Николай Иванович Костомаров (1817-1885) в1844 г. защитил диссертацию "Об истории и значении русской народной поэзии" В 1847 г. за участие в деятельности Кирило -Мефодиевского братства был арестован и выслан в Саратов. По возвращении в Петербург он публикует монографии "Богдан Хмельницкий" и "Бунт Стеньки Разина", что выдвинуло его в число наиболее известных историков. В 1859 г. Костомаров избирается профессоро,м Петербургского университета,но в 1862 г.,осуждая студенческие волнения,прекратил преподавание, В дальнейшем Костомаров занимался научно-литературной деятельностью и был членом Археографической комиссии.
Костомаров выражал неудовлетворенность современной ему историографией. В статье " Об отношении русской истории к географии и этнографии" он выделял два этапа в развитии историографии. Первый -характеризовался "анегдотическим характером изложения",когда историк "скользил по поверхности прошедшей жизни"(до 18 в. включительно). Вторй этап,содержанием которого был поиск внутренней связи событий,когда историки"следили за последовательным развитием государства".
По мнению Костомарова, историк должен показать "нравственную организацию людей совокупность людских понятий и взглядов. На первом плане у историка должна быть деятельная сила души человеческой,а не то,что содеяно человеком". Основная задача исторической науки сводилась,во-первых, к определению "национального духа",неизменных национальных качеств народа, и,во- вторых,к раскрытию их проявлений в конкретных событиях национальной истории. Подобные установки определили понимание Костомаровым исторического развития России.
Исходной формой общественного устройства древней Руси был не родовой,не общинный,а племенной быт. Разделение восточного славянства на племена произошло в доисторические времена и каждое племя,связанное с определенной территорией, начало приобретать определенные духовные качества.Эти духовные качества,оставшиеся неизменными в своих важнейших проявлениях,оказали определяющее влияние на всю последующую историю славянских племен. В статьях "Мысли о федеративном устройстве Древней Руси" и " Две русские народности" Костомаров выводил решение вопроса о характере взаимоотношений между великорусским и украинским народами из их психического склада. По его мнению,украинская народность была сильна началами народной свободы,самоуправления и анархизмом казачества. Великорусская народность отличалась чувством дисциплины,организованности,государственным началом.В соответствии с этим украинская народность выработала вечевой строй,а великорусская народность позднее создала самодержавие. Борьба этих двух начал и определила характер русской истории до 17 в.- до окончательного утверждения в России монархического строя. Периодизация русской истории строилась Костомаровым на основе раскрытия борьбы между федеративным,удельно-вечевым началом,господствовавшим на Русидо татаро-монгольского завоевания,и единодержавным началом,окончательно утвердившимся в 17в. Период Киевской Руси был временем господства вечевого строя:единого государства не было,каждая земля самоупрвлялась и через вече обеспечивала себе автономию. Князья выступали как военно-начальники,зависимые от веча,то есть выполняли второстепенную роль.Земли входили в состав федерации,являвшейся древнейшим государственным образованием славян. История Киевской Руси связывалась Костомаровым исключительно с историей украинского народа. В этом смысле он выступал как основоположник украинской буржуазно- националистической историографии. В Северо-Восточной Руси первоначально(12-13 вв.)сохранялись удельно -вечевые порядки. Постепенно часть славянских племен исчезает вследствие борьбы между ними,другие объединяются в народности. Таких народностей Костомаров насчитывает шесть:южнорусскую,северскую,великорусскую,белорусскую,псковскую и новгородскую. Каждая изнародностей объединяла на основах федерации систему "земель",а Древняя Русь до татарского завоевания представляла собой федерацию народностей. Татаро-монгольское завоевание Костомаров считал важнейшим рубежом русской истории. В завоевании он видел "великий переворот в русской истории",сущность которого в уничтожении вечевых порядков древней Руси. Иго расчистило почву дляутверждения единодержавия и централизованного монархического государства.Этому способствовали национальные качества великороссов. Костомаров выдвигает формулу,согласно которой"государственность объединила русский народ" и не видел внутренних социальных сил,создавших в России централизованное государство. В трудах Костомарова отразились интересы буржуазных кругов Украины,которые в середине 19 в. добивались национальной автономии Украины.Боязнь народной революции мирила Костомарова с царизмом. Народные движения он оценивал как "анархические",признавая государство организующей,прогрессивной силой. В монографии "Последние годы Речи Посполитой" Костомаров сдержанно критиковал русскую великодержавную политику в отношении Польши.Костомаров в своих многочисленных трудах осветил важные проблемы истории России и Украины. ,

I .

