Таланты и поклонники (пьеса). Александр островскийталанты и поклонники
Пьеса А. Н. Островского "Таланты и поклонники" была написана и впервые поставлена на сцене в 1882г. С тех пор прошло 136 лет, за этот период изменения затронули все стороны жизни, но только не человеческую суть, особенно ярко проявляющую себя в моменты нравственного выбора. Герои произведения оживают в наши дни под покровительством музы комедии, демонстрируя как парадную, так и скрытую от посторонних глаз теневую сторону мира искусства. Молодая, талантливая, кристально честная и ведущая праведный образ жизни Александра Негина (Наталья Третьяк) рождена для того, чтобы быть актрисой, ее предназначение предопределено свыше. Бедность не порок, а серьезное препятствие для реализации целей и планов даже в том случае, когда главная страсть захватывает и ведет в единственно правильном направлении. В этой игре как на площадке, так и за кулисами важно понимать, кто находится на твоей стороне, нежно журя и подбадривая, а кто разворачивает ситуацию против тебя, забыв про совесть и соблюдая одни только личные интересы. Верными и преданными союзниками, несмотря на различия во взглядах и характерах, остаются практичная Домна Пантелеевна (Наталья Табачкова), мама главной героини и Петр Мелузов (Илья Роговин), влюбленный студент, наставляющий девушку на путь истинный и мечтающий о тихом семейном счастье. А еще тонкий и интеллигентный Мартын Прокофьич (Павел Викторович Курочкин), бескорыстно и беззаветно любящий театр, в силу возраста позволяющий себе лишь платоническую привязанность, восторг по отношению к юной актрисе и нежные букеты, заменяющие признания в пылких чувствах к своей пассии. В противовес им работает изнанка этого сложного мира в лице князя Ираклия Стратоныча Дулебова (Антон Васильев), чьи пальцы, унизанные сверкающими блеском драгоценных камней перстнями, считают лишь деньги, дающие власть и почву для самоутверждения в виде непристойного предложения. Масло в огонь и без того непростой жизни подливает Григорий Антоныч Бакин (Алексей Ермаков), провоцируя на неблаговидные шаги под влиянием сиюминутной прихоти и чувства соперничества без всякой ответственности за последствия. Угроза падения главной героини с высоты еще такого хрупкого положения на театральных подмостках обнажает истинные намерения ближайшего окружения, предоставив роль спасителя богатому помещику Ивану Семенычу Великатову (Александр Бавтриков), умеющему вести себя не только учтиво, а еще и благородно, оказывая помощь нуждающимся и избегая лишних разговоров за спиной. Неожиданный взлет и триумф Саши в который раз доказывают, что наиболее привлекательными являются успешные и состоявшиеся люди, притягивая поклонников всех мастей и сортов, сбегающихся на огонек. Порой жизнь буквально заставляет сделать выбор и в этом случае на карту может быть поставлено все, включая моральные принципы, личное счастье, душевное состояние и материальное благополучие. Как быть, если сцена манит, зовет и вызывает душевный трепет, театр дарит вкус жизни и неповторимые эмоции, а на другой чаше весов находится привязанность и чувство благодарности в ответ на заботу и любовь? После третьего звонка вскочить на подножку поезда, следующего в будущее, или остаться на хорошо знакомом перроне? Есть большое желание провести аналогию с российским драматическим фильмом "Большой" режиссера Валерия Тодоровского, рассказывающим историю восхождения одаренной провинциальной девушки, пожертвовавшей карьерой балерины из-за терзающего чувства вины перед семьей. Вероятно единственно приемлемым выбором в нашем случае будет честность с собой, признание в том, что братская любовь и тихая пристань не сможет заменить полноту ощущений, блестящую карьеру, многократное умножение таланта и безбедное существование. Будьте рядом с теми, кто делает вас счастливыми, можно также добавить - и извинитесь перед теми, чью жизнь вы разрушаете своими поступками. Искренне жаль живущего по заповедям, выбравшего сторону света и отказавшегося от всего неподобающего Петра, тем не менее оставшегося не у дел. Верным эпитетом, который сможет охарактеризовать постановку пьесы на сцене "Ведогонь-театра", будет эмоционально насыщенное и глубокое по смыслу слово - сопереживание. Темпераментная игра Натальи Третьяк, заливистый смех и горькие слезы, возвышенность и внутреннее чувство собственного достоинства вызывают ощущение того, что роль нашла свою настоящую актрису. Интересно художественное оформление спектакля, выбор в данном случае сделан в пользу белого цвета как для костюмов всех участников, так и для декоративных элементов. Вероятны различные интерпретации, но все же ближе всего мысль о том, что светлая часть души, великодушие и нравственность останутся в моде, несмотря на самые разные искушения и обстоятельства.
Действие первое
Лица:
Александра Николавна Негина , актриса провинциального театра, молодая девица.
Домна Пантелевна , мать ее, вдова, совсем простая женщина лет за 40, была замужем за музыкантом провинциального оркестра.
Князь Ираклий Стратоныч Дулебов , важный барин старого типа, пожилой человек.
Григорий Антоныч Бакин , губернский чиновник на видном месте, лет 30.
Иван Семеныч Великатов , очень богатый помещик, владелец отлично устроенных имений и заводов, отставной кавалерист, человек практического ума, ведет себя скромно и сдержанно, постоянно имеет дела с купцами и, видимо, старается подражать их тону и манерам; средних лет.
Петр Егорыч Мелузов , молодой человек, кончивший курс в университете и ожидающий учительского места.
Нина Васильевна Смельская , актриса, постарше Негиной.
Мартын Прокофьич Нароков , помощник режиссера и бутафор, старик, одет очень прилично, но бедно; манеры хорошего тона.
Действие в губернском городе. В первом действии, в квартире актрисы Негиной: налево от актеров окно; в глубине, в углу, дверь в переднюю; направо перегородка с дверью в другую комнату; у окна стол, на нем несколько книг и тетрадей; обстановка бедная.
Явление первое
Домна Пантелевна одна.
Домна Пантелевна (говорит в окно) . Зайди денька через три-четыре; после бенефиста все тебе отдадим! А? Что? О, глухой! Не слышит. Бенефист у нас будет; так после бенефиста все тебе отдадим. Ну, ушел. (Садится.) Что долгу, что долгу! Туда рубль, сюда два… А каков еще сбор будет, кто ж его знает. Вот зимой бенефист брали, всего сорок два с полтиной в очистку-то вышло, да какой-то купец полоумный серьги бирюзовые преподнес… Очень нужно! Эка невидаль! А теперь ярмарка, сотни две уж все возьмем. А и триста рублей получишь, нешто их в руках удержишь; все промежду пальцев уйдут, как вода. Нет моей Саше счастья! Содержит себя очень аккуратно, ну, и нет того расположения промежду публики: ни подарков каких особенных, ничего такого, как прочим, которые… ежели… Вот хоть бы князь… Ну, что ему стоит! Или вот Иван Семеныч Великатов… говорят, сахарные заводы у него не один миллион стоят… Что бы ему головки две прислать: нам бы надолго хватило… Сидят, по уши в деньгах зарымшись, а нет, чтобы бедной девушке помочь. Я уж про купечество и не говорю – с тех что взять! Они и в театр-то не ходят; разве какой уж ошалеет совсем, так его словно ветром туда занесет… так от таких чего ожидать, окромя безобразия…
Входит Нароков.
Явление второе
Домна Пантелевна и Нароков.
Домна Пантелевна . А, Прокофьич, здравствуй!
Нароков (мрачно) . Здравствуй, Прокофьевна!
Домна Пантелевна . Я не Прокофьевна, я Пантелевна, что ты!
Нароков . И я не Прокофьич, а Мартын Прокофьич.
Домна Пантелевна . Ах, извините, господин аркист!
Нароков . Коли хотите быть со мной на ты, так зовите просто Мартыном; все-таки приличнее. А что такое «Прокофьич»! Вульгарно, мадам, очень вульгарно!
