Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут от– даны под суд; лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут сосланы; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны.

По приказу автора, Генерал-губернатор Начальник артиллерийского управления

В этой книге использовано несколько диалектов, а именно: негритянский диалект штата Миссури, самая резкая форма захолустного диалекта Пайк-Каунти, а также четыре несколько смягченных разновидности этого последнего. Оттенки говора выбирались не наудачу и не наугад, а, напротив, очень тщательно, под надежным руководством, подкрепленным моим личным знакомством со всеми этими формами речи.

Я даю это объяснение потому, что без него многие читатели предположили бы, что все мои персонажи стараются в говоре подражать один другому и это им не удается.

Глава I

Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки под названием «Приключения Тома Сойера», но это не беда. Эту книжку написал мистер Марк Твен и, в общем, не очень наврал. Кое-что он присочинил, но, в общем, не так уж наврал. Это ничего, я еще не видел таких людей, чтобы совсем не врали, кроме тети Полли и вдовы, да разве еще Мэри. Про тетю Полли, – это Тому Сойеру она тетя, – про Мэри и про вдову Дуглас рассказывается в этой самой книжке, и там почти все правда, только кое-где приврано, – я уже про это говорил.

А кончается книжка вот чем: мы с Томом нашли деньги, зарытые грабителями в пещере, и разбогатели. Получили мы по шесть тысяч долларов на брата – и все золотом. Такая была куча деньжищ – смотреть страшно! Ну, судья Тэтчер все это взял и положил в банк, и каждый божий день мы стали получать по доллару прибыли, и так круглый год, – не знаю, кто может такую уйму истратить. Вдова Дуглас усыновила меня и пообещала, что будет меня воспитывать; только мне у нее в доме жилось неважно: уж очень она донимала всякими порядками и приличиями, просто невозможно было терпеть. В конце концов я взял да и удрал, надел опять свои старые лохмотья, залез опять в ту же бочку из-под сахара и сижу, радуюсь вольному житью. Однако Том Сойер меня отыскал и рассказал, что набирает шайку разбойников. Примет и меня тоже, если я вернусь к вдове и буду вести себя хорошо. Ну, я и вернулся.

Вдова поплакала надо мной, обозвала меня бедной заблудшей овечкой и всякими другими словами; но, разумеется, ничего обидного у нее на уме не было. Опять она одела меня во все новое, так что я только и знал, что потел, и целый день ходил как связанный. И опять все пошло по-старому. К ужину вдова звонила в колокол, и тут уж никак нельзя было опаздывать – непременно приходи вовремя. А сядешь за стол, никак нельзя сразу приниматься за еду: надо подождать, пока вдова не нагнет голову и не побормочет немножко над едой, а еда была, в общем, не плохая; одно только плохо – что каждая вещь сварена сама по себе. То ли дело куча всяких огрызков и объедков! Бывало, перемешаешь их хорошенько, они пропитаются соком и проскакивают не в пример легче.

В первый же день после ужина вдова достала толстую книгу и начала читать мне про Моисея в тростниках, а я просто разрывался от любопытства – до того хотелось узнать, чем дело кончится; как вдруг она проговорилась, что этот самый Моисей давным-давно помер, и мне сразу стало неинтересно, – плевать я хотел на покойников.

Скоро мне захотелось курить, и я спросил разрешения у вдовы. Но она не позволила: сказала, что это дурная привычка и очень неряшливая и мне надо от нее отучаться. Бывают же такие люди! Напустятся на что-нибудь, о чем и понятия не имеют. Вот и вдова тоже: носится со своим Моисеем, когда он ей даже не родня, – да и вообще кому он нужен, если давнымдавно помер, сами понимаете, – а меня ругает за то, что мне нравится курить. А сама небось нюхает табак – это ничего, ейто можно.

