Кто написал роман что делать. «Что делать?», анализ романа Чернышевского

Роман Николая Чернышевского “Что делать?” современники восприняли неоднозначно. Одни считали его “мерзостью”, другие - “прелестью”. Это связано со сложной композицией, попытками спрятать основную мысль за снами главной героини и любовным треугольником и, наконец, с особенностями языкового оформления. Тем не менее, роман оказал серьезное влияние на русское общество ХIX века. Школьники изучают его в 10 классе. Предлагаем краткий анализ произведения “Что делать?”, который поможет качественно подготовиться к урокам и к ЕГЭ.

Краткий анализ

История создания - Н. Чернышевский создал роман, когда пребывал в Петропавловской крепости. Писателя арестовали за радикальные идеи. Произведение задумывалось как ответ на “Отцы и дети” Тургенева, поэтому между образами Евгения Базарова и Рахметова есть определенное сходство.

Тема – В произведении можно выделить две главные темы - любви и жизни в новом обществе, построенном на основе законов труда и равноправия.

Композиция - Структура произведения имеет особенности. Сквозные линии романа - жизнь Веры Павловны, судьбы Лопухова и Кирсанова. Главную роль в этих сюжетных линиях играют любовные перипетии. С реальностью тесно переплетаются сны Веры Павловны. При помощи них автор зашифровал социально-политические мотивы.

Жанр – Роман, в котором можно заметить черты нескольких жанровых разновидностей - романа-утопии, социально-политического, любовного и философского романов.

Направление – Реализм.

История создания

Над анализированным произведением писатель работал несколько месяцев: с декабря 1862 г. до апреля 1863 г. В то время он пребывал под арестом в Петропавловской крепости. Заключили его за радикальные взгляды. Роман задумывалось как ответ на “Отцы и дети” Тургенева, поэтому между образами Евгения Базарова и Рахметова есть определенное сходство.

Работая над романом, Н. Чернышевский понимал, что цензура не допустит его к печати, если заметит острый политический подтекст. Чтобы обмануть контролирующие органы, писатель прибегнул к художественным приемам: обрамил социальные мотивы любовным контекстом, ввел в сюжет сны. Ему удалось напечатать свое произведение в “Современнике”, но вскоре власти запретили не только распространять роман, но даже подражать ему. Разрешили опубликовать произведение Чернышевского “Что делать?” только в 1905 г.

Тема

В романе отобразились мотивы, характерные для русской литературы XIX века. Их писатель реализовал в неординарном, запутанном сюжете. Он подал ситуации, которые должны подталкивают читателя к самостоятельным выводам.

Н. Чернышевский раскрыл несколько тем , среди которых выделяются следующие: любовь, которая питается общими интересами, взаимоуважением; мечты о новой жизни. Указанные темы тесно переплетаются между собой и определяют проблемы “Что делать?”: брак без любви, дружба, равноправие мужчин и женщин, роль труда в человеческой жизни.

Значительная часть романа посвящена жизни Веры Павловны. Мать героини хотела выдать ее замуж за богатого мужчину. Выгодной партией она считала хозяйского сына. Мать даже не думала о том, что это ловелас, с которым ее дочь не обретет счастья. От неудачного замужества Верочку спас студент-медик Дмитрий Лопухов. Между молодыми людьми возникло нежное чувство, и они поженились. Вера стала владелицей швейной мастерской. Однако она не использовала наемный труд. Героиня сделала девушек, работавших у нее, совладелицами, доходы они делили поровну. В рассказе о мастерской Веры Павловны автор воплотил идею о равноправном труде.

Брак с Лопуховым вскоре распался: Верочка влюбилась в друга мужа, Кирсанова. Чтобы развязать любовный узел, Лопухов решил застрелиться. Оказывается, это он оставил записку, о которой шла речь в начале романа. В послании он заявил, что никто не виноват в его смерти, и Вера Павловна спокойно обвенчалась с Кирсановым.

Супружеская пара зажила счастливо. Вера Павловна была увлечена своим любимым делом - швейными мастерскими, начала изучать медицину, а муж всячески помогал ей. В описаниях семейной жизни этих людей проявляется идея равноправия мужчин и женщин. В конце романа узнаем, что Лопухов жив. Теперь взял фамилию Бьюмонт и женился на Полозовой Екатерине Васильевне. Семьи Кирсановых и Бюмонт начинают дружить и распространять идеи “новой” жизни.

Композиция

В “Что делать?” анализ следует дополнить характеристикой композиции. Особенности формальной и смысловой организации текста позволяют автору раскрыть несколько тем, завуалировать запретные мотивы. На первый взгляд, главную роль в романе играют любовные перипетии. На самом деле, они являются маской, скрывающей социально-политические проблемы . Для раскрытия последних автор использовал описание снов Веры Павловны.

Составляющие сюжета размещены непоследовательно: автор подает событие из развития действий перед экспозицией, и только потом сюжетные элементы выстраиваются в логическую цепочку. И в начале, и в конце романа появляется образ Лопухова. Так, создается своеобразное обрамление.

Главные герои

Жанр

Жанр произведения - роман, так как в нем есть несколько сюжетных линий, а центральная проблема остается открытой. Произведению присущ жанровый синкретизм: в нем переплелись черты любовного, философского, социально-политического романов и утопии. Направление произведения - реализм.

Роман Чернышевского “Что делать?” стал истинным манифестом российской революции. Написанный в тюрьме, он был (благодаря халатности цензоров) напечатан Некрасовым в “Современнике”. Что же привлекало и привлекает в романе прогрессивно мыслящих людей?
Чернышевский вывел в своем произведении как бы русского Оуэна в юбке. Его Вера Павловна пытается создать в условиях феодально-капиталистического общества социалистическую мастерскую, в которой сами работницы определяют условия труда и жизни. Впрочем, в подробнейших описаниях мастерской и особенно в четвертом сне Веры Павловны проявилась вся незрелость материализма Чернышевского, его склонность к идеалистическому социализму. Действительно, он пытается обрисовать абсолютно идеальный строй - не то что идеальные общественные отношения, но сам идеальный образ жизни. Ему кажется, что достаточно умозрительно построить некую утопию, и вся дальнейшая эволюция человечества сведется к достижению оной. Впрочем, к несомненным заслугам Чернышевского следует отнести оставленное им право для “чудаков” жить так, как им нравится. В той части, где Чернышевский не пытается точно описать детали будущего строя, ему удалось построить вполне цельное здание социализма, где сами работающие распоряжаются средствами производства.
Однако роман “Что делать?” состоит не из одной социалистической идеи, хотя последняя и занимает в нем центральное место. Кроме утопических мечтаний о будущем, в романе присутствует и довольно серьезный анализ настоящего (то есть, современного Чернышевскому). Чего стоит хотя бы такое замечание о людях, делающих зло лишь по необходимости как-то жить. Эти люди будут творить добро, если зло перестанет быть выгодным. Читатель без всякого труда совершает в своем сознании следующий шаг - шаг к пониманию социальной природы всякого зла.
Но помимо описаний настоящего и будущего в романе есть еще образы людей будущего. Скажем, вся жизнь Лопухова есть готовность принести себя в жертву за счастье близких людей. Хотя за его жертвоприношениями нет ни тени “геройства”, он такой же эгоист (читай: материалист), как и Кирсанов, и Вера Павловна. Но Чернышевский считает их обыкновенными представителями нового человечества. И, чтобы подчеркнуть эту их обычность, он вводит в роман образ Рахметова. Вот это - действительно служитель идеи, ограничивший себя строгими правилами. Как ригорист, он хочет доказать, что добивается свободы лишь по убеждению, а не во имя удовлетворения своих страстей. Он заслуживает, пожалуй, преклонения; впрочем, я склонен полагать, что преклонение было бы ему противно.
Таковы новые люди, к которым Чернышевский “к сожалению, не принадлежит”. “Безнравственно” - изрекает некий “проницательный” ханжа. Молодец, порадуй еще словечком”, - хвалит его автор. Ему плевать на мораль и нравственность, придуманные для закабаления личности. Он признает лишь одну мораль - мораль свободы, и лишь одну нравственность - нравственность равенства.
Кстати, раз уж мы вспомнили о “проницательном читателе”, надо поговорить о достоинствах романа, которые он имеет в художественном плане.
Роман читается очень легко, а простота восприятия, несомненно, есть одна из главнейших ценностей художественного произведения. Между прочим, следует обратить внимание на интереснейший факт: в романе практически отсутствуют выражения, устаревшие за последние сто двадцать пять лет.
Блестящее издевательство над “проницательным читателем” продолжается на протяжении всего повествования. Несчастному тычат в нос сюжетными штампами, забивают рот салфеткою, изгоняют вон. Мало того, его изнуряют глубиною безнравственности героев и автора, ... а в результате сложная смесь психологического романа и революционной программы, каковой является “Что делать?”.
Вообще роман написан с большим талантом и редкой хитростью. Только дурак не сможет понять истинный смысл романа: однако же царские цензоры были как раз дураками. И Чернышевский знал это лучше многих других. Он оказался прав. “Что делать?” был пропущен цензурой и отлично понят читателями журнала “Современник”.

11 июля 1856 г. в номере одной из больших петербургских гостиниц находят записку, оставленную странным постояльцем. В записке сказано, что о ее авторе вскоре услышат на Литейном мосту и что подозрений ни на кого иметь не должно. Обстоятельства выясняются очень скоро: ночью на Литейном мосту стреляется какой-то человек. Из воды вылавливают его простреленную фуражку.