Домна Пантелевна . Люди-то мы с тобой, батюшка, маленькие, что нам эти комплименты разводить.
Нароков . «Маленькие»? Я не маленький человек, извините!
Домна Пантелевна . Так неужели большой?
Нароков . Большой.
Домна Пантелевна . Так теперь и будем знать. Зачем же ты, большой человек, к нам, к маленьким людям, пришел?
Нароков . Так, в этом тоне, и будем продолжать, Домна Пантелевна? Откуда это в вас озорство такое?
Домна Пантелевна . Озорство во мне есть, это уж греха нечего таить! Подтрунить люблю, и чтобы стеснять себя в разговоре с тобой, так я не желаю.
Нароков . Да откуда оно в вас, это озорство-то? От природы или от воспитания?
Домна Пантелевна . Ах, батюшка, откуда? Ну, откуда… Да откуда чему другому-то быть? Жила всю жизнь в бедности, промежду мещанского сословия; ругань-то каждый божий день по дому кругом ходила, ни отдыху, ни передышки в этом занятии не было. Ведь не из пансиона я, не с мадамами воспитывалась. В нашем звании только в том и время проходит, что все промеж себя ругаются. Ведь это у богатых деликатности разные придуманы.
Нароков . Резон. Понимаю теперь.
Домна Пантелевна . Так неужто ж со всяким нежничать, всякому, с позволения сказать… Сказала б я тебе словечко, да обижать не хочу. Неужто всякому «вы» говорить?
Нароков . Да, в простонародии все на ты…
Домна Пантелевна . «В простонародии»? Скажите, пожалуйста! А ты что за барин?
Нароков . Я барин, я совсем барин… Ну, давай на ты, мне это не в диковину.
Домна Пантелевна . Да какая диковина; обыкновенное дело. В чем же твоя барственность?
Нароков . Я могу сказать тебе, как Лир: каждый вершок меня – барин. Я человек образованный, учился в высшем учебном заведении, я был богат.
Домна Пантелевна . Ты-то?
Нароков . Я-то.
Домна Пантелевна . Да ужли?
Нароков . Ну что ж, божиться тебе, что ли?
Домна Пантелевна . Нет, зачем? Не божись, не надо; я и так поверю. Отчего же ты шуфлером служишь?
Нароков . Я не chou-fleur и не siffleur , мадам, и не суфлер даже, а помощник режиссера. Здешний-то театр был мой.
Домна Пантелевна (с удивлением) . Твой? Скажите на милость!
Нароков . Я его пять лет держал, а Гаврюшка-то был у меня писарем, роли переписывал.
Домна Пантелевна (с бульшим удивлением) . Гаврила Петрович, ампренёр здешний?
Нароков . Он самый.
Домна Пантелевна . Ах ты, горький! Так вот что. Значит, тебе в этом театрашном деле счастья Бог не дал, что ли?
Нароков . Счастья! Да я не знал, куда девать счастье-то, вот сколько его было!
Домна Пантелевна . Отчего ж ты в упадок-то пришел? Пил, должно быть? Куда ж твои деньги девались?
Нароков . Никогда я не пил. Я все свои деньги за счастье-то и заплатил.
Домна Пантелевна . Да какое ж такое счастье у тебя было?
Нароков . А такое и счастье, что я делал любимое дело. (Задумчиво.) Я люблю театр, люблю искусство, люблю артистов, понимаешь ты? Продал я свое имение, денег получил много и стал антрепренером. А? Разве это не счастье? Снял здешний театр, отделал все заново: декорации, костюмы; собрал хорошую труппу и зажил, как в раю… Есть ли сборы, нет ли, я на это не смотрел, я всем платил большое жалованье аккуратно. Поблаженствовал я так-то пять лет, вижу, что деньги мои под исход; по окончании сезона рассчитал всех артистов, сделал им обед прощальный, поднес каждому по дорогому подарку на память обо мне…
Домна Пантелевна . Ну, а что ж потом-то?
Нароков . А потом Гаврюшка снял мой театр, а я пошел в службу к нему; платит он мне небольшое жалованье да помаленьку уплачивает за мое обзаведение. Вот и все, милая дама.
Домна Пантелевна . Тем ты только и кормишься?
Нароков . Ну, нет, хлеб-то я себе всегда достану; я уроки даю, в газеты корреспонденции пишу, перевожу; а служу у Гаврюшки, потому что от театра отстать не хочется, искусство люблю очень. И вот я, человек образованный, с тонким вкусом, живу теперь между грубыми людьми, которые на каждом шагу оскорбляют мое артистическое чувство. (Подойдя к столу.) Что это за книги у вас?
Домна Пантелевна . Саша учится, к ней учитель ходит.
Нароков . Учитель? Какой учитель?
Домна Пантелевна . Студент. Петр Егорыч. Чай, знаешь его?
Нароков . Знаю. Кинжал в грудь по самую рукоятку!
Домна Пантелевна . Что больно строго?
Нароков . Без сожаления.
Домна Пантелевна . Погоди колоть-то: он жених Сашин.
Нароков (с испугом) . Жених?
Домна Пантелевна . Там еще, конечно, что Бог даст, а все-таки женихом зовем. Познакомилась она с ним где-то, ну, и стал к нам ходить. Как же его назвать-то? Ну и говоришь, что, мол, жених; а то соседи-то что заговорят! Да и отдам за него, коли место хорошее получит. Где ж женихов-то взять? Вот кабы купец богатый; да хороший-то не возьмет, а которые уж очень-то безобразны, тоже радость не велика. А за него что ж не отдать, парень смирный, Саша его любит.
Нароков . Любит? Она его любит?
Домна Пантелевна . Отчего ж его не любить? Что, в самом деле, по театрам-то трепаться молодой девушке! Никакой основательности к жизни получить себе нельзя!
Нароков . И это ты говоришь?
Домна Пантелевна . Я говорю, и уж давно говорю. Ничего хорошего, окромя дурного.
Нароков . Да ведь твоя дочь талант; она рождена для сцены.
Домна Пантелевна . Для сцены-то для сцены это точно, это уж что говорить! Она еще маленькая была, так, бывало, не вытащить ее из театра; стоит за кулисами, вся трясется. Муж-то мой, отец-то ее, был музыкант, на флейте играл, так, бывало, как он в театр, так и она за ним. Прижмется к кулисе, да и стоит, не дышит.
Нароков . Ну, вот видишь. Ей только на сцене и место.
Домна Пантелевна . Уж куда какое место прекрасное!
Нароков . Да ведь у нее страсть, пойми ты, страсть! Сама же ты говоришь.
Домна Пантелевна . Хоша бы и страсть, да хорошего-то в этом нет, похвалить-то нечего. Это вот вам, бездомовым да беспутным.
Нароков . О, невежество! Кинжал в грудь по рукоятку!
Домна Пантелевна . Да ну тебя с кинжалами! У вас путного-то на сцене немного; а я держу свою дочь на замужней линии. Со всех сторон там к ней лезут, да подлипают, да глупости разные в уши шепчут… Вот князь Дулебов повадился, тоже на старости лет ухаживать вздумал… Хорошо это? Как ты скажешь?
Нароков . Князь Дулебов! Кинжал в грудь по рукоятку!
Домна Пантелевна . Ох, уж много ты очень народу переколол.
Нароков . Много.
Домна Пантелевна . И все живы?
Нароков . А то как же? Конечно, живы, и все в добром здоровье, продли им, Господи, веку. На-ка, вот, отдай! (Подает тетрадку.)
Домна Пантелевна . Это что ж такое?
Нароков . Роль. Это я сам переписал для нее.
Домна Пантелевна . Да что ж это за парад такой? На тонкой бумаге, связано розовой ленточкой!
Нароков . Ну, да уж ты ей отдай! Что тут разговаривать!
Домна Пантелевна . Да к чему ж эти нежности при нашей бедности? Небось ведь за ленточку-то последний двугривенный отдал?
