всем, буквально в каждой фразе. Все герои, их действия и поступки во многом похожи на героев народного эпоса. Например, Лермонтов восхищается Аленой Дмитриевной, для которой позор имени страшней личной обиды. Для нее суд любимого мужа превыше всего:

«…Государь ты мой, красно солнышко,

Иль убей ты меня, или выслушай!

Твои речи – будто острый нож;

От них сердце разрывается.

Не боюся смерти лютыя,

Не боюся я людской молвы,

А боюся твоей немилости…

Ты не дай меня, свою верную жену,

Злым охульникам в поругание…»

В поэме мы встречаем такие художественные приемы, как использование традиционных эпитетов (“вино сладкое, заморское”, “очи соколиные”), сравнений, синтаксических повторов, параллелизмов, инверсий, прямого отрицания (“Не сияет на небе солнце красное, Не любуются им тучки синие: То за трапезой сидит во златом венце Сидит грозный царь Иван Васильевич”). Все эти приемы мастерски воспроизводят русский фольклорный поэтический стиль. В духе русской словесности даже синтаксическая конструкция с лишним союзом “и”:

Уж как завтра будет кулачный бой

На Москве-реке при самом царе,

И я выйду тогда на опричника.

Произведение «Песня про купца Калашникова» пронизано народной поэтикой. Оно представляет собой отражение и воспроизведение поэтом стиля народной поэзии – ее мотивов, образов, красок, приемов песенного народного творчества.Это уникальное произведение Лермонтова и всей русской литературы. Оно по праву считается шедевром русской национальной классики.

Характеристика героев поэмы

Образ Ивана Грозного

Обобщенный образ Ивана IV создан Лермонтовым в духе народной традиции – исторических песен об Иване Грозном – и отчасти «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина. В поэме личность Ивана Грозного изображена неоднозначно: показано его величие и подозрительность, царский произвол, жестокость и великодушие. Это человек сильных страстей.

Образ Кирибеевича

Кирибеевич – опричник, который ставит собственные желания и интересы выше нравственных и моральных норм, чести и достоинства.

Образ купца Калашникова

Героическое начало в поэме связано с образом «смелого купца» Калашникова. В этом образе Лермонтову удалось создать характер, близкий по своим качествам к герою русского эпоса. Сознание личного и социального достоинства, жажда справедливости, мужество, самоотверженность, честность, прямота, отсутствие холопства в отношении к царю – таковы основные черты Калашникова как истинно народного героя.

Кирибеевичу, поступками которого руководит эгоистическое чувство, Калашников противопоставлен как человек, действующий во имя долга и чести. Поэтому в сцене поединка, ещё не вступив в бой с Кирибеевичем, он одерживает над своим противником моральную победу: обличающие слова Калашникова заставили «удалого» Кирибеевича побледнеть и замолчать («На раскрытых устах слово замерло»).

Заключающая «Песню…» картина «безымянной могилки», вызывающей сочувственный отклик народных масс, гусляров вдохновляющей на песню, придал подвигу Калашникова, почившего «за святую правду-матушку», народное значение. Носитель чести в «Песне…» – московский купец Калашников, человек независимого, свободного сословия. Жизненные и нравственные принципы Калашникова выражены в его речи перед боем. Не побоявшись угроз Кирибеевича, он с достоинством отвечает:

А зовут меня Степан Калашников,

А я родился от честного отца,

И жил я по закону Господнему:

Не позорил я чужой жены,

Не разбойничал ночью тёмною,

Не таился от свету небесного.

Калашников противопоставляет свою жизненную позицию, своё происхождение, своё независимое занятие разбою, низости и распутству опричников. Он готов «стоять за правду до последнева». Перед боем Степан Парамонович кланяется царю, церквам, «народу русскому», выражая тем самым почтение не столько власти, сколько Богу и людям. Выходя на поединок, Калашников выполняет просьбу жены о заступничестве: «Ты не дай меня, свою верную жену, злым охульникам на поругание!» Степан Парамонович выступает здесь защитником рода, семьи – в случае своей смерти он наказывает братьям вступиться за его честное имя. Это не просто месть, наказание «бусурманскому сыну», это и не страх «злых охульников»: Калашников наделён высоким моральным сознанием, чувством собственного достоинства. В эпоху бесчестья и террора Калашников отстаивал честное имя и неприкосновенность семьи. За это он был казнён и погребён не по христианскому обряду, а как разбойник – промеж трёх дорог. Но, несмотря на позорную казнь и погребение в «безымянной могиле», Калашников оставил по себе добрую.память:

Пройдёт стар человек – перекрестится,

Пройдёт девица – пригорюнится/

А пройдут гусляры – споют песенку.

Суд царский разошёлся с судом народным. Калашников, казнённый царём и «оклеветанный молвой», становится народным героем.