Ее сестра, мисс Уотсон, порядком усохшая старая дева в очках, как раз в это время переехала к ней на житье и сразу же пристала ко мне с букварем. Целый час она ко мне придиралась, но в конце концов вдова велела ей оставить меня в покое. Да я бы дольше и не вытерпел. Потом целый час была скучища смертная, и я все вертелся на стуле. А мисс Уотсон все приставала: «Не клади ноги на стул, Гекльберри! «, «Не скрипи так, Гекльберри, сиди смирно! «, «Не зевай и не потягивайся, Гекльберри, веди себя как следует! «. Потом она стала проповедовать насчет преисподней, а я возьми да и скажи, что хорошо бы туда попасть. Она просто взбеленилась, а я ничего плохого не думал, лишь бы удрать куда-нибудь, до того мне у них надоело, а куда – все равно. Мисс Уотсон сказала, что это очень дурно с моей стороны, что она сама нипочем бы так не сказала: она старается не грешить, чтобы попасть в рай. Но я не видел ничего хорошего в том, чтобы попасть туда же, куда она попадет, и решил, что и стараться не буду. Но говорить я этого не стал – все равно никакого толку не будет, одни неприятности.

Тут она пустилась рассказывать про рай – и пошла и пошла. Будто бы делать там ничего не надо – знай прогуливайся целый день с арфой да распевай, и так до скончания века. Мне что-то не очень понравилось. Но говорить я этого опять-таки не стал. Спросил только, как она думает, попадет ли туда Том Сойер? А она говорит: «Нет, ни под каким видом!» Я очень обрадовался, потому что мне хотелось быть с ним вместе.

Мисс Уотсон все ко мне придиралась, так что в конце концов мне надоело и сделалось очень скучно. Скоро в комнаты позвали негров и стали молиться, а после того все легли спать. Я поднялся к себе наверх с огарком свечки и поставил его на стол, сел перед окном и попробовал думать о чем-нибудь веселом, – только ничего не вышло: такая напала тоска, хоть помирай. Светили звезды, и листья в лесу шелестели так печально; где-то далеко ухал филин – значит, кто-то помер; слышно было, как кричит козодой и воет собака, – значит, кто-то скоро помрет. А ветер все нашептывал что-то, и я никак не мог понять, о чем он шепчет, и от этого по спине у меня бегали мурашки. Потом в лесу кто-то застонал, вроде того как стонет привидение, когда оно хочет рассказать, что у него на душе, и не может добиться, чтобы его поняли, и ему не лежится спокойно в могиле: вот оно скитается по ночам и тоскует. Мне стало так страшно и тоскливо, так захотелось, чтобы кто-нибудь был со мной… А тут еще паук спустился ко мне на плечо. Я его сбил щелчком прямо на свечку и не успел опомниться, как он весь съежился. Я и сам знал, что это не к добру, хуже не бывает приметы, и здорово перепугался, просто душа в пятки ушла. Я вскочил, повернулся три раза на каблуках и каждый раз при этом крестился, потом взял ниточку, перевязал себе клок волос, чтобы отвадить ведьм, – и все-таки не успокоился: это помогает, когда найдешь подкову и, вместо того чтобы прибить над дверью, потеряешь ее; только я не слыхал, чтоб таким способом можно было избавиться от беды, когда убьешь паука.

Главы 1-8

Повествование ведется от первого лица. Гек Финн жалуется на свое тяжелое существование в приемышах у вдовы: курить нельзя, ноги на стул класть нельзя. Вдова Дуглас и ее сестра, старая дева мисс Уотсон, совсем замучили Гека своими нравоучениями и молитвами.

Одно спасение — Том Сойер с его бесконечными выдумками. Однажды, отправляясь ночью в пещеру на собрание шайки разбойников, мальчишки утащили из кухни вдовы Дуглас свечи, а в уплату оставили пять центов. На пороге кухни дремлет негр (раб вдовы Дуглас) Джим. Том снимает с него шляпу и подвешивает на сучок над головой.

Джим рассказывает всем окрестным неграм о том, как над ним шутили ведьмы — чуть ли не объехали на нем вокруг света. А в пятицентовике проделал дырочку и сделал своим талисманом.