Нароков . Хоть и последний, так что ж из этого? Ручки у нее хорошенькие, душка еще лучше, нельзя же ей грязную тетрадь подать.
Домна Пантелевна . Да к чему, к чему это?
Нароков . Что ты удивляешься? Все это очень просто и естественно; так и должно быть, потому что я в нее влюблен.
Домна Пантелевна . Ах, батюшки! Час от часу не легче! Да ведь ты старик, ведь ты старый шут; какой ты еще любви захотел?
Нароков . Да ведь она хороша? Говори: хороша?
Домна Пантелевна . Ну, хороша; так тебе-то что ж?
Нароков . Кто ж хорошее не любит? Ведь и ты тоже хорошее любишь. Ты думаешь, коли человек влюблен, так сейчас гам… и съел? Из тонких парфюмов соткана душа моя. Где же тебе это понять!
Домна Пантелевна . А ведь ты чудак, как посмотрю я на тебя.
Нароков . Слава Богу, догадалась. Я и сам знаю, что чудак. Что ж ты меня обругать, что ли, этим словом-то хотела?
Домна Пантелевна (у окна) . Никак князь подъехал? И то он.
Нароков . Ну, так я уйду тут, через кухню. Адье, мадам.
Домна Пантелевна . Адьё, мусьё!
Нароков уходит за перегородку. Входят Дулебов и Бакин.
Явление третье
Домна Пантелевна, Дулебов, Бакин.
Домна Пантелевна . Дома нет, ваше сиятельство, уж извините! В гостиный двор пошла.
Дулебов . Ну, ничего, я подожду.
Домна Пантелевна . Как угодно, ваше сиятельство.
Дулебов . Вы делайте свое дело, не беспокойтесь, пожалуйста, я подожду.
Домна Пантелевна уходит.
Бакин . Вот мы и съехались, князь.
Дулебов . Ну, что же, здесь нетесно и для двоих.
Бакин . Но, во всяком случае, один из нас лишний, и этот лишний – я. Уж такое мне счастье: заехал к Смельской, там Великатов сидит, молчит.
Дулебов . А вы бы разговаривали. Вы разговаривать умеете, значит, шансы на вашей стороне.
Бакин . Не всегда, князь. Великатов и молчит-то гораздо убедительнее, чем я говорю.
Дулебов . Да почему же?
Бакин . Потому что богат. А так как, по русской пословице: «С богатым не тянись, а с сильным не борись», то я и ретируюсь. Великатов богат, а вы сильны своей любезностью.
Дулебов . Ну, а вы-то чем же хотите взять?
Бакин . Смелостью, князь. Смелость, говорят, города берет.
Дулебов . Города-то, пожалуй, легче… А впрочем… уж это ваше дело. Коли не боитесь проигрыша, так отчего ж и смелость не попробовать.
Бакин . Я лучше готов потерпеть неудачу, чем пускаться в любезности.
Дулебов . У всякого свой вкус.
Бакин . Ухаживать, любезничать, воскрешать времена рыцарства – уж это не много ли чести для наших дам!
Дулебов . У всякого свой взгляд.
Бакин . Мне кажется, очень довольно вот такой декларации: «Я вот таков, как вы меня видите, предлагаю вам то-то и то-то; угодно вам любить меня?»
Дулебов . Да, но ведь это оскорбительно для женщины.
Бакин . А уж это их дело, оскорбляться или нет. По крайней мере, я не обманываю; ведь не могу же я, при таком количестве дел, заниматься любовью серьезно: зачем же я буду притворяться влюбленным, вводить в заблуждение, возбуждать, может быть, какие-нибудь несбыточные надежды! То ли дело договор?
Дулебов . У всякого свой характер. Скажите, пожалуйста, что за человек Великатов?
Бакин . Я об нем знаю столько же, сколько и вы. Очень богат; великолепное имение в соседней губернии, свеклосахарный завод, да еще конный, да, кажется, винокуренный. Сюда приезжает он на ярмарку; продавать ли, покупать ли лошадей, уж я не знаю. Как он разговаривает с барышниками, я тоже не знаю; но в нашем обществе он больше молчит.
Дулебов . Он деликатный человек.
Бакин . Даже очень: никогда не спорит, со всеми соглашается, и никак не разберешь, серьезно он говорит или мистифирует тебя.
Дулебов . Но он очень учтивый человек.
Бакин . Уж слишком даже: в театре решительно всех по именам знает, и кассира, и суфлера, и даже бутафора, всем руку подает. А уж старух обворожил совсем: все-то он знает; во все их интересы входит; ну, одним словом, для каждой старухи сын самый почтительный и предупредительный.
Дулебов . А из молодых он, кажется, никому особого предпочтения не дает и держится как-то в стороне от них.
Бакин . С этой стороны, князь, будьте покойны, он вам соперник не опасный; он как-то сторонится от молодых и никогда первый не заговаривает; когда обратятся к нему, так у него только и слов: «Что прикажете? Что угодно?»
Дулебов . А может быть, это рассчитанная холодность, он хочет заинтересовать собою?
Бакин . Да на что ему рассчитывать! Он завтра или послезавтра уезжает.
Дулебов . Да… разве?
Бакин . Наверное. Он мне сам говорил: у него уж все приготовлено к отъезду.
Дулебов . Жаль! Он очень приятный человек, такой ровный, спокойный.
Бакин . Мне кажется, его спокойствие происходит от ограниченности; ума не скроешь, он бы в чем-нибудь выказался; а он молчит, значит, не умен; но и не глуп, потому что считает за лучшее молчать, чем говорить глупости. У него ума и способностей ровно столько, сколько нужно, чтобы вести себя прилично и не прожить того, что папенька оставил.
Дулебов . В том-то и дело, что папенька оставил ему имение разоренное, а он его устроил.
Бакин . Ну, прибавим ему еще несколько практического смысла и расчетливости.
Дулебов . Пожалуй, придется и еще что-нибудь прибавить, и выйдет очень умный, практический человек.
Бакин . Как-то верить не хочется. А впрочем, мне все равно, умен ли он, глуп ли; вот что богат очень, это немножко досадно.
Дулебов . Неужели?
Бакин . Право. Как-то невольно в голову приходит, что было бы гораздо лучше, если бы я был богат, а он беден.
Дулебов . Да, это для вас лучше, ну, а для него-то?
Бакин . А мне черт его возьми; что мне до него! Я про себя говорю. Однако пора и за дело. Уступаю вам место без бою. До свидания, князь!
Дулебов (подавая руку) . Прощайте, Григорий Антоныч!
Бакин уходит. Входит Домна Пантелевна.
Дулебов (з.А.России Валерий Кириллов) и Бакин (Алексей Кузьмин)
Сюжет пьесы скорее трагический, чем комический. Но у Островского стоит комедия, и режиссёр должен поставить именно её. Но, как известно, у медали существуют две стороны: и трагедию можно поставить с иронией, и в комедии найти трагические ноты. Что же зритель видит в новой постановке народного артиста России Александра Кузина
? Статус комедии режиссёр поддерживает с помощью большей части героев пьесы: молодого купчика Васи (Юрий Круглов
), трагика Громилова (Николай Шрайбер
), актрисы Смельской (Александра Чилин – Гири
), губернского чиновника Бакина (Алексей Кузьмин
) и др. Совершенно неожиданно, сюда попадает и князь Дулебов (з. а. России Валерий Кириллов
).
Дулебов (з.а.России Валерий Кириллов)
Валерий Кириллов в роли князя Дулебова отнюдь не пожилой человек, несмотря на волосы с сединой. Скорее они придают ему дополнительный шик опытного мужчины. Дулебов настоящий денди: белоснежный костюм, белые шляпа и ботинки, голубой жилет, бутоньерка и трость. Он изящен, энергичен, грациозен, полон жизни и сластолюбивых желаний. Кириллов играет в своей лучшей гротесковой манере, очень ярко и тонко, не переходя опасную грань от комизма к клоунаде.