Художественные особенности поэмы

Поэма Лермонтова до сих пор является единственной в своём роде стилизацией фольклора в большой эпической форме, стих «Песни…» приближен к народной поэзии, в ней использованы характерные для фольклора эпитеты, зачины, «перехваты», повторы. Это была героическая, гуслярная, застольная песня, которая соседствовала в творчестве Лермонтова с ангельскими «тихими песнями», юношескими «романсами» и стилизациями («Колокол стонет», «Не знаю, обманут ли был я», «Светлый призрак дней минувших»).

Известный критик начала XIX века В. Г. Белинский писал, что здесь «поэт от настоящего мира не удовлетворяющей его русской жизни перенёсся в её историческое прошедшее, подслушал биение его пульса, проник в сокровеннейшие и глубочайшие тайники его духа, сроднился и слился с ним всем существом своим, обвеялся его звуками, усвоил себе склад его старинной речи, простодушную суровость его нравов, богатырскую силу и широкий размет его чувства…»

Выводы

Художественными приёмами устного народного творчества мастерски владел Лермонтов. Его «Песня» так музыкальна, что могла бы исполняться под «гуслярный звон». Поэтический мир «Песни» Лермонтова – это мир русской народной поэзии, а её действующие лица будто вышли из народных песен и сказок. Голубь сизокрылый – добрый молодец опричник Кирибеевич, сизый орёл – удалой купец Калашников, зоркий ястреб – грозный царь Иван Васильевич, лебедь белая, лебедушка – красавица Алёна Дмитриевна – все они как живые проходят перед нами.

Чтобы создать живописные картины, Лермонтов пользуется яркими красками, как это в песнях и былинах: заря алая, горы синие, брови черные, грудь белая, чёрный соболь, белый снег, солнце красное. Кирибеевич также одет, как персонаж песен. У него кушачок шелковый, шапка алая, чёрным соболем оторчённая. И песенной красавицей выглядит Алёна Дмитриевна с её румяными щеками, золотистыми косами и яркими лентами. «Песня» Лермонтова – эпическое произведение. Она начинается с особого вступления, или «запева» и заканчивается обычным величанием всех присутствующих.

«Песня про царя Ивана Васильевича» занимает определённое место и в истории русской литературы: она явилась гениальным разрешением поставленной за много лет до Лермонтова творческой задачи создания поэмы в народном духе. В своей глубоко народной поэме, Лермонтов развивает те принципы освоения художественной литературой народно-поэтического творчества, которые нашли осуществление в творчестве передовых поэтов, в первую очередь у Пушкина, в его «Руслане и Людмиле», «Песнях о Стеньке», «Русалке» в сказках.

Замысел произведения был чрезвычайно сложен. Он не укладывался в рамки общепринятых в литературе того времени жанров и требовал переосмысления взглядов на жизнь, на Русь, на людей. Необходимо было найти и новые способы художественного воплощения идеи. Привычные рамки жанров для воплощения авторской мысли были тесны, потому Н.В. Гоголь искал новые формы для завязки сюжета и его развития.

В начале работы над произведением в письмах Н.В. Гоголя часто встречается слово «роман». В 1836 году Гоголь пишет: «...вещь, над которой я сижу и тружусь теперь, и которую долго обдумывал, и которую долго еще буду обдумывать, не похожа ни на повесть, ни на роман, длинная, длинная...» И все же впоследствии замысел своего нового произведения Н.В. Гоголь решил воплотить в жанре поэмы. Современники писателя недоуменно восприняли его решение, так как в то время, в литературе XIX века, большим успехом пользовались поэма, написанная в стихотворной форме. Основное внимание в ней сосредотачивалось на сильной и гордой личности, которую в условиях современного общества ожидала трагическая участь.

Решение Гоголя имело более глубокий смысл. Замыслив создать собирательный образ родины, он сумел выделить свойства, присущие разным жанрам, и гармонично соединить их под одним определением «поэма». В "Мертвых душах" присутствуют черты и плутовского романа, и лирической поэмы, и социально-психологического романа, и повести, и сатирического произведения. По первому впечатлению, "Мертвые души" - скорее роман. Об этом говорит система ярко и подробно обрисованных характеров. Но Лев Толстой, ознакомившись с произведением, говорил: «Возьмите “Мертвые души” Гоголя. Что это? Ни роман, ни повесть. Нечто совершенно оригинальное».

В основе поэмы повествование о русской жизни, в центре внимания - личность России, охваченная со всех сторон. Чичиков, герой "Мертвых душ", ничем не выдающееся лицо, и именно такой человек, по мысли Гоголя, был героем своего времени, приобретатель, сумевший опошлить все, даже саму идею зла. Разъезды Чичикова по Руси оказались наиболее удобной формой для оформления художественного материала. Эта форма оригинальна и интересна главным образом потому, что в произведении путешествует не только Чичиков, похождения которого являются связующим элементом сюжета. Вместе со своим героем разъезжает по России автор. Он встречается с представителями различных социальных слоев и, соединяя их в одно целое, создает богатую галерею портретов-характеров.

