М лазич и а фет трагедия любви. "нас нельзя разлучить" афанасий фет и мария лазич

Уже в самом начале ХХ века Фета называли "певцом молчания", "певцом неслышимого", новый читатель с упоением внимал фетовским строкам, что "движутся "воздушной стопою", "едва произнесенные". "Вся мировая радость и сладость любви растворилась в утонченнейшую стихию и наполняет ароматными парами его страницы; вот почему от его стихотворений замирает сердце, кружится голова", - писал известный литературный критик К.Айхенвальд.

Весной 1845 года Афанасий Фет служил унтер - офицером кирасирского полка, который располагался на юге России, в Херсонской губернии. Здесь Фет, большой ценитель прекрасных дам, познакомился и подружился с сёстрами Лазич – Еленой и Марией. Старшая была замужем, и ухаживания полкового адъютанта за женщиной, искренне любящей своего мужа, ни к чему не привели.

Мария Лазич – поклонница поэзии Фета, девушка весьма талантливая и образованная. Она тоже полюбила его, но они оба были бедны, и А. Фет по этой причине не решился соединить свою судьбу с любимой девушкой. С Марией вскоре произошла трагедия: она сгорела в огне, вспыхнувшем в ее комнате от неосторожно оставленной папиросы. Белое кисейное платье девушки загорелось, она выбежала на балкон, потом бросилась в сад. Но свежий ветер только раздул пламя… Умирая, Мария будто бы просила сохранить его, Фета, письма. И еще просила, чтобы его ни в чем не винили… Но чувство своей вины постоянно преследовало Фета на протяжении его жизни.

В воспоминаниях поэта Мария Лазич представала как высокая «стройная брюнетка» с «необычайной роскошью черных, с сизым отливом волос». В память о былых чувствах Фет написал стих. Какие-то носятся звуки И льнут к моему изголовью. Полны они томной разлуки, Дрожат небывалой любовью. Казалось бы, что ж? Отзвучала Последняя нежная ласка, По улице пыль пробежала, Почтовая скрылась коляска... И только... Но песня разлуки Несбыточной дразнит любовью, И носятся светлые звуки И льнут к моему изголовью.

До конца своих дней Фет не мог забыть Марию Лазич, жизненная драма, как ключ, питала его лирику, придавала стихам особое звучание. Предполагают, что у его любовных строк был один адресат, это – монологи поэта к умершей Марии, исполненные раскаянья, страстные. Её образ не раз возрождался в фетовской лирике.

Несколькими годами позже, после смерти Марии, Афанасий Фет связал свою жизнь законным браком с дочерью торговца чаем Боткина. Он показал себя хорошим хозяином, приумножил состояние жены, а на шестом десятке добился-таки высочайшего повеления и вернул имя своего отца Шеншина со всеми правами, принадлежащими его роду и званию.

Лирика Фета тематически крайне бедна: красота природы и женская любовь - вот и вся тематика. Но какой огромной мощи достигает Фет в этих узких пределах. Удивительны поздние стихи Фета, х годов. Пожилой в жизни, в поэзии он превращается в горячего юношу, все мысли которого об одном - о любви, о буйстве жизни, о трепете молодости ("Нет, я не изменил","Моего тот безумства желал", "Люби меня! Как только твой покорный", "Еще люблю, еще томлюсь"). Какое счастие: и ночь, и мы одни! Река - как зеркало и вся блестит звездами; А там-то... голову закинь-ка да взгляни: Какая глубина и чистота над нами! О, называй меня безумным! Назови Чем хочешь; в этот миг я разумом слабею И в сердце чувствую такой прилив любви, Что не могу молчать, не стану, не умею! Я болен, я влюблён; но, мучась и любя – О слушай! о пойми! - я страсти не скрываю, И я хочу сказать, что я люблю тебя – Тебя, одну тебя люблю я и желаю! 1854

Исследователи творчества поэта предполагают, что смерть Фета – самоубийство. Заведомо зная как губительно для него спиртное, он, тяжелобольной, посылает свою жену за шампанским, а после её ухода быстро диктует секретарше: «Не понимаю сознательного пре-умножения страданий, добровольно иду к неизбежному». Он хватает тяжёлый стилет для разрезания бумаги, его отнимают, но тучный и багроволиций старик, задыхаясь, бежит в столовую. На полпути вдруг обрушивается на стул и умирает… Фет умер в 1892 г. и был похоронен возле церкви в селе Клейменове.