Громилов (Николай Шрайбер) и Вася (Юрий Круглов)
Порадовал актёрской работой Юрий Круглов. Историю молодого купчика Васи в его исполнении можно живо представить: скорей всего был в помощниках у отца, подчинялся его воле, набирался опыта и, наконец, получив капитал, стал сам себе хозяин. Купеческая смекалка в нём сильна. Как он мгновенно включился в сделку с бенефисом, увидев, что можно легко и быстро «взять» денежки. В этом отношении за него можно быть спокойным. Но бурлят, кипят в нём молодые силы, которые он ещё и сам не знает, куда направить. Отсюда и загулы с актёрской братией.
Сцены Васи с трагиком Громиловым зрители встречают и провожают аплодисментами. Николай Шрайбер в роли Громилова вызывает у зрителей и смех, и сочувствие. Тема «погибающего от жажды» русскому человеку близка. А идущий из души крик: «Вася! Где Вася?» - может просто стать нарицательной фразой. Удачно вписалась в образ крупная фигура артиста, его зычный, «громовой» голос. А короткая стрижка, которая в первый момент кажется просчётом, приближает этот образ к современности. Поистине классика вечна!
Матрена (з.а.России Татьяна Исаева) и Великатов (В.Майзингер)
Роль Матрёны в пьесе крохотная. У Островского она появляется в третьем действии (в новой постановке пьесы при одном антракте это второе). Режиссёр немного «подправил» драматурга, и кухарка появляется с начала первого действия. Если бы Островский знал, что Матрёну будет играть з. а. России Татьяна Исаева , думаю, он поступил бы так же, как Александр Кузин. Фразы Домны Пантелеевны, «отнятые» у неё режиссёром, органично вписались в роль Матрёны и оживили мизансцены. Дуэт Матрёны и Домны Пантелеевны в начале спектакля превосходен. Трудно на сцене играть слушающего человека и удерживать внимание зрителя, но Татьяна Исаева буквально заставляет наблюдать зал за тем, как Матрёна со вкусом, не торопясь пьёт чай, чувствовать, как тает у неё во рту кусочек сахара. Исаева создала образ «своей» в доме кухарки, которая и самовар вовремя поставит, и с хозяйкой за столом чай попьёт, и посочувствует ей, и себя не обидит: слушает, а про сахарок и бараночки не забывает. Походка Матрёны «уточкой» напоминает зрителю Матрёну из известного фильма, и этот элемент пародии привносит необходимый комизм в трактовку роли.
Роль Домны Пантелеевны - несомненная удача з.а. России Татьяны Ивановой . Сыграна ярко, темпераментно. Иной эту героиню трудно представить. Женщина, наученная выживать, но не потерявшая ни сердца, ни сопереживания, ни внутренней силы.
Владимир Майзингер в роли Великатова убедительно сыграл богатого, влиятельного, но одинокого, скучающего человека. У него есть всё, что можно пожелать: отличное поместье, заводы. Он не проматывает денежки, а умножает их, используя любой случай. А уж если денежные интересы совпадают с интересом к женщине – грех упустить! Так в сцене с покупкой бенефиса Негиной Великатов выходит из своего обычного меланхолического настроения и с азартом проворачивает выгодное дельце. И любимой женщине помог, и сам не в проигрыше. В. Майзингер на протяжении всего спектакля очень тонко показывает сквозь внешнюю невозмутимость Великатова его азарт и расчёт. Ох, совсем не прост этот помещик! Оправдывает характеристику Бакина: «…в нашем обществе он больше молчит… никогда не спорит, со всеми соглашается. И никак не разберёшь, серьёзно он говорит или мистифицирует тебя». И комичное целование руки кухарке Матрёне не выбивается из характера роли, предложенной артистом. Это прорывается изнутри ликование. Чувствует, чувствует Великатов, что не останется в накладе: завоюет он Негину своей почтительностью, деликатными подарками, возможностью с его помощью продолжать быть на сцене.
Перейдём к совсем не комическим персонажам.
Домна Пантелевна (з.а.России Ирина Сидорова), Нароков(з.а.России Валерий Соколов), Матрена (з.а.России Татьяна Иванова)
Старый бутафор Нароков (з. а России Валерий Соколов ), слывущий «чудаком» и «сумасшедшим», душа которого «из тонких парфюмов соткана», совсем не кажется таковым в своём обожании Негиной. Он единственный из всех, кто видит в ней чистоту и талант. И от этого так трогательна его любовь к Негиной. В. Соколов в чудаковатости своего персонажа открывает зрителю душу не сломленного и не перекроенного жизнью человека, счастливого своей любовью к женщине и театру.
Петя (Виталий Даушев)
Роль Пети Мелузова играет молодой артист Виталий Даушев . Совсем недавно он блеснул в премьерном спектакле «Бабаня», сыграл обаятельного героя в «Бульваре удачи». И вот новая роль. Мелузов – бедный студент, труженик, воспитанный на традициях героев роман Н. Чернышевского «Что делать», так хорошо знакомому зрителям старшего возраста. Отголоски романа особенно заметны в сцене, когда Мелузов приглашает Негину к «дружеской исповеди». Мелузов проповедует твёрдые нравственные правила, принятые в демократической студенческой среде, жизнь в честной бедности, не понимая, что театр, который он считает чем-то легковесным и барской забавой, для Негиной - смысл жизни. Понимание этого приходит к нему слишком поздно. Правдивый и бескорыстный Мелузов вызывает симпатию зрителей. Но в этой роли артисту хотелось бы пожелать разнообразия оттенков в характеристике роли. Для этого у него есть все данные.
Центральную роль – молодой актрисы Негиной, режиссёр поручил пришедшей в театр в 2012 году Виктории Мирошниковой
. В начале спектакля зритель видит нравственно чистую и несколько наивную девушку, но обстоятельства ломают её судьбу, ставя в безвыходное положение. 
Негина (Виктория Мирошникова) и Домна Пантелевна (н.а.России Татьяна Иванова)
Негина сознаёт, что она не героиня, и не находит в себе сил бороться, не видя ни в ком настоящей поддержки. Она соглашается на предложение Великатова уехать с ним и продолжить артистическую карьеру. Кажется, что финал благополучен: Негина остаётся актрисой театра. Но остаётся глубоко одинокой и несчастной. Роль неоднозначная. Сыграть её нелегко: мало действия, больше психологических переживаний. Вероятно, режиссёр посчитал, что молодую актрису Негину должна играть молодая же актриса. С этим трудно не согласиться – молодость и свежесть ничем не подменишь. Но ярких эмоций в трактовке роли явно не хватает. Они прорываются лишь в конце – в сцене на вокзале. Здесь Виктория Мирошникова наконец раскрылась, и зрители почувствовали всю глубину внутренних переживаний её героини.
сцена из спектакля
Стоит отметить оформление спектакля. Стильные, минималистические декорации з. х. России, Лауреата Государственной премии, лауреата Национальной театральной премии "Золотая маска России" Александра Орлова
превосходны. Классическая пьеса приобретает с ними современный облик. Это относится и к костюмам артистов, созданных лауреатом Национальной театральной премии "Золотая маска" Ириной Чередниковой
. Выдержанные в стиле XIX века, но с лёгким оттенком нашего времени, они гармонично перекликаются с художественным оформлением сцены.
В последние годы, благодаря интернету и некоторым каналам телевидения, можно было увидеть много авангардных постановок классических произведений и на Западе, и в России. У Александра Кузина постановка пьесы « Таланты и поклонники» традиционная. Он не боится показаться не новатором, и это привлекает. Никто не против новаций, но может классика останется классикой, а всё новаторство режиссёров достанется современным произведениям?
Фото сайта Театра имени Волкова
П о одноимённой пьесе А. Островского.
«Трудное воскресение»
Алена Карась, «Российская газета» (2012 г.):
«Пьеса «Таланты и поклонники» впервые увидела свет в журнале «Отечественные записки» в январе 1882 года и относится к позднему периоду творчества драматурга. Она об актерах – особой породе людей, гонимой, но свободолюбивой.