Том собирает шайку разбойников, плохо себе представляя, кого они будут убирать и грабить, и что, собственно, такое выкуп. Месяц дети играли в разбойников, а потом им надоело, и шайка распалась.

После каникул Гек начинает ходить в школу, выучивается читать и писать. Вот только математика у него не идет: выучил только до «шестью семь — тридцать пять». Маленький бродяга постепенно начинает привыкать к новой жизни.

И вдруг в город возвращается отец Гека — жестокий пьяница. Мальчик понимает, что его судьба круто изменится к худшему. Отец отберет все состояние сына и потратит его на разгульную жизнь. Судья Тэтчер понимает страх Гека и якобы приобретает у него капитал. У Гека теперь нет денег!

Отец является к Геку, упрекает его в том, что сынок, видите ли, зазнался, да еще и читать выучился. Обещает драть его нещадно, отбирает оставшиеся несколько долларов, безобразно напивается, шатается по улицам и хулиганит. Хулигана бросают в тюрьму. Новый судья пытается перевоспитать старикана: берет его к себе в дом, одевает во все новое, уговаривает не пить.

Однако старик удирает из дома и пропивает все обновки.

Пьяница пытается отсудить у Тэтчера деньги сына, однако суд все время нарочно откладывают. Бродяга похищает Гека и отвозит его в деревянную хибарку на берегу реки.

Вольная жизнь у реки и в лесу нравилась бы Геку, да старик колотит его палкой — мальчик весь в рубцах. Допившись до белой горячки, папаша гоняется за сыном с ножом.

Гек не выносит этого и умудряется сбежать. Он обставляет свой побег так, чтобы люди подумали, что мальчик убит неизвестными грабителями. Гек плывет по реке к острову Джексона.

На острове мальчик обнаруживает следы еще горячего костра. Оказывается, это негр Джим. Он убежал от своей хозяйки, старой мисс Уотсон, которая собиралась продать его в Орлеан. Не могла устоять против обещанной кучи денег — восьмисот долларов. Гек воспитан в убеждениях, что негры должны быть рабами, и не выдать беглого — преступление. Однако Джима он клянется не выдавать. Изголодавшийся негр жадно поедает припасы, захваченные предусмотрительным Геком в доме свихнувшегося папаши. Взрослый негр и белый мальчик ведут увлекательные беседы о суевериях, которые они считают истинной правдой, о богатстве и бедности, о судьбе и удаче.

Главы 9-14

Джим и Гек находят на острове пещеру и переселяются в нее. Как раз вовремя — начинается гроза, потом проливные дожди, которые вызывают сильное наводнение. Река поднимается. Плавая на челноке, беглецы натыкаются на плавучий дом, который унесло водой. А в доме Джим обнаруживает мертвеца, убитого в спину ножом, и прикрывает его лицо тряпками — очень уж страшное. Гек и не собирается глядеть на покойника.

В доме приятели нашли много полезных, по их мнению, вещей, — в частности, заношенные ситцевые платья. Да еще и целых восемь долларов, зашитых в подкладке мужского пальто!

Наскучив жизнью на острове, Гек наряжается девочкой, надевает на голову капор и отправляется в городок на разведку. В небольшом домике он, заглянув в окошко, видит милую женщину, которая вяжет при свете свечи. Женщина впускает «девочку» в дом и начинает рассказывать о том, как убили Гека Финна. Многие думали, что его убил отец, и хотели линчевать старого хулигана, однако тот скрылся. За его поимку объявлена награда — двести долларов. За поимку негра Джима — триста долларов. Есть версии, что Гека убил именно негр. На Джима началась охота — триста долларов ведь на дороге не валяются!

Рассказчица заметила на острове Джексона дымок — не там ли прячется беглец? Она говорит, что нынче же ночью ее муж отправится туда «с одним соседом».

Гек страшно волнуется: надо успеть предупредить Джима! От волнения, не зная, чем занять руки, он начинает вдевать нитку в иголку... По его неуклюжим манерам хозяйка определяет, что это мальчик, а не девочка.

Геку удается убедить ее, что он — сирота, убежавший от жестокого хозяина-фермера к дяде.