В то же самое утро на даче на Каменном острове сидит и шьет молодая дама, напевая бойкую и смелую французскую песенку о рабочих людях, которых освободит знание. Зовут ее Вера Павловна. Служанка приносит ей письмо, прочитав которое Вера Павловна рыдает, закрыв лицо руками. Вошедший молодой человек пытается ее успокоить, но Вера Павловна безутешна. Она отталкивает молодого человека со словами: «Ты в крови! На тебе его кровь! Ты не виноват - я одна...» В письме, полученном Верой Павловной, говорится о том, что пишущий его сходит со сцены, потому что слишком любит «вас обоих»...

Трагической развязке предшествует история жизни Веры Павловны. Детство ее прошло в Петербурге, в многоэтажном доме на Гороховой, между Садовой и Семеновским мостом. Отец ее, Павел Константинович Розальский - управляющий домом, мать дает деньги под залог. Единственная забота матери, Марьи Алексеевны, по отношению к Верочке: поскорее выдать ее замуж за богатого. Недалекая и злая женщина делает для этого все возможное: приглашает к дочери учителя музыки, наряжает ее и даже водит в театр. Вскоре красивую смуглую девушку замечает хозяйский сын, офицер Сторешников, и тут же решает соблазнить ее. Надеясь заставить Сторешникова жениться, Марья Алексеевна требует, чтобы дочь была к нему благосклонна, Верочка же всячески отказывается от этого, понимая истинные намерения ловеласа. Ей удается кое-как обманывать мать, делая вид, что она заманивает ухажера, но долго это продолжаться не может. Положение Верочки в доме становится совершенно невыносимым. Разрешается же оно неожиданным образом.

К Верочкиному брату Феде приглашен учитель, студент-медик выпускного курса Дмитрий Сергеевич Лопухов. Сначала молодые люди относятся друг к другу настороженно, но потом начинают беседовать о книгах, о музыке, о справедливом образе мыслей и вскоре чувствуют расположение друг к Другу. Узнав о бедственном положении девушки, Лопухов пытается ей помочь. Он ищет ей место гувернантки, которое дало бы Верочке возможность поселиться отдельно от родителей. Но поиски оказываются безуспешными: никто не хочет брать на себя ответственность за судьбу девушки, если она сбежит из дому. Тогда влюбленный студент находит другой выход: незадолго до окончания курса, чтобы иметь достаточно средств, он оставляет учебу и, занявшись частными уроками и переводом учебника географии, делает Верочке предложение. В это время Верочке снится первый ее сон: она видит себя выпущенной из сырого и темного подвала и беседующей с удивительной красавицей, которая называет себя любовью к людям. Верочка обещает красавице, что всегда будет выпускать из подвалов других девушек, запертых так же, как была заперта она

Молодые снимают квартиру, и жизнь их идет хорошо. Правда, квартирной хозяйке кажутся странными их отношения: «миленькая» и «миленький» спят в разных комнатах, входят друг к другу только после стука, не показываются друг другу неодетыми и т. п. Верочке с трудом удается объяснить хозяйке, что такими и должны быть отношения между супругами, если они не хотят надоесть друг другу.

Вера Павловна читает книжки, дает частные уроки, ведет хозяйство. Вскоре она затевает собственное предприятие - швейную мастерскую. Девушки работают в мастерской не по найму, а являются ее совладелицами и получают свою долю от дохода, как и Вера Павловна. Они не только трудятся вместе, но вместе проводят свободное время: ездят на пикники, беседуют. Во втором своем сне Вера Павловна видит поле, на котором растут колосья. Она видит на этом поле и грязь - вернее, две грязи: фантастическую и реальную. Реальная грязь - это забота о самом необходимом (такая, которою всегда была обременена мать Веры Павловны), и из нее могут вырасти колосья. Фантастическая грязь - забота о лишнем и ненужном; из нее ничего путного не вырастает.

У супругов Лопуховых часто бывает лучший друг Дмитрия Сергеевича, его бывший однокурсник и духовно близкий ему человек - Александр Матвеевич Кирсанов. Оба они «грудью, без связей, без знакомств, пролагали себе дорогу». Кирсанов - человек волевой, муже-ственный, способный и на решительный поступок, и на тонкое чувство. Он скрашивает разговорами одиночество Веры Павловны, когда Лопухов бывает занят, возит ее в Оперу, которую оба любят. Впрочем, вскоре, не объясняя причин, Кирсанов перестает бывать у своего друга, чем очень обижает и его, и Веру Павловну. Они не знают истинной причины его «охлаждения»: Кирсанов влюблен в жену друга. Он вновь появляется в доме, только когда Лопухов заболевает: Кирсанов - врач, он лечит Лопухова и помогает Вере Павловне ухаживать за ним. Вера Павловна находится в полном смятении: она чувствует, что влюблена в друга своего мужа. Ей снится третий сон. В этом сне Вера Павловна с помощью какой-то неведомой женщины читает страницы собственного дневника, в котором сказано, что она испытывает к мужу благодарность, а не то тихое, нежное чувство, потребность которого так в ней велика.

Ситуация, в которую попали трое умных и порядочных «новых людей», кажется неразрешимой. Наконец Лопухов находит выход - выстрел на Литейном мосту. В день, когда получено это известие, к Вере Павловне приходит старый знакомый Кирсанова и Лопухова - Рахметов, «особенный человек». «Высшую натуру» пробудил в нем в свое время Кирсанов, приобщивший студента Рахметова к книгам,

«которые нужно читать». 11роисходя из богатой семьи, Рахметов продал имение, деньги раздал своим стипендиатам и теперь ведет суровый образ жизни: отчасти из-за того, что считает для себя невозможным иметь то, чего не имеет простой человек, отчасти - из желания воспитать свой характер. Так, однажды он решает спать на гвоздях, чтобы испытать свои физические возможности. Он не пьет вина, не прикасается к женщинам. Рахметова часто называют Никитушкой Ломовым - за то, что он ходил по Волге с бурлаками, чтобы приблизиться к народу и приобрести любовь и уважение простых людей. Жизнь Рахметова окутана покровом таинственности явно революционного толка. У него много дел, но все это не его личные дела. Он путешествует по Европе, собираясь вернуться в Россию года через три, когда ему там «нужно» будет быть. Этот «экземпляр очень редкой породы» отличается от просто «честных и добрых людей» тем, что являет собою «двигатель двигателей, соль соли земли».

Рахметов приносит Вере Павловне записку от Лопухова, прочитав которую она делается спокойною и даже веселою. Кроме того, Рахметов объясняет Вере Павловне, что несходство ее характера с характером Лопухова было слишком велико, оттого она и потянулась к Кирсанову. успокоившись после разговора с Рахметовым, Вера Павловна уезжает в Новгород, где через несколько недель венчается с Кирсановым.

О несходстве характеров Лопухова и Веры Павловны говорится и в письме, которое она вскоре получает из Берлина, Некий студент-медик, якобы хороший знакомый Лопухова, передает Вере Павловне его точные слова о том, что тот стал чувствовать себя лучше, расставшись с нею, ибо имел наклонность к уединению, которое никак невозможно было при жизни с общительной Верой Павловной. Таким образом, любовные дела устраиваются к общему удовольствию. Семейство Кирсановых имеет примерно такой же образ жизни, что прежде семейство Лопуховых. Александр Матвеевич много работает, Вера Павловна кушает сливки, принимает ванны и занимается швейными мастерскими: их теперь у нее две. Точно так же в доме существуют нейтральные и ненейтральные комнаты, и в ненейтральные комнаты супруги могут зайти только после стука. Но Вера Павловна

замечает, что Кирсанов не просто предоставляет ей вести тот образ жизни, который ей нравится, и не просто готов подставить ей плечо в трудную минуту, но и живо интересуется ее жизнью. Он понимает ее стремление заниматься каким-нибудь делом, «которого нельзя отложить». С помощью Кирсанова Вера Павловна начинает изучать медицину.

Вскоре ей снится четвертый сон. Природа в этом сне «льет аромат и песню, любовь и негу в грудь». Поэт, чело и мысль которого озарены вдохновением, поет песнь о смысле истории. Перед Верой Павловной проходят картины жизни женщин в разные тысячелетия. Сначала женщина -рабыня повинуется своему господину среди шатров номадов, потом афиняне поклоняются женщине, все-таки не признавая ее равной себе. Потом возникает образ прекрасной дамы, ради которой сражается на турнире рыцарь. Но он любит ее только до тех пор, пока она не становится его женой, то есть рабыней. Затем Вера Павловна видит вместо лица богини собственное лицо. Черты его далеки от совершенства, но оно озарено сиянием любви. Великая женщина, знакомая ей еще по первому сну, объясняет Вере Павловне, в чем смысл женского равноправия и свободы. Эта женщина являет Вере Павловне и картины будущего: граждане Новой России живут в прекрасном доме из чугуна, хрусталя и алюминия. С утра они работают, вечером веселятся, а «кто не наработался вдоволь, тот не приготовил нерв, чтобы чувствовать полноту веселья». Путево-дительница объясняет Вере Павловне, что это будущее следует любить, для него следует работать и переносить из него в настоящее все, что можно перенести.

У Кирсановых бывает много молодых людей, единомышленников: «Недавно появился этот тип и быстро распложается». Все это люди порядочные, трудолюбивые, имеющие незыблемые жизненные принципы и обладающие «хладнокровной практичностью». Среди них вскоре появляется семейство Бьюмонт. Екатерина Васильевна Бью-монт, урожденная Полозова, была одной из самых богатых невест Петербурга. Кирсанов однажды помог ей умным советом: с его помощью Полозова разобралась в том, что человек, в которого она была влюблена, недостоин ее. Потом Екатерина Васильевна выходит замуж за человека, называющего себя агентом английской фирмы Чарльзом Бьюмонтом. Тот прекрасно говорит по-русски - потому чго якобы до двадцати лет жил в России. Роман его с Полозовой развивается спокойно: оба они - люди, которые «не бесятся без причины». При встрече Бьюмонта с Кирсановым становится понятно, что этот человек - Лопухов. Семейства Кирсановых и Бьюмонт чувствуют такую духовную близость, что вскоре поселяются в одном доме, вместе принимают гостей. Екатерина Васильевна тоже устраивает швейную мастерскую, и круг «новых людей» становится таким образом все шире.