Главная героиня пьесы – талантливая молодая актриса Александра Негина, красота которой служит объектом купли-продажи состоятельных «поклонников», а прекрасное служение искусству требует величайших нравственных жертв. На чашах весов оказываются талант и живое, трепещущее от любви сердце героини. Перед зрителем предстает «изнанка жизни»!
В комедии «Таланты и поклонники» много юмора и горечи, трезвого знания правды жизни и нравов театрального закулисья и много неотпускающей любви к театру, которая, разумеется, вдохновляет и тревожит любого режиссера, достающего с полки старую пьесу».
«Биография Островского»
Тамара Эйдельман, энциклопедия «Кругосвет»:
«Безысходна судьба героини поздней пьесы Островского «Таланты и поклонники». Александра Негина, молодая талантливая актриса, оказывается так замучена вечной нуждой, что не может найти выхода. Ее жених – благородный, добрый, хороший молодой человек, Петя Мелузов, помочь своей невесте не может. Впрочем, дело не только в деньгах. В очередной раз в пьесе Островского добро оказывается слабым и беспомощным, неспособным противостоять обстоятельствам. В результате Негина соглашается пойти на содержание к помещику Великатову и уезжает в его поместье, в надежде позже начать играть в принадлежащем ему театре. И хотя Мелузов в финале пьесы клянется не сдаваться и «свое дело делать до конца», ощущения его моральной победы не возникает, ведь его любимая девушка уехала с богачом».
«Оразумление жизни»
Светлана Молчанова, газета «Литература» (2003 г.):
«Таланты и поклонники» – одна из последних пьес Островского. Плод его зрелых размышлений. Премьера состоялась в бенефис Н.И. Музиля. Роль Негиной была отдана Островским М.Н. Ермоловой, несмотря на то что отношения их в театре были достаточно сложными.
Такой талант – Негина. Выбор ее драматичный, неслучайно, повторим, сам Островский поручил эту роль Ермоловой. В отличие от Незабудкиной Александра Николаевна Негина жертвует любовью не к «пустому человеку», а к самоотверженному Пете Мелузову и выбирает не человека, пусть и богатого, а служение театру.
В знаменитой сцене прощания с Петей она объясняет: «Я долго думала... Все правда, все правда, что ты говорил, так и надо жить всем, так и надо… А если талант… если у меня впереди слава? Что ж мне, отказаться, а? А потом жалеть, убиваться всю жизнь… Если я родилась актрисой? Ведь я актриса, а ведь, по-твоему, нужно быть мне героиней какой-то. Я актриса… Разве я могу без театра жить?»
М е л у з о в. Это для меня новость, Саша.
Н е г и н а. Новость! Потому и новость, что ты до сих пор души моей не знал Что ж мне быть укором для других? Да другая, может быть, и не виновата совсем.. А я буду укорять? Да сохрани меня, Господи! А мы с маменькой так рассудили… мы поплакали, да и рассудили…»
Глаголы «думала» и «рассудили» отграничивают этот порывистый монолог. Перед нами если не поток сознания, то, по крайней мере, поток рассуждения. Негина не может предать свой талант».
Из книги З.В. Владимирова «М.О. Кнебель» (1991 г.):
«Лирическая тема Кнебель здесь выявилась со всей отчетливостью и продолжилась в постановке «Талантов и поклонников» А.Н. Островского в театре им. В.В. Маяковского (1970), прославляющей театр «как средоточие всего высокого и чистого, как прекраснейшее место на земле», – писала З. Владимирова. В спектакле «Таланты и поклонники», поставленном Кнебель, царила вся полнота согласия между замыслом и воплощением. Это был наиболее «идеальный» кнебелевский спектакль. В зале перед зрителями представали перевернутые кулисы, спущенные с колосников щиты декораций и гримировальные столики. Чудо начиналось тогда, когда на сцену в самый центр выходил Нароков – Штраух, поэтический хозяин спектакля (по определению Кнебель), и, подчиняясь его немому приказу (распростертые в величественном жесте руки), зажигался свет на сцене. Эта волнующая церемония сразу же настраивала зрителей на возвышенный лад, после чего спектакль не мог развиваться ни на каком ином ключе, кроме поэтического».
Мария Осиповна (Иосифовна) Кнебель (6 (18) мая 1898 - 1 июня 1985) - советский режиссер, педагог, доктор искусствоведения, народная артистка РСФСР.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
ЛИЦА:
Александра Николаевна Негина , актриса провинциального театра, молодая девица .Домна Пантелевна , мать ее, вдова, совсем простая женщина, лет за 40, была замужем за музыкантом провинциального оркестра .
Князь Ираклий Стратоныч Дулебов , важный барин старого типа, пожилой человек .
Григорий Антоныч Бакин , губернский чиновник на видном месте, лет 30-ти .
Иван Семеныч Великатов , очень богатый помещик, владелец отлично устроенных имений и заводов, отставной кавалерист, человек практического ума, ведет себя скромно и сдержанно, постоянно имеет дела с купцами и, видимо, старается подражать их тону и манерам; средних лет .
Петр Егорыч Мелузов , молодой человек, кончивший курс в университете и ожидающий учительского места .
Нина Васильевна Смельская , актриса, постарше Негиной .
Мартын Прокофьич Нароков , помощник режиссера и бутафор, старик, одет очень прилично, но бедно; манеры хорошего тона .
Действие в губернском городе. В первом действии в квартире актрисы Негиной: налево (от актеров) окно, в глубине, в углу, дверь в переднюю, направо перегородка с дверью в другую комнату; у окна стол, на нем несколько книг и тетрадей; обстановка бедная.
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Домна Пантелевна (одна).Домна Пантелевна (говорит в окно). Зайди денька через три-четыре; после бенефиста все тебе отдадим! А? Что? О, глухой! Не слышит. Бенефист у нас будет; так после бенефиста все тебе отдадим. Ну, ушел. (Садится.) Что долгу, что долгу! Туда рубль, сюда два… А каков еще сбор будет, кто ж его знает. Вот зимой бенефист брали, всего сорок два с полтиной в очистку-то вышло, да какой-то купец полоумный серьги бирюзовые преподнес… Очень нужно! Эка невидаль! А теперь ярмарка, сотни две уж всё возьмем. А и триста рублей получишь, нешто их в руках удержишь; все промежду пальцев уйдут, как вода. Нет моей Саше счастья! Содержит себя очень аккуратно, ну, и нет того расположения промежду публики: ни подарков каких особенных, ничего такого, как прочим, которые… ежели… Вот хоть бы князь… ну, что ему стоит! Или вот Иван Семеныч Великатов… говорят, сахарные заводы у него не один миллион стоят… Что бы ему головки две прислать; нам бы надолго хватило… Сидят, по уши в деньгах зарывшись, а нет, чтобы бедной девушке помочь. Я уж про купечество и не говорю – с тех что взять! Они и в театр-то не ходят; разве какой уж ошалеет совсем, так его словно ветром туда занесет… так от таких чего ожидать, окромя безобразия.
Входит Нароков.
ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ
Домна Пантелевна и Нароков.Домна Пантелевна . А, Прокофьич, здравствуй!
Нароков (мрачно). Здравствуй, Прокофьевна!
Домна Пантелевна . Я не Прокофьевна, я Пантелевна, что ты!
Нароков . И я не Прокофьич, а Мартын Прокофьич.
Домна Пантелевна . Ах, извините, господин артист!
Нароков . Коли хотите быть со мной на «ты», так зовите просто Мартыном; все-таки приличнее. А что такое «Прокофьич»! Вульгарно, мадам, очень вульгарно!
Домна Пантелевна . Люди-то мы с тобой, батюшка, маленькие, что нам эти комплименты разводить.
Нароков . «Маленькие»? Я не маленький человек, извините!
Домна Пантелевна . Так неужели большой?
Нароков . Большой.
Домна Пантелевна . Так теперь и будем знать. Зачем же ты, большой человек, к нам, к маленьким людям, пришел?