Зарисовки дорожных пейзажей, путевые сценки, различные исторические, географические и другие сведения помогают Гоголю представить на суд читателя полную картину русской жизни тех лет. Проводя Чичикова по русским дорогам, автор показывает читателю огромный диапазон русской жизни во всех ее проявлениях: помещиков, чиновников, крестьян, усадьбы, трактиры, природу и многое другое. Исследуя частное, Гоголь делает выводы о целом, рисует страшную картину нравов современной ему России и, что особенно важно, исследует душу народа.

Жизнь России того времени, знакомая писателю действительность изображена в поэме с «сатирической стороны», что было ново и необычно для русской литературы XIX века. А потому, начав с жанра традиционного авантюрного романа, Н.В. Гоголь, следуя все более и более расширяющемуся замыслу, выходит за рамки и романа, и традиционной повести, и поэмы, и в результате создает масштабное лиро-эпическое произведение. Эпическое начало в нем представлено похождениями Чичикова и связано с сюжетом. Лирическое начало, присутствие которого становится все более и более значимым по мере развертывания событий, выражено в лирических авторских отступлениях. В целом, "Мертвые души" - это масштабное эпическое произведение, которое еще долгое время будет поражать читателей глубиной анализа русского характера и удивительно точным предсказанием будущего России.

Все темы книги «"Мертвые души" Н.В. Гоголя. Краткое содержание. Особенности поэмы. Сочинения»:

Краткое содержание поэмы «Мертвые души»: Том первый. Глава первая

Особенности поэмы «Мертвые души»

• Жанровое своеобразие поэмы

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-1.jpg" alt=">Стилистические, жанровые и композиционные особенности поэмы А. А. Блока «Двенадцать» . ">

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-2.jpg" alt=">Цель урока: показать полемический характер поэмы, её художественные особенности; повторение понятий: стиль, жанр, композиция,"> Цель урока: показать полемический характер поэмы, её художественные особенности; повторение понятий: стиль, жанр, композиция, символ; определить отношение автора к событиям революции 1917 года. План урока: 1. Контраст как основное средство изображения в поэме. 2. Исторические и политические предпосылки создания поэмы. 3. Система образов 4. Единство замысла и композиции 5. Стилистика и жанровое своеобразие поэмы. 6. Образы-символы. 7. Контроль знаний.

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-3.jpg" alt="> «Сегодня я – гений!» . «Двенадцать» - какие бы они ни"> «Сегодня я – гений!» . «Двенадцать» - какие бы они ни были – это лучшее, что я написал. Потому что тогда я жил современностью» . А. Блок (январь 1918 г.)

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-4.jpg" alt="> Контрастность произведения В январе 1918 года с Блоком произошло нечто такое,"> Контрастность произведения В январе 1918 года с Блоком произошло нечто такое, что он сумел воплотить весь хаос, который окружал его – хаос революции, из которого, он полагал, должна родиться гармония будущего, и потому он благословил этот хаос и запечатлел его не только в словесном, но и в музыкальных образах своей поэмы. .

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-5.jpg" alt="> Контрастность произведения О. Парамонов (автор проекта «ХХ век глазами русских поэтов») –"> Контрастность произведения О. Парамонов (автор проекта «ХХ век глазами русских поэтов») – заслуженный учитель России - вспоминает: «Когда я прочитал эту поэму монгольскому студенту, с котором мы встретились во время моей учебы в Ленинграде, он, плохо знавший русский язык, сказал: “Это буран в степи”.

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-6.jpg" alt=">Контрастность произведения Основа содержания поэмы − «буря» в море жизни."> Контрастность произведения Основа содержания поэмы − «буря» в море жизни. Строя ее сюжет, Блок широко использует прием контраста: «Черный вечер. /Белый снег…» , - резкое противопоставление двух миров – «черного» и «белого» , старого и нового.