Все русские произведения в сокращении по алфавиту:

Писатели, по которым есть произведения в сокращении:

Год написания книги: 1863

Год издания книги: 1867

Роман Чернышевского «Что делать?» получил широкую известность еще при жизни автора. Но впервые издан он был аж через четыре года после написания и издан был в Париже. В России он до этого публиковался только отдельными главами в журнале «Современник». Еще при жизни Чернышевского «Что делать?» читать стало возможно на более чем 10 языках мира. Влияние этого романа ощущается в , и многих других литературных трудах. Роман Н Чернышевского «Что делать?» дважды экранизировался телеспектаклями в России и Италии, а в довершение этого можно добавить, что книга «Что делать?» Чернышевского входит в учебную программу многих учебных заведений.

Романа Чернышевского «Что делать?» краткое содержание

Если рассматривать роман «Что делать?» Чернышевского краткое содержание, то сюжет начинает разворачиваться ч того, что в одном из номеров петербургской гостиницы находят записку. Она просит некого не винить в том, что скоро произойдет на Литейном мосту. А вскоре выясняется, что ночью на Литейном мосту застрелился молодой человек, простреленную кепку которого вскоре нашли в воде.

Далее в романе Чернышевского «Что делать?» читать можно о том, как Вера Павловна получает от служанки письмо. В нем пишущий излагает, что в связи с любовью, которую он испытывает к ним обоим, он сходит со сцены. Вера Павловна рыдает и не знает кого обвинить себя или вошедшего ее утешить молодого человека.

Далее если кратко роман «Что делать?» Чернышевского читать, то вы узнаете историю Веры Павловны. Она родилась в Петербурге. Ее отец управляющий домом, а мать занимается ростовщичеством. После того как Вера подросла, главной целью ее матери стало выгодно отдать дочь замуж. Идеальным вариантом она считает офицера Сторешникова, который хочет лишь соблазнить девушку. Не питая никаких чувств к нему Вера вынуждена по настоянию матери завлекать ловеласа. Но это не может продолжаться вечно и спасательной палочкой главной героини романа «Что делать?» Чернышевского становится Дмитрий Сергеевич Лопухов. Его наняли в их дом в качестве учителя. Достаточно быстро Вера сближается с ним и дабы спасти девушку Дмитрий Сергеевич делает ей предложение.

После этого в романе Чернышевского «Что делать?» читать можно о том, как вере сниться ее первый сон. В нем она выпущена из подвала и разговаривает с красавицей, имя которой любовь к людям. Дмитрий Сергеевич и Вера Павловна снимают квартиру, и им даже приходится объяснять квартирной хозяйке почему спят они в разных комнатах. Вера Павловна много читает, ведет хозяйство и даже организует швейную коммуну. После этого ей снится второй сон, в котором она видит растущие колосья и два вида грязи – фантастическую и реальную. Реальная это забота о самом необходимом, и фантастическая – это забота о лишнем.

Если далее роман «Что делать?» Чернышевского читать, то вы узнаете, как в доме Лопуховых все чаще начинает появляться Александр Матвеевич Кирсанов. Этот молодой врач всего добивался своими силами отличается решительностью и мужественностью. Постепенно между Верой и Александром начинают появляться чувства. Не желая этого в своих отношениях с женой друга, он перестает посещать дом Лопуховых. Но когда муж Веры заболел он помогает лечить Дмитрия Сергеевича. Вскоре главной героине романа «Что делать?» Чернышевского сниться третий сон. В нем какая-то женщина помогает Вере читать ее собственный дневник. В нем написана, что она благодарна Лопухову, но не испытывает к нему любви.

Решение этой ситуации, которая сложилась в романе Н Г Чернышевского «Что делать?», и находит развязку на Литейном мосту. Но вскоре после этой новости к Вере Павловне приходит особый человек в романе Чернышевского – Рахметов. Этот молодой человек происходит из богатой семьи, но все свое богатство он раздал стипендиатам. Он работал бурлаком, много путешествовал и читал. Он пытался быть как можно ближе к народу и не поддаваться искушениям. Именно этот особый человек из романа Чернышевского «Что делать?» приносит послание, которое в корне меняет настроение Веры Павловны. А уже через неделю в Новгороде девушка венчается с Кирсановым.

Вскоре главная героиня романа Н Чернышевского «Что делать?» получает письмо от некого близкого друга Лопухова, который пишет, что после расставания с Верой он стал себя чувствовать намного легче. Ведь раньше его уединенная натура тяготилась общительной Верой Павловной. Теперь же ему значительно лучше. А сама же Вера тоже живет весьма счастливо ведь их жизнь с Кирсановым во многом похожа на жизнь с Лопуховым. Вера имеет много свободного времени для чтения, начинает изучать медицину и открывает еще одну швейную коммуну. Вскоре ей сниться четвертый сон, в котором Вера видит прогресс женщин от древнего мира. Новые люди в романе Чернышевского «Что делать?», по ее мнению, будут жить в домах их чугуна, алюминия и хрусталя. Они будут работать днем, а вечером веселиться. И это будущее и следует любить.

Далее в романе «Что делать?» Чернышевского читать можно о том, как в их доме среди прочих «новых людей», появляется Екатерина Васильевна Полозова. Ей в свое время очень помог Кирсанов, раскрыв истинные намерения ее жениха. Вскоре она встречает Чарльза Бьюмонта, который является агентом английской фирмы. Вскоре они венчаются, а при встрече с семейством Кирсановых, в Бьюмонте узнают Лопухова. Вскоре эти два семейства селятся в одном доме, а Екатерина Васильевна создает свою швейную коммуну. Таким образом круг «новых людей» в романе Чернышевского «Что делать?» ширится.

Роман «Что делать?» на сайте Топ книг

Роман Чернышевского «Что делать?» читать настолько популярно, что книга не раз попала в наш . А благодаря ее наличию в учебной программе периодически книга попадает в наш рейтинг . И учитывая стабильно высокий интерес роман Чернышевского «Что делать?» скачать, книга еще не раз будет представлена в рейтингах нашего сайта.

Чернышевский Николай Гаврилович

Что делать

Николай Гаврилович Чернышевский

Что делать?

Из рассказов о новых людях

ОТ РЕДАКТОРА

Роман Н. Г. Чернышевского "Что делать?" был написан в стенах Петропавловской крепости в декабре 1862-апреле 1863 г. Вскоре же напечатанный в "Современнике", он сыграл колоссальную, ни с чем не сравнимую роль не только в художественной литературе, но и в истории русской общественно-политической борьбы. Недаром тридцать восемь лет спустя В. И. Ленин так же озаглавил свое произведение, посвященное основам новой идеологии.

Печатавшийся в спешке, с непрестанной оглядкой на цензуру, которая могла запретить публикацию очередных глав, журнальный текст содержал ряд небрежностей, опечаток и других дефектов - некоторые из них до настоящего времени оставались невыправленными.

Номера "Современника" за 1863 г., содержавшие текст романа, были строго изъяты, и русский читатель в течение более чем сорока лет вынужден был пользоваться либо пятью зарубежными переизданиями (1867-1898 гг.), либо же нелегальными рукописными копиями.

Только революция 1905 г. сняла цензурный запрет с романа, по праву получившего название "учебника жизни". До 1917 г. вышло в свет четыре издания, подготовленных сыном писателя - М. Н. Чернышевским.

После Великой Октябрьской социалистической революции и до 1975 г. роман был переиздан на русском языке не менее 65 раз, общим тиражом более шести миллионов экземпляров.

В 1929 г. издательством Политкаторжан был опубликован незадолго до того обнаруженный в царских архивах черновой, наполовину зашифрованный текст романа; его прочтение - результат героического труда Н. А. Алексеева (1873-1972). {[Некролог]. - Правда, 1972, 18 мая, стр. 2.} Однако с точки зрения требований современной текстологии это издание ни в какой мере не может нас сегодня удовлетворить. Достаточно сказать, что в нем не воспроизведены варианты и зачеркнутые места. Немало неточностей содержится и в издании "Что делать?" в составе 16-томного "Полного собрания сочинений" Чернышевского (т. XI, 1939. Гослитиздат, подготовка Н. А. Алексеева и А. П. Скафтымова): по сравнению с ним в этой книге более ста исправлений.

Как это ни странно, но до сих пор не было осуществлено научное издание романа. Текст его ни разу не был полностью прокомментирован: некоторые, понятные современникам, но темные для нас места оставались нераскрытыми или же неверно интерпретированными.

Настоящее издание впервые дает научно выверенный текст романа и полностью воспроизводит черновой автограф. В дополнении печатается записка Чернышевского к А. Н. Пыпину и Н. А. Некрасову, важная для уяснения замысла романа и долго остававшаяся ошибочно понятой. В приложении даны статьи, посвященные проблемам изучения романа, и примечания, необходимые для его правильного понимания.

Искренняя благодарность внучке великого революционера и писателя, Н. М. Чернышевской за ряд советов и неизменную дружескую помощь и М. И. Перпер за важные текстологические указания.

Основной текст романа, заметку для А. Н. Пыпина и Н. А. Некрасова, статью "Проблемы изучения романа "Что делать?"" и примечания подготовил С. А. Рейсер; статью "Чернышевский-художник" - Г. Е. Тамарченко; черновой текст - Т. И. Орнатская; библиографию переводов на иностранные языки - Б. Л. Кандель. Общую редакцию издания осуществил С. А. Рейсер.