Костомаров , Николай Иванович -- историк, род. 4 мая 1817 г. в имении Юрасовке, в Воронежской губернии, ум. 7 апреля 1885 г. Род Костомаровых -- служилый великорусский; но сын боярский Самсон Мартынович Костомаров, служивший у царя Иоанна IV в опричнине бежал на Волынь, где получил поместье, перешедшее к его сыну, а затем ко внуку Петру Костомарову, который в половине ХVII в. участвовал в казацких восстаниях, бежал в пределы Московского государства и поселился в так называемой Острогожчине. Один из потомков этого Костомарова в XVIII в. женился на дочери чиновника Юрия Блюма и в приданое получил слободку Юрасовку (Острогожского уезда Воронежской губернии), которая перешла по наследству к отцу историка, Ивану Костомарову, состоятельному помещику. Он родился в 1769 г., служил в военной службе и, выйдя в отставку, поселился в Юрасовке; получив плохое образование, он старался развить себя чтением; читая преимущественно французские книги ХVШ в., он стал тем, что называлось в XVIII в. "вольтерянцем", что, впрочем, не мешало ему дурно обращаться со своими крестьянами; в то же время он женился на своей крепостной, предварительно попытавшись дать ей образование. Вообще отец историка был человек крутой и своенравный; зато мать, Татьяна Петровна, была очень кроткая и добродушная женщина; единственным ребенком у них был сын Николай, рожденный до брака. Н. И. Костомаров до 10 лет воспитывался дома согласно принципам, развитым Руссо в его "Эмиле", на лоне природы, и с детства полюбил природу. Отец желал сделать из него вольнодумца; но влияние матери сохранило его религиозность; читал он много и, благодаря выдающимся способностям, легко усваивал прочитанное, а пылкая фантазия заставляла его переживать то, с чем он знакомился по книгам. В 1827 г. Костомарова отдали в Москву, в пансион r-на Ге, лектора французского языка в Университете, но скоро по болезни взяли домой. Летом 1828 г. Костомаров должен был возвратиться в пансион; но в это время отец его был убит дворней, похитившей и его деньги; (позднее разбойники ограбили его мать). Оставшись с небольшими средствами -- усыновить Костомарова отец его не успел, и потому большая часть Юрасовки досталась племянникам убитого, Ровневым, -- Т. П. Костомарова отдала сына в воронежский пансион, довольно плохой, где он за 2Ґ года научился немногому, да и вел он там себя беспорядочно; в 1831 г. он был отдан в воронежскую гимназию; но и тут, по воспоминаниям Костомарова, учителя были плохие и недобросовестные, знаний дали ему немного и вел он себя плохо. Окончив в 1833 г. курс в гимназии, Костомаров поступил сперва в Московский, а потом в Харьковский университет на историко-филологический факультет. Профессора в то время в Харькове были неважные; напр., русскую историю читал Гулак-Артемовский, хотя и известный автор малорусских стихотворений, но отличавшийся, по словам Костомарова, в своих лекциях пустым риторством и напыщенностью. Однако, Костомаров и при таких преподавателях сильно занимался, поддаваясь по своей натуре то тому, то другому увлечению; так, поселившись у профессора латинского языка П. И. Сокальского, он стал заниматься классическими языками и особенно увлекся Илиадой; сочинения В. Гюго обратили его к французскому языку; потом он стал заниматься итальянским языком, музыкой, начал писать стихи, а жизнь вел крайне беспорядочную. Вакации он постоянно проводил у себя в деревне, увлекаясь верховой ездой, катаньем на лодке, охотой, хотя природная близорукость и сострадание к животным мешали последнему занятию. В 1835 г. в Харькове появились молодые и талантливые профессора, напр., по греческой литературе А. О. Валицкий и по всеобщей истории M. M. Лунин, читавший лекции весьма художественно; под влиянием Лунина Костомаров стал заниматься историей, проводи дни и ночи за чтением всевозможных исторических книг. Поселился он у Артемовского Гулака и теперь вел образ жизни очень замкнутый; в числе немногих его друзей был тогда А. Л. Мешлинский, известный собиратель малорусских песен. В 1836 г. Костомаров окончил курс в университете действительным студентом, несколько времени прожил у Артемовского, преподавая его детям историю, затем выдержал экзамен на кандидата и тогда же поступил юнкером в Кинбурнский драгунский полк. Служба ему, однако, не нравилась; с товарищами, вследствие иного склада их жизни, он не сближался; сблизился он с образованным, но недоучившимся купеческим сыном Должниковым и, увлекшись разбором дел богатого архива, находившегося в Острогожске, где стоял полк, Костомаров манкировал службой и по совету полкового командира оставил ее. Проработав все лето 1837 г., он составил историческое описание острогожского слободского полка, приложил к нему много копий с интересных документов, и приготовил к печати, рассчитывая таким же путем составить историю всей Слободской Украины, но не успел, а этот труд исчез впоследствии при аресте Костомарова и пока не известно, где он находится и даже -- сохранился ли вообще. Осенью того же года Костомаров вернулся в Харьков, снова стал слушать лекции Лунина и заниматься историей. Уже в это время он начал задумываться над вопросом: почему в истории так мало говорится собственно о народных массах? Желая уяснить себе народную психологию, Костомаров стал изучать памятники народной словесности в изданиях Максимовича и Сахарова и особенно увлекся малорусской народной поэзией, в чем могло сказаться влияние на него Артемовского и Мешлинского, а частью и повестей Гоголя, хотя, по словам Костомарова, он в то время еще плохо знал малорусский язык и даже не мог понимать сочинений Котляревского и Основьяненка. Важное значение в усилении малорусских симпатий Костомарова принадлежит И. И. Срезневскому, тогда молодому преподавателю Харьковского университета. Когда в 20--30 годах в Малороссии стали особенно интересоваться историей и бытом казаков, такое направление наиболее сказалось в Харькове, где жил тогда и главный представитель малорусской литературы Квитка. Срезневский, хотя и рязанец происхождением, юность провел в Харькове и был знатоком и любителем украинской истории и литературы, особенно после того, как побывал на местах былого Запорожья и наслушался его преданий, что дало ему возможность составить "Запорожскую Старину". Сближение со Срезневским сильно содействовало упрочению в Костомарове стремления изучать Малорусскую народность, как в памятниках ее прошлого, так и в настоящем быту; с этой целью он постоянно совершал этнографические экскурсии в окрестности Харькова, а потом и далее, тогда же начал он и писать на малорусском языке -- сперва украинские баллады, потом драму "Сава Чалый"; она была напечатана в 1838 г., а баллады годом позже -- то и другое под псевдонимом "Иеремия Галка"; драма вызвала лестный отзыв Белинского. В 1838 же году Костомаров был в Москве и слушал там лекции Шевырева и др., думая держать экзамен на магистра русской словесности, но заболел и снова вернулся в Харьков, успев за это время изучить немецкий, польский и чешский языки и напечатать свои малорусские произведения. В 1840 г. он выдержал экзамен на магистра русской истории, а в следующем представил диссертацию "О значений унии в истории Западной России", и в ожидании диспута уехал на лето в Крым, который осмотрел обстоятельно. По возвращении в Харьков Костомаров сблизился с Квиткой и также с кружком малорусских поэтов, в числе коих был Корсун, издавший сборник "Снин", где Костомаров под прежним псевдонимом напечатал стихи и новую трагедию "Переяславска ничь". Между тем, харьковский архиепископ Иннокентий обратил внимание высшего начальства на напечатанную уже Костомаровым в 1842 г. диссертацию. По поручению министерства народного просвещения Устрялов сделал ее оценку и признал ее неблагонадежной: выводы Костомарова относительно появления унии и ее значения не соответствовали общепринятым, считавшимся обязательными для русских. Дело получило такой оборот, что диссертация была сожжена и экземпляры ее теперь составляют большую библиографическую редкость; впрочем, в переработанном виде диссертация эта потом два раза была напечатана, хотя под иными названиями. История с диссертацией могла бы быть пагубной для молодого автора, но так как о Костомарове вообще были хорошие отзывы и в том числе самого архиепископа Иннокентия, то ему разрешили напечатать другую диссертацию; он избрал темой "Об историческом значении русской народной поэзии" и писал это сочинение в 1842--1843 г., состоя помощником инспектора студентов Харьковского университета. Он часто посещал театр, особенно малороссийский, и помещал в сборнике "Молодик" Бецкого малорусские стихи и первые свои статьи по истории Малороссии: "Первые войны малороссийских казаков с поляками" и др. Оставив в 1843 г. должность при университете, Костомаров стал преподавателем истории в мужском пансионе Зимницкого и тогда уже начал работать над историей Богдана Хмельницкого. 13 января 1844 г. Костомаров, не без приключений защитив диссертацию (она тоже впоследствии издана была в переработанном виде), стал магистром русской истории и сперва жил в Харькове, работая над Хмельницким, затем, не получив здесь кафедры именно вследствие неблагосклонного отношения харьковских ученых к его способу изучения этнографии, например, к помещению вечерниц, шинков и пр., попросился на службу в Киевский учебный округ, чтобы быть ближе к месту деятельности своего героя -- Хмельницкого, и осенью этого же года был назначен учителем истории в гимназию в г. Ровно, Волынской губернии. Проездом был он в Киеве, познакомился с Кулишом, Максимовичем, с помощником попечителя учебного округа M. В. Юзефовичем и др. В Ровно учительствовал Костомаров только до лета 1845 г., но приобрел общую любовь и учеников, и товарищей за гуманность и прекрасное изложение предмета. Как всегда, он пользовался всяким свободным временем, чтобы совершать экскурсии в многочисленные исторические местности Волыни, делать историко-этнографические наблюдения и собирать памятники народного творчества; доставлялись ему таковые и учениками его; напечатаны были все эти собранные им материалы гораздо позже -- в 1859 г. Знакомство с историческими местностями дало ему возможность впоследствии столь живо изобразить многие эпизоды из истории первого Самозванца и Богдана Хмельницкого. Летом 1845 г. Костомаров побывал на Святых горах, осенью был переведен в Киев учителем истории в I гимназию, и тогда же преподавал в разных пансионах, в том числе в женских -- де-Мельяна (брата Робеспьера) и Залесской (вдовы знаменитого поэта), а позднее в Институте благородных девиц. Ученики и ученицы его с восторгом вспоминали о его преподавании; вот что сообщает о нем, как об учителе, известный живописец Ге: "Н. И. Костомаров был любимейший учитель всех; не было ни одного ученика, который бы не слушал его рассказов из русской истории; он заставил чуть не весь город полюбить русскую историю. Когда он вбегал в класс, все замирало, как в церкви, и лилась живая, богатая картинами старая жизнь Киева, все превращались в слух; но -- звонок, и всем было жаль, и учителю, и ученикам, что время так быстро прошло. Самый страстный слушатель был наш товарищ поляк... Николай Иванович никогда много не спрашивал, никогда не ставил баллов; бывало, учитель наш кидает нам какую-то бумагу и говорит скороговоркой: "Вот, надо поставить баллы. Так вы уже сами это сделайте", говорит он; и что же -- никому не было поставлено более 3-х баллов. Нельзя, совестно, а ведь было тут до 60 человек. Уроки Костомарова были духовные праздники; его урока все ждали. Впечатление было таково, что учитель, поступивший на его место, у нас в последнем классе целый год не читал истории, а читал русских авторов, сказав, что после Костомарова он не будет читать нам историю. Такое же впечатление он производил и в женском пансионе, а потом в Университете". В Киеве Костомаров сблизился с несколькими молодыми малороссами, составившими тогда кружок частью панславистического, частью национального направления; проникнутые идеями панславизма, нарождавшегося у нас тогда под влиянием трудов Шафарика и иных знаменитых западных славистов, Костомаров и его товарищи мечтали об объединении всех славян, но в виде федерации, с самостоятельной автономией славянских земель, в которые должны были распределиться существующие ныне племена, причем в проектируемой федерации должно было утвердиться либеральное государственное устройство, как его понимали в 40-х годах, с отменой у нас крепостного права. Очень мирный в сущности кружок, намеревавшийся действовать лишь корректными средствами, и притом в лице Костомарова глубоко религиозный, имел, кажется, и соответствующее название -- Братство свв. Кирилла и Мефодия (первое по времени), как бы указывал этим, что деятельность свв. Братьев, религиозная и просветительная, дорогая для всех славянских племен без различия их религий, может считаться единственно возможным знаменем для славянского объединения. Но, так как самое существование подобного, хотя бы и мирного кружка, было уже в то время явлением нелегальным, то члены его придали ему характер тайного общества со специальными атрибутами, особой иконой и железными кольцами с надписью: "Кирилл и Мефодий" и с печатью, на которой было вырезано: "Разумейте истину и истина вас освободит". Членами этого братства были Аф. В. Маркович, впоследствии известныйи южно-русский этнограф, Н. И. Гулак -- писатель, А. А. Навроцкий -- поэт, учителя В. M. Белозерский и Д. П. Пильчиков, особенно деятельный, несколько студентов, позднее Т. Г. Шевченко, на творчестве которого так отразились идеи панславистического братства; бывали и случайные братчики, например, помещик Н. И. Савин, знакомый Костомарову еще по Харькову; знал о братстве и известный публицист П. А. Кулиш. В 1846 г. с Костомаровым поселилась его мать, продавшая доставшуюся ей часть Юрасовки, а 4 июня Костомаров избран был адъюнктом русской истории в Киевском университете; занятия в гимназии и иных пансионах он теперь покинул. Профессором Киевского университета был Костомаров недолго, менее года; но студенты, с которыми он держал себя просто, очень его любили и увлекались его лекциями; читал он несколько курсов и в том числе славянскую мифологию, которую напечатал церковно-славянским шрифтом, что отчасти было поводом к ее запрещению; только в 70-х годах пущены были в продажу отпечатанные 30 лет назад ее экземпляры. Работал Костомаров и над Хмельницким, пользуясь материалами, имевшимися в Киеве и у известного археолога Гр. Свидзинского, а также был избран членом Киевской комиссии для разбора древних актов и готовил к печати летопись С. Величка. В начале 1847 г. Костомаров обручился с Анной Леонтьевной Крагельской, своей ученицей, и свадьба назначена была на 30 марта; но подслушанный раньше и сообщенный полиции разговор Костомарова с несколькими членами Кирилло-Мефодиевского братства повел к арестам его членов и лиц, которые считались ему сочувствовавшими. Костомаров успел раньше вручить могущие компрометировать кружок бумаги М. В. Юзефовичу, по его настоянию, а он тоже представил их полиции; мирный кружок был сочтен собранием заговорщиков и подвергся страшному разгрому; члены его сильно пострадали, более всего Шевченко; арестованный 29 марта Костомаров, отправлен был в Петербург и после допроса в III отделении Канцелярии Его Величества посажен на год в Алексеевский равелин Петропавловской крепости; здесь сильно пострадало его и без того не крепкое здоровье; допускали к нему лишь мать, но давали книги и он, кстати, изучал греческий язык; свадьба его расстроилась. "За составление тайного общества, в котором обсуждаемо было соединение славян в одно государство", Костомаров был выслан на службу в Саратов, с запрещением печатать свои произведения. Здесь он был определен переводчиком Губернского правления; но переводить ему было нечего, и губернатор (Кожевников) поручил ему заведывание сперва уголовным, а потом секретным столом, где производились преимущественно раскольничьи дела, -- тут же было и его собственное дело; это дало ему возможность основательно познакомиться с расколом и, хотя не без труда, сблизиться с его последователями; результаты своих изучений местной этнографии Костомаров печатал в "Саратовских губернских ведомостях", которые временно редактировал. Изучал он также физику и астрономию, устраивал воздушный шар, занимался даже спиритизмом, но не прекращал занятий по истории Богдана Хмельницкого, получая книги от Гр. Свидзинского; стал он собирать материалы и для изучения внутреннего быта древней, допетровской, Руси. И в Саратове около Костомарова сгруппировался кружок образованных людей, частью из ссыльных поляков, частью из русских; кроме того к нему близки были в Саратове архимандрит Никанор, впоследствии архиепископ херсонский, И. И. Палимпсестов, впоследствии профессор Новороссийского университета, Е. А. Белов, Варенцов и др.; позднее Н. Г. Чернышевский, А. Н. Пыпин и особенно Д. Л. Мордовцев; приехала в Саратов и мать Костомарова, и вообще Костомарову жилось в Саратове недурно; давал он здесь и уроки. Из Саратова Костомаров совершил несколько экскурсий, например, в Крым, где участвовал в раскопке одного из Керченских курганов, позднее в Дубовку, для знакомства с расколом, в Царицын и Сарепту при собирании материалов о Пугачевщине и т. п. Любопытно участие Костомарова в следствии над евреями, обвиненными в убийствах христианских детей с целью пользоваться их кровью; по поводу этого он составил ученую записку, приписанную, однако, иному лицу; разойдясь во взгляде на данный вопрос с местным начальством, Костомаров чуть было из-за этого не пострадал. В 1855 г. Костомаров был назначен делопроизводителем саратовского Статистического комитета, и напечатал немало статей по саратовской статистике в местных изданиях; собирал он материалы по истории Разина и Пугачева, но не обработал их сам, а передал Мордовцеву, который потом с его разрешения ими и воспользовался; Мордовцев в это время сделался помощником Костомарова по статистическому Комитету. В том же году Костомаров напечатал в "Москвитянине" статью по малорусской истории об Иване Свирговском, украинском гетмане ХVI в. В конце 1855 г. Костомарову разрешено было съездить по делам в Петербург, где он четыре месяца работал в Публичной библиотеке над эпохой Хмельницкого, и над внутренним бытом древней Руси, и в начале 1856 г. напечатал в "Отечественных Записках" статью о борьбе украинских казаков с Польшей в первой половине XVII в., составляющую предисловие к его Хмельницкому. В 1857 г. явился, наконец, и "Богдан Хмельницкий", хотя и с пропусками, и произвел сильное впечатление, особенно художественностью изложения; напечатаны были тогда и иные произведения Костомарова, но автор все-таки должен был вернуться в Саратов, где продолжал работу над изучением внутреннего быта древней Руси, особенно над историей ее торговли в ХVI--XVII в. Коронационный манифест освободил Костомарова от надзора, но распоряжение о воспрещении ему служить по ученой части осталось в силе. Весной 1857 г. он приехал в Петербург, сдал там в печать историю торговли и отправился за границу, где посетил Швецию, Германию, Австрию, Францию, Швейцарию и Италию; работал он мало, хотя и осматривал архивы (например, шведские), а более лечился; затем вернулся в Саратов; летом 1858 г. снова работал в Петербургской Публичной библиотеке над историей бунта Стеньки Разина и параллельно писал из того же времени, по совету Н. В. Калачова, с которым тогда сблизился, рассказ "Сын" (напечатан в 1859 г.); виделся он и с Шевченком, вернувшимся из ссылки. Осенью Костомаров принял место делопроизводителя в Саратовском губернском комитете по крестьянскому делу и таким образом связал свое имя с освобождением крестьян. В конце 1858 же года напечатана была монография его "Бунт Стеньки Разина", окончательно сделавшая имя Костомарова знаменитым. Эти произведения Костомарова имели в некотором смысле, то же значение, как, например, "Губернские очерки" Щедрина; они были первыми по времени научными трудами по русской истории, в которых многие вопросы и эпохи рисовались не по обязательному до тех пор шаблону официального ученого направления; вместе с тем они были написаны и изложены замечательно художественно. Весной 1859 г. Петербургский университет избрал его в экстраординарные профессора по русской истории. Дождавшись закрытия Комитета по крестьянским делам, Костомаров после очень сердечных проводов в Саратове явился в Петербург; но оказалось, что дело о его профессуре не устроилось, он не был утвержден, ибо Государю сообщили, что Костомаров написал неблагонадежное сочинение о Стеньке Разине. Но Император сам прочел эту монографию, отозвался о ней очень одобрительно и разрешил утвердить Костомарова профессором (только не в Киевском университете), чему помогло и ходатайство братьев Д. А. и Н. А. Милютиных. Вступительная лекция Костомарова состоялась 22 ноября 1859 г. и доставила ему от студентов и слушавшей публики необыкновенные оваций. И профессором Петербургского университета Костомаров пробыл недолго, по май 1862 г.; но и за это время утвердилась за ним известность талантливейшего преподавателя и выдающегося лектора; из учеников его вышло несколько весьма почтенных деятелей в области науки русской истории, например, профессор А. И. Никитский. О том же, что Костомаров был великий художник-лектор, сохранилось много воспоминаний его учеников; один из слушателей Костомарова так говорит о его чтении: "несмотря на довольно неподвижную наружность его, тихий голос и не совсем ясный, шепелявый выговор с сильно заметным произношением слов на малорусский лад, читал он замечательно. Изображал ли он Новгородское вече или суматоху Липецкой битвы, стоило закрыть глаза -- и через несколько секунд сам как будто переносишься в центр изображаемых событий, видишь и слышишь все то, о чем говорит Костомаров, который между тем неподвижно стоит на кафедре; взоры его смотрят не на слушателей, а куда-то вдаль, будто именно что-то прозревая в этот момент в отдаленном прошлом; лектор кажется даже человеком не от мира сего, а выходцем с того света, явившимся нарочно для того, чтобы сообщить о прошлом, загадочном для других, но ему столь хорошо известном". -- Вообще лекций Костомарова очень действовали на нервы и самое увлечение ими со стороны публики надо отчасти объяснить сильной нервностью лектора, постоянно прорывавшейся, несмотря на внешнее его спокойствие, и заражавшей слушателей. После каждой лекции ему делались овации, его выносили на руках, и т. п. Курсы читал он следующие: Историю древней Руси, из которой напечатана была статья о происхождении Руси со жмудской теорией этого происхождения; этнографию инородцев, живших в древности на Руси, начиная с литовцев, которая тоже напечатана; историю древнерусских областей, часть которой напечатана под названием "Севернорусские народоправства", и историографию, из которой напечатано лишь начало, посвященное анализу летописей, да и то не законченное. Кроме университетских лекций читал Костомаров и публичные, тоже пользовавшиеся громадным успехом. Параллельно с профессорством у Костомарова шли и ученые работы, преимущественно архивного характера, для чего Костомаров постоянно посещал как петербургские и московские, так и провинциальные библиотеки и архивы, совершая для этого частые экскурсии; осматривал он древнерусские города Новгород и Псков, не раз ездил и за границу. К этому времени относится и публичный диспут его с М. П. Погодиным из-за вопроса о происхождении Руси. В 1860 г. Костомаров был сделан членом Археографической комиссии, с поручением редактировать акты южной и западной России, и избран был действительным членом Русского географического общества. Комиссией издано под его редакцией 12 томов актов (с 1861 по 1885 г.), а географическим обществом -- три тома "Трудов этнографической экспедиции в западнорусский край" (III, IV и V -- в 1872--1878 гг.). В Петербурге около Костомарова сложился кружок, к которому принадлежали: Шевченко, впрочем вскоре умерший, Белозерские, книгопродавец Кожанчиков, А. А. Котляревский, этнограф С. В. Максимов, астроном А. Н. Савич, священник Опатович и многие другие. Кружок этот в 1860 г. начал издавать журнал "Основа", в котором Костомаров был одним из важнейших сотрудников; здесь напечатаны его статьи: "О федеративном начале древней Руси", "Две русские народности", "Черты южно-русской истории" и др., а также немало и полемических статей по поводу нападок на него за "сепаратизм" и т. п. Принимал он участие и в издании популярных книжек на малорусском языке ("Метеликов"), причем для издания Св. Писания он собрал особый фонд употребленный впоследствии, по не зависящим от него обстоятельствам, на издание малорусского словаря. В 1862 произошли печальные события в Петербургском университете, вызвавшие временное закрытие его и уход нескольких лучших профессоров. Костомаров в данном случае пошел средним путем, впрочем, совершенно в согласии со своими взглядами, которые он высказывал в несколько горячо написанных в то время статьях об университетах; он предлагал открыть их для всех желающих, освободив от характера таких учебных заведений, где воспитание дает известные права. Когда на смену закрывшемуся Университету, по хлопотам профессоров и в том числе Костомарова, открылся, как тогда говорили, "вольный университет" в зале Городской Думы и происходившие на лекциях демонстрации вызвали у студентов желание прекратить эти лекции, Костомаров, несмотря на все просьбы и запугивания, не согласился не читать лекции, чем и вызвал 8 марта 1862 г. великий скандал, -- был освистан явившимися специально для того студентами, после этого лекции были прекращены, а Костомаров вышел в отставку, чем и закончилось пребывание его на университетской кафедре. Университеты Киевский, Харьковский и Новороссийский впоследствии пытались приглашать его в число профессоров; но выступление снова на кафедре Костомарову не было разрешено; но, чтобы обеспечить такого выдающегося ученого, ему было назначено соответствующее жалованье ординарного профессора за службу в Археографической комиссии. Впрочем, Костомаров не имел сперва и формальных прав на профессуру согласно университетскому уставу 1863 г., так как был лишь магистром, и только в 1864 г., по напечатании им сочинения "Кто был первый самозванец?", Киевский университет дал ему степень доктора honoris causa; позднее, в 1869 г., Петербургский университет избрал его почетным членом; кроме того, он был членом-корреспондентом по II отделению Императорской Академии Наук и членом многих русских и заграничных ученых обществ. Оставив университет, Костомаров не оставил своих ученых занятий и в 60 годах им напечатаны были такие труды, как "Северно-русские народоправства", "История смутного времени", "Южная Русь в конце ХVI в." (переделка уничтоженной диссертации), затем "Последние годы Речи Посцолитой" и др.; тогда же было напечатано им и несколько статей по истории Малороссии, являющихся продолжением труда о Богдане Хмельницком. Случалось ему читать в это время и публичные лекции. Но вообще жизнь его в последние 20 лет протекала тихо и мирно, без приключений, разнообразясь лишь беспрерывными разъездами по России и изредка за границу. 