Нароков . Так, в этом тоне и будем продолжать, Домна Пантелевна? Откуда это в вас озорство такое?
Домна Пантелевна . Озорство во мне есть, это уж греха нечего таить! Подтрунить люблю, и чтобы стеснять себя в разговоре с тобой, так я не желаю.
Нароков . Да откуда оно в вас, это озорство-то? От природы или от воспитания?
Домна Пантелевна . Ах, батюшки, откуда? Ну, откуда… Да откуда чему другому-то быть? Жила всю жизнь в бедности, промежду мещанского сословия: ругань-то каждый божий день по дому кругом ходила, ни отдыху, ни передышки в этом занятии не было. Ведь не из пансиона я, не с мадамами воспитывалась. В нашем звании только в том и время проходит, что все промеж себя ругаются. Ведь это у богатых деликатности разные придуманы.
Нароков . Резон. Понимаю теперь.
Домна Пантелевна . Так неужто ж со всяким нежничать, всякому, с позволения сказать… Сказала б я тебе словечко, да обижать не хочу. Неужто всякому «вы» говорить?
Нароков . Да, в простонародии все на «ты»…
Домна Пантелевна . «В простонародии»! Скажите, пожалуйста! А ты что за барин?
Нароков . Я барин, я совсем барин… Ну, давай на «ты», мне это не в диковину.
Домна Пантелевна . Да какая диковина; обыкновенное дело. В чем же твоя барственность?
Нароков . Я могу сказать тебе, как Лир: каждый вершок меня – барин. Я человек образованный, учился в высшем учебном заведении, я был богат.
Домна Пантелевна . Ты-то?
Нароков . Я-то!
Домна Пантелевна . Да ужли?
Нароков . Ну, что ж, божиться тебе, что ли?
Домна Пантелевна . Нет, зачем? Не божись, не надо; я и так поверю. Отчего же ты шуфлером служишь?
Нароков . Я не chou-fleur и не siffleur, мадам, и не суфлер даже, а помощник режиссера. Здешний-то театр был мой. ‹chou-fleur – цветная капуста (франц.), siffleur – свистун (франц.)›
Домна Пантелевна (с удивлением). Твой? Скажите на милость!
Нароков . Я его пять лет держал, а Гаврюшка-то был у меня писарем, роли переписывал.
Домна Пантелевна (с большим удивлением). Гаврила Петрович, ампренер здешний?
Нароков . Он самый.
Домна Пантелевна . Ах ты, горький! Так вот что. Значит, тебе в этом театрашном деле счастья бог не дал, что ли?
Нароков . Счастья! Да я не знал, куда девать счастье-то, вот сколько его было!
Домна Пантелевна . Отчего ж ты в упадок-то пришел? Пил, должно быть? Куда ж твои деньги девались?
Нароков . Никогда я не пил. Я все свои деньги за счастье-то и заплатил.
Домна Пантелевна . Да какое ж такое счастье у тебя было?
Нароков . А такое и счастье, что я делал любимое дело. (Задумчиво.) Я люблю театр, люблю искусство, люблю артистов, понимаешь ты? Продал я свое имение, денег получил много и стал антрепренером. А? Разве это не счастье? Снял здешний театр, отделал все заново: декорации, костюмы; собрал хорошую труппу и зажил, как в раю… Есть ли сборы, нет ли, я на это не смотрел, я всем платил большое жалованье аккуратно. Поблаженствовал я так-то пять лет, вижу, что деньги мои под исход; по окончании сезона рассчитал всех артистов, сделал им обед прощальный, поднес каждому по дорогому подарку на память обо мне…
Домна Пантелевна . Ну, а что ж потом-то?
Нароков . А потом Гаврюшка снял мой театр, а я пошел в службу к нему; платит он мне небольшое жалованье да помаленьку уплачивает за мое обзаведение. Вот и все, милая дама.
Домна Пантелевна . Тем ты только и кормишься?
Нароков . Ну нет, хлеб-то я себе всегда достану; я уроки даю, в газеты корреспонденции пишу, перевожу; а служу у Гаврюшки, потому что от театра отстать не хочется, искусство люблю очень. И вот я, человек образованный, с тонким вкусом, живу теперь между грубыми людьми, которые на каждом шагу оскорбляют мое артистическое чувство. (Подойдя к столу.) Что это за книги у вас?
Домна Пантелевна . Саша учится, к ней учитель ходит.
Нароков . Учитель? Какой учитель?
Домна Пантелевна . Студент. Петр Егорыч. Чай, знаешь его?
Нароков . Знаю. Кинжал в грудь по самую рукоятку!
Домна Пантелевна . Что больно строго?
Нароков . Без сожаленья.
Домна Пантелевна . Погоди колоть-то: он жених Сашин.
Нароков (с испугом). Жених?
Домна Пантелевна . Там еще, конечно, что бог даст, а все-таки женихом зовем. Познакомилась она с ним где-то, ну и стал к нам ходить. Как же его назвать-то? Ну и говоришь, что, мол, жених; а то соседи-то что заговорят! Да и отдам за него, коли место хорошее получит. Где ж женихов-то взять? Вот кабы купец богатый; да хороший-то не возьмет; а которые уж очень-то безобразны, тоже радость не велика. А за него что ж не отдать, парень смирный, Саша его любит.
Нароков . Любит? Она его любит?
Домна Пантелевна . Отчего ж его не любить? Что, в самом деле, по театрам-то трепаться молодой девушке! Никакой основательности к жизни получить себе нельзя!
Нароков . И это ты говоришь?
Домна Пантелевна . Я говорю, и уж давно говорю. Ничего хорошего, окромя дурного.
Нароков . Да ведь твоя дочь талант, она рождена для сцены.
Домна Пантелевна . Для сцены-то для сцены, это точно, это уж что говорить! Она еще маленькая была, так, бывало, не вытащить ее из театра; стоит за кулисами, вся трясется. Муж-то мой, отец-то ее, был музыкант, на флейте играл; так, бывало, как он в театр, так и она за ним. Прижмется к кулисе, да и стоит не дышит.
Нароков . Ну, вот видишь. Ей только на сцене и место.
Домна Пантелевна . Уж куда какое место прекрасное!
Нароков . Да ведь у нее страсть, пойми ты, страсть! Сама же ты говоришь.
Домна Пантелевна . Хоша бы и страсть, да хорошего-то в этом нет, похвалить-то нечего. Это вот вам, бездомовым да беспутным.
Нароков . О, невежество! Кинжал в грудь по рукоятку!
Домна Пантелевна . Да ну тебя с кинжалами! У вас путного-то на сцене немного; а я держу свою дочь на замужней линии. Со всех сторон там к ней лезут, да подлипают, да глупости разные в уши шепчут… Вот князь Дулебов повадился, тоже на старости лет ухаживать вздумал… Хорошо это? Как ты скажешь?
Нароков . Князь Дулебов! Кинжал в грудь по рукоятку!
Домна Пантелевна . Ох, уж много ты очень народу переколол.
Нароков . Много.
Домна Пантелевна . И все живы?
Нароков . А то как же? Конечно, живы, и все в добром здоровье, продли им, господи, веку. На-ка, вот, отдай! (Подает тетрадку.)
Домна Пантелевна . Это что ж такое?
Нароков . Роль. Это я сам переписал для нее.
Домна Пантелевна . Да что ж это за парад такой? На тонкой бумаге, связано розовой ленточкой!
Нароков . Ну, да уж ты ей отдай! Что тут разговаривать!
Домна Пантелевна . Да к чему ж эти нежности при нашей бедности? Небось ведь за ленточку-то последний двугривенный отдал?
Нароков . Хоть и последний, так что ж из этого? Ручки у нее хорошенькие, душка еще лучше; нельзя же ей грязную тетрадь подать.
Домна Пантелевна . Да к чему, к чему это?
Нароков . Что ты удивляешься? Все это очень просто и естественно; так и должно быть, потому что я в нее влюблен.