"Что делать?"

Из рассказов о новых людях

(Посвящается моему другу О.С.Ч.) {1}

Поутру 11 июля 1856 года прислуга одной из больших петербургских гостиниц у станции московской железной дороги была в недоумении, отчасти даже в тревоге. Накануне, в 9-м часу вечера, приехал господин с чемоданом, занял нумер, отдал для прописки свой паспорт, спросил себе чаю и котлетку, сказал, чтоб его не тревожили вечером, потому что он устал и хочет спать, но чтобы завтра непременно раз6удили в 8 часов, потому что у него есть спешные дела, запер дверь нумера и, пошумев ножом и вилкою, пошумев чайным прибором, скоро притих, - видно, заснул. Пришло утро; в 8 часов слуга постучался к вчерашнему приезжему - приезжий не подает голоса; слуга постучался сильнее, очень сильно - приезжий все не откликается. Видно, крепко устал. Слуга подождал четверть часа, опять стал будить, опять не добудился. Стал советоваться с другими слугами, с буфетчиком. "Уж не случилось ли с ним чего?" - "Надо выломать двери". - "Нет, так не годится: дверь ломать надо с полициею". Решили попытаться будить еще раз, посильнее; если и тут не проснется, послать за полициею. Сделали последнюю пробу; не добудились; послали за полициею и теперь ждут, что увидят с нею.

Часам к 10 утра пришел полицейский чиновник, постучался сам, велел слугам постучаться, - успех тот же, как и прежде. "Нечего делать, ломай дверь, ребята".

Дверь выломали. Комната пуста. "Загляните-ка под кровать" - и под кроватью нет проезжего. Полицейский чиновник подошел к столу, - на столе лежал лист бумаги, а на нем крупными буквами было написано:

"Ухожу в 11 часов вечера и не возвращусь. Меня услышат на Литейном мосту {2}, между 2 и 3 часами ночи. Подозрений ни на кого не иметь".

Так вот оно, штука-то теперь и понятна, а то никак не могли сообразить, - сказал полицейский чиновник.

Что же такое, Иван Афанасьевич? - спросил буфетчик.

Давайте чаю, расскажу.

Рассказ полицейского чиновника долго служил предметом одушевленных пересказов и рассуждений в гостинице. История была вот какого рода.

В половине 3-го часа ночи - а ночь была облачная, темная - на середине Литейного моста сверкнул огонь, и послышался пистолетный выстрел. Бросились на выстрел караульные служители, сбежались малочисленные прохожие, - никого и ничего не было на том месте, где раздался выстрел. Значит, не застрелил, а застрелился. Нашлись охотники нырять, притащили через несколько времени багры, притащили даже какую-то рыбацкую сеть, ныряли, нащупывали, ловили, поймали полсотни больших щеп, но тела не нашли и не поймали. Да и как найти? - ночь темная. Оно в эти два часа уж на взморье, - поди, ищи там. Поэтому возникли прогрессисты, отвергнувшие прежнее предположение: "А может быть, и не было никакого тела? может быть, пьяный, или просто озорник, подурачился, - выстрелил, да и убежал, - а то, пожалуй, тут же стоит в хлопочущей толпе да подсмеивается над тревогою, какую наделал".

Но большинство, как всегда, когда рассуждает благоразумно, оказалось консервативно и защищало старое: "какое подурачился - пустил себе пулю в лоб, да и все тут". Прогрессисты были побеждены. Но победившая партия, как всегда, разделилась тотчас после по6еды. Застрелился, так; но отчего? "Пьяный", - было мнение одних консерваторов; "промотался", - утверждали другие консерваторы. - "Просто дурак", - сказал кто-то. На этом "просто дурак" сошлись все, даже и те, которые отвергали, что он застрелился. Действительно, пьяный ли, промотавшийся ли застрелился, или озорник, вовсе не застрелился, а только выкинул штуку, - все равно, глупая, дурацкая штука.

На этом остановилось дело на мосту ночью. Поутру, в гостинице у московской железной дороги, обнаружилось, что дурак не подурачился, а застрелился. Но остался в результате истории элемент, с которым были согласны и побежденные, именно, что если и не пошалил, а застрелился, то все-таки дурак. Этот удовлетворительный для всех результат особенно прочен был именно потому, что восторжествовали консерваторы: в самом деле, если бы только пошалил выстрелом на мосту, то ведь, в сущности, было 6ы еще сомнительно, дурак ли, или только озорник. Но застрелился на мосту, - кто же стреляется на мосту? как же это на мосту? зачем на мосту? глупо на мосту! и потому, несомненно, дурак.

Опять явилось у некоторых сомнение: застрелился на мосту; на мосту не стреляются, - следовательно, не застрелился. - Но к вечеру прислуга гостиницы была позвана в часть смотреть вытащенную из воды простреленную фуражку, - все признали, что фуражка та самая, которая была на проезжем. Итак, несомненно застрелился, и дух отрицания и прогресса побежден окончательно.

Все были согласны, что "дурак", - и вдруг все заговорили: на мосту ловкая штука! это, чтобы, значит, не мучиться долго, коли не удастся хорошо выстрелить, - умно рассудил! от всякой раны свалится в воду и захлебнется, прежде чем опомнится, - да, на мосту... умно!

Теперь уж ровно ничего нельзя было разобрать, - и дурак, и умно.

ПЕРВОЕ СЛЕДСТВИЕ ДУРАЦКОГО ДЕЛА

В то же самое утро, часу в 12-м, молодая дама сидела в одной из трех комнат маленькой дачи на Каменном острову, шила и вполголоса напевала французскую песенку, бойкую, смелую.

"Мы бедны, - говорила песенка, - но мы рабочие люди, у нас здоровые руки. Мы темны, но мы не глупы и хотим света. Будем учиться - знание освободит нас; будем трудиться - труд обогатит нас, - это дело пойдет, поживем, доживем

Qui vivra, verra. {*}

{* Дело пойдет,

Кто будет жить - увидит (франц.), - Ред.}

Мы грубы, но от нашей грубости терпим мы же сами. Мы исполнены предрассудков, но ведь мы же сами страдаем от них, это чувствуется нами. Будем искать счастья, и найдем гуманность, и станем добры, - это дело пойдет, - поживем, доживем.

Труд без знания бесплоден, наше счастье невозможно без счастья других. Просветимся - и обогатимся; будем счастливы - и будем братья и сестры, - это дело пойдет, - поживем, доживем.

Будем учиться и трудиться, будем петь и любить, будет рай на земле. Будем же веселы жизнью, - это дело пойдет, оно скоро придет, все дождемся его,

Ca bien vite ira,

Nous tous le verrons". {*}

{* Итак, живем,

Оно скоро придет,

Оно придет,

Мы его увидим (франц.), - Ред.}

Смелая, бойкая была песенка, и ее мелодия была веселая, - было в ней две-три грустные ноты, но они покрывались общим светлым характером мотива, исчезали в рефрене, исчезали во всем заключительном куплете, - по крайней мере, должны были покрываться, исчезать, - исчезали бы, если бы дама была в другом расположении духа; но теперь у ней эти немногие грустные ноты звучали слышнее других, она как будто встрепенется, заметив это, понизит на них голос и сильнее начнет петь веселые звуки, их сменяющие, но вот она опять унесется мыслями от песни к своей думе, и опять грустные звуки берут верх. Видно, что молодая дама не любит поддаваться грусти; только видно, что грусть не хочет отстать от нее, как ни отталкивает она ее от себя. Но грустна ли веселая песня, становится ли опять весела, как ей следует быть, дама шьет очень усердно. Она хорошая швея.

В комнату вошла служанка, молоденькая девушка.

Посмотрите, Маша, каково я шью? я уж почти кончила рукавчики, которые готовлю себе к вашей свадьбе.

Ах, да на них меньше узора, чем на тех, которые вы мне вышили!

Еще бы! Еще бы невеста не была наряднее всех на свадьбе!

А я принесла вам письмо, Вера Павловна.

По лицу Веры Павловны пробежало недоумение, когда она стала распечатывать письмо: на конверте был штемпель городской почты. "Как же это? ведь он в Москве?" Она торопливо развернула письмо и побледнела; рука ее с письмом опустилась. "Нет, это не так, я не успела прочесть, в письме вовсе нет этого!" И она опять подняла руку с письмом. Все было делом двух секунд. Но в этот второй раз ее глаза долго, неподвижно смотрели на немногие строки письма, и эти светлые глаза тускнели, тускнели, письмо выпало из ослабевших рук на швейный столик, она закрыла лицо руками, зарыдала. "Что я наделала! Что я наделала!" - и опять рыданье.

Верочка, что с тобой? разве ты охотница плакать? когда ж это с тобой бывает? что ж это с тобой?

Молодой человек быстрыми, но легкими, осторожными шагами вошел в комнату.

Прочти... оно на столе...

Она уже не рыдала, но сидела неподвижно, едва дыша.

Молодой человек взял письмо; и он побледнел, и у него задрожали руки, и он долго смотрел на письмо, хотя оно было не велико, всего-то слов десятка два:

"Я смущал ваше спокойствие. Я схожу со сцены. Не жалейте; я так люблю вас обоих, что очень счастлив своею решимостью. Прощайте".

Молодой человек долго стоял, потирая лоб, потом стал крутить усы, потом посмотрел на рукав своего пальто; наконец, он собрался с мыслями. Он сделал шаг вперед к молодой женщине, которая сидела попрежнему неподвижно, едва дыша, будто в летаргии. Он взял ее руку:

Верочка!