Мальчик успевает предупредить своего чернокожего друга об опасности. Они впопыхах сгружают пожитки и припасы на плот (плот нашли во время наводнения) и покидают остров. На плоту парочка обустроилась основательно: построила уютный прочный шалаш. Пропитание друзья добывают рыбалкой и охотой, иногда «заимствуя» арбуз или дыню (а то и зазевавшуюся курицу) с огородов.

Однажды путешественники находят полузатопленный пароход и поднимаются на него, чтобы что-нибудь там взять. Инициатором является Гек. На пароходе Гек обнаруживает шайку бандитов, которые никак не могут поделить добычу и собираются кого-то убить. Мальчик решает увести лодку, на которой бандиты приплыли к пароходу, и донести о шайке шерифу ближайшего городка.

Дрожащий от страха Джим сообщает своему молодому приятелю, что плот отвязался и уплыл. В какое-то ужасное мгновение Геку и Джиму кажется, что в лодку сесть они не смогут: двое преступников сгружают в нее какие-то награбленные вещи и собираются отплыть, оставив третьего, чем-то им неугодного, на обреченном на гибель пароходе. На счастье беглецов, бандиты опять поднимаются наверх: забрать долю добычи у того, кого они обрекли на смерть.

Джим и Гек мгновенно прыгают в лодку и пускаются наутек! Им удалось найти свой плот — повезло! А вот пароход затонул прежде, чем до него добрались спасатели, направленные туда Геком при помощи невероятного вранья.

В узлах с добром, что бандиты награбили на пароходе и сгрузили в уведенную беглецами лодку, обнаружилось немало ценного: и сапоги, и одеяло, и одежда, и подзорная труба, много книг и три ящика сигар.

На каком-то очередном острове путешественники устраивают привал, курят первосортные сигары.

Гек читает Джиму вслух книги — все больше о королях и герцогах, а потом друзья рассуждают о жалованье правителей разных стран и о том, был ли мудр царь Соломон — по мнению Джима, так не очень, иначе зачем бы ему столько жен? Разве умный человек будет жить в таком кавардаке?

Главы 15, 16

Гек и Джим плывут не без цели. На Севере Штатов (после Гражданской войны) негры не считаются рабами. Стоит беглецам достигнуть города Кайро (в некоторых переводах — Каира), и Джим — свободен! Беглец уже мечтает, как он упорной работой скопит денег для выкупа своих детей и жены. А если их откажутся продавать — то и украдет!

Гека мучает совесть: он помогает беглому негру, а тот до того распустился, что собирается выкрасть своих детей!

Плыть по реке становится все труднее. Повсюду рыщут охотники за беглыми неграми. Не один Джим в бегах. Геку то и дело приходится что-то врать.

— Да, сэр... На плоту белый... Вы можете проверить. Я даже прошу вас помочь... На плоту — мой папаша, он совсем болен... У него... Ничего страшного, сэр... Черная оспа...

Такие враки отпугивают людей, боящихся заразы.

Однажды плот сталкивается с пароходом. Гек едва не утонул и потерял Джима.

Главы 17, 18

Промокший мальчик набредает впотьмах на старый бревенчатый дом. Испугавшись лая собак, он застывает на месте. Его с большими предосторожностями впускают в дом. Гек привычно врет, что он упал с парохода. Ехал один, вся его многочисленная родня померла, кроме сестрички Мэри Энн, которая убежала из дому и вышла замуж... Бедного сиротку переодевают в сухую одежду, кормят вкусными кукурузными лепешками со свежим маслом. Геку предлагают остаться, тем более что в этом богатом гостеприимном доме у него есть сверстник — Бак.

Полковник Грэнджерфорд, хозяин дома, — настоящий джентльмен. Доброты он был необыкновенной, а если хмурился — только на полминуты, но всей семье этого хватало, чтобы неделю ходить по струнке. У него была жена, которую Гек называет «старушка», две взрослых дочери и три сына: Боб, Том, Бак. Прежде были еще три сына — но их убили. Очень талантливая дочка Эммелина умерла. Она рисовала и сочиняла стихи — и все о грустном, о смерти...