Домна Пантелевна . Ах, батюшки! Час от часу не легче! Да ведь ты старик, ведь ты старый шут; какой ты еще любви захотел?
Нароков . Да ведь она хороша? Говори: хороша?
Домна Пантелевна . Ну, хороша; так тебе-то что ж?
Нароков . Кто ж хорошее не любит? Ведь и ты тоже хорошее любишь. Ты думаешь, коли человек влюблен, так сейчас гам… и съел? Из тонких парфюмов соткана душа моя. Где ж тебе это понять!
Домна Пантелевна . А ведь ты чудак, как посмотрю я на тебя.
Нароков . Слава богу, догадалась. Я и сам знаю, что чудак. Что ж ты меня обругать, что ли, этим словом-то хотела?
Домна Пантелевна (у окна). Никак, князь подъехал? И то он.
Нароков . Ну, так я уйду тут, через кухню. Адье, мадам.
Домна Пантелевна . Адье, мусье!
Нароков уходит за перегородку. Входят Дулебов и Бакин.
ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ
Домна Пантелевна, Дулебов, Бакин.Домна Пантелевна . Дома нет, ваше сиятельство, уж извините! В гостиный двор пошла.
Дулебов . Ну, ничего, я подожду.
Домна Пантелевна . Как угодно, ваше сиятельство.
Дулебов . Вы делайте свое дело, не беспокойтесь, пожалуйста, я подожду.
Домна Пантелевна уходит.
Бакин . Вот мы и съехались, князь.
Дулебов . Ну, что же, здесь не тесно и для двоих.
Бакин . Но, во всяком случае, один из нас лишний, и этот лишний – я. Уж такое мне счастье; заехал к Смельской, там Великатов сидит, молчит.
Дулебов . А вы бы разговаривали. Вы разговаривать умеете, значит, шансы на вашей стороне.
Бакин . Не всегда, князь. Великатов и молчит-то гораздо убедительнее, чем я говорю.
Дулебов . Да почему же?
Бакин . Потому что богат. А так как, по русской пословице: «С богатым не тянись, а с сильным не борись», – то я и ретируюсь. Великатов богат, а вы сильны своей любезностью.
Дулебов . Ну, а вы-то чем же хотите взять?
Бакин . Смелостью, князь. Смелость, говорят, города берет.
Дулебов . Города-то, пожалуй, легче… А впрочем… уж это ваше дело. Коли не боитесь проигрыша, так отчего ж и смелость не попробовать.
Бакин . Я лучше готов потерпеть неудачу, чем пускаться в любезности.
Дулебов . У всякого свой вкус.
Бакин . Ухаживать, любезничать, воскрешать времена рыцарства – уж это не много ли чести для наших дам!
Дулебов . У всякого свой взгляд.
Бакин . Мне кажется, очень довольно вот такой декларации: «Я вот таков, как вы меня видите, предлагаю вам то-то и то-то; угодно вам любить меня?»
Дулебов . Да, но ведь это оскорбительно для женщины.
Бакин . А уж это их дело, оскорбляться или нет. По крайней мере, я не обманываю; ведь не могу же я, при таком количестве дел, заниматься любовью серьезно: зачем же я буду притворяться влюбленным, вводить в заблуждение, возбуждать, может быть, какие-нибудь несбыточные надежды! То ли дело договор.
Дулебов . У всякого свой характер. Скажите, пожалуйста, что за человек Великатов?
Бакин . Я об нем знаю столько же, сколько и вы. Очень богат; великолепное имение в соседней губернии, свеклосахарный завод, да еще конный, да, кажется, винокуренный. Сюда приезжает он на ярмарку; продавать ли, покупать ли лошадей, уж я не знаю. Как он разговаривает с барышниками, я тоже не знаю; но в нашем обществе он больше молчит.
Дулебов . Он деликатный человек?
Бакин . Даже очень: никогда не спорит, со всеми соглашается, и никак не разберешь, серьезно он говорит или мистифирует тебя.
Дулебов . Но он очень учтивый человек.
Бакин . Уж слишком даже: в театре решительно всех по именам знает, и кассира, и суфлера, и даже бутафора, всем руку подает. А уж старух обворожил совсем; все-то он знает; во все их интересы входит; ну, одним словом, для каждой старухи сын самый почтительный и предупредительный.
Дулебов . А из молодых он, кажется, никому особого предпочтения не дает и держится как-то в стороне от них.
Бакин . С этой стороны, князь, будьте покойны, он вам соперник не опасный; он как-то сторонится от молодых и никогда первый не заговаривает: когда обратятся к нему, так у него только и слов: «Что прикажете? что угодно?»
Дулебов . А может быть, это рассчитанная холодность, он хочет заинтересовать собою?
Бакин . Да на что ему рассчитывать! Он завтра или послезавтра уезжает.
Дулебов . Да… разве?
Бакин . Наверное. Он мне сам говорил; у него уж все приготовлено к отъезду.
Дулебов . Жаль! Он очень приятный человек, такой ровный, спокойный.
Бакин . Мне кажется, его спокойствие происходит от ограниченности; ума не скроешь, он бы в чем-нибудь выказался; а он молчит, значит, не умен; но и не глуп, потому что считает за лучшее молчать, чем говорить глупости. У него ума и способностей ровно столько, сколько нужно, чтобы вести себя прилично и не прожить того, что папенька оставил.
Дулебов . В том-то и дело, что папенька оставил ему имение разоренное, а он его устроил.
Бакин . Ну, прибавим ему еще несколько практического смысла и расчетливости.
Дулебов . Пожалуй, придется и еще что-нибудь прибавить, и выйдет очень умный, практический человек.
Бакин . Как-то верить не хочется. А впрочем, мне все равно, умен ли он, глуп ли; вот что богат очень, это немножко досадно.
Дулебов . Неужели?
Бакин . Право. Как-то невольно в голову приходит, что было бы гораздо лучше, если бы я был богат, а он беден.
Дулебов . Да, это для вас лучше, ну а для него-то?
Бакин . А мне черт его возьми; что мне до него! Я про себя говорю. Однако пора и за дело. Уступаю вам место без бою. До свиданья, князь!
Дулебов (подавая руку). Прощайте, Григорий Антоныч!
Бакин уходит. Входит Домна Пантелевна.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
Дулебов и Домна Пантелевна.Домна Пантелевна . Ушли, не дождались?
Дулебов . Вы что за эту квартиру платите?
Домна Пантелевна . Двенадцать рублей, ваше сиятельство.
Дулебов (указывая в угол). Тут сыро, должно быть?
Домна Пантелевна . По деньгам и квартира.
Дулебов . Надо будет переменить. (Отворяя дверь направо.) А там что?
Домна Пантелевна . Спальня Саши, а направо-то моя комната, а там кухня.
Дулебов (про себя). Мизерно. Да… конечно, так невозможно.
Домна Пантелевна . По средствам, ваше сиятельство.
Дулебов . Пожалуйста, не говорите, чего не понимаете. Хорошей актрисе нельзя так жить, ну, нельзя, я вам говорю, невозможно. Это неприлично.
Домна Пантелевна . Какие же достатки?
Дулебов . Что такое за слово: «достатки»?
Домна Пантелевна . Из каких доходов, ваше сиятельство?
Дулебов . Какое же нам дело до ваших доходов?
Домна Пантелевна . Да где ж взять-то, ваше сиятельство?
Дулебов . Ну, «где взять»! Кому нужно! Никому до этого дела нет; где хотите, там и берите. Только так нельзя, это… это… ну, просто неприлично, да и все тут.
Домна Пантелевна . Вот кабы жалованье…
Дулебов . Ну, там жалованье или что другое, это уж ваше дело.
Домна Пантелевна . Бенефисты очень плохи берем.
Дулебов . А кто виноват? Чтобы брать большие бенефисы, нужно знакомство хорошее, нужно уметь его выбрать, уметь обходиться…, Я могу вам назвать лиц десять, которых нужно привлечь на свою сторону; вот и великолепные бенефисы будут: и призы и подарки. Это дело простое, давно всем известное. Нужно принимать у себя порядочных людей… А где же тут! Что это такое? Кто сюда поедет?