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-7.jpg" alt="> Исторические и политические предпосылки создания поэмы Блок в своих стихах предчувствовал"> Исторические и политические предпосылки создания поэмы Блок в своих стихах предчувствовал пробуждение России, приветствовал его очистительный приход, потому что жизнь настоящая была для него невозможна. Когда он завершил эту поэму в январе 1918 года, то достаточно строгий к себе записал в своём дневнике: “Сегодня я гений”

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-8.jpg" alt="> Герои поэмы Герои обрисованы лаконично и выразительно. n"> Герои поэмы Герои обрисованы лаконично и выразительно. n Образное сравнение: «старушка, как курица, /кой как перемотнулась через сугроб» ; n Речевая характеристика: «Предатели! Погибла Россия!/Должно быть, писатель /Вития…» ; n Хлесткий эпитет и оксюморон: «А вот и долгополый /Сторонкой за сугроб…/Что нынче невеселый, /Товарищ поп? » ; n Двенадцать героев составляют один отряд: «В зубах – цигарка, примят картуз, /На спину б надо бубновый туз!» коротко и ясно – «тюрьма по ним плачет» . n Подробнее показана Катька. Здесь

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-9.jpg" alt="> Единство замысла и композиции Внешне поэма построена в соответствии с названием:"> Единство замысла и композиции Внешне поэма построена в соответствии с названием: она состоит из двенадцати глав. Но если мы обратимся к героям поэмы, то снова обнаружим связь с названием: в центре событий - 12 патрулирующих красноармейцев, которые в заключении поэмы, следуя за Христом, ассоциируются с 12 -ю апостолами.

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-10.jpg" alt=">Образ Христа Появление Христа, может быть, залог будущего света, символ лучшего,"> Образ Христа Появление Христа, может быть, залог будущего света, символ лучшего, справедливости, любви, знак веры. Он «и от пули невредим» , и он мертвый – «в белом венчике из роз» . «Двенадцать стреляют в него, пусть «невидимого» .

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-11.jpg" alt="> Стилистика, жанровое своеобразие поэмы «Двенадцать» - эпическая поэма, как"> Стилистика, жанровое своеобразие поэмы «Двенадцать» - эпическая поэма, как будто составленная из отдельных зарисовок, картинок с натуры, быстро сменяющих одна другую. Динамичность и хаотичность сюжета, выразительность эпизодов, из которых складывается поэма, передают неразбериху, которая царила и на улицах, и в умах.

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-12.jpg" alt="> «Музыка революции» «Слушайте музыку революции» , − призывал Блок. В"> «Музыка революции» «Слушайте музыку революции» , − призывал Блок. В поэме и звучит эта музыка. Прежде всего, «музыка» у Блока – метафора, выражение «духа» , звучание стихии жизни. Традиционные ямб и хорей сочетаются с разностопными размерами, иногда с нерифмованным стихом.

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-13.jpg" alt="> «Музыка революции» n В поэме звучат интонации марша. "> «Музыка революции» n В поэме звучат интонации марша. n Слышен городской романс. n Часто встречается частушечный мотив. n Прямо процитирована революционная песня. n Бросаются в глаза лозунги: «Вся власть Учредительному Собранию!»

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-14.jpg" alt=">Образы - символы Ветер, вьюга, снег – постоянные блоковские мотивы."> Образы - символы Ветер, вьюга, снег – постоянные блоковские мотивы. Символика: цвета: «Черный вечер. /Белый снег» , кровавый флаг; число «двенадцать» ; старый мир - «пес безродный» ; новый мир – двенадцать красногвардейцев, образ Христа.

Src="https://present5.com/presentation/3/15785686_442792950.pdf-img/15785686_442792950.pdf-15.jpg" alt="> «…почему Христос? » «Блок вовсе не «благословлял» революцию этим заимствованным атрибутом"> «…почему Христос? » «Блок вовсе не «благословлял» революцию этим заимствованным атрибутом народной веры, а лишь утверждал историческую преемственность. Революция принимала в наследство этическую веру народа!» (А. Горелов).

Эпический стиль есть такой художественный стиль, который рисует нам жизнь того или иного человеческого коллектива, подчиняющей себе своими закономерностями решительно всякую личную жизнь. Примат общего над индивидуальным. Подлинное место эпоса - восходящий патриархат, когда человек настолько овладевает силами природы, что может с ними героически бороться и героически их себе подчинять. В эту эпоху родовая община становилась оседлой, она начинает осознавать себя как единое целое, начинает помнить свою историю и великих героев, которые ее создавали.

Если общее становится на место личного, то ясно, что личное выступает в неразвитом и примитивном виде.

1. Объективность эпоса (эпический художник как бы не пользуется своей фантазией. не только реальные вещи, но и все сказочное, мифическое, мыслится им как нечто объективное и невыдуманное)

2. Обстоятельная деловитость эпоса("Каталог кораблей" занимает 300 строк, щит Ахилла - 132 строки)

3. Живописность и пластика изображений (любовное рассматривание вещей, хронологическая несовместимость или закон плоскостного изображения, отсутсвует способность трехмерного восприятия мира,перед нами не рельефное, но плоскостное восприятие мира, геометрический стиль, пластика - даны не только ранения, но и их последствия, как Патрокл тащил троянца, поддетого копьем)