1 февраля 1875 г. скончалась мать Костомарова; 9 декабря 1875 г. он женился на своей прежней невесте, которая в 1851 г. по настоянию матери вышла замуж, а к этому времени овдовела; ее семья стала его семьей. С тех пор лето он проводил почти постоянно в с. Дедовцах, в 4-х верстах около г. Прилук (Полтавской губернии) и одно время был даже почетным попечителем Прилуцкой мужской гимназии, зиму же в Петербурге, окруженный книгами и продолжая работать, несмотря на все более и более обнаруживавшийся упадок сил. Из последних трудов его можно назвать, как более крупные: "Начало единодержавия в древней Руси", "Об историческом значений русского песенного народного творчества" (переработка магистерской диссертации), начало которого было напечатано в журнале "Беседа" за 1872 г., а продолжение частью в "Русской Мысли" за 1880 и 1881 г. под названием "История казачества в памятниках южнорусского народного песнетворчества", частью в книге "Литературное наследие" (СПб. 1890 г.) -- под названием "Семейный быт в произведениях южнорусского народного песенного творчества"; частью же затерялась (см. "Киевская Старина", 1891 г. No 2, Документы и пр. ст. 316); конец этой работы написан не был; в это же время писал Костомаров и "Русскую Историю в жизнеописаниях ее главнейших деятелей", тоже не оконченную (заканчивается биографией Императрицы Елизаветы Петровны) и крупные труды по истории Малороссии, как продолжение прежних работ; Руина, Мазепа и Мазепинцы, Павел Полуботок; наконец, ряд автобиографий, имеющих не одно только личное значение. Постоянно недомогавшему в последние годы (в сущности еще с 1875 г.) Костомарову особенно повредило то, что 25 января 1884 г. он был сбит с ног под аркой Главного Штаба экипажем. С ним подобные случаи бывали и раньше и отзывались тяжело, но он поправлялся; случай же 25 января подкосил его совершенно; в начале 1885 г. он сильно заболел и 7 апреля скончался. Похоронен он на Волковом кладбище на так называемых "литературных мостках", на могиле его поставлен памятник. По наружности Н. И. Костомаров был среднего роста и далеко не красив. Отличался он какой-то нескладностью фигуры, рассеянностью, ума же Костомаров был необыкновенного, знаний весьма обширных и не только в тех областях, которые служили предметом его специальных занятий (русская история, этнография), но и в таких, например, как богословие; архиепископ Никанор, небезызвестный богослов, говаривал, что он не смеет и сравнивать своего знания Св. Писания со знанием Костомарова; память Костомарова была феноменальная; словом, в умственном отношении это был редко одаренный человек. Он был страстный эстетик, увлекался всем художественным, картинами природы более всего, музыкой, картинами, статуями. Любил он животных, психику которых как-то умел понимать и к ним приспособляться, так что они в свою очередь его любили. Некоторые странности его характера, его капризы на старости -- вещи в сущности очень обыкновенные и никому не вредившие. Осуждали его за то, что он всегда умел найти какое-либо отрицательное свойство в человеке, которого при нем хвалили; но, с одной стороны, в словах его была всегда правда; с другой, если при Костомарове начинали говорить о ком-либо дурно, он почти всегда умел найти в нем и хорошие качества. В сущности в нем просто сказывался дух противоречия; на деле же он был крайне незлобив и скоро прощал тем людям, которые виноваты против него. Костомаров был любящий семьянин, преданный друг, надежный товарищ. Об обвинении Костомарова в недостатке патриотизма или в сепаратизме не стоит говорить; он сам не раз и очень хорошо отвечал обвинителям в своих сочинениях. Замечательна религиозность Костомарова, вытекающая не из общих философских воззрений, а теплая, так сказать, стихийная, близкая к религиозности народа. Костомарову, хорошо знавшему догматику православия и его мораль, дорога была и всякая черта нашей церковной обрядности; посещение богослужения было для него, как и для народа, не только обязанностью, от которой он не уклонялся даже во время сильной болезни, но и великим эстетическим наслаждением. По идеалам своим Костомаров был всегда национальным романтиком, подобно славянофилам, но с тем отличием, что в теориях его есть много свежего, и затем, что самое главное, теории эти в применении к изучению русской истории дали превосходные результаты. Рассматривая исторические взгляды Костомарова, легко заметить, что исходные пункты их те же, что и у славянофилов -- вера в будущую историческую роль славянства, и прежде всего русского народа, вера в его альтруизм во всех формах, причем в этом отношении Костомаров шел даже дальше славянофилов. Как и они, Костомаров был панславистом, верил в соединение всех славян в одно государство, но, сообразно со своими идеалами, в государство федеративное, с сохранением национальных и религиозных особенностей отдельных народностей. Впрочем, как человек искренне преданный православию и любивший свой народ, он надеялся, что при долголетнем общении естественно сгладится мирным путем разница между славянами. Как и славянофилы, Костомаров также был недоволен настоящим и искал идеала в национальном прошлом; этим идеальным прошлым могло быть для Костомарова лишь такое время, когда русский народ жил по собственным оригинальным принципам жизни, чуждым какого бы то ни было исторически заметного влияния варяжского, византийского, татарского, польского и т. д. Угадать эти принципы народной жизни, угадать дух русского народа, -- вот вечная цель работы Костомарова и не только ради исторической истины, но даже и для практических последствий, достижимых хотя бы в самом отдаленном будущем. Костомаров постоянно занимался этнографией, как такой наукой, которая важна для знакомства с психологией народа. Его интересовала не только русская, но и общеславянская этнография; но особенно изучал он этнографию Южной Руси. Помимо причин индивидуальных, это имело и иное, более теоретическое основание. Костомаров был убежден, что национальные чувства русского (собственно славянского) племени в наиболее чистом виде сохранились до сих пор именно у нынешних малороссов, тогда как другие славянские племена частью испытали на себе в исторический период гораздо более иноземных влияний, частью поглотили много инородческого элемента. Статья Костомарова "Две русские народности" посвящена именно указаниям, что альтруистическими качествами всегда отличалась южнорусская народность, тогда как великорусская имеет другие качества, и придавшие ей первенствующее значение в истекшей исторической жизни русского народа. Сведения Костомарова в этнографии были чрезвычайно обширны; это было заметно особенно в разговоре; сочинений же Костомарова по этнографии немного. Костомаров как бы боялся напечатать что-либо не систематичное, а написать ныне какой-либо систематический труд по русской этнографии слишком трудно. Попытка не только описать, но и осмыслить славянскую и русскую мифологию была не особенно удачна, так как Костомаров применил к делу теорию Крейцера, т. е. подошел к изучению мифологии уже с предвзятой мыслью, тогда как материал был научно совершенно не обработан, как не обработан он и доныне. Позднее Костомаров всегда интересовался народными верованиями, практически изучал сохранившиеся в народе их следы, но не писал о них. Несколько охотнее печатал Костомаров статьи по этнографии инородцев, так как здесь материалов меньше, и потому они легче поддаются обработке; но этим статьям сам он не придавал значения. Словом, все напечатанное Костомаровым в этом отношении дает лишь слабое понятие о его действительном знаний этнографии. В связи с этнографией Костомаров превосходно знал и историческую (да и современную) географию, особенно южнорусских земель. Из всех своих этнографических работ Костомаров отдавал в печать лишь те, которые касались собирания и осмысления им памятников народной литературы; он любил собирать народные песни или сказки. Значение им он придавал громадное. Для него народная песня казалась важнее точного исторического документа, так как она вела к знакомству с народной психологией, в чем и ставил Костомаров цель исторического изучения. Собрано было Костомаровым памятников народной литературы весьма много, и он не только сам издавал или редактировал их собрания (внося тогда много и лично им собранных материалов), но делился и с другими. Нет сборника песен или сказок, куда не вошли бы полученные от Костомарова. И здесь главные труды Костомарова посвящены Южной Руси; но и памятники народной литературы иных славянских племен были собираемы и изучаемы Костомаровым весьма усердно; так, он издал сборник великорусских песен, народными преданиями он пользовался для истории бунта Стеньки Разина. Интересовался Костомаров и языком, особенно южнорусским, за составление словаря которого им учреждена премия. Но филологом он не был, и попадающиеся у него филологические объяснения, например, в статье о "Начале Руси", не имеют научного характера. Но особенно важны, конечно, исторические труды Костомарова; в совокупности они охватывают почти всю историю России до времени императрицы Елизаветы Петровны, историю которой писал он на смертном одре. Но не трудно заметить, что у Костомарова были излюбленные им эпохи, и притом отличающиеся известной особенностью: Костомаров любил изучать те эпохи русской истории, когда действовал народ, и не как неопределенная масса, а как живое целое с постоянно высказываемой индивидуальной жизнью и деятельностью. Ему казалось, что именно такие эпохи в истории представляются теми идеальными временами, о которых мечтали русские романтика и которые они пытались воскресить. Первой такой эпохой была древняя Русь, Русь Киевская; ей и посвятил Костомаров множество своих трудов. По мнению Костомарова, в древней Руси народ был более, чем когда-либо, проникнут началом альтруизма. В это время не было не только крепостного права, но и понятие о сословиях еще не установилось, и люди различались лишь индивидуальными качествами, да, в некоторой степени, экономическими различиями; о привилегиях нет и речи; понятие закона идентично с понятием об искони существовавшем обычае. Город и деревня жили вполне общинной жизнью. Сами бурные веча по принципу решают дела единогласно. Князья решали дела не иначе, как по совету с дружиной и старцами градскими. Князья стояли близко к народу и, обладал всей полнотой власти, тем не менее, всегда действовали по установившимся обычаям, нарушение которых могло стоить им стола, и имели, главным образом, в виду интересы народа. Православие, хотя и принятое недавно, глубоко проникло в народ, обусловило его мораль и чуждо было еще чрезмерной позднейшей обрядности. Все это было в каждой русской земле или, позднее, княжестве; но эти земли и княжества жили не изолированной жизнью: у них существовало сознание общерусского единства, что в свою очередь и вызвало нечто вроде федеративного строя, не так точно определенного, как в С.-Американских Штатах, а скорее чувствуемого, чем сознаваемого. Это была естественная федерация. Самая удельная система, которую до Костомарова историки рисовали эпохой величайших бед, в его глазах имела большое значение: это было время образования могущественного русского племени. Раскинутые по огромной территории удельные княжества никогда не разрывали своей федеративной связи, скрепленной кроме общности происхождения, нравов и обычаев, еще и общностью религии (богослужения, духовенства) и литературы и единым, вечно двигавшимся по этой территории, княжеским родом. Несомненно, что в этом взгляде Костомарова на древнюю Русь есть преувеличение. Киевский период русской истории есть само по себе значительное время, и жизнь русского народа испытывала тогда довольно сложные течения; но что это был наиболее оригинальный период исторической жизни русского народа -- это совершенно верно, и если искать для России романтических идеалов, то логичнее всего искать их в древней Руси, и те симпатичные стороны жизни, которые привлекали славянофилов в Московской Руси, в более чистом виде существовали именно в Руси Киевской. Указанные выше формы жизни этого периода Костомаров и изучал повсюду, особенно в северно-русских народоправствах, которым посвятил известное сочинение. Этим трудом Костомаров, можно сказать, положил y нас начало изучению областной истории. И действительно, в областной истории черты народной жизни, конечно, вскрываются гораздо глубже, чем в истории общегосударственной. Но в этом сочинении Костомаров повторил ошибку всех историков своего времени: он, как и они, был убежден, что в северно-русских народоправствах власть действительно принадлежала народу, что на вече действительно решались дела народом; между тем это далеко не так: и в Новгороде большую роль играли богатые; Новгород и пал не от излишка свободы, а скорее от недостатка ее, так как существовавшие там экономические условия дали возможность образовавшейся в Новгороде сильной денежной аристократий или крупной буржуазии захватить власть в свои руки и узурпировать ее в своих личных интересах. Желание показать, что эта эпоха была наиболее оригинальной, и выяснить, как впоследствии в русскую жизнь проникли внешние влияния и какие вызвали они изменения, тоже обусловило появление некоторых исторических трудов Костомарова. Известно, какое громадное влияние придавали прежде призванию варягов-норманнов, т. е. германцев, и значению их в русской истории; Костомаров пытался доказать, что в этих варягах надо видеть жмудинов, что сразу свело бы к нулю влияние германцев в русской истории; затем он признал правильным мнение Иловайского о сказочном характере самого предания, чем вопрос о влиянии варягов-германцев на русское государство совершенно упраздняется. Вопрос о влиянии иноземщины, затемнившем чистое течение народной жизни в древней Руси, расследован Костомаровым, может быть, и неправильно, по очень последовательно еще и в известной монографий "О начале единодержавия". Здесь Костомаров доказывал, что иноземный элемент имел совершенно отрицательное значение. Изучение истории какой-либо эпохи тесно связано с изучением историографии ее. Костомаров, как очень сильный историк, вообще писал свои сочинения преимущественно непосредственно по источникам, но он любил посвящать свои труды и специально изучению источников. Особенно привлекали его летописи -- памятник, на страницах которого яснее чем где-либо, обрисовывается участие народа в политической жизни древней Руси. Многие замечания его о летописях им самим необоснованные, и такие, которых в то время еще нельзя было обосновать по отсутствию материалов или предварительных работ, поражают своей верностью и впоследствии установились в науке. Хотя история северо-восточной Руси менее останавливала на себе внимание Костомарова, чем история Руси юго-западной, так как в первой народная жизнь текла несравненно тише; но и для первой он дал ценные работы. Особенно привлекало его смутное время, как такое, когда действовал по преимуществу народ. Очевидно, эго время дает много материалов для народной психологии. Впрочем, смутное время очень важно и для истории северщины и казачества. Затем интересовали Костомарова установление крепостного права, бунт Стеньки Разина, оригинальная ересь Башкина, и раскол, особенно такие явления в нем, как молоканство. Легко понять отношение всех этих частных вопросов к одному общему, всегда занимавшему Костомарова вопросу -- разгадать принципы народной жизни, понять дух русского народа. К иным явлениям московской жизни Костомаров относился несколько тенденциозно, но вражды к московщине, в которой его иногда укоряли, у него не было. Изложение московской истории у Костомарова было объективным. Если попадаются дурные отзывы о великороссиянах в сочинениях; посвященных изображению жизни великорусского народа, то они взяты из столь солидных исторических источников, что, наоборот, умолчание о них было бы тенденциозным. Еще менее можно упрекнуть Костомарова за характеристику Иоанна Грозного, ибо она та же, что у Карамзина; иного суждения -- это надо признать -- заслуживают попытки развенчать Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, кое-какие укоры, брошенные в Андрея Боголюбского; не то важно, что он отнесся к ним слишком строго, а то, что он сделал это без достаточных оснований. Если это был протест против не менее тонденциозных панегириков, то и на такой протест историк не имеет права. С большим правом доказывал Костомаров неполную достоверность предания о Сусанине, но и здесь он не заметил, что самое существование предания гораздо важнее его достоверности, и именно для народной психологии, все равно как и предание о геройском с точки зрения своего времени подвиге казака Галагана. Впрочем, Костомаров, не стеснялся развенчивать и крупных южнорусских исторических лиц; так он указал и на черные стороны в деятельности Богдана Хмельницкого, важность деятельности которого им же впервые оценена была, как следует; от его упреков не укрылся и храбрый рыцарь Дорошенко. Вообще, повторяем, Костомаров хотел выставить преобладающее значение деятельности народа перед деятельностью отдельных лиц. Историей юго-западной Руси Костомаров занимался гораздо более, так как он видел в ней истинное продолжение истории Киевского периода, что ныне по отношению к бытовой истории вполне доказано. Только период XIII -- XV в. мало им затронут; но в то время, когда Костомаров занимался историей унии или казачества, для изучения указанного периода совершенно не было издано материалов". С XVI же века, начиная с подготовки унии, история юго-западной Руси, особенно история Малороссии, рассмотрена Костомаровым весьма обстоятельно и почти до тех пор, пока она совершенно не делается провинциальной, т. е. до конца XVII в. и начала XVIII в, Что интересовало Костомарова в истории казацких движений, а также в жизни Запорожья -- ясно само собой. Казаки, особенно запорожцы, казались ему воплощением идеи братства. Да и вообще в жизни южной Руси альтруистический элемент во всех сферах играет важную роль. Видим в народе и верность верховной власти, сначала в лице короля, пока он не оттолкнул от себя народ религиозными гонениями, позднее в лице царя, верность которому пересилила и все интриги генеральной старшины и возмутительное иногда поведение московских воевод и войск. Казаки, даже запорожцы, тоже умели по-старинному облечь своих гетманов неограниченной властью, особенно во время войны. Что же касается до религиозности, то южная Русь всей историей своей показала, насколько глубоко было в ней религиозное чувство. Если Костомаров и в истории южной Руси повторил свою или лучше сказать общую для своего времени ошибку, в силу которой известные громкие казацкие движения, равно как и деятельность Запорожья, считались делом народным, тогда как в сущности казацкие движения, особенно имевшие политический характер, были делом высшего слоя казачества, которое впоследствии подготовило и утверждение крепостного права в Малороссии, и запорожское казачество, по-видимому, произошло от выселения горожан, то Костомаров сам и поправил эти ошибки. Он несколько раз поправлял своего Богдана Хмельницкого, соображаясь с новыми историческими материалами, из которых выяснилось, что стремления народных масс, порожденные их экономическим положением, шли в иную сторону, чем стремления высшего слоя казачества. Точно также и мнение о городском происхождении Запорожья впервые высказано именно Костомаровым. Укажем еще на любопытную черту: южнорусские летописи казацкого периода никогда не внушали Костомарову той симпатии, как летописи древние, и понятно почему: они вышли из среды казацкого писарства, т. е. элемента мало народного, проникнутого скорее новейшими шляхетскими тенденциями. Костомаров один из первых признал подлог в истории Конисского, хотя и во многом симпатичной ему по своим воззрениям, признал он подлог и в некоторых малороссийских думах, которые, в случае своей неподложности, были бы весьма дороги, ибо могли разрешить все еще не совсем ясный вопрос о переходе киевского богатырского эпоса в эпос казацкий. В последнем случае Костомарову пришлось высказать свое мнение по такому вопросу, где он сперва был, можно сказать, единственным компетентным судьей. За Костомаровым навсегда останется та заслуга, что он был первый в России историк, понявший историю, как народную психологию. В настоящее время такое отношение к истории господствует, и потому-то труды Костомарова и стали столь популярны и дороги образованным людям не одной только Малороссии. Если же мы обратимся к идеалам самого Костомарова, то увидим, что это был, подобно славянофилам, русский романтик; но он искал осуществления своих идеалов в более отдаленном времени, когда народная жизнь проявлялась полнее, чем в московский период. Читающее общество скоро выделило Костомарова и из славянофилов, да они и сама но считают его своим, несмотря на его служение Кирилло-Мефодиевской идее. Впрочем, Костомаров относился к славянофилам (например, к К. Аксакову) с большим уважением и сочувствием. В этом различии большинство образованных людей стало на сторону Костомарова и признало его идеалы, по крайней мере, более симпатичными. Но в настоящее время удовлетворяться такими идеалами невозможно, так как жизнь ставит все новые и новые и все более и более важные вопросы, о которых люди XII века не имели и понятия, а между тем прогресс всего человечества зависит от разрешения этих вопросов. Костомаров не пошел в этом отношении за веком, он не отозвался на эти вопросы, он слишком мало был публицистом. В нем не было той живости, которая была, например, у Кавелина, умевшего стать публицистом в самых серьезных сочинениях и понять сравнительную важность тех вопросов, которые может выставлять жизнь для разрешения. Костомаров же часто от них уклонялся. Единственный вопрос, который мог его затронуть, заставить говорить, и говорить горячо и метко -- был вопрос о положений Малороссии в настоящее время и о тех сторонах жизни, которые вызываются этим положением. И хотя Костомаров всегда решал этот вопрос сообразно со своими идеалами, но решения его нисколько не были опасны для жизни русского государства, и столь часто бросаемый Костомарову упрек в сепаратизме должно признать упреком неосновательным. Интересны еще статьи Костомарова по университетскому вопросу. Они более оригинальны, чем справедливы, но важно, что Костомаров и действовал в университетских делах сообразно со своими убеждениями и вышел из Университета, когда проводить свои принципы для него оказалось невозможным. Костомаров представлял собой целое направление. Тех же воззрений в свое время держались и Кулиш, Шевченко и многие другие южнорусские деятели, например, те, которые вместе с Костомаровым мечтали о Кирилло-Мефодиевском братстве, или позднее создали журнал "Основу" (при участии же Костомарова); но деятельность Кулиша, может быть самого сильного из южнорусских романтиков, приняла совершенно иное направление, далекое от его собственных идеалов; Шевченко, под влиянием иностранной поэзии, начал выражать и в своей идеалы общечеловеческие, и лишь Костомаров с кружком "Основы" до конца жизни оставался романтиком, враждующим с теми же самыми элементами, с которыми враждовал южнорусский народ в XVII в. Конечно, задачи теперешнего патриотизма совершенно иные; но воздадим честь и тем пионерам, которые прокладывали дорогу для других. Костомаров во всяком случае был одним из важнейших пионеров в истории развития русской мысли. Костомарова часто называют замечательным историком-художником; и это совершенно верно. Художественность эта, помимо присущей Костомарову рельефности изображения, так сказать образности, достигалась и уместным иллюстрированием рассказа выдержками из источников, картинность которых бесконечно выше всяких исторических украшений. Но нельзя скрыть и того, что Костомаров иногда приносил в жертву картинности историческую точность; он именно мог воспользоваться народным преданием, как историческим источником для времени, в предании изображаемого. Известна еще одна, приятная для читателя, но иногда досадная для историка, черта сочинений Костомарова: он сразу, в предисловии, исчислял те источники, которыми пользовался, и потом в изложении ссылался уже на них весьма редко; между тем пользовался он ими не всегда точно. Последние же по времени труды Костомарова отличаются даже довольно тяжелым слогом. Костомарову случалось писать и популярные книжки для народа, особенно южнорусские; он принимал участие и в издании так называемых "Метеликов". Писал он и для учащихся. Особенно известны его рассказы из русской истории, к сожалению, не оконченные. Костомаров был и беллетрист. Исторические его повести шли зачастую параллельно его историческим сочинениям. Но, как это ни странно, первые всегда уступают в художественности вторым. Важнейшее из его беллетристических произведений, "Кудеяр", по сюжету довольно рутинно и красиво лишь по частностям. Драма "Кремуций Корд" написана, очевидно, pro domo sua. Не исторические повести Костомарова, например, "Сорок лет", наоборот, отличаются большой оригинальностью; но их не много и они почти не известны публике. Костомаров известен и как малорусский поэт под именем Иеремии Галки. В своих сочинениях как и все малорусские поэты, он старался подражать южноусской народной поэзии. Важнейшим источником для знакомства с жизнью и деятельностью Н. И. Костомарова является его автобиография, изданная после его смерти в книге "Литературное Наследие" (СПб. 1890 г.), где она, впрочем, доведена лишь до половины 1877 г. Но в этой автобиографии выпущены целые главы, касающиеся таких щекотливых моментов, как разгром Кирилло-Мефодиевского братства и университетская история 1861--1862 г. Дополнением к этой автобиографии является другая, ранее продиктованная Костомаровым г-же Белозерской и напечатанная в "Русской Мысли" 1885 г., NoNo 5 и 6; она доведена до конца 1862 г. и в ней рассказано о братстве и об университетской истории, и вообще есть много любопытных подробностей о жизни Костомарова, отсутствующих в позднейшей автобиографии; есть разница в некоторых отдельных показаниях; объясняется она удовлетворительно забывчивостью самого автора. К автобиографии, сообщенной г-жей Белозерской, приложена записка об ученых трудах Костомарова, составленная в 1870 г., с заявлением, что составлена она им самим; но едва это так; вероятнее, что она составлена кем-либо из лиц, предлагавших Костомарова к избранию в профессора Университета или в Академию Наук. Третья автобиографическая записка Костомарова же напечатана в "Биографическом словаре профессоров Императорского университета Св. Владимира". (Киев, 1884 г.); она очень краткая; но все же сообщает и некоторые новые сведения, тем более, что доведена до 1884 г.; к ней приложен тоже список его трудов. Наконец, четвертая, очень короткая, доведенная лишь до 1860 г., напечатана в "Русском Художественном Листке" Тимма 1860 г., No 20 (перепечатана в "Русской Старине" 1891 г. No 2). Сверх того, есть отдельные воспоминания Костомарова о различных эпизодах его жизни, например, о знакомстве с Т. Г. Шевченко в "Русской Старине" 1880 г. No 3 и пр. Из статей, напечатанных о Н. И. Костомарове, можно бы составить библиотеку; здесь укажем лишь важнейшие. Сведения о детстве Костомарова -- в статье Ф. Щербины в "Русских Ведомостях" 1885 г. No 144 (перепечатано в "Киевск. Ст." 1895 г. No 4) и Гр. Василькевича в "Киевск. Ст." 1898 г., No 11; об уничтожении первой диссертации Костомарова -- статья М. И. Сухомлинова в "Др. и нов. России", 1877 г. No 1 и заметка в "Русск. Стар." 1878 г. No 11, стр. 387; о Костомарове, как учителе -- в статье В. В. Стасова: "Н. Н. Ге" в "Северном Вестнике" 1895 г. No 1, и самого Ге в "Сборнике в пользу недостаточных студентов Университета Св. Владимира", Киев, 1895 г., стр. 58--60; о панславизме Костомарова и об братстве Кирилла и Мефодия у О. Миллера: "Дар Пятидесятницы и наши первоучители" -- "Киевск. Старина" 1882 г. No 9, стр. 40--46, и там же, 1897 г. No 2; устав братства напечатан О. Огоновским в "Истории Литературы русской" ч. II, Льв. 1889 г.; для истории этого братства -- см. предисловие к сборнику Н. Кудаша "Хуторская поэзия"; Костомарова, "П. А. Кулиш и его последняя литературная; деятельность" -- в "Киевской Старине" 1883 г. No 3, стр. 228--230; кроме того, "Русск. Арх." 1892 г. No 7; Барсукова "Жизнь и труды Погодина" т. XII, стр. 147, А. Конисского, "Т. Г. Шевченко", стр. 245. Об этой же истории и о пребывании Костомарова в Саратове рассказано в неоконченном романе Д. Л. Мордовцева "Профессор Ратмиров" в "Книжках Недели" 1889 г. NoNo 1 и 2; о саратовской жизни Костомарова воспоминания Д. Л. Мордовцева в "Нови" 1888 г. No 15; И. И. Палимпсестова в "Русск. Обозр." 1895 г. No 7 и "Некролог" Д. М. Поздняка в "Русск. Вестн." 1890 г. No 11, стр. 361. О Костомарове как о профессоре С.-Петербургского университета -- воспоминания С. Терпигорева (Атавы) в "Ист. Вестн." 1896 г. No 4, стр. 55--56; и у Л. Майкова: "Некролог Е. Е. Замысловского" в "Журн. Мин. Нар. Пр." 1896 г. No 8, стр.56; у Григорьева: "Императ. Петерб. Унив.", стр. 313 и след.·, у В. Д. Спасовича "Пятидесятилетие Петерб. Унив." "Вестн. Евр." 1870 г. No 5, стр. 312--345; воспоминания И. Е. Андреевского в "Pyc. Стар." 1882 г. No 5; из множества воспоминаний о последующем пребывании Костомарова в Петербурге, важнейшие: Мордовцева в "Рус. Стар." 1885 г. NoNo 6 и 12 и 1886 г. No 2 и в "Нови" 1888 г. NoNo 16 и 17; Д. К. М. Е., Подорожнего и Вашкевича в "Киевск. Стар." 1891 г. No 7 и 1895 г. No 4; А. И. Маркевича -- в журнале "По морю и суше" 1896 г. No 14. Одна из поездок Костомарова в Новгород в мае 1862 г. обстоятельно описана Н.П. Барсуковым в "Русск. Обозр." 1897 г. No 5; о жизни Костомарова в с. Дедовцах -- воспоминания пасынка его Л. М. Киселя в "Полтавск. Губ. Ведом." 1895 г. No 7 (перепеч. в "Киевск. Стар." 1896 г. No 1) и Мордовцева в "Ист. Вестн." 1884 г. No 12; о последнем времени жизни Костомарова статья В. Веренштама в "Киевск. Стар." 1885 г. No 6 и 1895 г. No 4. О значении деятельности Костомарова вообще см. статью В. И. Семевского в "Русск. Стар." 1886 г. No 1, А. И. Маркевича в "Одесском Вестн." 1885 г. NoNo 123--127, А. Пыпина в "Вестн. Евр." 1885 г. No 5; о Костомарове, как о южнорусском писателе -- Петров, "Очерки истории украинской литературы XIX ст". Киев, 1884 г., стр. 235--257 (с указанием статей о Костмарове, напечатанных до этого времени); о Костомарове как историке -- В. Б. Антоновича в "Киевск. Стар." 1885 г. No 5, и П. Н. Полевого в "Ист. Вестн." 1891 г. No 2; о Костомарове как этнографе -- ст. В. Науменка в "Киев. Стар." 1885 г, No 5 и А. Пыпина "История Русской Этнографии", т. III; обстоятельный перечень напечатанных трудов Н. И. Костомарова в книге "Литературное наследие"; но он едва ли совершенно полон·, так, например, не указана статья "Niema Rusi", о которой см. "Ив. С. Аксаков в его письмах", ч. 2, т. IV, стр. 257 и след.; см. также "Русск. Стар." 1891 г. No 2, стр. 484. Некоторые статьи Костомарова были напечатаны без его подписи, другие подписаны псевдонимами, которых у него, по-видимому, было два: Иеремия Гадка для стихотворений и Иван Богучаров для некоторых беллетристических произведений. Изданные собрания сочинений Костомарова (Исторические монографии и исследования) далеко не заключают всех его трудов, и опубликование полного собрания сочинений его весьма желательно.