Фет и Мария Лазич

Самой большой любовью всей жизни Фета была Мария Лазич - дочь бедного херсонского помещика, девушка-бесприданница (настоящее имя девушки /сербского происхождения/ стало известно лишь в 20-м веке: в своих воспоминаниях Фет всюду называет её Еленой).

С Марией Лазич Фет познакомился осенью 1848 г., когда состоял на военной службе и квартировал со своим полком в Херсонской губернии. Любовь была взаимной, и отношения продолжались несколько лет. Однако Фет, ссылаясь на бедность Марии и на собственную материальную неустроенность, отказывается от брака, считая что женитьба станет препятствием для его карьеры. «Я не женюсь на Лазич, и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений...

Это гордиев узел любви... который чем более затягиваю, тем туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил...» (из письма).

Мария Лазич имела незаурядные музыкальные способности: знаменитый венгерский композитор и пианист Ференц Лист во время пребывания в России слышал ее игру и в знак одобрения написал в альбом Марии Лазич прощальную музыкальную фразу необыкновенной красоты.

Мария Лазич стала героиней любовной лирики Афанасия Фета. Когда Фет встретился с Лазич, ей было 24 года, а ему 28. Фет увидел в Марии Лазич не только привлекательную девушку, но и на редкость культурного человека, музыкально и литературно образованного.

Расчётом руководствуется Фет и в своих отношениях с возлюбленной Марией Лазич - полюбив Марию Лазич, Фет, однако, расстался со своей возлюбленной. Победил рассудок, он не решился связать судьбу с бедной девушкой-бесприданницей. Здесь проявилась такая особенность Фета: в обыденной жизни его практический рассудок преобладал над чувством, а в стихах же чувство, непосредственность, невольность преобладали над разумом.

Мария Лазич оказалась близкой Фету по духу – не только по сердцу. Но она была такой же бедной, как Фет. И он, лишенный состояния и твердой социальной основы, не решил связать с нею свою судьбу. Фет убеждал Марию Лазич, что им нужно расстаться. Лазич соглашалась на словах, но порвать отношения не могла. Не мог и Фет. Они продолжали встречаться. Вскоре Фету пришлось по служебной надобности на время уехать. Когда он вернулся, его ждала страшная весть: Мария Лазич уже не было в живых.

Лазич трагически погибла при загадочных обстоятельствах. С тех пор ее образ войдет в его поэзию, придав любовным стихам исповедальность, трагизм. Отныне Фет всю жизнь будет вспоминать эту любовь: он создаст цикл исповедальных стихотворений, посвященных Лазич.

Как рассказали Фету, в тот трагический час она лежала в белом кисейном платье, читала книгу. Закурила и спичку бросила на пол. Спичка продолжала гореть. От нее загорелось кисейное платье. Через несколько мгновений девушка вся была в огне. Спасти ее не удалось. Ее последние слова были: «Спасите письма!». И еще она просила не винить ни в чем того, кого она любила...

После трагичной кончины Марии Лазич к Фету приходит в полной мере осознание любви. Любви неповторимой и единственной. Теперь он всю жизнь будет вспоминать, будет говорить, и петь об этой любви – высокими, прекрасными, удивительными стихами.

...Та трава, что вдали на могиле твоей,
здесь на сердце, чем старее оно, тем свежей...

Это несчастье наложило на жизнь и творчество поэта неизгладимый отпечаток. Стихи, в которых присутствует «она», овеяны трагичностью и тоской. Вместе с Марией Лазич погиб и его идеал, который звучал теперь только в стихах - воспоминаниях о ней.

Отныне его любовную лирику буду питать мечты и воспоминания (Alter Ego и др.). В этих стихах нет ни психологических портретов, ни индивидуальности - Фета интересуют переживания людей, но не сами люди («Какое счастие: и ночь, и мы одни!..», «Что за ночь! Прозрачный воздух скован...», «Я тебе ничего не скажу...» и др.).

Стихотворение «Нет, я не изменил. До старости глубокой...» не описывает и не показывает того, к кому оно обращено. Но из строк стихотворения мы понимаем, что оно посвящено Марии Лазич.