Но лишь коснулась его рука ее руки, она вскочила с криком ужаса, как поднятая электрическим ударом, стремительно отшатнулась от молодого человека, судорожно оттолкнула его:

Прочь! Не прикасайся ко мне! Ты в крови! На тебе его кровь! Я не могу видеть тебя! я уйду от тебя! Я уйду! отойди от меня! - И она отталкивала, все отталкивала пустой воздух и вдруг пошатнулась, упала в кресло, закрыла лицо руками.

И на мне его кровь! На мне! Ты не виноват - я одна... я одна! Что я наделала! Что я наделала!

Она задыхалась от рыдания.

Верочка, - тихо и робко сказал он: - друг мой...

Она тяжело перевела дух и спокойным и все еще дрожащим голосом проговорила, едва могла проговорить:

Милый мой, оставь теперь меня! Через час войди опять,- я буду уже спокойна. Дай мне воды и уйди.

Он повиновался молча. Вошел в свою комнату, сел опять за свой письменный стол, у которого сидел такой спокойный, такой довольный за четверть часа перед тем, взял опять перо... "В такие-то минуты и надобно уметь владеть собою; у меня есть воля, - и все пройдет... пройдет"... А перо, без его ведома, писало среди какой-то статьи: "перенесет ли? - ужасно, - счастье погибло"...

Милый мой! я готова, поговорим! - послышалось из соседней комнаты. Голос молодой женщины был глух, но тверд.

Милый мой, мы должны расстаться. Я решилась. Это тяжело. Но еще тяжелее было бы нам видеть друг друга. Я его убийца. Я убила его для тебя.

Верочка, чем же ты виновата?

Не говори ничего, не оправдывай меня, или я возненавижу тебя. Я, я во всем виновата. Прости меня, мой милый, что я принимаю решение, очень мучительное для тебя, - и для меня, мой милый, тоже! Но я не могу поступить иначе, ты сам через несколько времени увидишь, что так следовало сделать. Это неизменно, мой друг. Слушай же. Я уезжаю из Петербурга. Легче будет вдали от мест, которые напоминали бы прошлое. Я продаю свои вещи; на эти деньги я могу прожить несколько времени, - где? в Твери, в Нижнем, я не знаю, все равно. Я буду искать уроков пения; вероятно, найду, потому что поселюсь где-нибудь в большом городе. Если не найду, пойду в гувернантки. Я думаю, что не буду нуждаться; но если буду, обращусь к тебе; позаботься же, чтоб у тебя на всякий случай было готово несколько денег для меня; ведь ты знаешь, у меня много надобностей, расходов, хоть я и скупа; я не могу обойтись без этого. Слышишь? я не отказываюсь от твоей помощи! пусть, мой друг, это доказывает тебе, что ты остаешься мил мне... А теперь, простимся навсегда! Отправляйся в город... сейчас, сейчас! мне будет легче, когда я останусь одна. Завтра меня уже не будет здесь - тогда возвращайся. Я еду в Москву, там осмотрюсь, узнаю, в каком из провинциальных городов вернее можно рассчитывать на уроки. Запрещаю тебе быть на станции, чтобы провожать меня. Прощай же, мой милый, дай руку на прощанье, в последний раз пожму ее.

Он хотел обнять ее, - она предупредила его движение.

Нет, не нужно, нельзя! Это было бы оскорблением ему. Дай руку. Жму ее - видишь, как крепко! Но прости!

Он не выпускал ее руки из своей.

Довольно, иди. - Она отняла руку, он не смел противиться. - Прости же!

Она взглянула на него так нежно, но твердыми шагами ушла в свою комнату и ни разу не оглянулась на него уходя.

Он долго не мог отыскать свою шляпу; хоть раз пять брал ее в руки, но не видел, что берет ее. Он был как пьяный; наконец понял, что это под рукою у него именно шляпа, которую он ищет, вышел в переднюю, надел пальто; вот он уже подходит к воротам: "кто это бежит за мною? верно, Маша... верно с нею дурно!" Он обернулся - Вера Павловна бросилась ему на шею, обняла, крепко поцеловала.

Нет, не утерпела, мой милый! Теперь, прости навсегда!

Она убежала, бросилась в постель и залилась слезами, которые так долго сдерживала.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Это правда, - говорю я.

Читатель не ограничивается такими легкими заключениями, - ведь у мужчины мыслительная способность и от природы сильнее, да и развита гораздо больше, чем у женщины; он говорит, - читательница тоже, вероятно, думает это, но не считает нужным говорить, и потому я не имею основания спорить с нею, - читатель говорит: "я знаю, что этот застрелившийся господин не застрелился". Я хватаюсь за слово "знаю" и говорю: ты этого не знаешь, потому что этого тебе еще не сказано, а ты знаешь только то, что тебе скажут; сам ты ничего не знаешь, не знаешь даже того, что тем, как я начал повесть, я оскорбил, унизил тебя. Ведь ты не знал этого, - правда? - ну, так знай же.

Да, первые страницы рассказа обнаруживают, что я очень плохо думаю о публике. Я употребил обыкновенную хитрость романистов: начал повесть эффектными сценами, вырванными из средины или конца ее, прикрыл их туманом. Ты, публика, добра, очень добра, а потому ты неразборчива и недогадлива. На тебя нельзя положиться, что ты с первых страниц можешь различить, будет ли содержание повести стоить того, что6ы прочесть ее, у те6я плохое чутье, оно нуждается в пособии, а пособий этих два: или имя автора, или эффектность манеры. Я рассказываю тебе еще первую свою повесть, ты еще не приобрела себе суждения, одарен ли автор художественным талантом (ведь у тебя так много писателей, которым ты присвоила художественный талант), моя подпись еще не заманила бы тебя, и я должен был забросить тебе удочку с приманкой эффектности. Не осуждай меня за то, - ты сама виновата; твоя простодушная наивность принудила меня унизиться до этой пошлости. Но теперь ты уже попалась в мои руки, и я могу продолжать рассказ, как по-моему следует, без всяких уловок. Дальше не будет таинственности, ты всегда будешь за двадцать страниц вперед видеть развязку каждого положения, а на первый случай я скажу тебе и развязку всей повести: дело кончится весело, с бокалами, песнью: не будет ни эффектности, никаких прикрас. Автору не до прикрас, добрая публика, потому что он все думает о том, какой сумбур у те6я в голове, сколько лишних, лишних страданий делает каждому человеку дикая путаница твоих понятий. Мне жалко и смешно смотреть на тебя: ты так немощна и так зла от чрезмерного количества чепухи в твоей голове.

Я сердит на тебя за то, что ты так зла к людям, а ведь люди - это ты: что же ты так зла к самой себе. Потому я и браню тебя. Но ты зла от умственной немощности, и потому, браня тебя, я обязан помогать тебе. С чего начать оказывание помощи? да хоть с того, о чем ты теперь думаешь: что это за писатель, так нагло говорящий со мною? - я скажу тебе, какой я писатель.

У меня нет ни тени художественного таланта. Я даже и языком-то владею плохо. Но это все-таки ничего: читай, добрейшая публика! прочтешь не без пользы. Истина - хорошая вещь: она вознаграждает недостатки писателя, который служит ей. Поэтому я скажу тебе: если б я не предупредил тебя, тебе, пожалуй, показалось бы, что повесть написана художественно, что у автора много поэтического таланта. Но я предупредил тебя, что таланта у меня нет, ты и будешь знать теперь, что все достоинства повести даны ей только ее истинностью.

Впрочем, моя добрейшая публика, толкуя с тобою, надобно договаривать все до конца; ведь ты хоть и охотница, но не мастерица отгадывать недосказанное. Когда я говорю, что у меня нет ни тени художественного таланта и что моя повесть очень слаба по исполнению, ты не вздумай заключить, будто я объясняю тебе, что я хуже тех твоих повествователей, которых ты считаешь великими, а мой роман хуже их сочинений. Я говорю не то. Я говорю, что мой рассказ очень слаб по исполнению сравнительно с произведениями людей, действительно одаренных талантом; с прославленными же сочинениями твоих знаменитых писателей ты смело ставь наряду мой рассказ по достоинству исполнения, ставь даже выше их - не ошибешься! В нем все-таки больше художественности, чем в них: можешь быть спокойна на этот счет.

Поблагодари же меня; ведь ты охотница кланяться тем, которые пренебрегают тобою, - поклонись же и мне.

Но есть в тебе, публика, некоторая доля людей, - теперь уже довольно значительная доля, - которых я уважаю. С тобою, с огромным большинством, я нагл, - но только с ним, и только с ним я говорил до сих пор. С людьми, о которых я теперь упомянул, я говорил бы скромно, даже робко. Но с ними мне не нужно было объясняться. Их мнениями я дорожу, но я вперед знаю, что оно за меня. Добрые и сильные, честные и умеющие, недавно вы начали возникать между нами, но вас уже не мало, и быстро становится все больше. Если бы вы были публика, мне уже не нужно было бы писать; если бы вас еще не было, мне еще не было бы можно писать. Но вы еще не публика, а уже вы есть между публикою, - потому мне еще нужно и уже можно писать.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Жизнь Веры Павловны в родительском семействе

Воспитание Веры Павловны было очень обыкновенное. Жизнь ее до знакомства с медицинским студентом Лопуховым {4} представляла кое-что замечательное, но не особенное. А в поступках ее уже и тогда было кое-что особенное.

Вера Павловна выросла в многоэтажном доме на Гороховой, между Садовой и Семеновским мостом. Теперь этот дом отмечен каким ему следует нумером, а в 1852 году, когда еще не было таких нумеров {5}, на нем была надпись: "дом действительного статского советника Ивана Захаровича Сторешникова". Так говорила надпись; но Иван Захарыч Сторешников умер еще в 1837 году, и с той поры хозяин дома был сын его, Михаил Иванович, -так говорили документы. Но жильцы дома знали, что Михаил Иванович - хозяйкин сын, а хозяйка дома - Анна Петровна.