Ал. Маркевич.

Источник текста: Русский биографический словарь А. А. Половцова, т. 9: Кнаппе -- Кюхельбекер, с. 305--319.

II .

Костомаров, Николай Иванович -- выдающийся русский историк (1817--85). Исследуя историю Малороссии, К., поддавшись влиянию односторонних украинских материалов, усвоил себе взгляд на украинских евреев, как на поработителей русского населения. Отмечая в своем исследовании о гетмане Хмельницком причины, вызвавшие казацкое движение, К. придал особое значение роли евреев, которые, по его словам, арендовали не только различные отрасли помещичьего хозяйства (поляков), но также и православные церкви, налагали пошлины на крещение младенцев и проч. -- Пристрастное отношение к евреям, проявленное Костомаровым, как историком, заметно и в его публицистических статьях. К. не был защитником системы ограничения евреев в гражданских правах; он даже приветствовал издание закона, разрешившего принимать евреев на государственную службу; но в этой готовности увидеть евреев равноправными гражданами таилось желание получить таким путем нравственное право решительно выступить (в Малороссии) против экономического господства евреев (см. Антисемитизм, Евр. Энц., II, 737); примкнув же к известному литературному протесту 1858 г. (см. Евр. Энц., II, 735), К. в письме по этому поводу счел нужным отметить, что только гражданское равенство "очистит еврейскую национальность от всего того, что в ней есть неприязненного к иноверцам". Характерно для К. и его отношение к вопросу об обвинении евреев в преступлениях с ритуальной целью. Принимая участие, в качестве эксперта, в саратовском деле (см.; 1853 г.), К. не проявил того предубеждения, которое заставляло других причастных лиц видеть доказательство правдивости обвинения в таких материалах, которые явно не давали для того основания; ему, однако, казалось, по свидетельству Хвольсона, подозрительным изображение в печатной "Гагаде на пасхальный вечер" фараона, купающегося в крови еврейских детей, считая, что это относится к современному еврею и к христианским детям. Этот вопрос К. оставил без разрешения и в очерке "Жидотрепание в начале XVIII в." ("Киевская Старина", 1883 г.), в котором описал случай, когда, обвинив некоторых евреев в убийстве с ритуальной целью, крестьяне черниговского полка устроили в 1703 г. резню; узнав о том, что заподозренные евреи убиты, гетман Мазепа сказал: "Темна вода в облацех! Темное дело было, темным и остается эта христианская кровь у жидов". В своем незаконченном романе "Профессор Ратмиров" ("Книжки Недели", 1889 г.) Д. Мордовцев, попутно затронув саратовское дело, вывел под именем Ратмирова Костомарова, отметив, между прочим, что нашумевшее дело втянуло его "в водоворот последующих событий, которые имели влияние на всю его последующую жизнь". В письме в редакцию "Недельной хроники Восхода" Мордовцев заявил, что К. уклонялся от беседы о саратовском деле, отговариваясь тем, что не знает, что было в действительности. -- Ср.: Н. Костомаров, "Русская история в жизнеописаниях ее главных деятелей", кн. II (1881), стр. 231, 365 и др.; "Русские люди о евреях", стр. 314--15; "Новое Время", 1879 г., No 1172 ("Замечания" Костомарова на книгу Хвольсона о средневековых обвинениях); "Нед. Хр. Восх.", 1889 г., No 15 и 16. Источник текста: Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона, т. IX : Иудан -- Ладенбург, стлб. 788--789.

17 мая 1817 (Юрасовка Воронежской губернии, Российская империя) - 18 апреля 1885 (Санкт-Петербург, Российская империя)

Николай Иванович Костомаров – русский историк, этнограф, публицист, литературовед, поэт, драматург, общественный деятель, член-корреспондент Императорской Санкт-Петербургской Академии наук, автор многотомного издания «Русская история в жизнеописаниях её деятелей», исследователь социально-политической и экономической истории России и современной территории Украины, называемой Костомаровым «южною Русью» или «южным краем». Панславист.

Биография Н.И. Костомарова

Семья и предки

Н.И. Костомаров

Костомаров Николай Иванович родился 4 (16) мая 1817 года в имении Юрасовке (Острогожский уезд, Воронежская губерния), умер – 7(19) апреля 1885 года в Санкт-Петербурге.

Род Костомаровых - дворянский, великорусский. Сын боярский Самсон Мартынович Костомаров, служивший в опричнине Иоанна IV, бежал на Волынь, где получил поместье, перешедшее к его сыну, а затем к внуку Петру Костомарову. Пётр во второй половине ХVII века участвовал в казацких восстаниях, бежал в пределы Московского государства и поселился в так называемой Острогожчине. Один из потомков этого Костомарова в XVIII веке женился на дочери чиновника Юрия Блюма и в приданое получил слободку Юрасовку (Острогожского уезда Воронежской губернии), которая перешла по наследству к отцу историка, Ивану Петровичу Костомарову, состоятельному помещику.

Иван Костомаров родился в 1769 году, служил в военной службе и, выйдя в отставку, поселился в Юрасовке. Получив плохое образование, он старался развить себя чтением, читая «со словарём» исключительно французские книги ХVIII века. Дочитался до того, что стал убеждённым «вольтерянцем», т.е. сторонником просвещения и общественного равенства. Позднее Н.И.Костомаров в своей «Автобиографии» так писал о пристрастиях родителя:

Всё, что мы сегодня знаем о детстве, семье и ранних годах Н.И.Костомарова, почёрпнуто исключительно из его «Автобиографий», написанных историком в разных вариантах уже на склоне лет. Эти замечательные, во многом художественные произведения, местами напоминают авантюрный роман XIX века: весьма оригинальные типажи героев, почти детективный сюжет с убийством, последующее, совершенно фантастическое раскаяние преступников и т.п. В силу отсутствия достоверных источников, отделить здесь правду от детских впечатлений, равно как и от позднейших фантазий автора, практически невозможно. Поэтому будем следовать тому, что счёл нужным сообщить о себе потомкам сам Н.И.Костомаров.

Согласно автобиографическим запискам историка, отец его был человек крутой, своенравный, крайне вспыльчивый. Под влиянием французских книг он ни во что не ставил дворянское достоинство и принципиально не хотел родниться с дворянскими фамилиями. Так, будучи уже в пожилых летах, Костомаров-старший задумал жениться и выбрал девочку из своих крепостных – Татьяну Петровну Мыльникову (в некоторых публикациях – Мельникову), которую отправил учиться в Москву, в частный пансион. Дело было в 1812 году, и наполеоновское нашествие помешало Татьяне Петровне получить образование. Среди юрасовских крестьян долгое время жило романтичекое предание о том, как «старый Костомар» загнал лучшую тройку лошадей, спасая свою бывшую горничную Танюшу из горящей Москвы. Татьяна Петровна была явно ему небезразлична. Однако вскоре дворовые люди настроили Костомарова против его крепостной. Обвенчаться с ней помещик не спешил, и сын Николай, будучи рождённым ещё до официального заключения брака между родителями, автоматически стал крепостным своего отца.

До десяти лет мальчик воспитывался дома, согласно принципам, развитым Руссо в его «Эмиле», на лоне природы, и с детства полюбил природу. Отец желал сделать из него вольнодумца, но влияние матери сохранило его религиозность. Читал он много и, благодаря выдающимся способностям, легко усваивал прочитанное, а пылкая фантазия заставляла его переживать то, с чем он знакомился по книгам.

В 1827 году Костомарова отдали в Москву, в пансион г-на Ге, лектора французского языка в Университете, но скоро по болезни взяли домой. Летом 1828 года юный Костомаров должен был возвратиться в пансион, однако 14 июля 1828 года его отец был убит и ограблен дворней. Усыновить Николая за 11 лет его жизни отец почему-то не успел, поэтому, рождённый вне брака, как крепостной отца, в наследство мальчик переходил теперь ближайшим родственникам - Ровневым. Когда Ровневы предложили Татьяне Петровне за 14 тысяч десятин плодородной земли вдовью долю - 50 тыс. рублей ассигнациями, а также свободу её сыну, она согласилась без проволочек.

Убийцы И.П. Костомарова представили всё дело так, словно произошёл несчастный случай: лошади понесли, помещик якобы вывалился из пролётки и погиб. О пропаже крупной суммы денег из его шкатулки стало известно позже, поэтому полицейского дознания не производилось. Истинные обстоятельства смерти Костомарова-старшего вскрылись только в 1833 году, когда один из убийц – барский кучер – внезапно покаялся и указал полиции на своих подельников-лакеев. Н.И.Костомаров в «Автобиографии» писал, что когда виновных стали допрашивать в суде, кучер говорил: «Сам барин виноват, что нас искусил; бывало начнет всем рассказывать, что бога нет, что на том свете ничего не будет, что только дураки боятся загробного наказания, - мы и забрали себе в голову, что коли на том свете ничего не будет, то значит все можно делать…»

Позднее, напичканные «вольтерьянскими проповедями» дворовые, навели разбойников на дом матери Н.И.Костомарова, который также был дочиста ограблен.

Оставшись с небольшими средствами, Т. П. Костомарова отдала сына в воронежский пансион, довольно плохой, где он за два с половиной года научился немногому. В 1831 году мать перевела Николая в воронежскую гимназию, но и тут, по воспоминаниям Костомарова, учителя были плохие и недобросовестные, знаний дали ему немного.

Окончив в 1833 году курс в гимназии, Костомаров поступил сперва в Московский, а потом в Харьковский университет на историко-филологический факультет. Профессора в то время в Харькове были неважные. Например, русскую историю читал Гулак-Артемовский, хотя и известный автор малорусских стихотворений, но отличавшийся, по словам Костомарова, в своих лекциях пустым риторством и напыщенностью. Однако Костомаров и при таких преподавателях усердно занимался, но, как это часто бывает с молодыми людьми, поддавался по своей натуре то одному, то другому увлечению. Так, поселившись у профессора латинского языка П.И. Сокальского, он стал заниматься классическими языками и особенно увлекся «Илиадой». Сочинения В. Гюго обратили его к французскому языку; потом он стал заниматься итальянским языком, музыкой, начал писать стихи, а жизнь вёл крайне беспорядочную. Каникулы он постоянно проводил у себя в деревне, увлекаясь верховой ездой, катаньем на лодке, охотой, хотя природная близорукость и сострадание к животным мешали последнему занятию. В 1835 году в Харькове появились молодые и талантливые профессора: по греческой литературе А. О. Валицкий и по всеобщей истории M. M. Лунин, читавший лекции весьма увлекательно. Под влиянием Лунина Костомаров стал заниматься историей, проводил дни и ночи за чтением всевозможных исторических книг. Поселился он у Артемовского-Гулака и теперь вёл образ жизни очень замкнутый. В числе немногих его друзей был тогда А. Л. Мешлинский, известный собиратель малорусских песен.

Начало пути

В 1836 году Костомаров окончил курс в университете действительным студентом, несколько времени прожил у Артемовского, преподавая его детям историю, затем выдержал экзамен на кандидата и тогда же поступил юнкером в Кинбурнский драгунский полк.

Служба в полку Костомарову не нравилась; с товарищами, вследствие иного склада их жизни, он не сближался. Увлекшись разбором дел богатого архива, находившегося в Острогожске, где стоял полк, Костомаров часто манкировал службой и, по совету полкового командира, оставил её. Проработав в архиве все лето 1837 года, он составил историческое описание острогожского слободского полка, приложил к нему много копий с интересных документов и приготовил к печати. Костомаров рассчитывал таким же путём составить историю всей Слободской Украины, но не успел. Его труд исчез при аресте Костомарова и не известно, где он находится и даже - сохранился ли вообще. Осенью того же года Костомаров вернулся в Харьков, снова стал слушать лекции Лунина и заниматься историей. Уже в это время он начал задумываться над вопросом: почему в истории так мало говорится о народных массах? Желая уяснить себе народную психологию, Костомаров стал изучать памятники народной словесности в изданиях Максимовича и Сахарова, особенно увлекся малорусской народной поэзией.

Интересно, что до 16 лет Костомаров не имел никакого понятия об Украине и, собственно, об украинском языке. О том, что существует украинский (малоросский) язык, он узнал только в Харьковском университете. Когда в 1820-30 годах в Малороссии стали интересоваться историей и бытом казаков, этот интерес наиболее ярко проявился среди представителей образованного общества Харькова, а особенно - в околоуниверситетской среде. Здесь одновременно сказалось влияние на молодого Костомарова Артемовского и Мешлинского, а частью и русскоязычных повестей Гоголя, в которых любовно представлен украинский колорит. «Любовь к малорусскому слову более и более увлекала меня, - писал Костомаров, - мне было досадно, что такой прекрасный язык, остается без всякой литературной обработки и, сверх того, подвергается совершенно незаслуженному презрению».