Один случай показывает Геку, что не все так благополучно в доме старого богатого аристократа. Между его семьей и семьей Шепердсонов — кровная вражда. Никто не знает, из-за чего она началась, но то и дело кто-то из членов обеих семей падает ее жертвой.

Негр, приставленный прислуживать Геку, однажды зовет его в лес — чтобы показать водяных змей. Удивленный Гек следует за ним — и на полянке видит Джима! Тому удалось добраться до леса и спасти старый плот путешественников поневоле.

О дальнейших событиях Геку не хочется и говорить: слишком они потрясли его душу. Дочь полковника София сбежала с молодым Гарри Шепердсоном. Влюбленным удалось перебраться за реку, а их родственники вышли на новый виток войны. В результате были убиты отец и двое братьев Бака. Со стороны Шепердсонов тоже были жертвы.

Сидя на дереве, Гек наблюдал, как раненых Бака и его двоюродного брата, плывущих по реке, преследовали враги с криком: «Смерть им! Смерть!» Эта ужасная сцена долго еще вспоминалась ему и даже снилась...

Правда, выясняется, что город свободы Кайро путники каким-то образом проскочили — и теперь плывут на Юг, где Джима каждую минуту могут схватить. Поэтому плот двигается ночью, а днем приходится спать.

Главы 19-24

По широкой реке плывут Джим и Гек — тихо и спокойно. Однако недолго длится это спокойствие: на плот прыгают двое: один — старик лет семидесяти, лысый, с седыми баками, другой— человек лет тридцати. Оба одеты, как бродяги. За ними гонятся обманутые ими люди — это мошенники, зарабатывающие чем придется. Но весь их заработок строится на обмане.

На плоту молодой мошенник называет себя герцогом, а старый — королем. Джим и Гек начинают прислуживать «сиятельным особам», хотя и довольно скоро понимают: все это — обман.

Плот пристает у небольшого городка. Герцог изображает бродячего проповедника. На проповедь собираются наивные жители. Они каются и плачут.

Громче всех кается и рыдает король. Он объявляет себя пиратом, который — благодаря проповеди — вернулся в лоно церкви. Вот если бы собрать денег, чтобы призвать к покаянию других пиратов. Растроганная публика кидает в шляпу старого мошенника деньги.

Много фокусов для доверчивых людей запасено у пройдох. Так, например, они объявляют себя владельцами типографии и набивают заказы на объявления. Естественно, не бесплатно.

Да уж, врать эти джентльмены горазды! Джима придумано было выдавать за пойманного беглого негра, которого везут для возвращения хозяевам. Теперь можно плыть и днем...

Когда Джим жалуется, что уж слишком часто приходится ему плыть связанным, его вымазывают синей краской и выдают за «бешеногоараба».

В одном городке мошенники устроили театральное представление: на сцену выскочил голый, размалеванный разноцветными полосами король и принялся кривляться. Все это длилось очень недолго. Публика была очень разозлена. Но, не желая остаться в дураках, порекомендовала это представление своим знакомым.

Обнаглевшие артисты объявили третье представление! Не миновать бы им хорошей взбучки, да только мошенники собрали деньги и тихонько уплыли на плоту. Денег оказалась целая груда: четыреста шестьдесят долларов за три вечера!

Джим и Гек приходят к выводу, что «все короли дрянь». Да еще и спиртным от них разит постоянно...

Главы 25-30

Один молодой человек рассказал королю, что в небольшом городке у реки умер некий Питер Уилкс. Его братья Гарви и глухонемой Вильяме собирались приехать из Англии, но опоздали — Питер простился с этим светом. Остались три девушки-сироты: девятнадцатилетняя Мэри Джейн, пятнадцатилетняя Сюзанна и тринадцатилетняя Джоанна с заячьей губой (она посвятила себя добрым делам). Молодой человек вываливает на короля целую груду информации, фамилий, имен...

Узнав, что богатый покойник оставил наследство, король все тщательно запоминает.