Дом и тогда был, как теперь, большой, с двумя воротами и четырьмя подъездами по улице, с тремя дворами в глубину. На самой парадной из лестниц на улицу, в бель-этаже, жила в 1852 году, как и теперь живет, хозяйка с сыном. Анна Петровна и теперь осталась, как тогда была, дама видная. Михаил Иванович теперь видный офицер и тогда был видный и красивый офицер.

Кто теперь живет на самой грязной из бесчисленных черных лестниц первого двора, в 4-м этаже, в квартире направо, я не знаю; а в 1852 году жил тут управляющий домом, Павел Константиныч Розальский, плотный, тоже видный мужчина, с женою Марьею Алексевною, худощавою, крепкою, высокого роста дамою, с дочерью, взрослою девицею - она-то и есть Вера Павловна - и 9-летним сыном Федею.

Павел Константиныч, кроме того, что управлял домом, служил помощником столоначальника в каком-то департаменте. По должности он не имел доходов; по дому - имел, но умеренные: другой получал бы гораздо больше, а Павел Константиныч, как сам говорил, знал совесть; зато хозяйка была очень довольна им, и в четырнадцать лет управления он скопил тысяч до десяти капитала. Но из хозяйкина кармана было тут тысячи три, не больше; остальные наросли к ним от оборотов не в ущерб хозяйке: Павел Константиныч давал деньги под ручной залог.

У Марьи Алексевны тоже был капиталец - тысяч пять, как она говорила кумушкам, - на самом деле побольше. Основание капиталу было положено лет 15 тому назад продажею енотовой шубы, платьишка и мебелишки, доставшихся Марье Алексевне после брата-чиновника. Выручив рублей полтораста, она тоже пустила их в оборот под залоги, действовала гораздо рискованнее мужа, и несколько раз попадалась на удочку: какой-то плут взял у нее 5 руб. под залог паспорта, - паспорт вышел краденый, и Марье Алексевне пришлось приложить еще рублей 15, чтобы выпутаться из дела; другой мошенник заложил за 20 рублей золотые часы, - часы оказались снятыми с убитого, и Марье Алексевне пришлось поплатиться порядком, чтобы выпутаться из дела. Но если она терпела потери, которых избегал муж, разборчивый в приеме залогов, зато и прибыль у нее шла быстрее. Подыскивались и особенные случаи получать деньги. Однажды, - Вера Павловна была еще тогда маленькая; при взрослой дочери Марья Алексевна не стала бы делать этого, а тогда почему было не сделать? ребенок ведь не понимает! и точно, сама Верочка не поняла бы, да, спасибо, кухарка растолковала очень вразумительно; да и кухарка не стала бы толковать, потому что дитяти этого знать не следует, но так уже случилось, что душа не стерпела после одной из сильных потасовок от Марьи Алексевны за гульбу с любовником (впрочем, глаз у Матрены был всегда подбитый, не от Марьи Алексевны, а от любовника, - а это и хорошо, потому что кухарка с подбитым глазом дешевле!). Так вот, однажды приехала к Марье Алексевне невиданная знакомая дама, нарядная, пышная, красивая, приехала и осталась погостить. Неделю гостила смирно, только все ездил к ней какой-то статский, тоже красивый, и дарил Верочке конфеты, и надарил ей хороших кукол, и подарил две книжки, обе с картинками; в одной книжке были хорошие картинки - звери, города; а другую книжку Марья Алексевна отняла у Верочки, как уехал гость, так что только раз она и видела эти картинки, при нем: он сам показывал. Так с неделю гостила знакомая, и все было тихо в доме: Марья Алексевна всю неделю не подходила к шкапчику (где стоял графин с водкой), ключ от которого никому не давала, и не била Матрену, и не била Верочку, и не ругалась громко. Потом одну ночь Верочку беспрестанно будили страшные вскрикиванья гостьи, и ходьба и суетня в доме. Утром Марья Алексевна подошла к шкапчику и дольше обыкновенного стояла у него, и все говорила: "слава богу, счастливо было, слава богу!", даже подозвала к шкапчику Матрену и сказала: "на здоровье, Матренушка, ведь и ты много потрудилась", и после не то чтобы драться да ругаться, как бывало в другие времена после шкапчика, а легла спать, поцеловавши Верочку. Потом опять неделю было смирно в доме, и гостья не кричала, а только не выходила из комнаты и потом уехала. А через два дня после того, как она уехала, приходил статский, только уже другой статский, и приводил с собою полицию, и много ругал Марью Алексевну; но Марья Алексевна сама ни в одном слове не уступала ему и все твердила: "я никаких ваших делов не знаю. Справьтесь по домовым книгам, кто у меня гостил! псковская купчиха Савастьянова, моя знакомая, вот вам и весь сказ!" Наконец, поругавшись, поругавшись, статский ушел и больше не показывался. Это видела Верочка, когда ей было восемь лет, а когда ей было девять лет, Матрена ей растолковала, какой это был случай. Впрочем, такой случай только один и был; а другие бывали разные, но не так много.

Когда Верочке было десять лет, девочка, шедшая с матерью на Толкучий рынок, получила при повороте из Гороховой в Садовую неожиданный подзатыльник, с замечанием: "глазеешь на церковь, дура, а лба-то что не перекрестишь? Чать, видишь, все добрые люди крестятся!"

Когда Верочке было двенадцать лет, она стала ходить в пансион, а к ней стал ходить фортепьянный учитель, - пьяный, но очень добрый немец и очень хороший учитель, но, по своему пьянству, очень дешевый.

Когда ей был четырнадцатый год, она обшивала всю семью, впрочем, ведь и семья-то была невелика.

Когда Верочке подошел шестнадцатый год, мать стала кричать на нее так: "отмывай рожу-то, что она у тебя, как у цыганки! Да не отмоешь, такая чучела уродилась, не знаю в кого". Много доставалось Верочке за смуглый цвет лица, и она привыкла считать себя дурнушкой. Прежде мать водила ее чуть ли не в лохмотьях, а теперь стала наряжать. А Верочка, наряженная, идет с матерью в церковь да думает: "к другой шли бы эти наряды, а на меня что ни надень, все цыганка - чучело, как в ситцевом платье, так и в шелковом. А хорошо быть хорошенькою. Как бы мне хотелось быть хорошенькою!"

Когда Верочке исполнилось шестнадцать лет, она перестала учиться у фортепьянного учителя и в пансионе, а сама стала давать уроки в том же пансионе; потом мать нашла ей и другие уроки.

Через полгода мать перестала называть Верочку цыганкою и чучелою, а стала наряжать лучше прежнего, а Матрена, - это была уже третья Матрена, после той: у той был всегда подбит левый глаз, а у этой разбита левая скула, но не всегда, - сказала Верочке, что собирается сватать ее начальник Павла Константиныча, и какой-то важный начальник, с орденом на шее {6}. Действительно, мелкие чиновники в департаменте говорили, что начальник отделения, у которого служит Павел Константиныч, стал благосклонен к нему, а начальник отделения между своими ровными стал выражать такое мнение, что ему нужно жену хоть бесприданницу, но красавицу, и еще такое мнение, что Павел Константиныч хороший чиновник.

Чем бы это кончилось, неизвестно: но начальник отделения собирался долго, благоразумно, а тут подвернулся другой случай.

Хозяйкин сын зашел к управляющему сказать, что матушка просит Павла Константиныча взять образцы разных обоев, потому что матушка хочет заново отделывать квартиру, в которой живет. А прежде подобные приказания отдавались через дворецкого. Конечно, дело понятное и не для таких бывалых людей, как Марья Алексевна с мужем. Хозяйкин сын, зашедши, просидел больше полчаса и удостоил выкушать чаю (цветочного) {7}. Марья Алексевна на другой же день подарила дочери фермуар {8}, оставшийся невыкупленным в закладе, и заказала дочери два новых платья, очень хороших - одна материя стоила: на одно платье 40 руб., на другое 52 руб., а с оборками да лентами, да фасоном оба платья обошлись 174 руб.; по крайней мере так сказала Марья Алексевна мужу, а Верочка знала, что всех денег вышло на них меньше 100 руб., - ведь покупки тоже делались при ней, - но ведь и на 100 руб. можно сделать два очень хорошие платья. Верочка радовалась платьям, радовалась фермуару, но больше всего радовалась тому, что мать, наконец, согласилась покупать ботинки ей у Королева {9}: ведь на Толкучем рынке ботинки такие безобразные, а королевские так удивительно сидят на ноге.

Платья не пропали даром: хозяйкин сын повадился ходить к управляющему и, разумеется, больше говорил с дочерью, чем с управляющим и управляющихой, которые тоже, разумеется, носили его на руках. Ну, и мать делала наставления дочери, все как следует, - этого нечего и описывать, дело известное.

Однажды, после обеда, мать сказала:

Верочка, одевайся, да получше. Я тебе приготовила суприз {10} поедем в оперу, я во втором ярусе взяла билет, где все генеральши бывают. Все для тебя, дурочка. Последних денег не жалею. У отца-то, от расходов на тебя, уж все животы подвело. В один пансион мадаме сколько переплатили, а фортопьянщику-то сколько! Ты этого ничего не чувствуешь, неблагодарная, нет, видно, души-то в тебе, бесчувственная ты этакая!

Только и сказала Марья Алексевна, больше не бранила дочь, а это какая же брань? Марья Алексевна только вот уж так и говорила с Верочкою, а браниться на нее давно перестала, и бить ни разу не била с той поры, как прошел слух про начальника отделения.