Важное значение в «украинизации» Костомарова принадлежит И. И. Срезневскому, тогда молодому преподавателю Харьковского университета. Срезневский, хотя и рязанец по рождению, юность тоже провел в Харькове. Он был знатоком и любителем украинской истории и литературы, особенно после того, как побывал на местах былого Запорожья и наслушался его преданий. Это дало ему возможность составить «Запорожскую Старину».

Сближение со Срезневским сильно подействовало на начинающего историка Костомарова, укрепив его стремление изучать народности Украины, как в памятниках прошлого, так и в настоящем быту. С этой целью он постоянно совершал этнографические экскурсии в окрестности Харькова, а потом и далее. Тогда же Костомаров начал писать на малорусском языке - сперва украинские баллады, потом драму «Сава Чалый». Драма была напечатана в 1838 году, а баллады годом позже (то и другое под псевдонимом «Иеремия Галка»). Драма вызвала лестный отзыв Белинского. В 1838 году Костомаров был в Москве и слушал там лекции Шевырева, думая держать экзамен на магистра русской словесности, но заболел и снова вернулся в Харьков, успев за это время изучить немецкий, польский и чешский языки и напечатать свои украиноязычные произведения.

Диссертация Н.И.Костомарова

В 1840 году Н.И. Костомаров выдержал экзамен на магистра русской истории, а в следующем году представил диссертацию «О значений унии в истории Западной России». В ожидании диспута он уехал на лето в Крым, который осмотрел обстоятельно. По возвращении в Харьков Костомаров сблизился с Квиткой и также с кружком малорусских поэтов, в числе коих был Корсун, издавший сборник «Снин». В сборнике Костомаров под прежним псевдонимом напечатал стихи и новую трагедию «Переяславска ничь».

Между тем, харьковский архиепископ Иннокентий обратил внимание высшего начальства на напечатанную уже Костомаровым в 1842 году диссертацию. По поручению министерства народного просвещения Устрялов сделал ее оценку и признал ее неблагонадежной: выводы Костомарова относительно появления унии и ее значения не соответствовали общепринятым, считавшимся обязательными для русской историографии данного вопроса. Дело получило такой оборот, что диссертация была сожжена и экземпляры ее теперь составляют большую библиографическую редкость. Впрочем, в переработанном виде диссертация эта потом два раза была напечатана, хотя под другими названиями.

История с диссертацией могла бы навсегда завершить карьеру Костомарова как историка. Но о Костомарове вообще были хорошие отзывы и, в том числе, от самого архиепископа Иннокентия, который считал его глубоко верующим и сведущим в духовных вопросах человеком. Костомарову разрешили написать вторую диссертацию. Историк избрал тему «Об историческом значении русской народной поэзии» и писал это сочинение в 1842-1843 годах, будучи помощником инспектора студентов Харьковского университета. Он часто посещал театр, особенно малороссийский, помещал в сборнике «Молодик» Бецкого малорусские стихи и первые свои статьи по истории Малороссии: «Первые войны малороссийских казаков с поляками» и др.

Оставив в 1843 году должность при университете, Костомаров стал преподавателем истории в мужском пансионе Зимницкого. Тогда уже он начал работать над историей Богдана Хмельницкого. 13 января 1844 года Костомаров, не без приключений, защитил диссертацию в Харьковском университете (она тоже впоследствии была издана в сильно переработанном виде). Он стал магистром русской истории и сперва жил в Харькове, работая над историей Хмельницкого, а затем, не получив здесь кафедры, попросился на службу в Киевский учебный округ, чтобы быть ближе к месту деятельности своего героя.

Н.И.Костомаров как педагог

Осенью 1844 года Костомаров был назначен учителем истории в гимназию в г. Ровно, Волынской губернии. Проездом он побывал в Киеве, где познакомился с реформатором украинского языка и публицистом П. Кулишом, с помощником попечителя учебного округа M. В. Юзефовичем и другими прогрессивно мыслящими людьми. В Ровно учительствовал Костомаров только до лета 1845 года, но приобрел общую любовь и учеников, и товарищей за гуманность и прекрасное изложение предмета. Как всегда, он пользовался всяким свободным временем, чтобы совершать экскурсии в многочисленные исторические местности Волыни, делать историко-этнографические наблюдения и собирать памятники народного творчества; доставлялись ему таковые и учениками его; напечатаны были все эти собранные им материалы гораздо позже - в 1859 году.

Знакомство с историческими местностями дало историку возможность впоследствии живо изобразить многие эпизоды из истории первого Самозванца и Богдана Хмельницкого. Летом 1845 года Костомаров побывал на Святых горах, осенью был переведен в Киев учителем истории в I гимназию, и тогда же преподавал в разных пансионах, в том числе в женских - де-Мельяна (брата Робеспьера) и Залесской (вдовы знаменитого поэта), а позднее в Институте благородных девиц. Ученики и ученицы его с восторгом вспоминали о его преподавании.

Вот что сообщает о нем, как об учителе, известный живописец Ге:

«Н. И. Костомаров был любимейший учитель всех; не было ни одного ученика, который бы не слушал его рассказов из русской истории; он заставил чуть не весь город полюбить русскую историю. Когда он вбегал в класс, все замирало, как в церкви, и лилась живая, богатая картинами старая жизнь Киева, все превращались в слух; но - звонок, и всем было жаль, и учителю, и ученикам, что время так быстро прошло. Самый страстный слушатель был наш товарищ поляк... Николай Иванович никогда много не спрашивал, никогда не ставил баллов; бывало, учитель наш кидает нам какую-то бумагу и говорит скороговоркой: «Вот, надо поставить баллы. Так вы уже сами это сделайте», говорит он; и что же - никому не было поставлено более 3-х баллов. Нельзя, совестно, а ведь было тут до 60 человек. Уроки Костомарова были духовные праздники; его урока все ждали. Впечатление было таково, что учитель, поступивший на его место, у нас в последнем классе целый год не читал истории, а читал русских авторов, сказав, что после Костомарова он не будет читать нам историю. Такое же впечатление он производил и в женском пансионе, а потом в Университете».

Костомаров и Кирилло-Мефодиевское общество

В Киеве Костомаров сблизился с несколькими молодыми малороссами, составившими кружок частью панславистского, частью национального направления. Проникнутые идеями панславизма, нарождавшегося тогда под влиянием трудов Шафарика и иных знаменитых западных славистов, Костомаров и его товарищи мечтали об объединении всех славян в виде федерации, с самостоятельной автономией славянских земель, в которые должны были распределиться населяющие империю народы. Причем в проектируемой федерации должно было утвердиться либеральное государственное устройство, как его понимали в 1840-х годах, с обязательной отменой крепостного права. Очень мирный кружок умствующих интеллигентов, намеревавшийся действовать лишь корректными средствами, и притом в лице Костомарова глубоко религиозный, имел соответствующее название - Братство свв. Кирилла и Мефодия. Он как бы указывал этим, что деятельность святых Братьев, религиозная и просветительская, дорогая для всех славянских племен, может считаться единственно возможным знаменем для славянского объединения. Само существование подобного кружка в то время было уже явлением нелегальным. Кроме того, его члены, желая «поиграть» то ли в заговорщиков, то ли в масонов, намеренно придали своим встречам и мирным беседам характер тайного общества со специальными атрибутами: особой иконой и железными кольцами с надписью: «Кирилл и Мефодий». Имелась у братства и печать, на которой было вырезано: «Разумейте истину, и истина вас освободит». Членами организации стали Аф. В. Маркович, впоследствии известный южно-русский этнограф, писатель Н. И. Гулак, поэт А. А. Навроцкий, учителя В. M. Белозерский и Д. П. Пильчиков, несколько студентов, а позднее - Т. Г. Шевченко, на творчестве которого так отразились идеи панславистского братства. На заседаниях общества бывали и случайные «братчики», например, помещик Н. И. Савин, знакомый Костомарову еще по Харькову. Знал о братстве и скандально известный публицист П. А. Кулиш. Со свойственным ему своеобразным юмором он подписывал некоторые свои послания членам братства «гетман Панька Кулиш». Впоследствии в III-ем отделении эту шутку оценили в три года ссылки, хотя сам «гетман» Кулиш в братстве официально не состоял. Просто, чтобы не повадно было…

4 июня 1846 года Н.И. Костомаров был избран адъюнктом русской истории в Киевском университете; занятия в гимназии и иных пансионах он теперь покинул. С ним в Киеве поселилась и его мать, продавшая доставшуюся ей часть Юрасовки.

Профессором Киевского университета Костомаров был менее года, но студенты, с которыми он держал себя просто, очень его любили и увлекались его лекциями. Костомаров читал несколько курсов, в том числе славянскую мифологию, которую напечатал церковно-славянским шрифтом, что отчасти было поводом к ее запрещению. Только в 1870-х годах пущены были в продажу отпечатанные 30 лет назад ее экземпляры. Работал Костомаров и над Хмельницким, пользуясь материалами, имевшимися в Киеве и у известного археолога Гр. Свидзинского, а также был избран членом Киевской комиссии для разбора древних актов и готовил к печати летопись С. Величка.

В начале 1847 года Костомаров обручился с Анной Леонтьевной Крагельской, своей ученицей из пансиона де-Мельяна. Свадьба была назначена на 30 марта. Костомаров активно готовился к семейной жизни: присмотрел для себя и невесты домик на Большой Владимирской, поближе к университету, выписал для Алины рояль из самой Вены. Ведь невеста историка была прекрасной исполнительницей – её игрой восхищался сам Ференц Лист. Но… свадьба не состоялась.

По доносу студента А. Петрова, который подслушал разговор Костомарова с несколькими членами Кирилло-Мефодиевского общества, Костомаров был арестован, допрошен и отправлен под охраной жандармов в Подольскую часть. Затем, спустя два дня, его привезли для прощания на квартиру его матери, где ждала вся в слезах невеста Алина Крагельская.

«Сцена была раздирающая, - писал Костомаров в своей «Автобиографии». - Затем меня посадили на перекладную и повезли в Петербург… Состояние моего духа было до того убийственно, что у меня явилась мысль во время дороги заморить себя голодом. Я отказывался от всякой пищи и питья и имел твердость проехать таким образом 5 дней… Мой провожатый квартальный понял, что у меня на уме, и начал советовать оставить намерение. «Вы, - говорил он, - смерти себе не причините, я вас успею довезти, но вы себе повредите: вас начнут допрашивать, а с вами от истощения сделается бред и вы наговорите лишнего и на себя, и на других». Костомаров прислушался к совету.

В Петербурге с арестованным беседовали шеф жандармов граф Алексей Орлов и его помощник генерал-лейтенант Дубельт. Когда ученый попросил позволения читать книги и газеты, Дубельт сказал: «Нельзя, мой добрый друг, вы чересчур много читали».

Вскоре оба генерала выяснили, что имеют дело не с опасным заговорщиком, а с романтиком-мечтателем. Но следствие тянулось всю весну, поскольку дело тормозили своей «несговорчивостью» Тарас Шевченко (он получил самое суровое наказание) и Николай Гулак. Суда не было. Решение царя Костомаров узнал 30 мая от Дубельта: год заключения в крепости и бессрочная ссылка «в одну из отдаленных губерний». Костомаров провёл год в 7-ой камере Алексеевского равелина, где сильно пострадало его и без того не очень крепкое здоровье. Однако к заключённому допускали мать, давали книги и он, кстати, выучил там древнегреческий и испанский языки.

Свадьба историка с Алиной Леонтьевной окончательно расстроилась. Сама невеста, будучи натурой романтической, готова была, подобно жёнам декабристов, следовать за Костомаровым куда угодно. Но её родителям брак с «политическим преступником» казался немыслимым. По настоянию матери Алина Крагельская обвенчалась с давним другом их семьи – помещиком М.Киселем.

Костомаров в ссылке

«За составление тайного общества, в котором обсуждаемо было соединение славян в одно государство», Костомаров был выслан на службу в Саратов, с запрещением печатать свои произведения. Здесь он был определен переводчиком Губернского правления, но переводить ему было нечего, и губернатор (Кожевников) поручил ему заведывание сперва уголовным, а потом секретным столом, где производились преимущественно раскольничьи дела. Это дало историку возможность основательно познакомиться с расколом и, хотя не без труда, сблизиться с его последователями. Результаты своих изучений местной этнографии Костомаров печатал в «Саратовских губернских ведомостях», которые временно редактировал. Изучал он также физику и астрономию, пытался сделать воздушный шар, занимался даже спиритизмом, но не прекращал занятий по истории Богдана Хмельницкого, получая книги от Гр. Свидзинского. В ссылке Костомаров стал собирать материалы и для изучения внутреннего быта допетровской Руси.

В Саратове около Костомарова сгруппировался кружок образованных людей, частью из ссыльных поляков, частью из русских. Кроме того, к нему близки были в Саратове архимандрит Никанор, впоследствии архиепископ херсонский, И. И. Палимпсестов, впоследствии профессор Новороссийского университета, Е. А. Белов, Варенцов и др.; позднее Н. Г. Чернышевский, А. Н. Пыпин и особенно Д. Л. Мордовцев.

Вообще, Костомарову жилось в Саратове совсем недурно. Вскоре сюда приехала его мать, сам историк давал частные уроки, совершал экскурсии, например, в Крым, где участвовал в раскопке одного из Керченских курганов. Позднее ссыльный совершенно спокойно выезжал в Дубовку, для знакомства с расколом; в Царицын и Сарепту – для собирания материалов о Пугачевщине и т. п.

В 1855 году Костомаров был назначен делопроизводителем саратовского Статистического комитета, и напечатал немало статей по саратовской статистике в местных изданиях. Историк собрал массу материалов по истории Разина и Пугачева, но не обработал их сам, а передал Д.Л. Мордовцеву, который потом с его разрешения ими и воспользовался. Мордовцев в это время сделался помощником Костомарова по статистическому Комитету.

В конце 1855 года Костомарову разрешено было съездить по делам в Петербург, где он четыре месяца работал в Публичной библиотеке над эпохой Хмельницкого, и над внутренним бытом древней Руси. В начале 1856 года, когда было снято запрещение печатать его произведения, историк напечатал в «Отечественных Записках» статью о борьбе украинских казаков с Польшей в первой половине XVII в., составляющую предисловие к его Хмельницкому. В 1857 году явился, наконец, и «Богдан Хмельницкий», хотя и в неполном варианте. Книга произвела на современников сильное впечатление, особенно художественностью изложения. Ведь до Костомарова серьёзно к истории Богдана Хмельницкого никто из русских историков не обращался. Несмотря на небывалый успех исследования и положительные отзывы о нём в столице, автор все-таки должен был вернуться в Саратов, где продолжил работу над изучением внутреннего быта древней Руси, особенно над историей торговли в ХVI-XVII веках.

Коронационный манифест освободил Костомарова от надзора, но распоряжение о воспрещении ему служить по ученой части осталось в силе. Весной 1857 года он приехал в Петербург, сдал в печать своё исследование об истории торговли и отправился за границу, где посетил Швецию, Германию, Австрию, Францию, Швейцарию и Италию. Летом 1858 года Костомаров снова работал в Петербургской Публичной библиотеке над историей бунта Стеньки Разина и параллельно писал, по совету Н. В. Калачова, с которым тогда сблизился, рассказ «Сын» (напечатан в 1859 году); виделся он и с Шевченко, вернувшимся из ссылки. Осенью Костомаров принял место делопроизводителя в Саратовском губернском комитете по крестьянскому делу и таким образом связал свое имя с освобождением крестьян.

Научная, преподавательская, издательская деятельность Н.И. Костомарова

В конце 1858 года была напечатана монография Н.И.Костомарова «Бунт Стеньки Разина», окончательно сделавшая его имя знаменитым. Произведения Костомарова имели в некотором смысле, то же значение, как, например, «Губернские очерки» Щедрина. Они были первыми по времени научными трудами по русской истории, в которых многие вопросы рассматривались не по обязательному до тех пор шаблону официального научного направления; вместе с тем они были написаны и изложены замечательно художественно. Весной 1859 года Петербургский университет избрал Костомарова в экстраординарные профессора по русской истории. Дождавшись закрытия Комитета по крестьянским делам, Костомаров после очень сердечных проводов в Саратове явился в Петербург. Но тут оказалось, что дело о его профессуре не устроилось, он не был утвержден, ибо Государю сообщили, что Костомаров написал неблагонадежное сочинение о Стеньке Разине. Однако Император сам прочел эту монографию и отозвался о ней очень одобрительно. По ходатайству братьев Д. А. и Н. А. Милютиных Александр II разрешил утвердить Н.И. Костомарова профессором, только не в Киевском университете, как планировалось раньше, а в Петербургском.

Вступительная лекция Костомарова состоялась 22 ноября 1859 года и вызвала бурную овацию со стороны студентов и слушавшей публики. Профессором Петербургского университета Костомаров пробыл недолго (по май 1862 года). Но и за это краткое время за ним утвердилась известность талантливейшего преподавателя и выдающегося лектора. Из учеников Костомарова вышло несколько весьма почтенных деятелей в области науки русской истории, например, профессор А. И. Никитский. О том, что Костомаров был великий художник-лектор, сохранилось много воспоминаний его учеников. Один из слушателей Костомарова так говорил о его чтении:

«Несмотря на довольно неподвижную наружность его, тихий голос и не совсем ясный, шепелявый выговор с сильно заметным произношением слов на малорусский лад, читал он замечательно. Изображал ли он Новгородское вече или суматоху Липецкой битвы, стоило закрыть глаза - и через несколько секунд сам как будто переносишься в центр изображаемых событий, видишь и слышишь все то, о чем говорит Костомаров, который между тем неподвижно стоит на кафедре; взоры его смотрят не на слушателей, а куда-то вдаль, будто именно что-то прозревая в этот момент в отдаленном прошлом; лек тор кажется даже человеком не от мира сего, а выходцем с того света, явившимся нарочно для того, чтобы сообщить о прошлом, загадочном для других, но ему столь хорошо известном».

Вообще, лекции Костомарова очень действовали на воображение публики, и увлечение ими можно отчасти объяснить сильной эмоциональностью лектора, постоянно прорывавшейся, несмотря на внешнее его спокойствие. Она буквально «заражала» слушателей. После каждой лекции профессору делались овации, его выносили на руках, и т. п. В Петербургском университете Н.И. Костомаров читал следующие курсы: Историю древней Руси (из которой напечатана была статья о происхождении Руси со жмудской теорией этого происхождения); этнографию инородцев, живших в древности на Руси, начиная с литовцев; историю древнерусских областей (часть напечатана под названием «Севернорусские народоправства»), и историографию, из которой напечатано лишь начало, посвященное анализу летописей.