4. Антипсихологизм и чисто вещественное изображение всякого внутреннего переживания(отсутствие анализа внутренних переживаний человека,отсутствие внутренней мотивировки его событий.Пример: Парис любит Елену,но как именно, об этом ничего не известно; Одиссей и Пенелопа) Но личность, в которой еще не проснулось ее "я" подчинена своему родоплеменному коллективу.Отсюда вытекает преданность всему тому, что получено от предков,т.е. всему великому и значительному.К числу основных принципов эпоса обязательно относятся

5. Традиционность(то, что изображается в эпосе для всех важно. Все уверены, что так оно и было всегда и будет.Все рассказывается медленно и степенно,как будто бы речь идет о вечной истине.Повторения или постоянные эпитеты)

6. Монументальность(эпическое произведение всегда будит высокие, благородные чувства,воспитывает героическую волю,не терпит ничего низменного) 7. Отсутствие в нем мелочей (они присутствуют, но всякая мелочь изображена в свете общего,дана в окружении героической жизни, несет печать великих событий) 8. Уравновешенно - созерцательное спокойствие свободно - героического духа.

Все эти принципы художественного стиля эпоса концентрируются в одном, который одинаково относится к стилю, к образу жизни эпического человека. Это принцип эпического героизма. Реальным носителем всех этих особенностей эпического стиля является герой, понимаемый как продукт общинно - родовой формации периода патриархата, то есть как индивидуальное воплощение самой же патриархальной общины.

Свободный эпический стиль у Гомера - это такое оформление художественного творчества, которое рассматривает всю общинно-родовую формацию, часто смешивая в одном образе самые разнообразные ее эпохи и давая изображение этих эпох в добродушном иронически - юмористическом и снисходительном, но в то же время и в наивно - серьезном и часто даже трагическом плане.Изображаемые здесь герои, натуры, умеющие сильно любить и сильно ненавидеть, чувствуют себя свободно и независимо, страстно любя жизнь во всех ее проявлениях и никогда не унывая, несмотря на постоянные страдания и катастрофы.Противоречивость в гомеровском стиле как раз и говорит о переходности эпохи или о движении и становлении эпохи, об ее бурном развитии.

Особо хотелось бы остановиться на жанровых особенности эпопеи Мильтона, также не согласующихся со строгими канонами. Как уже отмечалось, в годы революции вместе с нарастанием у Мильтона антимонархических настроений его отношение к придворной аристократической культуре становилось все более враждебным. Неприятие куртуазной эпической поэтики и рыцарской героики заставило его отказаться от первоначального замысла написать «Артуриаду» -- героическую поэму, воспевающую легендарного короля Артура. В 40-50-х годах поэт пытается отыскать новый сюжет, отвечающий его изменившимся представлениям о героическом эпосе. Такой сюжет он находит в Библии: им становится религиозный миф о грехопадении и изгнании первых людей из Эдема.

Предмет «Потерянного рая», признает автор, -- «предмет печальный! Но ничуть не меньше, | А больше героического в нем, | Чем в содержаньи повести былой...». Героизм, по Мильтону, заключается не в безрассудной храбрости на полях сражений, не в рыцарских поединках чести, но в терпении и мученичестве, в христианском самоотречении. «Мне не дано, --. пишет он, --

Наклонности описывать войну,

Прослывшую единственным досель

Предметом героических поэм.

Великое искусство! -- воспевать

В тягучих нескончаемых строках

Кровопролитье, рыцарей рубить

Мифических в сраженьях баснословных.

Меж тем величье доблестных заслуг

Терпенья, мученичества -- никем

Не прославляемо...».

Создавая «Потерянный рай», Мильтон стремился развенчать религиозно-нравственные идеалы эпической поэзии прошлого и с этой целью вводил в поэму пародийно-полемические сцены и ситуации, имеющие параллели как в рыцарском, так и в античном эпосе: если предшественники Мильтона, изображая сцены грандиозных битв, прославляли мужество и воинскую доблесть своих героев, то в «Потерянном рае» сцена космического сражения призвана выявить не столько доблесть небесных ратей, сколько лжегероизм мятежного Сатаны, и заодно продемонстрировать бессмысленность и нелепость затеянной им войны, как, впрочем, всякой войны, если таковая не связана с идеей служения богу.

Ссылаясь на такого рода выпады поэта против ложных, с его точки зрения, идеалов, один из современных критиков называет «Потерянный рай» антиэпосом. Это определение, однако, следует признать неудачным: во-первых, критический подтекст поэмы составляет пусть немаловажную, но не самую существенную его черту; во-вторых, Мильтон выступает здесь лишь против некоторых явлений эпической поэзии, а не против жанра как такового.