Поехали в оперу. После первого акта вошел в ложу хозяйкин сын, и с ним двое приятелей, - один статский, сухощавый и очень изящный, другой военный, полный и попроще. Сели и уселись, и много шептались между собою, все больше хозяйкин сын со статским, а военный говорил мало. Марья Алексевна вслушивалась, разбирала почти каждое слово, да мало могла понять, потому что они говорили все по-французски. Слов пяток из их разговора она знала: belle, charmante, amour, bonheur {красивая, прелестная, любовь, счастье (франц.), Ред.} - да что толку в этих словах? Belle, charmante - Марья Алексевна и так уже давно слышит, что ее цыганка belle и charmante; amour - Марья Алексевна и сама видит, что он по уши врюхался в amour; а коли amour, то уж, разумеется, и bonheur, - что толку от этих слов? Но только что же, сватать-то скоро ли будет?

Верочка, ты неблагодарная, как есть неблагодарная, - шепчет Марья Алексевна дочери: - что рыло-то воротишь от них? Обидели они тебя, что вошли? Честь тебе, дуре, делают. А свадьба-то по-французски - марьяж, что ли, Верочка? А как жених с невестою, а венчаться как по-французски?

Верочка сказала.

Нет, таких слов что-то не слышно... Вера, да ты мне, видно, слова-то не так сказала? Смотри у меня!

Что? что ты сказала, мерзавка? - глаза у Марьи Алексевны налились кровью.

Верочка встала.

Кавалеры засуетились.

Это пройдет, Верочка, - строго, но чинно сказала Марья Алексевна; походи по коридору с Михайлом Иванычем, и пройдет голова.

Нет, не пройдет: я чувствую себя очень дурно. Скорее, маменька.

Кавалеры отворили дверь, хотели вести Верочку под руки, - отказалась, мерзкая девчонка! Сами подали салопы, сами пошли сажать в карету. Марья Алексевна гордо посматривала на лакеев: "Глядите, хамы, каковы кавалеры, - а вот этот моим зятем будет! Сама таких хамов заведу. А ты у меня ломайся, ломайся, мерзавка - я те поломаю!" - Но стой, стой, - что-то говорит зятек ее скверной девчонке, сажая мерзкую гордячку в карету? Sante - это, кажется, здоровье, savoir - узнаю, visite и по-нашему то же, permettez - прошу позволения. Не уменьшилась злоба Марьи Алексевны от этих слов, но надо принять их в соображение. Карета двинулась.

Что он тебе сказал, когда сажал?

Он сказал, что завтра поутру зайдет узнать о моем здоровье.

Не врешь, что завтра?

Верочка молчала.

Счастлив твой бог! - однако не утерпела Марья Алексевна, рванула дочь за волосы, - только раз, и то слегка. - Ну, пальцем не трону, только завтра чтоб была весела! Ночь спи, дура! Не вздумай плакать. Смотри, если увижу завтра, что бледна или глаза заплаканы! Спущала до сих пор... не спущу. Не пожалею смазливой-то рожи, уж заодно пропадать будет, так хоть дам себя знать.

Я уж давно перестала плакать, вы знаете.

То-то же, да будь с ним поразговорчивее.

Да, я завтра буду с ним говорить.

То-то, пора за ум взяться. Побойся бога да пожалей мать, страмница!

Прошло минут десять.

Верочка, ты на меня не сердись. Я из любви к тебе бранюсь, тебе же добра хочу. Ты не знаешь, каковы дети милы матерям. Девять месяцев тебя в утробе носила! Верочка, отблагодари, будь послушна, сама увидишь, что к твоей пользе. Веди себя, как я учу, - завтра же предложенье сделает!

Маменька, вы ошибаетесь. Он вовсе не думает делать предложения. Маменька! чтО они говорили!

Знаю: коли не о свадьбе, так известно о чем. Да не на таковских напал. Мы его в бараний рог согнем. В мешке в церковь привезу, за виски вокруг налоя обведу, да еще рад будет. Ну, да нечего с тобой много говорить, и так лишнее наговорила: девушкам не следует этого знать, это материно дело. А девушка должна слушаться, она еще ничего не понимает. Так будешь с ним говорить, как я тебе велю?

Да, буду с ним говорить.

А вы, Павел Константиныч, что сидите, как пень? Скажите и вы от себя, что и вы как отец ей приказываете слушаться матери, что мать не станет учить ее дурному.

Марья Алексевна, ты умная женщина, только дело-то опасное: не слишком ли круто хочешь вести!

Дурак! вот брякнул, - при Верочке-то! Не рада, что и расшевелила! правду пословица говорит: не тронь дерма, не воняет! Эко бухнул! Ты не рассуждай, а скажи: должна дочь слушаться матери?

Конечно, должна; что говорить, Марья Алексевна!

Ну, так и приказывай как отец.

Верочка, слушайся во всем матери. Твоя мать умная женщина, опытная женщина. Она не станет тебя учить дурному. Я тебе как отец приказываю.

Карета остановилась у ворот.

Довольно, маменька. Я вам сказала, что буду говорить с ним. Я очень устала. Мне надобно отдохнуть.

Ложись, спи. Не потревожу. Это нужно к завтрему. Хорошенько выспись.

Действительно, все время, как они всходили по лестнице, Марья Алексевна молчала, - а чего ей это стоило! и опять, чего ей стоило, когда Верочка пошла прямо в свою комнату, сказавши, что не хочет пить чаю, чего стоило Марье Алексевне ласковым голосом сказать:

Верочка, подойди ко мне. - Дочь подошла. - Хочу тебя благословить на сон грядущий, Верочка. Нагни головку! - Дочь нагнулась. - Бог тебя благословит, Верочка, как я тебя благословляю.

Она три раза благословила дочь и подала ей поцеловать свою руку.

Нет, маменька. Я уж давно сказала вам, что не буду целовать вашей руки. А теперь отпустите меня. Я, в самом деле, чувствую себя дурно.

Ах, как было опять вспыхнули глаза Марьи Алексевны. Но пересилила себя и кротко сказала:

Ступай, отдохни.

Едва Верочка разделась и убрала платье, - впрочем, на это ушло много времени, потому что она все задумывалась: сняла браслет и долго сидела с ним в руке, вынула серьгу - и опять забылась, и много времени прошло, пока она вспомнила, что ведь она страшно устала, что ведь она даже не могла стоять перед зеркалом, а опустилась в изнеможении на стул, как добрела до своей комнаты, что надобно же поскорее раздеться и лечь, - едва Верочка легла в постель, в комнату вошла Марья Алексевна с подносом, на котором была большая отцовская чашка и лежала целая груда сухарей.

Кушай, Верочка! Вот, кушай на здоровье! Сама тебе принесла: видишь, мать помнит о тебе! Сижу, да и думаю: как же это Верочка легла спать без чаю? сама пью, а сама все думаю. Вот и принесла. Кушай, моя дочка милая!

Кушай, я посижу, посмотрю на тебя. Выкушаешь, принесу другую чашку.

Чай, наполовину налитый густыми, вкусными сливками, разбудил аппетит. Верочка приподнялась на локоть и стала пить. -"Как вкусен чай, когда он свежий, густой и когда в нем много сахару и сливок! Чрезвычайно вкусен! Вовсе не похож на тот спитой, с одним кусочком сахару, который даже противен. Когда у меня будут свои деньги, я всегда буду пить такой чай, как этот".

Благодарю вас, маменька.

Не спи, принесу другую. - Она вернулась с другою чашкою такого же прекрасного чаю. - Кушай, а я опять посижу.

С минуту она молчала, потом вдруг заговорила как-то особенно, то самою быстрою скороговоркою, то растягивая слова.

Вот, Верочка, ты меня поблагодарила. Давно я не слышала от тебя благодарности. Ты думаешь, я злая. Да, я злая, только нельзя не быть злой! А слаба я стала, Верочка! от трех пуншей ослабела, а какие еще мои лета! Да и ты меня расстроила, Верочка, - очень огорчила! Я и ослабела. А тяжелая моя жизнь, Верочка. Я не хочу, что6ы ты так жила. Богато живи. Я сколько мученья приняла, Верочка, и-и-и, и-и-и, сколько! Ты не помнишь, как мы с твоим отцом жили, когда он еще не был управляющим! Бедно, и-и-и, как бедно жили,- а я тогда была честная, Верочка! Теперь я не честная, - нет, не возьму греха на душу, не солгу перед тобою, не скажу, что я теперь честная! Где уж, - то время давно прошло. Ты, Верочка, ученая, а я неученая, да я знаю все, что у вас в книгах написано; там и то написано, что не надо так делать, как со мною сделали. "Ты, говорят, нечестная!" Вот и отец твой, - тебе-то он отец, это Наденьке не он был отец, - голый дурак, а тоже колет мне глаза, надругается! Ну, меня и взяла злость: а когда, говорю, по-вашему я не честная, так я и буду такая! Наденька родилась. Ну, так что ж, что родилась? Меня этому кто научил? Кто должность-то получил? Тут моего греха меньше было, чем его. А они у меня ее отняли, в воспитательный дом отдали, - и узнать-то было нельзя, где она - так и не видала ее и не знаю, жива ли она... чать, уж где быть в живых! Ну, в теперешнюю пору мне бы мало горя, а тогда не так легко было, - меня пуще злость взяла! Ну, стала злая. Тогда и пошло все хорошо. Твоему отцу, дураку, должность доставил кто? - я доставила. А в управляющие кто его произвел? - я произвела. Вот и стали жить хорошо. А почему? - потому, что я стала нечестная да злая. Это, я знаю, у вас в книгах писано, Верочка, что только нечестным да злым и хорошо жить на свете. А это правда, Верочка! Вот теперь и у отца твоего деньги есть, - я предоставила; и у меня есть, может и побольше, чем у него, - все сама достала, на старость кусок хлеба приготовила. И отец твой, дурак, меня уважать стал, по струнке стал у меня ходить, я его вышколила! А то гнал меня, надругался надо мною. А за что? Тогда было не за что, - а за то, Верочка, что не была злая. А у вас в книгах, Верочка, написано, что не годится так жить, - а ты думаешь, я этого не знаю? Да в книгах-то у вас написано, что коли не так жить, так надо все по-новому завести, а по нынешнему заведенью нельзя так жить, как они велят, - так что ж они по новому-то порядку не заводят? Эх, Верочка, ты думаешь, я не знаю, какие у вас в книгах новые порядки расписаны? - знаю: хорошие. Только мы с тобой до них не доживем, больно глуп народ - где с таким народом хорошие-то порядки завести! Так станем жить по старым. И ты по ним живи. А старый порядок какой? У вас в книгах написано: старый порядок тот, что6ы обирать да обманывать. А это правда, Верочка. Значит, когда нового-то порядку нет, по старому и живи: обирай да обманывай; по любви те6е говор - хрр...