Кроме университетских лекций, Костомаров читал и публичные, тоже пользовавшиеся громадным успехом. Параллельно с профессорством у Костомарова шла работа с источниками, для чего он постоянно посещал как петербургские и московские, так и провинциальные библиотеки и архивы, осматривал древнерусские города Новгород и Псков, не раз ездил за границу. К этому времени относится и публичный диспут Н.И.Костомарова с М. П. Погодиным из-за вопроса о происхождении Руси.

В 1860 году Костомаров стал членом Археографической комиссии, с поручением редактировать акты южной и западной России, и избран действительным членом Русского географического общества. Комиссией издано под его редакцией 12 томов актов (с 1861 по 1885 г.), а географическим обществом - три тома «Трудов этнографической экспедиции в западнорусский край» (III, IV и V - в 1872-1878 гг.).

В Петербурге около Костомарова сложился кружок, к которому принадлежали: Шевченко, впрочем, вскоре умерший, Белозерские, книгопродавец Кожанчиков, А. А. Котляревский, этнограф С. В. Максимов, астроном А. Н. Савич, священник Опатович и многие другие. Кружок этот в 1860 году начал издавать журнал «Основа», в котором Костомаров был одним из важнейших сотрудников. Здесь напечатаны его статьи: «О федеративном начале древней Руси», «Две русские народности», «Черты южно-русской истории» и др., а также немало полемических статей по поводу нападок на него за «сепаратизм», «украинофильство», «антинорманизм» и т. п. Принимал он участие и в издании популярных книжек на малорусском языке («Метеликов»), причем для издания Св. Писания он собрал особый фонд употребленный впоследствии на издание малорусского словаря.

«Думский» инцидент

В конце 1861 года из-за студенческих волнений Петербургский университет был временно закрыт. Пятеро «зачинщиков» беспорядков были высланы из столицы, 32 студента исключены из университета с правом держать выпускные экзамены.

5 марта 1862 года общественный деятель, историк и профессор Петербургского университета П.В.Павлов был арестован и административным порядком выслан в Ветлугу. Он не прочёл в университете ни одной лекции, но на публичном чтении в пользу нуждающихся литераторов, закончил свою речь о тысячелетии России следующими словами:

В знак протеста против репрессий студенчества и высылки Павлова профессора Петербургского университета Кавелин, Стасюлевич, Пыпин, Спасович, Утин вышли в отставку.

Костомаров протеста по поводу высылки Павлова не поддержал. В данном случае, он пошёл «средним путём»: предложил продолжить занятия всем студентам, желающим учиться, а не митинговать. На смену закрывшемуся университету, по хлопотам профессоров, в том числе и Костомарова, открылся, как тогда говорили, «вольный университет» в зале Городской Думы. Костомаров, несмотря на все настойчивые «просьбы» и даже запугивания со стороны радикально настроенных студенческих комитетов, начал читать там свои лекции.

«Передовое» студенчество и некоторые пошедшие у него на поводу профессора, в знак протеста против высылки Павлова потребовали немедленного закрытия всех лекций в Городской Думе. Они решили объявить об этой акции 8 марта 1862 года, сразу после многолюдной лекции профессора Костомарова.

Участник студенческих волнений 1861-62 годов, а в будущем известный издатель Л.Ф.Пантелеев в своих воспоминаниях так описывает этот эпизод:

«Было 8 марта, большая думская зала была переполнена не только студентами, но и огромной массой публики, так как в нее уже успели проникнуть слухи о какой-то предстоящей демонстрации. Вот Костомаров кончил свою лекцию; раздались обычные аплодисменты. Затем на кафедру сейчас же вошел студент Е. П. Печаткин и сделал заявление о закрытии лекций с тою мотивировкой, какая была установлена на собрании у Спасовича, и с оговоркой о профессорах, которые будут продолжать лекции. Костомаров, который не успел далеко отойти от кафедры, сейчас же вернулся и сказал: «Я буду продолжать чтение лекций», - и при этом прибавил несколько слов, что наука должна идти своей дорогой, не впутываясь в разные житейские обстоятельства. Разом раздались и рукоплескания и шиканье; но тут под самым носом Костомарова Е. Утин выпалил: «Подлец! второй Чичерин [Б. Н. Чичерин публиковал тогда, кажется в «Московских ведомостях» (1861, №№ 247,250 и 260) ряд статей по университетскому вопросу, реакционных. Но еще ранее того его письмо к Герцену сделало имя Б. Н. крайне непопулярным среди молодежи; защищал его Кавелин, видя в нем крупную научную величину, хотя и не разделял большинства его взглядов. (Прим. Л. Ф. Пантелеева)], Станислава на шею!» Влияние, которым пользовался Н. Утин, видимо, не давало покоя Е. Утину, и он тогда из кожи лез, чтобы заявить свой крайний радикализм; его даже шутя прозвали Робеспьером. Выходка Е. Утина могла взорвать и не такого впечатлительного человека, каким был Костомаров; к сожалению, он потерял всякое самообладание и, вновь вернувшись на кафедру, сказал, между прочим: «...Я не понимаю тех гладиаторов, которые своими страданиями хотят доставлять удовольствие публике (кого он имел в виду, трудно сказать, но эти слова были понятны как намек на Павлова). Я вижу перед собой Репетиловых, из которых через несколько лет выйдут Расплюевы». Рукоплесканий уже не раздалось, а, казалось, вся зала шикала и свистала…»

Когда в широких общественных кругах стал известен этот вопиющий случай, он вызвал глубокое неодобрение, как среди университетской профессуры, так и среди студенчества. Большинство преподавателей решило непременно продолжать чтение лекций – теперь уже из солидарности с Костомаровым. В то же время возросло возмущение поведением историка среди радикально настроенной студенческой молодёжи. Приверженцы идей Чернышевского, будущие деятели «Земли и воли», однозначно исключили Костомарова из списков «радетелей за народ», навесив на профессора ярлык «реакционера».

Конечно, Костомаров вполне мог бы вернуться в университет и продолжить преподавание, но, скорее всего, он был глубоко обижен «думским» происшествием. Возможно, пожилой профессор просто не хотел ни с кем спорить и лишний раз доказывать свою правоту. В мае 1862 года Н.И. Костомаров подал в отставку и навсегда оставил стены Петербургского университета.

С этого момента происходит и его разрыв с Н.Г.Чернышевским и близкими ему кругами. Костомаров окончательно переходит на либерально-националистические позиции, не принимая идей радикально настроенного народничества. По словам знавших его в ту пору людей, после событий 1862 года Костомаров словно бы «охладел» к современности, всецело обратившись к сюжетам далекого прошлого.

В 1860-е годы Киевский, Харьковский и Новороссийский университеты пытались приглашать историка в число своих профессоров, но, согласно новому университетскому уставу 1863 года, Костомаров не имел формальных прав на профессуру: он был лишь магистром. Только в 1864 году, по напечатании им сочинения «Кто был первый самозванец?», Киевский университет дал ему степень доктора honoris causa (без защиты докторской диссертации). Позднее, в 1869 году, Петербургский университет избрал его почетным членом, но к преподавательской деятельности Костомаров более не вернулся. Чтобы материально обеспечить выдающегося ученого, ему было назначено соответствующее жалованье ординарного профессора за службу в Археографической комиссии. Кроме того, он был членом-корреспондентом по II отделению Императорской Академии Наук и членом многих русских и заграничных ученых обществ.

Оставив университет, Костомаров не оставил научной деятельности. В 1860-х годах им были напечатаны «Северно-русские народоправства», «История смутного времени», «Южная Русь в конце ХVI в.» (переделка уничтоженной диссертации). За исследование «Последние годы Речи Посполитой» («Вестник Европы», 1869. Кн. 2-12) Н.И. Костомаров был удостоен премии Академии наук (1872).

Последние годы жизни

В 1873 году, после путешествия по Запорожью, Н.И. Костомаров посетил Киев. Здесь он совершенно случайно узнал, что его бывшая невеста – Алина Леонтьевна Крагельская, к тому времени уже овдовевшая и носящая фамилию покойного мужа – Кисель, проживает в городе со своими тремя детьми. Это известие глубоко взволновало 56-летнего и так уже измотанного жизнью Костомарова. Получив адрес, он тотчас написал Алине Леонтьевне коротенькое письмо с просьбой о встрече. Ответ был положительным.

Они встретились через 26 лет, как старые друзья, но радость свидания омрачали мысли об утерянных годах.

«Вместо молодой девушки, как я ее оставлял, - писал Н.И.Костомаров, - я нашел пожилую даму и при том больную, мать троих полувзрослых детей. Наше свидание было столь же приятно, сколь и грустно: мы оба чувствовали, что безвозвратно прошло лучшее время жизни в разлуке».

Костомаров за эти годы тоже не помолодел: он уже перенёс инсульт, значительно ухудшилось его зрение. Но расставаться вновь после долгой разлуки бывшие жених и невеста не захотели. Костомаров принял приглашение Алины Леонтьевны погостить в её имении Дедовцы, а когда уезжал в Петербург, взял с собою старшую дочь Алины - Софью - с тем, чтобы устроить ее в Смольный институт.

Сблизиться окончательно старым друзьям помогли лишь тяжёлые житейские обстоятельства. В начале 1875 года Костомаров тяжело заболел. Считалось, что тифом, но некоторые врачи предполагали, помимо тифа, второй инсульт. Когда больной лежал в бреду, от тифа скончалась его мать Татьяна Петровна. Врачи долго скрывали от Костомарова её смерть – мать была единственным близким и родным человеком на протяжении всей жизни Николая Ивановича. Совершенно беспомощный в быту, историк не мог обойтись без матери даже в пустяках: найти носовой платок в комоде или закурить трубку…

И в этот момент пришла на помощь Алина Леонтьевна. Узнав о бедственном положении Костомарова, она бросила все свои дела и приехала в Петербург. Их свадьба состоялась уже 9 мая 1875 года в имении Алины Леонтьевны Дедовцы Прилукского уезда. Новобрачному было 58 лет, а его избраннице – 45. Костомаров усыновил всех детей А.Л. Кисель от первого брака. Семья супруги стала и его семьёй.

Алина Леонтьевна не просто заменила Костомарову мать, взяв на себя организацию быта известного историка. Она стала помощницей в работе, секретарём, чтицей и даже советчицей в учёных делах. Самые известные свои сочинения Костомаров написал и опубликовал, будучи уже женатым человеком. И в этом есть доля участия его супруги.

С тех пор лето историк проводил почти постоянно в селе Дедовцы, в 4-х верстах от г. Прилук (Полтавской губернии) и одно время был даже почетным попечителем Прилуцкой мужской гимназии. Зимой он жил в Петербурге, окруженный книгами и продолжая работать, несмотря на упадок сил и почти полную потерю зрения.

Из последних трудов его можно назвать «Начало единодержавия в древней Руси» и «Об историческом значении русского песенного народного творчества» (переработка магистерской диссертации). Начало второго было напечатано в журнале «Беседа» за 1872 год, а продолжение частью в «Русской Мысли» за 1880 и 1881 годы под названием «История казачества в памятниках южнорусского народного песнетворчества». Часть этого труда вошла в книгу «Литературное наследие» (СПб. 1890 г.) под названием «Семейный быт в произведениях южнорусского народного песенного творчества»; часть просто затерялась (см. «Киевская Старина», 1891 год, № 2, Документы и пр. ст. 316). Конец этой масштабной работы написан историком не был.

В то же время Костомаров писал «Русскую Историю в жизнеописаниях ее главнейших деятелей», тоже не оконченную (заканчивается биографией Императрицы Елизаветы Петровны) и крупные труды по истории Малороссии, как продолжение прежних работ: «Руина», «Мазепа и Мазепинцы», «Павел Полуботок». Наконец, им был написан ряд автобиографий, имеющих не одно только личное значение.

Постоянно недомогавшему еще с 1875 года Костомарову особенно повредило то, что 25 января 1884 года он был сбит с ног экипажем под аркой Главного Штаба. Подобные случаи бывали с ним и раньше, ибо полуслепой, да к тому же увлечённый своими мыслями историк, часто не замечал того, что происходит вокруг. Но прежде Костомарову везло: он отделывался лёгкими травмами и быстро поправлялся. Случай же 25 января подкосил его совершенно. В начале 1885 года историк заболел и 7 апреля скончался. Похоронен он на Волковом кладбище на так называемых «литературных мостках», на могиле его поставлен памятник.

Оценка личности Н.И.Костомарова

По наружности Н. И. Костомаров был среднего роста и далеко не красив. Ученицы в пансионах, где он преподавал в молодости, называли его «морским чучелом». Историк обладал удивительно нескладной фигурой, любил носить излишне просторную одежду, которая висела на нём, как на вешалке, был крайне рассеян и очень близорук.

Избалованный с детства излишним вниманием матери, Николай Иванович отличался полной беспомощностью (матушка всю свою жизнь сама завязывала сыну галстук и подавала носовой платок), но в то же время и необыкновенной капризностью в быту. Особенно это проявилось в зрелые годы. Например, один из частых сотрапезников Костомарова вспоминал, что престарелый историк не стеснялся капризничать за столом даже в присутствии гостей: «Придирался к каждому блюду - то он не видел, как резали после рынка курицу, и потому подозревал, что курица была не живая, то не видел, как убивали сига или ершей, или судака, а потому доказывал, что рыба была неживою куплена. Больше всего придирался к маслу, говоря, что оно горькое, хотя его брали в лучшем магазине.»

К счастью, супруга Алина Леонтьевна обладала талантом обращать прозу жизни в игру. В шутку она часто называла мужа «моё старьё» и «мой балованный старик». Костомаров, в свою очередь, так же в шутку величал её «барыней».

Ума же Костомаров был необыкновенного, знаний весьма обширных и не только в тех областях, которые служили предметом его специальных занятий (русская история, этнография), но и в таких, например, как богословие. Архиепископ Никанор, небезызвестный богослов, говаривал, что он не смеет и сравнивать своего знания Св. Писания со знанием Костомарова. Память Костомарова была феноменальной. Он был страстный эстетик: увлекался всем художественным, картинами природы более всего, музыкой, живописью, театром.

Ещё Костомаров очень любил животных. Говорят, что во время работы он постоянно держал подле себя на столе любимого кота. От пушистого компаньона словно бы зависело творческое вдохновение учёного: стоило коту спрыгнуть на пол и отправиться по своим кошачьим делам, перо в руке Николая Ивановича бессильно замирало…

Современники осуждали Костомарова за то, что он всегда умел найти какое-либо отрицательное свойство в человеке, которого при нем хвалили; но, с одной стороны, в словах его была всегда правда; с другой, если при Костомарове начинали говорить о ком-либо дурно, он почти всегда умел найти в нем и хорошие качества. В его поведении часто сказывался дух противоречия, а на деле он был крайне незлобив и скоро прощал тем людям, которые были виноваты перед ним. Костомаров был любящий семьянин, преданный друг. Его искренне чувство к своей несостоявшейся невесте, которое он сумел пронести через годы и все испытания, не может не вызвать уважения. Кроме того, Костомаров обладал и незаурядным гражданским мужеством, не отказывался от своих взглядов и убеждений, никогда не шёл на поводу ни у власти (история с Кирилло-Мефодиевским обществом), ни у радикально настроенной части студенчества («думский» инцидент).

Замечательна религиозность Костомарова, вытекающая не из общих философских воззрений, а теплая, так сказать, стихийная, близкая к религиозности народа. Костомарову, хорошо знавшему догматику православия и его мораль, дорога была также и всякая черта церковной обрядности. Посещение богослужения было для него не просто обязанностью, от которой он не уклонялся даже во время сильной болезни, но и великим эстетическим наслаждением.

Историческая концепция Н.И.Костомарова

Исторические концепции Н.И. Костомарова на протяжении вот уже более полутора столетий вызывают непрекращающиеся споры. В работах исследователей до сих пор не выработано какой-либо однозначной оценки его многогранного, подчас противоречивого исторического наследия. В обширной историографии как досоветского, так и советского периода, он предстает как крестьянский, дворянский, дворянско-буржуазный, либерально-буржуазный, буржуазно-националистический и революционно-демократический историк одновременно. Помимо этого, нередки характеристики Костомарова как демократа, социалиста и даже коммуниста (!), панслависта, украинофила, федералиста, историка народной жизни, народного духа, историка-народника, историка-правдолюбца. Современники нередко писали о нём, как об историке-романтике, лирике, художнике, философе и социологе. Потомки, подкованные марксистско-ленинской теорией, нашли, что Костомаров - историк, слабый как диалектик, но очень серьезный историк-аналитик.

Сегодняшние украинские националисты охотно подняли на щит теории Костомарова, находя в них историческое оправдание современным политическим инсинуациям. Между тем, общеисторическая концепция давно почившего историка довольно проста и искать в ней проявления националистического экстремизма, а тем более – попытки возвеличивания традиций одного славянского народа и принижение значения другого – совершенно бессмысленно.

В основу своей концепции историк Н.И. Костомаров положил противопоставление в общем историческом процессе развития России государственного и народного начал. Таким образом, новаторство его построений заключалось лишь в том, что он выступил как один из оппонентов «государственной школы» С.М. Соловьева и её последователей. Государственное начало ассоциировалось Костомаровым с централизаторской политикой великих князей и царей, народное - с общинным началом, политической формой выражения которого являлось народное собрание или вече. Именно вечевое (а не общинное, как у «народников») начало воплощало в представлении Н.И. Костомарова наиболее соответствовавшую условиям России систему федеративного устройства. Такая система позволила в максимальной степени использовать потенциальные возможности народной инициативы - истинной движущей силы истории. Государственно-централизаторское начало, по Костомарову, выступало как регрессивная сила, ослабляющая активный творческий потенциал народа.

Согласно концепции Костомарова, главными движущими силами, повлиявшими на формирование Московской Руси, были два начала - самодержавное и удельно-вечевое. Их борьба завершилась в XVII веке победой великодержавного начала. Удельно-вечевое начало, по Костомарову, «облеклось в новый образ», т.е. образ казачества. И восстание Степана Разина стало последним боем народной демократии с победившим самодержавием.