Король и герцог являются в городок под видом английских родственников. Прощаясь с покойным, они проливают реки слез. Выясняется, что дом и три тысячи долларов достаются девочкам, а кожевенный завод и другие три тысячи долларов — братьям. Деньги зарыты в погребе.

Доверчивая Мэри Джейн отдает и свои деньги «добрым дядюшкам» — пусть положат их на ее имя в какой-нибудь банк или вложат в дело. Местный доктор предупреждает, что эти двое — лжецы и мошенники, но ему никто не верит.

Гек, которого считают слугой братьев, сочувствует обманутым девушкам — они ведь относятся к нему очень по-доброму. И такие милые существа будут обокрадены парочкой мошенников?

Гек решает украсть деньги у короля и герцога, спрятать их в другом месте и уплыть потихоньку, оставив Мэри Джейн записку с указанием места и сообщением, что «братья» — обманщики.

Мальчик похищает деньги и прячет их в гробу под крышкой.

Король и герцог распродают рабов-негров, причем разлучают матерей с детьми. Девушки плачут, но не могут пойти против воли старших.

Жадные мерзавцы собираются продать и дом, и завод. Гек не выдерживает и рассказывает правду Мэри Джейн. Он просит девушку уехать к кому-нибудь погостить, потому что она такая искренняя и правдивая, что по ее лицу можно прочитать все мысли и чувства.

В городе появляются настоящие братья Уилкс. Разгораются скандалы и споры: король и герцог нагло не сдают своих позиций.

Грозовая ночь. В качестве доказательства подлинный Уилкс говорит, что на груди покойного Питера была татуировка — буквы. Поддельный Уилкс утверждает, что татуировка другая. Почти все мужское население бросается на кладбище — раскапывать могилу. На груди покойника находят мешок с золотом! Во время всеобщего волнения Геку удается сбежать.

Увы, сбежать удается и мошенникам. Король с герцогом вновь взбираются на плот и тут же начинают скандалить: один обвиняет другого в том, что тот украл и спрятал деньги. Впрочем, через некоторое время они подвыпили, помирились и захрапели, обнявшись.

Главы 31—42

Дела у мошенников идут из рук вон плохо. Не удается заработать ни театром, ни гаданием, ни проповедями. Тогда король продает Джима как беглого негра фермеру мистеру Фелпсу.

Гек отправляется в дом плантатора, чтобы придумать, как спасти друга. Неожиданно и хозяйка и хозяин встречают его как долгожданного гостя и родственника. В конце концов выясняется, что Гека принимают за Тома Сойера, которого как раз пригласили погостить. Вскоре приезжает и сам Том, но он называется именем своего брата — Сидом.

Том обещает Геку помочь выкрасть Джима. Гек признается, что «стал меньше уважать Тома Сойера». Себя-то Гек считает пропащим, но чтобы мальчик из приличной семьи согласился участвовать в освобождении беглого негра!

В город со своим представлением «Королевский жираф» приезжают король и герцог. Жители вываливают их в смоле и перьях и проносят по городу верхом на шесте. Геку страшно смотреть на это. Он забывает все зло, которое сделали эти бесчестные люди, и жалеет их.

«Будь у меня собака, такая назойливая, как совесть, я бы ее отравил. Места она занимает больше, чем все другие внутренности, а толку от нее никакого», — думает Гек.

Из освобождения Джима Том, с его склонностью к тайнам, клятвам и играм в разбойников, устраивает себе многодневное развлечение. Чтобы выпустить Джима из сарая, где его держат, достаточно только отпереть или сбить замок и открыть дверь.

Но Том заставляет несчастного негра рыть подкоп, выцарапывать на оловянных тарелках загадочные письмена, писать на специально притащенном мальчишками жернове «Здесь разорвалось сердце узника» и дрессировать крыс — без дрессированной крысы в одиночке никак нельзя: так написано в книгах. Том запугивает домочадцев таинственными записками с костями и черепами и запекает в пирог для Джима веревочную лестницу.