Высшим образцом всегда оставались для Мильтона гомеровский эпос и «Энеида» Вергилия. Подобно великим предшественникам, автор «Потерянного рая» стремился создать монументальную и всестороннюю картину бытия, в которой отразились бы космические силы природы и особенности местного пейзажа, битвы, решающие судьбы народов, и бытовые подробности из жизни героев, возвышенные лики небожителей и простые человеческие лица. Как и в классическом эпосе, повествование в поэме Мильтона ведется от имени автора; пространные повествовательные и описательные пассажи чередуются с диалогом и монологом, авторская речь -- с речью персонажей. В поэму введено множество эпизодов, имеющих параллели в античном эпосе: сцены военного совета, описание своеобразной «одиссеи» Сатаны, батальные сцены, пророческие видения героев и т. п. В поэме есть традиционный зачин, сообщающий о ее предмете и целях, и обращения поэта к Музе, предваряющие наиболее существенные перемены места действия; следуя правилам, Мильтон нарушает хронологическую последовательность изложения событий и в начале поэмы сообщает о происшествиях, относящихся к середине основного действия. Приемы гиперболизации, постоянные эпитеты, развернутые сравнения также отвечают основным требованиям жанра. Грандиозности сюжета соответствует возвышенный строй поэтической речи. Поэма написана белым стихом, который звучит то певуче и плавно, то энергично и страстно, то сурово и мрачно. Мильтон придает своей речи торжественные интонации певца-рапсода и в то же время пафос библейского пророка.

Придерживаясь правил, поэт не превращает их в оковы. По его мнению, отступление от правил в творчестве тех, кто глубоко знает искусство, есть «не нарушение границ, но обогащение искусства». Гомер и Вергилий были для Мильтона не только наставниками, но и соперниками, которых он, как эпический поэт, стремился превзойти. Подчеркивая необычность избранного им сюжета, Мильтон настаивает на том, что его героическая песнь повествует о вещах, еще не воспетых ни в прозе, ни в стихах.

«„Потерянный рай" -- эпопея, -- писал один из крупнейших мильтоноведов прошлого столетия Дэвид Мэссон. -- Но в отличие от „Илиады" или „Энеиды" это не национальный эпос, да и вообще это -- эпос, не похожий на другие известные типы эпопей. „Потерянный рай" -- эпос всего человеческого рода...». Действительно, именно таковы были намерения английского поэта: в отличие от своих учителей, Гомера и Вергилия, он хотел создать произведение, не ограниченное национальной тематикой, но имеющее вселенские, общечеловеческие масштабы. В этом отношении замысел Мильтона был созвучен замыслу другого его предшественника -- великого Данте, как и он, творившего на рубеже двух эпох, как и он, посвятившего жизнь борьбе и поэзии. Подобно автору «Божественной комедии», Мильтон для осуществления своего замысла обратился к Библии. Однако не дух христианского смирения, а грозный пафос пророков, космическая масштабность эпических легенд Библии были особенно близки обоим поэтам.

Почти все творчество Мильтона, поэта и публициста, остро ощущавшего противоречия своей переломной эпохи, проникнуто драматизмом. Высшего напряжения этот драматизм достигает в его последних произведениях, созданных посла крушения республики, в годы Реставрации. Уже самое религиозное предание о восстании Сатаны и об изгнании первых людей из Эдема, художественно воплощенное Мильтоном в «Потерянном рае», в высшей степени драматично; недаром оно первоначально предназначалось поэтом для драматургической обработки. Своеобразие мироощущения автора и особенности избранного им материала не могли не сказаться на жанровой природе его произведения.

Уже первые критики поэта упрекали его в том, что предмет и фабула «Потерянного рая» были скорее драматическими, нежели эпическими. Дж. Драйден утверждал, что избранный Мильтоном сюжет «не является сюжетом героической поэмы, называемой так по праву. Предмет поэмы -- утрата счастья; развитие событий в ней не увенчивается успехом в отличие от того, как это происходит в других эпических произведениях». В XVIII в. Джозеф Аддисон выступил в «Зрителе» с рядом статей о поэме Мильтона. Доказывая, что «Потерянный рай» не беднее «Илиады» и «Энеиды» красотами, свойственными эпическому жанру, он отмечал, однако, что фабула этого произведения более подходила для трагедии, чем для эпоса.

Вопрос о жанровой природе «Потерянного рая» интересовал в той или иной степени почти всех исследователей поэмы. В XX в. этот вопрос стал одним из центральных в мильтоноведении. Только за последние тридцать лет за рубежом на эту тему защищено несколько диссертаций, опубликовано большое количество книг и специальных статей. Лишь очень немногие авторы, заметно преувеличивая зависимость поэта от эпической традиции, настаивают на жанровой чистоте и каноничности мильтоновского эпоса.