Олицетворением единодержавного начала у Костомарова выступает именно великорусский народ, т.е. совокупность славянских народностей, заселявших северо-восточные земли Руси до татарского нашествия. Южно-русские земли в меньшей степени испытали на себе иноземное влияние, а потому сумели сохранить традиции народного самоуправления и федеративные предпочтения. В этом плане весьма характерна статья Костомарова «Две русские народности», в которой утверждается, что южнорусская народность всегда отличалась большей демократичностью, тогда как великорусская имеет другие качества, а именно – созидательное начало. Великорусская народность создала у себя единодержавие (т.е. монархический строй), придавший ей первенствующее значение в исторической жизни России.

Противоположность «народного духа» «южнорусской натуры» (в которой «не было ничего насилующего, нивелирующего; не было политики, не было холодной рассчитанности, твердости на пути к назначенной цели») и «великороссов» (которым присущи рабская готовность подчиняться самодержавной власти, стремление «дать прочность и формальность единству своей земли») обусловила, по мнению Н.И. Костомарова, различные направления развития украинского и русского народов. Даже факт расцвета вечевого строя в «северно-русских народоправствах» (Новгороде, Пскове, Вятке) и утверждение единодержавного строя в южных областях Н.И. Костомаров объяснял влиянием «южноруссов», якобы основавших северорусские центры с их вечевой вольницей, тогда как подобная вольница на юге была подавлена северным самодержавием, прорываясь, лишь в образе жизни и свободолюбии украинского казачества.

«Государственники» ещё при жизни горячо обвиняли историка в субъективизме, стремлении абсолютизировать «народный» фактор в историческом процессе становления государственности, а также намеренной оппозиционности современной ему научной традиции.

Противники «украинизации», в свою очередь, уже тогда приписывали Костомарову национализм, оправдание сепаратистских тенденций, а в его увлечении историей Украины и украинским языком видели лишь дань панславистской моде, захватившей лучшие умы Европы.

Не лишним будет заметить, что в трудах Н.И. Костомарова совершенно отсутствуют четкие указания на то, что нужно воспринимать со знаком «плюс», а что выводить в «минус». Он нигде однозначно не осуждает единодержавие, признавая его историческую целесообразность. Более того, историк не говорит и о том, что удельно-вечевая демократия – однозначно хороша и приемлема для всего народонаселения Российской империи. Всё зависит от конкретных исторических условий и особенностей характера каждого народа.

Костомарова называли «национальным романтиком», близким славянофилам. Действительно, его взгляды на исторический процесс во многом совпадают с основными положениями славянофильских теорий. Это вера в будущую историческую роль славянства, и, прежде всего, тех славянских народов, которые населяли территорию Российской империи. В этом отношении Костомаров пошел даже дальше славянофилов. Как и они, Костомаров верил в соединение всех славян в одно государство, но в государство федеративное, с сохранением национальных и религиозных особенностей отдельных народностей. Он надеялся, что при долголетнем общении естественным, мирным путем сгладится разница между славянами. Как и славянофилы, Костомаров искал идеала в национальном прошлом. Этим идеальным прошлым могло быть для него лишь такое время, когда русский народ жил по собственным оригинальным принципам жизни и был свободен от исторически заметного влияния варягов, византийцев, татар, поляков и т. д. Угадать эти основополагающие принципы народной жизни, угадать сам дух русского народа, - вот вечная цель работы Костомарова.

С этой целью Костомаров постоянно занимался этнографией, как наукой, способной познакомить исследователя с психологией и истинным прошлым каждого народа. Его интересовала не только русская, но и общеславянская этнография, особенно этнография Южной Руси.

Весь XIX век Костомарова чествовали как предтечу «народнической» историографии, оппозиционера самодержавному строю, борца за права малых народностей Российской империи. В XX веке его взгляды были признаны во многом «отсталыми». Со своими национально – федеративными теориями он не вписывался ни в марксистскую схему общественных формаций и борьбы классов, ни в великодержавную политику заново собранной Сталиным уже советской империи. Непростые отношения России и Украины в последние десятилетия вновь налагают на его труды печать некоторых «лжепророчеств», давая почву нынешним особенно ретивым «самостийникам» создавать новые исторические мифы и активно использовать их в сомнительных политических играх.

Сегодня всем желающим переписывать историю России, Украины и других бывших территорий Российской империи следовало бы обратить внимание на то, что Н.И.Костомаров пытался объяснить историческое прошлое своей страны, подразумевая под этим прошлым, прежде всего, прошлое всех населяющих её народов. Научное творчество историка никогда не предполагает призывов к национализму или сепаратизму, и уж тем более - стремления поставить историю одного народа выше истории другого. Тот, кто имеет подобные цели, как правило, выбирает для себя иной путь. Н.И.Костомаров остался в сознании современников и потомков как художник слова, поэт, романтик, учёный, до конца жизни работавший над осмыслением новой и перспективной для XIX века проблемой влияния этноса на историю. Как-то иначе трактовать научное наследие великого русского историка, спустя полтора века после написания его основных работ, не имеет никакого смысла.

Николай Иванович Костомаров (16 (4) мая 1817, Юрасивка Острогожского уезда Воронежской губернии на Подонье; † 19 (7) апреля) 1885 г., Петербург) – выдающийся украинский и российский историк, поэт-романтик, мыслитель, общественный деятель.
Происхождение мальчика определяло некоторую двойственность его судьбе. Он появился на свет до вступления в брак местного помещика Ивана Петровича Костомарова с крепостной и по законам Российской империи стал крепостным своего собственного отца.
Отставной военный Иван Костомаров уже в преклонном возрасте выбрал себе в жены украинскую девушку Татьяну Петровну Мельникову и отправил ее в Москву для учебы в частном пансионе – с намерением потом на ней жениться. Обвенчались родители Николая Костомарова в сентябре 1817 года, уже после рождения сына.
Внезапная смерть отца (14 июля 1828) поставила его семью в затруднительное юридическое положение. Рожденный вне брака, Николай Костомаров как крепостной отца в наследство переходил теперь его ближайшим родственникам – Ровневим, которые были не против отвести душу, издеваясь над панычом.
Когда Ровневы предложили Татьяне Петровне за 14 тысяч десятин плодородной земли вдовьей долю – 50 тыс. рублей ассигнациями, воля сыну, она согласилась без промедления.
Оставшись с очень скромным достатком, мать перевела Николая из московского пансиона (где он, только начав учиться, за блестящие способности получил прозвище фр. enfant miraculeux – чудесная ребенок) в пансион в Воронеже, ближе к дому. Обучение в нем обходилось дешевле, но уровень преподавания был очень низким, и мальчик едва высиживал скучные уроки, которые практически ничего ему не давали. За «шалости» он был отчислен из этого пансиона и перешел к Воронежской гимназии. 1833 Николай поступил в Харьковский университет на историко-филологический факультет.
В университете Николай Костомаров изучал древние и новые языки, интересовался античной историей, немецкой философией и новой французской литературой, учился играть на фортепиано, пробовал писать стихи. Сближение с кружком украинских романтиков Харьковского университета вскоре определило его увлечение преимущественно фольклором и казацким прошлым Украина.
В те годы в Харьковском университете вокруг профессора-слависта и литератора-романтика И. Срезневского сформировался кружок студентов, увлеченных сбором образцов украинского народного песенного творчества. Они воспринимали фольклор как выражение народного духа, сами сочиняли стихи, баллады и лирические песни, обращаясь к народному творчеству.
Костомаров в университетские годы очень много читал. Перегрузка не замедлили сказаться на его здоровье – еще за студенчества значительно ухудшилось зрение.
В январе 1837 года Н. Костомаров сдал экзамены по всем предметам, и 8 декабря 1837 был утвержден в статусе кандидата
После окончания университета Костомаров пошел на военную службу, был юнкером в Кинбургской драгунском полку в Острогожске.
Начав разбирать богатый архив уездного суда, в котором хранилось делопроизводство бывшего казачьего полка со времени основания города, Костомаров стал историком полка. К сожалению, его произведение по этому поводу не сохранился, однако он сыграл большую роль в формировании его интересов как ученого.
Тогда же Костомаров убедился, что историю нужно изучать не только по летописям, но по народному творчеству. Для лучшего знакомства с жизнью народа он, по его же словам, начал «этнографические экскурсии из Харькова соседними селами и кабакам».
Большое влияние в те годы произвели на Н. Костомарова учения И. Гердера, гегелевская философия, чешское славянофильство, европейская романтическая традиция (особенно творчество Э.-Т.-А.Гофмана).
Весну 1838 года в Московском университете лекции Шевырева еще более укрепило в нем романтическое отношение к народности.
Уже в харьковский период жизни М. Костомаров стал склоняться к мысли о том, что среди славянских народов именно украинский принадлежит особая миссия в деле освобождения всех славян от имперского деспотизма и крепостного рабства. В стихах и поэмах тех лет он воспевает княжеские и казацкие времена Украина. Свои поэтические произведения Костомаров печатает в различных альманахах и выдает в виде сборников «Украинские баллады» (1838) и «Ветка» (1840) под псевдонимом «Иеремия Галка». Тогда же под влиянием творчества В. Шекспира создает историческую драму «Савва Чалый» (1838) и трагедию «Переяславская ночь» (1841).
1840 Н. Костомаров сдал магистерские экзамены и приступил к подготовке диссертации, посвященной Берестейской унии 1596 года. Но работа («О причинах и характере унии в Западной России») не была защищена за правительственного запрета. Диссертация увидела свет в 1841 году отдельной книгой и приобрела широкую известность. Но это объективное исследование вызвало яростные протесты со стороны церковной власти, которая увидела в нем отход от официальной трактовки актуальной для Украины проблемы.
Вторая диссертация Николая Костомарова, подготовленная через полтора года, называлась «Об историческом значении русской народной поэзии», идеологических нареканий не вызвала и была успешно защищена в 1844 году. Н. Костомаров получил звание магистра и возможность сосредоточиться на научной и педагогической работы.
Темой его нового исследования стала история Богдана Хмельницкого. Желая быть ближе к местам соответствующих событий, Костомаров устроился учителем гимназии городка Ровно на Волыни. Но уже 1845 году он переехал в Киев, где стал работать старшим учителем в гимназии, познакомился с авторитетным в то время ученым М. Максимовичем.
Весной 1846 года ученый совет Киевского университета избрал Костомарова преподавателем русской истории, а с 1 августа – адъюнкт-профессором. С осени он начал читать лекции, вызывая живой интерес у студентов. С этого времени Костомаров углубился в масштабную работу по изучению истории Украины. Тогда же Н. Костомаров сблизился с выдающимся киевским религиозным философом П. Авсеньевим, читавший лекции по философии и психологии в Киевской духовной академии и Киевском университете. Его философско-психологические труды (в частности, в области этнопсихологии) произвели огромное впечатление на Н. Костомарова.
Яркая фигура Н. Костомарова привлекала многих молодых киевлян, в частности, В. Белозерского, Н. Гулака, П. Кулиша и А. Марковича. В декабре 1845 – январе 1846 года они создали славянофильско-украинская Кирилло-Мефодиевского братство, к которому вскоре присоединился и Тарас Шевченко. Свою задачу братчики видели в распространении передовых идей «славянской взаимности».
Большинство кирилло-мефодиевцев (в частности, Н. Костомаров) были людьми глубоко религиозными, а народнический пафос носил у них характер почти религиозной веры. Но если Н. Костомаров, Н. Гулак и В. Белозерский были скорее славянофилами, чем украинофилами, то П. Кулиш и Т. Шевченко составляли патриотически-украинское крыло.
Программные документы кирилло-мефодиевцев (прежде написанная Н. Костомаровым «Книга бытия украинского народа») отражают влияние документов польского освободительного движения, в частности «Книги народа польского и польского пилигримства» А. Мицкевича (1832). Не меньшее влияние на историко-политическое мышление братчиков оказала и «История русов».
Оформившись в идейном плане, кирилло-мефодиевцы намеревались перейти к практической деятельности, пропагандируя свои убеждения среди населения. При этом Н. Гулак, близкий к декабристского радикализма П. Пестеля, не исключал применения насильственных методов борьбы, а Т. Шевченко даже мечтал о народном восстании.
Но к практической деятельности братчиков дело не дошло. Студент Петров, подслушав их разговоры и войдя к ним в доверие, в марте 1847 года написал донос попечителю Киевского учебного округа генерал-майору Траскина. Донос немедленно переправили в Петербург начальнику III отделения Его императорского величества собственной канцелярии графу Орлову. 17 марта Орлов сообщил о собрании наследнику престола Александру Николаевичу с просьбой разрешить аресты в Киеве.
Киевский губернатор И. Фундуклей с большим уважением относился к Н. Костомарова. За несколько недель до этих событий он дал Николаю Ивановичу для отзыва и замечаний свою рукопись книги «Обзор Киева относительно древностей» (была напечатана в 1847 году). Узнав о готовящемся аресте Фундуклей пытался предупредив Н. Костомарова об опасности. В отправленной с посыльным записке он просил Костомарова немедленно зайти к нему. Но историк, озабоченный будущим свадьбой с Ангелиной Крагельской, не нашел времени заехать к губернатору. В ночь на 30 марта 1847 Н. Костомарова взяли под стражу и отправили в Петербург.
Костомаров находился в ужасном состоянии. В отчаянии он даже пытался уморить себя голодом в дороге. 7 апреля он привезли в Петербург, а 15-го состоялся первый допрос.
14 июня 1847 Костомарову, находившийся в Петропавловской крепости, было разрешено свидание с невестой Ангелиной Крагельской. Ученый боялся после суда связывать с Алиной свое, как он считал, пропащее жизни. Наконец их брак распался. Крагельская вышла замуж за другого мужчину и прожила с ним 19 лет.
24 июня 1848, отбыв год в Петропавловской крепости, Н. Костомаров был сослан в Саратов.
В Саратове его назначили на должность переводчика при губернском правлении. Поскольку переводить было нечего, губернатор поручил политическому ссыльному заведовать секретным отделом, в котором велись дела «раскольников».
В Саратове Костомаров опять включился в научную работу и завершил монографию о Богдане Хмельницком. Тогда же начал писать о быте в Московском государстве XVI-XVII веков. Для этой работы он, по привычке, уже не ограничивался имеющейся литературой, а отправлялся в этнографические поездки, собирая старинные песни и предания и одновременно знакомясь с жизнью раскольников и других сектантов.
В «Саратовских губернских ведомостях» за 1853 опубликовали первый вариант будущего большого исследования Костомарова «Бунт Стенька Разин».
1856 манифест царя Александра II освободил Костомарова от полицейского надзора. В 1857-м он отправился за границу, побывал в Швеции, Германии, Швейцарии, Франции и Италии. В Праге встретился с патриархом чешского славянофильства В. Ганкой.
1858 Н. Костомаров вернулся в Петербург и продолжил свои научные поиски.
Узнав, что в Петербург вернулся Т. Шевченко, Костомаров решил навестить товарища. Очень трогательно описана сцена их встречи в «Автобиографии» Костомарова:

Николай Костомаров в старости 1859 Костомаров принял приглашение занять кафедру русской истории Петербургского университета. Вступительная лекция в университете запомнилась ему больше всего: «Скопление публики было огромное, несколько государственных лиц посетили мою лекцию. По окончании чтение снялись громкие овации, а затем толпа молодых людей подхватила меня на руки и вынесла из университетского помещения до экипажа ». Кто из современников точно подметил: «Лекции Костомарова звали на площадь!" Влияние ученого на петербургскую интеллигенцию было огромным. На каждой лекции – столпотворение; у себя дома по вторникам он собирал цвет русской культуры.
За годы заключения и ссылки взгляды Н. Костомарова на историю существенно изменились. Он уже был далек от мистического преклонения перед народом, но по-прежнему, в отличие от большинства российских профессоров, не считал сутью исторического процесса государственную жизнь. Он все критичнее смотрел на события и основных лиц как российской, так и украинской истории, что шло вразрез с общественными убеждениями тех лет.
Костомаров напряженно работал, разбирал и анализировал архивные материалы, многие публиковался в популярных тогда журналах «Современник», «вестник Европы» и «Русское слово».
В Петербурге он встретился со старыми друзьями, П. Кулишом и В. Белозерским. Вместе они создали и возглавили петербургскую украинская «Общество», в идейном спектре которой Н. Костомаров отстаивал либеральные взгляды, не разделяя народнического радикализма Т. Шевченко.
В 1861-1862 гг петербургские громадовцы, поддерживая тесные связи с аналогичными кружками в Украине, издавали журнал «Основа». В нем были напечатаны теоретические работы Н. Костомарова «Мысли о федеративном начале в Древней Руси», «Две русские народности» и «Черты народной южнорусской истории».
В эти годы Николай Иванович поддерживал связи со многими либеральными и демократическими деятелями, переписывался с А. И. Герценом и регулярно печатался в его альманахе «Колокол» (Лондон). На страницах «Колокола» без цензурных ограничений Костомаров смог опубликовать острые историко-публицистические статьи «Правда москвичам о Руси» и «Правда полякам о Руси».
В обстановке поляризации общества, наступившей по крестьянской реформой 1861 года, Н. Костомаров не желал присоединяться ни к революционному, ни к консервативному лагерей, оставаясь при собственных либеральных убеждениях. Этим он настроил против себя оба лагеря. После вызванного студенческими беспорядками 1861 закрытия Петербургского университета, несколько его профессоров, в том числе и Н. Костомаров, организовали в помещении Городской думы систематическое чтение лекций. Однако на «непослушных» относительно власти преподавателей посыпались притеснения, а затем и запрет на такого рода несанкционированные выступления.
В знак протеста Н. Костомаров 1862 подал в отставку и больше к преподавательской работе не возвращался. 1863 года он получил приглашение возглавить кафедру в Киевском университете, 1864-го аналогичный вызов пришел из Харькова, а 1869 году его вновь пригласили в университет святого Владимира. Но российское правительство не разрешило Костомарову возобновить преподавание.
Костомаров полностью сосредоточился на исследовательской работе. С 1863 г. он активно участвует в периодическом издании томов собрания документов по истории Украины и Беларуси XIV-XVII веков («Акты, касающиеся истории Южной и Западной России, собранные и изданные Археографической комиссией»).
Основными трудами его жизни стали «Богдан Хмельницкий» (первое издание – 1857 г., третье, уже в 3 томах, – 1876 г.), «Руина» (1879-1880), посвященная трагическим событиям, наступившим после смерти Хмельницкого, « Мазепа »и« Мазепинцы »(1882-1884), а также фундаментальный труд« Русская история в жизнеописаниях ее важнейших деятелей »(1874-1876), где представлены критические биографии основных героев древнерусской, украинской и русской истории. Собственно истории России, кроме упоминавшейся работы о восстании Степана Разина, посвященное «Русские народоправства» (1863) и «смутное время Московского государства» (1866). Особый интерес представляет его научное исследование «Последние годы Речи Посполитой».
1873 разведенные судьбой много лет назад Николай Костомаров и Алина Крагельская (мать троих детей) встретились вновь. 9 мая 1875 они обвенчались и 10 лет, до самой смерти Костомарова, прожили вместе.
«Историк Николай Иванович Костомаров в гробу», художник Илья Репин, 1885 г. 1872 от напряженной работы в Костомарова начали сильно болеть глаза. Он говорил, что пропадает от бездействия. Именно тогда у него зародилась мысль надиктовать «Русскую историю …» для популярного чтения.
Фатально повлияли на здоровье Костомарова два события. Осенью 1881 года его сбил ломовой извозчик. Последствия травмы ощущались очень долго. А 25 января 1882 погруженного в раздумья Костомарова опять сбил экипаж.
6 апреля 1885, в день памяти святых Кирилла и Мефодия, здоровье ученого резко ухудшилось. Утром 7 апреля он скончался в своей квартире на Васильевском острове в Петербурге.
Похоронен 11 апреля 1885 на Волковом кладбище в Петербурге.
Почтовая марка выпущена к 175 летию со дня рождения историка Роль Н. Костомарова в развитии украинской и российской историографии огромна. Он был первым ученым Восточной Европы, радикально изменил подход к работе историка, поставив во главу угла не описание событий и лиц, а историю народа в его социокультурной целостности и единства самых разных сфер жизни.
«Истинная любовь историка к своему отечеству может проявляться только в строгом уважении к правде», – повторял Николай Иванович. Этим принципом он руководствовался всю свою жизнь.