Нет, я не изменил. До старости глубокой
Я тот же преданный, я раб твоей любви.

Мы видим, что до конца жизни Мария Лазич осталась его единственной любовью.

Памяти о ней посвящены шедевры любовной лирики Фета, датированные 50-ми, 60-ми, 70-ми, 80-ми гг. («Неотразимый образ», « Старые письма», «В тиши и мраке таинственной ночи», «Ты отстрадала, я еще страдаю», «Долго снились мне вопли рыданий твоих», « Нет, я не изменил. До старости глубокой…» и другие).

АФАНАСИЙ ФЕТ И МАРИЯ ЛАЗИЧ Глубокий след в фетовской поэзии оставил трагический роман с Марией Лазич. Это была дочь отставного генерала, мелкого помещика, обрусевшего серба. Фету было 28, когда он её встретил, ей - 24. В марте 1849 года Фет пишет другу детства, что встретил существо, которое любит и глубоко уважает, "идеал возможного для меня счастья и примирения с гадкой действительностью. Но у ней ничего и у меня ничего..." Любовь бесприданницы и офицера без состояния могла только усугубить положение двух бедняков. Это значило бы для него навсегда похоронить будущее в убогом гарнизонном прозябании с кучей детей и преждевременно увядшей женой. И любовь Фета отступила перед прозаическим расчётом. Позже он напишет автобиографическую поэму "Сон поручика Лосева", в котором их роман с Лазич изображён с реалистической конкретностью. Поначалу комически поданный вопрос "брать или не брать дьявольские червонцы?" - оборачивается важнейшим вопросом в выборе дальнейшего жизненного пути. Как поступил поручик Лосев - в поэме остаётся неизвестным. Но мы знаем, как поступил поручик Фет. В своих воспоминаниях он пишет: "Чтобы разом сжечь корабли наших взаимных надежд, я собрался с духом и высказал громко свои мысли относительно того, насколько считал брак для себя невозможным и эгоистичным". Она ответила: "Я люблю с Вами беседовать без всяких посягательств на Вашу свободу". Мария всё понимала и не осуждала Фета. Она любила его таким, каким он был, любила бескорыстно, безоглядно и самоотверженно. Любовь была для неё всем, в то время как он расчётливо и упорно шёл к своей цели: получение дворянства, достижение материального благополучия... Чтобы не компрометировать девушку, Фет должен был с ней расстаться. "Я не женюсь на Лазич", - пишет он другу, - и она это знает, а между тем умоляет не прерывать наших отношений. Она передо мной чище снега..." "Этот несчастный гордиев узел любви или как хочешь назови, который чем более распутываю, тем туже затягиваю, а разрубить мечом не имею духу и сил".Разрубила жизнь. Вскоре полк переводят в другое место и в мае Фет отбывает на манёвры, а осенью, под уже созревшими плодами, полковой адъютант Фет на свой вопрос о Марии услышал изумлённое: "Как! Вы ничего не знаете?!" Собеседник, пишет поэт, смотрел на него диким взглядом. И, после паузы, видя его коснеющее недоумение, прибавил:"Да ведь её нет! Она умерла! И, Боже мой, как ужасно!" Ужасней смерть и впрямь вообразить себе трудно: молодая женщина сгорела. Заживо... Было это так. Отец, старый генерал, не разрешал дочерям курить, и Мария делала это украдкой, оставаясь одна. "Так, в последний раз легла она в белом кисейном платье и, закурив папироску, бросила, сосредоточившись на книге, на пол спичку, которую считала потухшей. Но спичка, продолжавшая гореть, зажгла опустившееся на пол платье, и девушка только тогда заметила, что горит, когда вся правая сторона была в огне. Растерявшись, она бросилась по комнатам к балконной двери, причём горящие куски платья, отрываясь, падали на паркет. Думая найти облегчение на чистом воздухе, Мария выбежала на балкон, но струя ветра ещё больше раздула пламя, которое поднялось выше головы..." Фет слушал, не прерывая, без кровинки в лице. Спустя 40 лет он слово в слово воспроизведёт этот страшный рассказ, завершив им, по сути, свои воспоминания. Но существует и другая версия случившегося. Вскоре после рокового объяснения с Фетом Мария, надев белое платье - его любимое, - зажгла в комнате сотню свечей. Помещение пылало светом, как пасхальный храм. Перекрестившись, девушка уронила горящую спичку на платье. Она готова была стать любовницей, сожительницей, посудомойкой - кем угодно! - только бы не расставаться с Фетом. Но он решительно заявил, что никогда не женится на бесприданнице. Как признавался поэт, он "не взял в расчёт женской природы". "Предполагают, что это было самоубийство", - писал уже в 20 веке Е.