Большинство исследователей справедливо говорят о его существенных отличиях от предшествующей эпической поэзии и, расходясь в частностях, единодушно называют основной жанровой особенностью поэмы Мильтона присущий ей органический драматизм. При этом, правда, также не обходится без крайностей: отдельные авторы превращают драматические компоненты мильтоновской поэзии в определяющий ее структуру фактор и незаметно для себя лишают «Потерянный рай» его корней -- связей с традициями эпоса.

Так, английский литературовед Р.Б. Роллин называет поэму Мильтона «энциклопедической драмой-эпопеей», в которой встретились и соединились три разновидности драматического жанра: по мнению ученого, «Потерянный рай» включает в себя трагедию Сатаны, историческую драму о Боге-сыне и пасторальную трагикомедию об Адаме и Еве. Создается впечатление, что речь в статье Р.Б. Роллина идет не об эпической поэме, но о грандиозной экспериментальной пьесе, в которой некоторые законы построения эпоса использованы как нечто служебное и подчиненное.

Такое же впечатление остается от знакомства с книгой американского ученого Джона Демарэя, который рассматривает «Потерянный рай» как театрализованный эпос, построенный из ряда тематически взаимосвязанных драматических сцен и объединяющий черты ренессансной придворной маски, карнавального шествия, пророческого религиозного зрелища, итальянской трагедии со счастливой концовкой, грандиозного континентального театрального представления.

Известная доля драматизма изначально присуща эпическому жанру; драматические эпизоды можно обнаружить уже в самых первых, классических его образцах: недаром Эсхил говорил, что питался крохами от роскошной трапезы Гомера. Однако драматизм сюжета и драматическая насыщенность многих сцен в «Потерянном рае» несравненно выше, чем в других эпических поэмах. Есть безусловный трагизм в судьбе Сатаны, обрекшего себя на вечную, не сулящую успеха тяжбу с владыкой Вселенной; трагична участь Адама и Евы, вкусивших запретный плод и осужденных на земные муки и смерть.

Возлагая вину за печальный удел героев на них самих, Мильтон стремился в художественно убедительной форме нарисовать их характеры, изобразить духовную деградацию Сатаны и превращение героев идиллии в героев трагедии. Решая эту задачу, поэт нередко использовал приемы драмы и предоставлял персонажам выявить себя на страницах поэмы. При этом он не только вводил в ткань повествования -- в полном согласии с законами эпоса -- диалог и монолог, но придавал им откровенно драматический характер.

В отличие от риторической по преимуществу речи персонажей в эпосе прошлого, многим диалогам и монологам «Потерянного рая» свойственны исключительная напряженность и динамизм; в них выявляются характеры персонажей и мотивы их поступков; диалог превращается нередко в своего рода психологическую дуэль, которая заканчивается победой одного из героев; взаимоотношения персонажей при этом, естественно, меняются. Глубоким драматизмом проникнуты в поэме сцена совещания в Аду, пылкая речь низринутого в Ад, но не склонившегося перед Богом Сатаны, его горькая исповедь в IV книге, разговор дьявола с Греховностью и Смертью, сцена искушения Евы, диалог первых людей после грехопадения и многие другие эпизоды. Как справедливо отмечают исследователи, по драматической мощи и эмоциональному воздействию на читателя многие диалоги и монологи «Потерянного рая» сродни скорее елизаветинской драматургии, чем эпической поэзии.

Все это, бесспорно, позволяет говорить о своеобразном преломлении законов эпоса в поэме Мильтона, но вовсе не дает оснований рассматривать ее как простую сумму различных драматических произведений, имеющих лишь общее эпическое обрамление. Сколь бы значительное место ни занимало в поэме драматическое начало, господствующим в ней остается начало эпическое. Диалог и монолог в «Потерянном рае» есть не единственный, как в драме, а лишь одни из многообразных способов изложения материала; причем далеко не все диалоги и монологи в поэме Мильтона имеют драматический характер: нет драматизма, скажем, в ученой беседе Рафаила и Адама об астрономии или в напоминающих богословские трактаты монологах Бога-отца; повесть Рафаила о сотворении мира также носит не драматический, а описательный характер.

Около одной трети всего объема поэмы занимает собственно повествовательная часть, к которой откосятся, к примеру, рассказ о трудном путешествии Сатаны в Эдем и щедро рассыпанные там и тут, сменяющие друг друга мрачные видения Ада, Хаоса, описания экзотических райских кущ, величественные картины Эдема. Именно из описаний такого рода мы узнаем о мильтоновской концепции мироздания как грандиозного иерархически построенного целого, в котором каждой частице -- от крохотной былинки до гигантского созвездия -- отведено свое место.