Мировоззренческие портреты выдающихся русских историков

Создатель «народной истории»

Критика исторических трудов Н.И.Костомарова
с 1930-х по 1980-е гг.

Николай Иванович Костомаров (1817-1885) - один из крупнейших русских историков XIX в., известный украинско-русский поэт и беллетрист. Главной особенностью исторического творчества Костомарова была его убежденность в особом пути и особых побудительных причинах развития украинского народа. По его мнению, южнорусское племя, т.е. украинцы, привержены личной свободе, а великороссы - общинному духу. Симпатизируя украинцам, Костомаров считал их, а также великороссов «двумя русскими народностями». Особый интерес историк проявлял к «народной истории» и к выдающимся историческим личностям.
Костомаров родился в семье бывшего украинского казачьего офицера, ставшего помещиком. Род Костомаровых шел от опричника Ивана IV, бежавшего во второй половине XVI в. в польско-литовские владения, где он был хорошо принят и получил имение. В XVII в. один из предков Костомарова принял участие в восстании Богдана Хмельницкого и был вынужден переселиться в Слободскую Украину, оставив свои владения в польской Украине.
Мать Костомарова - крестьянка, которую его отец специально готовил к роли своей жены. История собственной семьи развила у Костомарова интерес к истории. А интерес к литературе развил в мальчике отец, который очень серьезно, по методике Руссо, подошел к его раннему воспитанию.
В 1833 г. Костомаров окончил Воронежскую гимназию и поступил в Харьковский университет на историко-филологический факультет. Здесь он увлекается историей Украины и начинает писать стихи. После окончания университета молодой историк предпринял серьезные исследования украинских казачьих полков, бывших также и административными единицами по месту дислокации. Костомаров пишет стихи на украинском языке, публикуется под псевдонимом Иеремия Галка, пишет пьесу. В 1840 г. он пишет диссертацию о значении Брестской церковной унии 1596 г.

в истории Западной Руси. По приказу министра народного просвещения графа Уварова весь тираж диссертации был уничтожен, так как министр усмотрел в ней украинофильство. В 1843 г. Костомаров защитил диссертацию на тему «Об историческом значении русской народной поэзии», отражавшую его интерес к «народной истории».
На взгляды Костомарова серьезно повлияла его близкая дружба с Т.Г. Шевченко. В 1846-1847 гг. Костомаров входил в Кирилло-Мефодиевское общество, где последовательно отстаивал идею славянского единства, что и было, собственно, официальной задачей общества. За участие в этом обществе, в бумагах которого были обнаружены антимонархические материалы, Костомаров был подвергнут аресту, суду и ссылке…
Более десяти лет он провел в Саратове, находясь на государственной службе, а затем был назначен профессором Петербургского университета (1861). Он, однако, пробыл в новой должности всего около двух лет. Его политические взгляды и взгляды на историю России все более и более расходились с официальными. В 1864 г. Костомаров окончательно прекратил педагогическую деятельность. С тех пор и до своей смерти в 1885 г. он занимался исключительно историко-исследовательским и литературным трудом. За это время Костомаров успел написать и издать более 200 работ. Его деятельность в этот период способствовала развитию в обществе интереса к русской истории. Работы Костомарова всегда служили поводом к полемике. Внимание при этом сосредоточивалось на «украинском вопросе».
В период до Октябрьской революции творчество Костомарова подвергалось критике с различных сторон. Сторонники украинской буржуазно-националистической школы во главе с Грушевским критиковали Костомарова за отрицание возможности самостоятельного развития Украины. Грушевский также ставил в вину Костомарову ориентацию на «московские» источники. В то же время Грушевский называл Костомарова основателем своего направления. Одновременно Костомаров подвергался нападкам со стороны русских историков-государственников. Например, Г.Ф. Карпов (ученик С.М. Соловьева) обвинял Костомарова в игнорировании «московских» источников.
В 1931 г. Костомаров получил оценку как писатель в Литературной энциклопедии. В посвященной Костомарову статье указывается на его «панславистские настроения, подкрепленные личной близостью к славянофилам» (8, с. 215-216). В статье отмечается, что «политические и национальные требования Костомарова отличались крайней умеренностью. Таким образом Костомаров предстает перед нами деятелем, ратовавшим за возрождение украинской культуры, но в рамках славянского единства.
В конце 1930-х гг. творчество Костомарова исследовал видный советский историограф Н.Л. Рубинштейн. На этом исследовании, безусловно, сказался принятый в то время в советской науке «классовый подход». Рубинштейн не был, однако, первым советским историком, занимавшимся историографией. До него этим занимались историки школы Покровского, для которых борьба классов являлась главным фактором развития исторической науки. Исходя из этого, они определяли Костомарова как «представителя мелкобуржуазного течения». Однако в начале 1930-х гг. школа Покровского была разгромлена.
Глава 25 «Русской историографии» Рубинштейна полностью посвящена Костомарову. Рубинштейн видит «оппозиционность» воззрений Костомарова по отношению к «охранительной» и государственной историческим школам. Однако он уточняет, что она «имела не народный классовый, а национальный характер буржуазной оппозиции против национального гнета царизма» (3, с. 423). Здесь явно отсутствует обвинение в украинском национализме.
Рубинштейн пишет, что для Костомарова «украинская народность сильна началом народной свободы, народного самоуправления, началом демократизма. У великорусского народа сильно государственное начало... Украинская народность выработала вечевой строй, великорусская народность создала у себя единодержавие, или монархический строй. Основная проблема - народ и государство - решена в этнографическом плане» (6, с. 429). Основной тезис Рубинштейна - этнографизм как методология пронизывает все крупные работы Костомарова (этот тезис аргументируется ссылками на целый ряд его работ). Рубинштейн считает, что у Костомарова первопричиной исторического развития Руси являются этнические особенности обитателей разных «земель» после распада Киевской Руси. Это привело Костомарова на позиции государственной школы: определяющее влияние татарского ига как внешнего фактора на формирование единодержавия, восприятие государства как организующего начала и народа как носителя анархического начала. Отсюда вытекает и другой вывод, сделанный Рубинштейном при анализе исследования Костомарова о Смутном времени: «Народная идея, провозглашенная Костомаровым, последовательно переходит к самоотрицанию в его конкретных исторических построениях» (6, с. 423).
Рубинштейн отмечает особенности исследовательской методики и источниковедческих приемов Костомарова, у которого «художественно описательная форма заслоняет задачи анализа и критики» (6, с. 433). Рубинштейн пишет о «поражающем зачастую обилии» использованных источников, однако настаивает на их «литературно-художественном использовании».
Наконец, в качестве итогового вывода своего очерка о Костомарове Рубинштейн пишет, что тот «связан с прошлым, а не с будущим в развитии исторической науки в России» (3, с. 440). Но этот вывод был сделан в начале 1940-х гг. Однако в последние годы к работам Костомарова проявляется очень большой интерес. Следует отметить также, что оценка Рубинштейном исторических трудов Костомарова фактически не политизирована.
К сожалению, объективный подход Рубинштейна к изучению наследия Костомарова не нашел в советской историографии продолжения. Главным образом это было следствием усилившейся в стране «идеологической борьбы».
В 1960 г. вышел большой обобщающий историографический труд - второй том «Очерков истории исторической науки». Костомарову посвящен очерк А.М. Станиславской (4, с. 129-146). Основной вывод Станиславской сводится к тому, что «Костомаров вошел в историографию в первую очередь как выразитель взглядов и интересов зарождающегося украинского буржуазно-помещичьего национализма» (4, с. 146). В очерке повторяются многие выводы Рубинштейна. Станиславская дает подробный анализ отношений Костомарова к трудам историков государственной школы. В работе дается четкое определение проблем, по которым они занимали противоположные позиции и по которым их взгляды на тот или иной вопрос совпадали. Очерк был более или менее объективен. Однако некоторые историографы (например, Астахов) пытались представить Костомарова в роли идеолога «украинского национализма». При этом в ход даже шел весьма сомнительный «компромат» на историка.
В изображении В.И. Астахова Костомаров - один «из родоначальников украинского буржуазного национализма» (1, с. 77).

По Астахову, Костомаров якобы после ареста выдавал своих товарищей по Кирилло-Мефодиевскому обществу, а с переездом в Петербург «таяла костомаровская оппозиционность и он становился апологетом русского самодержавия» (1, с. 80). О последнем, самом плодотворном этапе творчества Костомарова Астахов пишет: «Последние двадцать пять лет научно-публицистической деятельности историка особенно ярко показали научную бесплодность его архаичных... методологических принципов и невозможность решения на их основе вполне современно поставленной задачи освещения теории народа» (1, с. 83). В общем, в Костомарове Астахов соединил «украинского буржуазного националиста» с «апологетом русского самодержавия».
С начала 1970-х гг. оценки Костомарова в отечественной историографии становятся более умеренными, ближе к оценкам Рубинштейна. Это, очевидно, связано с широко отмечавшимся в 1967 г. по решению ЮНЕСКО 150-летием со дня рождения Костомарова.
В 1971 г. Костомаров характеризуется в учебнике для вузов «Историография истории СССР» как ученый, находившийся под влиянием украинского национализма. То есть Костомаров уже не «родоначальник украинского национализма», а только объект «влияния». Это влияние авторы учебника видят в «идеализации украинской истории, национальных качеств южнорусской народности, казачества» (2, с. 238).
Совсем по-другому подошел к деятельности Костомарова А.Н. Цамутали в своей книге (1977) о борьбе течений в русской историографии во второй половине XIX в. Цамутали избегает формулы об украинском национализме Костомарова. Он считает, что Костомаров «при всех колебаниях оставался в рамках либерального направления» (7, с. 133). Касаясь темы казачества у Костомарова, Цамутали отмечает, что для Костомарова казачество «бессильно и бесцветно, чтобы проложить новый путь» (7, с. 129). То есть отрицается всякая идеализация казачества у Костомарова. Интересно наблюдение Цамутали о том, что «некоторые идеи, выдвинутые Костомаровым, получили дальнейшее развитие у В.О. Ключевского, хотя тот и был учеником Соловьева» (7, с. 134). В их числе Цамутали называет, в частности, задачу изучения народной жизни, которую начал реализовывать Костомаров.
В 1984 г. появляется критический очерк исторических взглядов Костомарова Ю.А. Пинчука. Автор очерка характеризует Костомарова как историка Украины. В трех главах, специально посвященных этой теме, Пинчук последовательно рассматривает работы Костомарова по истории Украины разных периодов: до освободительной войны Хмельницкого, периода самой войны и периода от воссоединения Украины с Россией до середины XVIII в. То есть автор очерка выделяет работы Костомарова по тем периодам истории Украины, которые предшествовали распространению на весь край общероссийской административной системы.
Анализируя работы Костомарова по истории Украины до середины XVII в., Пинчук делает такой вывод: «В результате значительный круг вопросов по истории Украины до середины XVII в., поставленных в работах Н.И. Костомарова, получил соответственно уровню и состоянию исторической науки его времени более полное и правильное освещение. В отличие от националистической, а также великодержавно-монархической историографии, ученый нашел наиболее правильное в то время объяснение процессу развития трех братских народов - русского, украинского и белорусского - и их родственных культур из единой восточнославянской основы» (5, с. 88).
Пинчук определяет исследование Костомаровым освободительной войны под руководством Хмельницкого как одно из первых, которое показало эту войну «закономерным и неминуемым событием». По мнению автора очерка, это «событие» у Костомарова соединило борьбу за национально-религиозное освобождение с борьбой за «социальное равенство» (5, с. 104-106).
К началу 1990-х гг. оценки деятельности Костомарова в советской историографии стали более объективными. Главное внимание сосредоточилось на критике источниковой базы Костомарова и его исторической концепции. В оценках творчества Костомарова становится меньше политизации.
В предисловии к репринтному изданию 1990 г. одного из главных трудов Костомарова «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей» известный отечественный историк В.Л. Янин дает критическую характеристику деятельности Костомарова.
Янин отмечает, что недостатки Костомарова состоят «...в вольном выборе источников, далеко не всегда достоверных, что обычно служит способом подчинить источники политической концепции, исповедуемой автором» (9, с. 9).
Янин считает, что «для Костомарова, сформировавшегося как историк под влиянием традиций украинского помещичье-буржуазного национализма, “здравым смыслом”, т.е. концептуальной основой исторического мировоззрения, было представление о многовековой борьбе на Руси двух начал - демократического феодально-вечевого и монархического, направленного к централизации и самодержавию» (9, с. 9).
Останавливаясь на последних исследованиях источников (берестяных грамот), Янин убедительно опровергает утверждение Костомарова об основании вечевых республик - Новгорода и Пскова «южно-русами». В этой связи Янин пишет: «исходный пункт таких представлений (как у Костомарова), возникнув в “донаучный” период отечественной истории, до сих пор остается широко распространенным в исторической и лингвистической литературе. Он базируется на прочно пустившем корни мнении об исходном единстве всего восточноевропейского славянства, о распространении всех восточных славян из единого центра, каким признается Приднепровье» (9, с. 10). Ссылаясь на новейшие исследования языка берестяных грамот, Янин указывает на его общность с языком западных и южных славян.
Останавливаясь на истории Севера и Юга Руси, Янин отмечает различное происхождение славянства в этих двух зонах. Отсюда и разница в традициях. Оценивая взгляды Костомарова в этой связи, он делает следующие выводы: «...заселение ростово-суздальских областей, резко противопоставленных Костомаровым южной Руси, осуществлялось за счет продвижения туда части днепровского населения. Таким образом, генеральная концепция Костомарова не имеет ничего общего с действительным историческим процессом» (9, с. 10-11).
Янин отмечает, что, «выдвигая на первый план «народный дух», Костомаров настаивал на «бесклассовости» и «безбуржуазности» украинского общества, в чем резко расходился с прогрессивными мыслителями своего времени...» (9, с. 11).
«И в то же время, - пишет Янин, - к числу наивысших заслуг Костомарова надо отнести ярко проявившееся в его трудах стремление освободиться от традиционной для науки его эпохи ограниченности сюжетов, замыкания их в круг того, что составляло лишь вершину политического айсберга» (9, с. 11).
Мы постарались представить критику исторических трудов Н.И. Костомарова с начала 1930-х гг. до конца 1980-х гг. Она развивалась в общем в соответствии с изменением политической обстановки в стране. При этом оценка деятельности Костомарова претерпела ряд изменений: от объективно-критической у Рубинштейна через огульно-обвинительную у Астахова до более или менее объективной критики с опорой на факты у Янина.
Главным «пунктом обвинения», «инкриминируемым» Костомарову советскими историографами, явился якобы его украинский национализм. Одновременно ему приписывали «апологетику самодержавия». Очевидно, творчество Костомарова не вписывалось в прокрустово ложе «классового подхода», его нельзя было разложить по полочкам. Впоследствии оценки трудов Костомарова были смягчены. Обвинение в украинском национализме фактически снято. Оценки стали более взвешенными, основанными на фактах.

ЛИТЕРАТУРА

1. Астахов В.И. Курс лекций по русской историографии / Учебное пособие для студентов университетов УССР/ Ч. 2. Харьков: Изд. Харьковского ун-та, 1962. 270 с.
2. Историография истории СССР: с древнейших времен до Великой октябрьской социалистической революции / Под ред. В.Е.Иллерецкого, И.А.Кудрявцева.
2-е изд. М.: Высшая школа, 1971. 458 с.
3. Краснов O.K. Вопросы внешней политики в трудах М.Н. Покровского. Дис. ... канд. ист. наук.
4. Очерки истории исторической науки в СССР. Т. II. М.: Изд-во АН СССР, 1960. 862 с.
5. Пинчук Ю.А. Исторические взгляды Н.И. Костомарова (критический очерк). Киев: Наукова думка, 1984. 190 с.
6. Рубинштейн Н.Л. Русская историография. М.: ОГИЗ, Госполитиздат, 1941. 659 с.
7. Цамутали А.Н. Борьба течений в русской историографии во второй половине XIX в. Л.: Наука, 1977. 256 с.
8. Костомаров // Литературная энциклопедия. Т. 5. М.: Изд-во Комм. акад., 1930. С. 514-516.
9. Янин В.Л. Предисловие // Н.И.Костомаров. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. (Репринт). Кн. 1. М.: Книга, 1990. С. 5-11.

Евгений ЕЛЬЯНОВ

Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Гармонические колебания Физика формула частоты колебаний