Винокуров. Было ли это самоубийством? Если да, то она убила себя так, чтобы не затруднить жизни любимому, ничем не отяготить его совесть, - чтобы зажжённая спичка могла показаться случайной. Сгорая, Мария кричала: "Во имя неба, берегите письма!" и умерла со словами: "Он не виноват, виновата я". Письма, которые она умоляла сохранить - это фетовские письма, самое дорогое, что у неё было... Письма не сохранились. Сохранились стихи Фета, которые лучше всяких писем увековечили их любовь. Томительно призывно и напрасно твой чистый луч передо мной горел, немой восторг будил он самовластно, но сумрака кругом не одолел. Пускай клянут, волнуяся и споря, пусть говорят: то бред души больной, но я иду по шаткой пене моря отважною, нетонущей ногой. Я пронесу твой свет чрез жизнь земную, он мой - и с ним двойное бытиё вручила ты, и я - я торжествую хотя на миг бессмертие твоё. Что он потерял - Фет понял гораздо позже, тогда он лишь отдал дань скорби, - ему светила гвардия, перед ним маячили другие заботы, цели... Но придёт время - и горестная тень властно возьмёт всё, в чём было отказано живой Марии Лазич. Долго снились мне вопли страданий твоих, -то был голос обиды, бессилия плач; долго, долго мне снился тот радостный миг, как тебя умолил я - несчастный палач. Проходили года, мы умели любить, расцветала улыбка, грустила печаль; проносились года, - и пришлось уходить: уносило меня в неизвестную даль. Подала ты мне руку, спросила: "Идёшь? "Чуть в глазах я заметил две капельки слёз; эти искры в глазах и холодную дрожь я в бессонные ночи навек перенёс. Сорок лет спустя после этих событий больной, задыхающийся старик бессонной ночью думает о том, чего стоило 20-летней девушке то спокойное прощание: "Подала ты мне руку. Спросила: "Идёшь?" Среди ночи поднимают его утаённые ею тогда слёзы - вопли рыданий стоят у него в ушах. Вновь и вновь вспыхивает видение: бежит пылающая фигура, загорается факелом и выплавляет строчки, которым предстоит войти в учебники: Ужель ничто тебе в то время не шепнуло:там человек сгорел? И эти, Толстого поразившие: "Прочь, этот сон, - в нём слишком много слёз..." И дальше, гениальное: "Не жизни жаль с томительным дыханьем, что жизнь и смерть! а жаль того огня..." И вот эти, "ракетой" долетающие до нас: Лечу на смерть вослед мечте. Знать, мой удел лелеять грёзы и там, со вздохом, в высоте рассыпать огненные слёзы. Так догорала любовь, которая когда-то, в херсонской глуши, обожгла жизнь практичного армейского офицера. Ты отстрадала, я ещё страдаю. Сомнением мне суждено дышать. И трепещу, и сердцем избегаю искать того, чего нельзя понять. А был рассвет! Я помню, вспоминаю язык любви, цветов, ночных лучей, - как не цвести всевидящему маю при отблеске родном таких очей! Очей тех нет - и мне не страшны гробы, завидно мне безмолвие твоё. И, не судя ни тупости, ни злобы, скорей, скорей, в твоё небытиё! Марии Лазич посвящены самые пронзительные строки знаменитых "Вечерних огней", этой лебединой песни А.