Марья Алексевна захрапела и повалилась.

Марья Алексевна знала, что говорилось в театре, но еще не знала, что выходило из этого разговора.

В то время как она, расстроенная огорчением от дочери и в расстройстве налившая много рому в свой пунш, уже давно храпела, Михаил Иваныч Сторешников ужинал в каком-то моднейшем ресторане с другими кавалерами, приходившими в ложу. В компании было еще четвертое лицо, - француженка, приехавшая с офицером. Ужин приближался к концу

Мсье СторешнИк! - Сторешников возликовал: француженка обращалась к нему в третий раз во время ужина: - мсье СторешнИк! вы позвольте мне так называть вас, это приятнее звучит и легче выговаривается, - я не думала, что я буду одна дама в вашем обществе; я надеялась увидеть здесь Адель, - это было бы приятно, я ее так редко ежу.

Адель поссорилась со мною, к несчастью.

Офицер хотел сказать что-то, но промолчал.

Не верьте ему, m-lle Жюли, - сказал статский, - он боится открыть вам истину, думает, что вы рассердитесь, когда узнаете, что он бросил француженку для русской.

Я не знаю, зачем и мы-то сюда поехали! - сказал офицер.

Нет, Серж, отчего же, когда Жан просил! и мне было очень приятно познакомиться с мсье Сторешником. Но, мсье СторешнИк, фи, какой у вас дурной вкус! Я бы ничего не имела возразить, если бы вы покинули Адель для этой грузинки, в ложе которой были с ними обоими; но променять француженку на русскую... воображаю! бесцветные глаза, бесцветные жиденькие волосы, бессмысленное, бесцветное лицо... виновата, не бесцветное, а, как вы говорите, кровь со сливками, то есть кушанье, которое могут брать в рот только ваши эскимосы! Жан, подайте пепельницу грешнику против граций, пусть он посыплет пеплом свою преступную голову!

Ты наговорила столько вздора, Жюли, что не ему, а тебе надобно посыпать пеплом голову, - сказал офицер: - ведь та, которую ты назвала грузинкою,- это она и есть русская-то.

Ты смеешься надо мною?

Чистейшая русская,- сказал офицер.

Невозможно!

Ты напрасно думаешь, милая Жюли, что в нашей нации один тип красоты, как в вашей. Да и у вас много блондинок. А мы, Жюли, смесь племен, от беловолосых, как финны ("Да, да, финны", заметила для себя француженка), до черных, гораздо чернее итальянцев, - это татары, монголы ("Да, монголы, знаю", заметила для себя француженка), - они все дали много своей крови в нашу! У нас блондинки, которых ты ненавидишь, только один из местных типов, - самый распространенный, но не господствующий.

Это удивительно! но она великолепна! Почему она не поступит на сцену? Впрочем, господа, я говорю только о том, что я видела. Остается вопрос, очень важный: ее нога? Ваш великий поэт Карасен, говорили мне, сказал, что в целой России нет пяти пар маленьких и стройных ног. {11}

Жюли, это сказал не Карасен, - и лучше зови его: Карамзин, - Карамзин был историк, да и то не русский, а татарский {12}, - вот тебе новое доказательство разнообразия наших типов. О ножках сказал Пушкин, - его стихи были хороши для своего времени, но теперь потеряли большую часть своей цены. Кстати, эскимосы живут в Америке, а наши дикари, которые пьют оленью кровь, называются самоеды {13}.

Благодарю, Серж. Карамзин - историк; Пушкин - знаю; эскимосы в Америке; русские - самоеды; да, самоеды, - но это звучит очень мило са-мо-е-ды! Теперь буду помнить. Я, господа, велю Сержу все это говорить мне, когда мы одни, или не в нашем обществе. Это очень полезно для разговора. Притом науки - моя страсть; я родилась быть m-me Сталь {14}, господа. Но это посторонний эпизод. Возвращаемся к вопросу: ее нога?

Если вы позволите мне завтра явиться к вам, m-lle Жюли, я буду иметь честь привезти к вам ее башмак.

Привозите, я примерю. Это затрогивает мое любопытство.

Сторешников был в восторге: как же? - он едва цеплялся за хвост Жана, Жан едва цеплялся за хвост Сержа, Жюли - одна из первых француженок между француженками общества Сержа, - честь, великая честь!

Нога удовлетворительна, - подтвердил Жан: - но я как человек положительный интересуюсь более существенным. Я рассматривал ее бюст.

Бюст очень хорош, - сказал Сторешников, ободрявшийся выгодными отзывами о предмете его вкуса, и уже замысливший, что может говорить комплименты Жюли, чего до сих пор не смел: - ее бюст очарователен, хотя, конечно, хвалить бюст другой женщины здесь - святотатство.

Ха, ха, ха! Этот господин хочет сказать комплимент моему бюсту! Я не ипокритка {15}и не обманщица, мсье СторешнИк: я не хвалюсь и не терплю, чтобы другие хвалили меня за то, что у меня плохо. Слава богу, у меня еще довольно осталось, чем я могу хвалиться по правде. Но мой бюст - ха, ха, ха! Жан, вы видели мой бюст - скажите ему! Вы молчите, Жан? Вашу руку, мсье СторешнИк, - она схватила его за руку, - чувствуете, что это не тело? Попробуйте еще здесь, - и здесь, - теперь знаете? Я ношу накладной бюст, как ношу платье, юбку, рубашку не потому, чтоб это мне нравилось, - по-моему, было бы лучше без этих ипокритств, - а потому, что это так принято в обществе. Но женщина, которая столько жила, как я, - и как жила, мсье СторешнИк! я теперь святая, схимница перед тем, что была, - такая женщина не может сохранить бюста! - И вдруг она заплакала: - мой бюст! мой бюст! моя чистота! о, боже, затем ли я родилась?

Вы лжете, господа, - закричала она, вскочила и ударила кулаком по столу: - вы клевещете! Вы низкие люди! она не любовница его! он хочет купить ее! Я видела, как она отворачивалась от него, горела негодованьем и ненавистью. Это гнусно!

Да, - сказал статский, лениво потягиваясь: - ты прихвастнул, Сторешников; у вас дело еще не кончено, а ты уж наговорил, что живешь с нею, даже разошелся с Аделью для лучшего заверения нас. Да, ты описывал нам очень хорошо, но описывал то, чего еще не видал; впрочем, это ничего; не за неделю до нынешнего дня, так через неделю после нынешнего дня, - это все равно. И ты не разочаруешься в описаниях, которые делал по воображению; найдешь даже лучше, чем думаешь. Я рассматривал: останешься доволен.

Сторешников был вне себя от ярости:

Нет, m-llе Жюли, вы обманулись, смею вас уверить, в вашем заключении; простите, что осмеливаюсь противоречить вам, но она - моя любовница. Это была обыкновенная любовная ссора от ревности; она видела, что я первый акт сидел в ложе m-lle Матильды, - только и всего!

Врешь, мой милый, врешь, - сказал Жан и зевнул.

А не вру, не вру.

Докажи. Я человек положительный и без доказательств не верю.

Какие же доказательства я могу тебе представить?

Ну, вот и пятишься, и уличаешь себя, что врешь. Какие доказательства? Будто трудно найти? Да вот тебе: завтра мы собираемся ужинать опять здесь. M-lle Жюли будет так добра, что привезет Сержа, я привезу свою миленькую Берту, ты привезешь ее. Если привезешь - я проиграл, ужин на мой счет; не привезешь - изгоняешься со стыдом из нашего круга! - Жан дернул сонетку; вошел слуга. - Simon, будьте так добры: завтра ужин на шесть персон, точно такой, как был, когда я венчался у вас с Бертою, - помните, пред рождеством? - и в той же комнате.

Как не помнить такого ужина, мсье! Будет исполнено.

Слуга вышел.

Гнусные люди! гадкие люди! я была два года уличною женщиной в Париже, я полгода жила в доме, где собирались воры, я и там не встречала троих таких низких людей вместе! Боже мой, с кем я принуждена жить в обществе! За что такой позор, мне, о, боже? - Она упала на колени. - Боже! я слабая женщина! Голод я умела переносить, но в Париже так холодно зимой! Холод был так силен, обольщения так хитры! Я хотела жить, я хотела любить, - боже! ведь это не грех, - за что же ты так наказываешь меня? Вырви меня из этого круга, вырви меня из этой грязи! Дай мне силу сделаться опять уличной женщиной в Париже, я не прошу у тебя ничего другого, я недостойна ничего другого, но освободи меня от этих людей, от этих гнусных людей! - Она вскочила и подбежала к офицеру: - Серж, и ты такой же? Нет, ты лучше их! ("Лучше", флегматически заметил офицер.) Разве это не гнусно?