Домна Пантелевна . А ведь, кажется, публика ее любит, а вот в бенефист так… ничем не заманишь.
Дулебов . Какая публика? Гимназисты, семинаристы, лавочники, мелкие чиновники! Они рады все руки себе отхлопать, по десяти раз вызывают Негину, а уж ведь он, каналья, лишнего гроша не заплатит.
Домна Пантелевна . Что правда, то правда, ваше сиятельство. Конечно, кабы знакомство, так уж совсем другое дело.
Дулебов . Само собой. Публику винить нельзя, публика никогда виновата не бывает; это тоже общественное мнение, а на него жаловаться смешно. Надо уметь заслужить любовь публики. Надо, чтоб постоянно окружала вашу дочь богатая молодежь, ну, а главными-то, собственно, ее друзьями были бы мы, солидные люди. Все мы целый день заняты, кто семейными и хозяйственными делами, кто общественными, у нас свободны только несколько часов вечером; где же удобнее, как не у молодой актрисы отдохнуть, так сказать, от бремени забот, одному – хозяйственных, а другому – о вверенном его управлению ведомстве или районе.
Домна Пантелевна . Уж это очень мудрено для меня, ваше сиятельство. Вы вот эти-то слова Саше и скажите.
Дулебов . Да, скажу, непременно скажу, я за этим и приехал.
Домна Пантелевна . Да вот, кажется, и она бежит.
Дулебов . Только уж вы нам не мешайте!
Домна Пантелевна . Ах, помилуйте, да разве я своему детищу враг.
Входит Негина.
Что ты так долго? Князь тебя давно дожидается. (Берет у дочери шляпку, зонтик, плащ и уходит.)
ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ
Дулебов и Негина.Дулебов (подходит и целует руку Негиной). Ах, моя радость, я вас заждался.
Негина . Извините, князь! с бенефисом все хлопочу, такая мука… (Задумывается.)
Дулебов (садясь). Скажите, пожалуйста, мой дружочек…
Негина (выходя из задумчивости). Что вам угодно?
Дулебов . Как эта пьеса, что вы в последний раз играли?…
Негина . «Уриель Акоста».
Дулебов . Да, да… Прекрасно вы играли, прекрасно. Сколько чувств, благородства! Не шутя вам говорю.
Негина . Благодарю вас, князь.
Дулебов . Странные пьесы нынче пишут; не поймешь ничего.
Негина . Да она уже давно написана.
Дулебов . Давно? Чья же она, Каратыгина или Григорьева?
Негина . Нет, Гуцкова.
Дулебов . А! Гуцкова… знаю, знаю. Еще у него есть комедия, прекрасная комедия: «Русский человек добро помнит».
Негина . То Полевого, князь.
Дулебов . Ах, да… я смешал… Полевого… Николай Полевой. Он из мещан… По-французски выучился самоучкой, ученые книги писал, всё с французского брал… Только он тогда заспорил с кем-то… с учеными или с профессорами. Ну где же, возможно ли, да и прилично ли! Ну, ему и не велели ученых книг писать, приказали водевили сочинять. После сам был благодарен, большие деньги получал. «Мне бы, говорит, и не догадаться». Что вы так печальны?
Негина . Много хлопот, князь.
Дулебов . Вам, моя красавица, надо веселее быть, вам еще рано задумываться; старайтесь развлекать себя, утешать чем-нибудь. Вот мы сейчас с вашей матушкой говорили…
Негина . Об чем, князь?
Дулебов . Разумеется, о вас, мое сокровище, а то о чем же! Вот квартира у вас нехороша… Нельзя актрисе, хорошенькой девушке, в такой избе жить; это неприлично.
Негина (несколько обидясь). Не хороша квартира? Ну, так что же? Я и сама знаю, что бывают квартиры лучше этой… Вам бы, князь, пожалеть меня, не напоминать мне о моей бедности, я и без вас ее чувствую каждый час, каждую минуту.
Дулебов . Да разве я вас не жалею? Я вас очень жалею, красавица моя.
Негина . Так вы жалейте про себя, ваше сиятельство! Мне нет никакой пользы от ваших сожалений, а слышать их неприятно. Вы находите, что моя квартира не хороша; а я нахожу, что она удобна для меня, и мне лучше не надо. Вам моя квартира не нравится, вам неприятно бывать в такой квартире, так ведь никто вас не принуждает.
Дулебов . Не горячитесь, не горячитесь, моя радость! Вы не дослушаете, да и сердитесь на человека, который вам предан всей душой… Так нельзя…
Негина . Извольте говорить, я слушаю.
Дулебов . Я человек деликатный, я никогда никого не оскорбляю, я известен своей деликатностью. Я бы никогда не посмел осуждать вашу квартиру, если б не имел в виду…
Негина . Чего, князь?
Дулебов . Предложить вам другую, лучше гораздо.
Негина . За ту же цену?
Дулебов . Ну, какое вам дело до цены?
Негина . Я что-то не понимаю, князь.
Дулебов . Вот видите ли, мое блаженство, я человек очень добрый, нежный – это тоже всем известно… я, несмотря на свои лета, до сих пор сохранил всю свежесть чувства… я еще до сих пор могу увлекаться, как юноша…
Негина . Я очень рада; но какое же отношение имеет все это к моей квартире?
Дулебов . Очень просто. Разве вы не замечаете? Я люблю вас… Лелеять вас, баловать… это было бы для меня наслаждением… это моя потребность; у меня очень много нежности в душе, мне нужно ласкать кого-нибудь, я без этого не могу. Ну, подойдите же ко мне, мой птенчик!
Негина (встает). Вы с ума сошли!
Дулебов . Грубо, мой друг, грубо!
Негина . Да с чего вы вздумали? Помилуйте! Я вам никакого повода не подавала… Как вы осмелились выговорить?
Дулебов . Потише, потише, мой дружочек!
Негина . Это что ж такое! Приехать в чужой дом и ни с того ни с сего затеять глупый, обидный разговор.
Дулебов . Потише, потише, пожалуйста! Вы еще очень молоды, чтобы так разговаривать.
Негина . Вот это мило! «Вы еще молоды»! Значит, молодых можно обижать сколько угодно, и они должны молчать.
Дулебов . Да какая тут обида? В чем обида? Дело самое обыкновенное. Вы не знаете ни жизни, ни порядочного общества и осмеливаетесь осуждать почтенного человека! Что вы, в самом деле! Вы меня обижаете!
Негина (в слезах). Ах, боже мой! Нет, это выше сил…
Дулебов . На все есть приличная форма, сударыня! В вас совсем нет благовоспитанности; не нравится вам мое предложение, вы должны были все-таки поблагодарить меня и высказать ваше нежелание учтиво или как-нибудь на шутку свести.
Негина . Ах, оставьте меня, пожалуйста! Не нужно мне ваших нравоучений. Я сама знаю, что мне делать, сама знаю, что хорошо, что дурно. Ах, боже мой!… Да не желаю я вас слушать.
Дулебов . Да что же вы кричите?
Негина . Отчего ж мне не кричать? Я у себя дома, кого ж мне бояться?
Дулебов . Прекрасно! Только вы помните, моя радость, что я обиды не забываю.
Негина . Ну, хорошо, хорошо, буду помнить,
Дулебов . Извините, я думал, что вы девица благовоспитанная; я никак не мог ожидать, что вы от всякой малости расплачетесь и расчувствуетесь, как кухарка.
Негина . Да ну, хорошо; ну я кухарка, только я желаю быть честной.
Домна Пантелевна показывается из дверей.
Дулебов . И поздравляю вас! Только честности одной мало, надо быть и поумнее, и поосторожнее, чтобы потом не плакать. Билета мне не присылайте, я не поеду на ваш бенефис, мне некогда; а если вздумаю, так пошлю взять в кассе. (Уходит.)
Входит Домна Пантелевна.
Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Чувственное и рациональное в познавательном процессе