В конце концов Джим убегает, по настоянию Тома переодевшись в ситцевое платье.

В доме поднимается переполох, сбегаются окрестные фермеры с ружьями. В перестрелке (в лесу) ранят Тома Сойера.

Обследовав сарай, жители приходят к выводу, что сбежавший негр — точно полоумный. Зачем эти надписи? Откуда взялся жернов? Для чего понадобилась лестница?

Джима находят в лесу и связанным приводят обратно. Раненого Тома несут на носилках.

Негра собираются линчевать, но отказываются от этой мысли — вдруг объявится хозяин и потребует возмещения ущерба?

Старичок доктор вступается за Джима: когда негр увидел, что Том ранен, беглец сам вышел из укрытия, чтобы ухаживать за раненым мальчиком.

Приезжает тетя Полли. Выясняется, что «Сид» — это Том, а «Том» — это Гек Финн.

Том, очнувшись от забытья, рассказывает, как он «здорово придумал» освободить Джима. Оказывается, старая мисс Уотсон умерла, а в завещании велела дать Джиму свободу.

— Зачем же ты затеял всю эту кутерьму?

— А приключения?

Глава последняя

Джима освобождают. Том дарит ему сорок долларов — за то, что негр подыгрывал озорнику в его игре. Джим чувствует себя богачом.

Гек тоже не потерял своих денег: Джим признался ему, что тот покойник, которого они в начале путешествия видели в плавучем доме, был его отцом.

Пьяница и бандит был кем-то застрелен — и Геку больше некого бояться, а деньги его целехонькие лежат в банке.

Тетя Салли (жена фермера) собирается его усыновить и воспитывать. Вот Гек и подумывает: не сбежать ли ему опять?

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Марк Твен
Приключения Гекльберри Финна

УВЕДОМЛЕНИЕ

Лица, которые попытаются отыскать в этом повествовании некое намерение, будут привлечены к уголовной ответственности; лица, которые попытаются отыскать в нем мораль, будут изгнаны из страны; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны на месте.

РАЗЪЯСНЕНИЕ

В этой книге использовано несколько диалектов, а именно: диалект негров с берегов Миссури; крайняя форма диалекта захолустного юго-запада; наиболее распространенный диалект «округа Пайк» и четыре его варианта. Оттенки речи выбирались не наугад и не как Бог на душу положит, но с большим тщанием и под надежным руководством моего личного с ними знакомства.

Я даю это пояснение потому, что без него многие читатели решат, будто все мои персонажи пытаются изъяснятся одинаково, да ничего у них не получается.

Место действия: долина реки Миссисипи. Время: сорок-пятьдесят лет тому назад .

Глава I
Я узнаю про Моисея в камышах

Вы меня не знаете, если, конечно, не читали книжку, которая называется «Приключения Тома Сойера», да оно и не важно. Книжку написал мистер Марк Твен и там все правда – ну, по большей части. Кое-что он преувеличил, но в основном писал по правде. Я его не осуждаю. Отроду не видал человека, которому не случалось бы иногда приврать – не считая, конечно, тети Полли, вдовы, ну и, может быть, Мэри. Тетя Полли – это томова тетя Полли, – а про Мэри и вдову Дуглас как раз в той книжке и рассказано, – той, которая в основном правдивая, но, как я уже говорил, с преувеличениями.

Вот, а кончается она так: мы с Томом нашли деньги, которые грабители в пещере прятали, и разбогатели. По шесть тысяч долларов на нос заимели – и все золотом. Здоровая такая куча получилась, когда их на стол вывалили. Ну, судья Тэтчер взял эти деньги и положил их в банк, под проценты, так что они каждый божий день приносили нам по доллару – больше, чем человек может потратить. А вдова Дуглас, она вроде как усыновила меня и надумала сделать из меня цивилизованного человека, но только жить все время в ее доме было тяжело, потому как там все оказалось устроенным по разным унылыми правилам, все чин-чином, так что я, в конце концов, не выдержал и смылся. Напялил мое старое тряпье, снова поселился в бочке из-под сахара и зажил на свободе в свое удовольствие. Однако Том Сойер отыскал меня и сказал, что собирается сколотить шайку разбойников и меня в нее примет, если я вернусь к вдове и стану приличным человеком. Я и вернулся.