Устранить из «Потерянного рая» то, что есть в нем недраматического, свести поэму к диалогу, подобно пьесе, как это предлагает сделать Дж. Демарэй, дабы убедиться в исключительных сценических качествах «Потерянного рая», означало бы лишить поэму структурного единства, космической масштабности, эпического размаха, иными словами, бесконечно обеднить ее. В результате такой процедуры вместе с авторскими отступлениями, комментариями и обращениями к музе из «Потерянного рая» оказалась бы изгнанной и личность самого автора.

Вторжение в поэму Мильтона личностного начала в свете канонов классического эпоса выглядит необычным и составляет еще одну, очень важную, особенность «Потерянного рая». Страстные вступления одического характера к книгам I, III, VII и IX заметно отличаются от традиционных эпических зачинов и обращений к музе-вдохновительнице. В них Мильтон не только сообщает о предмете своей поэмы, не только подготавливает читателя к перемене места действия (Ад -- заоблачные эмпиреи -- Эдем -- грешная Земля), но делится с ним своими надеждами и опасениями, печалями и невзгодами. В VII книге Мильтон открыто говорит об исторической обстановке, в которой рождается его поэма; злые времена и злые языки, тьма, одиночество и опасности окружают поэта.

Четыре небольших вступления, а также краткие лирические комментарии, изредка прерывающие ход повествования и, вопреки условностям, выражающие личное отношение автора к изображаемым событиям, дают представление о взглядах Мильтона на эпос, о его отношении к аристократической, культуре, о его нравственных воззрениях. В этих своеобразных лирических интермеццо отчетливо вырисовывается образ слепого поэта -- пророка и гражданина, подвергающего пересмотру ценности старого мира, выдвигающего новые этические, политические и художественные идеалы.

В нашей науке вопрос о жанровой природе «Потерянного рая» наиболее полное освещение получил в работах Р.М. Самарина. Справедливо отмечая новаторство Мильтона, синтезировавшего в своей поэме эпос, драму и лирику, исследователь допускает при этом целый ряд досадных ошибок, пытаясь доказать неверную мысль о том, что «Потерянный рай» представляет собой «эпопею, которая уже во многом близка к нарождающемуся европейскому роману». В подтверждение своей мысли Р.М. Самарин ссылается на известные слова В.Г. Белинского о романе как эпосе нового времени: «В романе -- все родовые и существенные признаки эпоса... но здесь идеализируются и подводятся под общий тип явления обыкновенной прозаической жизни. Роман может брать для своего содержания... историческое событие и в его сфере развить какое-нибудь частное событие, как и в эпосе: различие заключается в характере самих этих событий, а следовательно, и в характере развития и изображения.. .». Теоретические положения, высказанные великим критиком, превращаются в прокрустово ложе, уготованное «Потерянному раю» в угоду концепции Р.М. Самарина: вопреки очевидности, исследователю приходится объявить «прозаической и обыкновенной» воспетую поэтом идеальную жизнь идеальных первых людей в мифическом Эдеме.

«В сфере „исторического события", -- пишет далее Р.М. Самарин, -- Мильтон развил... „частное событие" -- падение Евы... и падение Адама... Насколько различен, выражаясь словами Белинского, характер самих этих событий, а следовательно, и характер изображения их, ясно даже неискушенному читателю». Грехопадение первых людей в «Потерянном рае» действительно можно рассматривать как «частное событие», развитое в сфере события «исторического» -- восстания Сатаны против Бога, и, конечно, между ними существует различие, как между любыми историческим и частным событиями, независимо от того, изображены ли они в романе или в эпосе. Но вовсе не об этом различии идет речь в статье Белинского. По мысли критика, и роман и эпос могут использовать историческое и частное события, но характер этих событий, их развитие и изображение в эпосе, с одной стороны, и в романе, с другой, принципиально различны. Чтобы понять, сколь глубоко это различие, достаточно сопоставить поэму Мильтона, скажем, с романом Филдинга «Приключения Тома Джонса, найденыша»: в поэме развитие событий определяется взаимодействием героев и потусторонних сил, в романе -- реальными взаимоотношениями человека и общества.

Доводы, приводимые Р.М. Самариным в пользу своей концепции, никак нельзя признать убедительными. Столь же неубедительно звучит утверждение ученого о том, что «„Потерянный рай" своим стремлением к синтезу, к универсальному охвату материала приближается к складывающемуся жанру романа». Универсальность охвата событий, о которой говорит Р.М. Самарин, присуща не только «Потерянному раю», но эпическому жанру вообще. В лирических зачинах и комментариях поэмы можно, конечно, усмотреть прототип тех отступлений, которые встретятся нам и в романтической поэме, и в романе в стихах, и в прозаических романах Филдинга, Теккерея и Диккенса. Однако это свидетельствует вовсе не о сближении «Потерянного рая» с «нарождающимся европейским романом», но об известном влиянии, которое он оказал на развитие лиро-эпического жанра.