Фета. И снится мне, что ты встала из гроба, такой же, какой ты с земли отлетела. И снится, снится: мы молоды оба, и ты взглянула, как прежде глядела. Что же касается бесследно исчезнувших писем, то Фет, как мы знаем, умел возвращать отнятое судьбой: он вернул себе имя, состояние, вернул и утраченные письма. Ибо что, как не письма девушке из херсонских степей, эти написанные на склоне лет стихотворные послания? Солнца луч промеж лип был и жгуч, и высок, пред скамьёй ты чертила блестящий песок, я мечтам золотым отдавался вполне, - ничего ты на всё не ответила мне. Я давно угадал, что мы сердцем родня, что ты счастье своё отдала за меня, я рвался, я твердил о не нашей вине, - ничего ты на всё не ответила мне. Я молил, повторял, что нельзя нам любить, что минувшие дни мы должны позабыть, что в грядущем цветут все права красоты, - мне и тут ничего не ответила ты. С опочившей я глаз был не в силах отвесть, -всю погасшую тайну хотел я прочесть. И лица твоего мне простили ль черты? - Ничего, ничего не ответила ты! Сила чувств такова, что поэт не верит в смерть, не верит в разлуку, он по-дантовски беседует со своей Беатриче, как с живой. Прости! во мгле воспоминанья всё вечер помню я один, - тебя одну среди молчанья и твой пылающий камин. Глядя в огонь, я забывался, волшебный круг меня томил, и чем-то горьким отзывался избыток счастия и сил. Что за раздумие у цели? Куда безумство завлекло? В какие дебри и метели я уносил твоё тепло? Где ты? Ужель, ошеломлённый, кругом не видя ничего, застывший, вьюгой убелённый, стучусь у сердца твоего?.. С его пера срывались слова любви, раскаяния, тоски, часто поразительные по своей бесстрашной откровенности. Давно забытые, под лёгким слоем пыли, черты заветные, вы вновь передо мной, и в час душевных мук мгновенно воскресили всё, что давно-давно утрачено душой. Горя огнём стыда, опять встречают взоры одну доверчивость, надежду и любовь, и задушевных слов поблёкшие узоры от сердца моего к ланитам гонят кровь. Я вами осуждён, свидетели немые весны души моей и сумрачной зимы. Вы те же светлые, святые, молодые, как в тот ужасный час, когда прощались мы. Всю жизнь, до конца дней своих Фет не мог её забыть. Образ Марии Лазич в ореоле доверчивой любви и трагической участи до самой смерти вдохновлял его. Жизненная драма изнутри, как подземный ключ, питала его лирику, придавала его стихам тот напор, остроту и драматизм, которых прежде не было. Его стихи - это монологи к умершей, страстные, рыдающие, исполненные раскаяния и душевного смятения. Страницы милые опять персты раскрыли, я снова умилён и трепетать готов, чтоб ветр или рука чужая не сронили засохших, одному мне ведомых цветов. О, как ничтожно всё! От жертвы жизни целой, от этих пылких жертв и подвигов святых - лишь тайная тоска в душе осиротелой да тени бледные у лепестков сухих. Но ими дорожит моё воспоминанье; без них всё прошлое - один жестокий бред, без них - один укор, без них - одно терзанье, и нет прощения, и примиренья нет! После смерти М. Лазич Фет пишет мужу своей сестры Борисову: «Итак, идеальный мир мой разрушен. Ищу хозяйку, с которой будем жить, не понимая друг друга». И такая вскоре нашлась. В 1857 году Фет взял годовой отпуск, совершив на накопившийся литературный гонорар путешествие по Европе, и там в Париже женился на дочери богатейшего московского чаеторговца В. П. Боткина - Марии Петровне. Как это нередко бывает, когда в брак не вмешивается любовь, союз их оказался долгим и, если не счастливым, то удачным. Фет на приданом жены вышел в крупные помещики и экономическим путём удовлетворил свои сословные претензии. Но особой радости для него в этом не было. Напрасно! Куда ни взгляну я, встречаю везде неудачу, И тягостно сердцу, что лгать я обязан всечасно; Тебе улыбаюсь, а внутренно горько я плачу, Напрасно. Разлука! Душа человека какие выносит мученья! А часто на них намекнуть лишь достаточно звука. Стою как безумный, еще не постиг выраженья: Разлука. Свиданье! Разбей этот кубок: в нем капля надежды таится. Она-то продлит и она-то усилит страданье, И в жизни туманной всё будет обманчиво сниться Свиданье. Не нами Бессилье изведано слов к выраженью желаний. Безмолвные муки сказалися людям веками, Но очередь наша, и кончится ряд испытаний Не нами. Но больно, Что жребии жизни святым побужденьям враждебны; В груди человека до них бы добраться довольно... Нет! вырвать и бросить; те язвы, быть может, целебны,- Но больно.

Афанасий Афанасьевич Фет