Вдова поплакала надо мной, обозвала меня бедной заблудшей овечкой и всякими другими словами, но вовсе не потому, что обидеть хотела. Снова на меня новый костюмчик напялили, в котором только одно хорошо и получалось – потеть да от неудобства корчиться. В общем, пошло все по-старому. Опять к ужину колокольчик зазвонил, значит надо к столу идти да не запаздывать. А как придешь, то сразу есть нельзя, подожди, пока вдова не склонит над снедью голову и не побормочет немного, хотя еда была как еда – нормальная, если не считать того, что варилось для нее все по отдельности. То ли дело жизнь в бочке: намешаешь всякую всячину, каждая из них сочок даст и всё им пропитается – и жевать не надо, само в глотку идет.

После ужина вдова достала книгу и почитала мне про Моисея в камышах. Поначалу мне страх как хотелось узнать, чего там с ним дальше было, но потом вдова проговорилась, что Моисей давным-давно помер и мне стало неинтересно – чего это ради я про покойника-то слушать буду?

Потом мне захотелось покурить, и я попросил у вдовы разрешения. И не получил. Вдова сказала, что это дурная, нечистая привычка, что я должен постараться избавиться от нее. Такое нередко случается. Набрасывается человек на что-нибудь, в чем ни аза не смыслит. Вот и вдова – волнуется насчет Моисея, который ей даже не родственник, да и проку от него никому никакого – он же помер, верно? – и при этом виноватит меня за привычку, в которой хоть что-то приятное есть. А сама, между прочим, табачок-то нюхает и ничего, все правильно, – это ж она делает, а не кто другой.

А в скором времени приехала, чтобы жить с нами, ее сестра, мисс Ватсон, тощая такая старая дева в очках, и тут же прицепилась ко мне с прописями. Целый час приставала, пока вдова ее не окоротила. Да и то сказать, я бы больше не выдержал. А в следующий час я и вовсе чуть не пропал со скуки, я его весь на стуле просидел, вернее, проерзал. Ну и мисс Ватсон, конечно, завелась: «Не клади сюда ноги, Гекльберри», да «Не горбись так, Гекльберри, сядь прямее», да «Не зевай и не потягивайся, Гекльберри, постарайся вести себя прилично». А потом начала мне про ад втолковывать, а я возьми да и брякни, что хотел бы туда попасть. Она прямо осатанела, хотя я ж никого обидеть вовсе и не думал. Я только одного и хотел – оказаться в каком-нибудь другом месте, ну, обстановку сменить, а уж на какую, это мне было без разницы. А она давай разливаться насчет того, какие плохие слова я сказал, она, дескать, таких ни за что на свете не сказала бы, уж она-то постарается жить так, чтобы попасть на небеса. Мне как-то не улыбалось оказаться в одном месте с ней , и я решил, что особенно напрягаться ради этого не буду. Однако говорить ничего не стал, – проку-то, одни только новые неприятности наживешь.

А она уже разошлась вовсю, так про эти самые небеса и разливается. Говорит, все, что там требуется от человека, это ходить день-деньской с арфой и петь – и так во веки веков. Мне и это не шибко понравилось. Но я опять промолчал. Только спросил, как она думает, попадет туда Том Сойер? – и она ответила, что ни в коем разе. Меня это обрадовало, потому как мне хотелось, чтобы мы с ним в одно место попали.

В общем, изводила меня мисс Ватсон, изводила и стало мне, наконец, совсем невмоготу. Но тут пришли негры, мы все помолились, а потом разошлись по кроватям. Я поднялся с огарком в мою комнату, поставил его на стол, сел в кресло у окна и попробовал подумать о чем-нибудь веселом – да куда там. Мне до того одиноко было, что просто сдохнуть хотелось. Сияли звезды, листья в лесу шуршали страх как печально, я слышал, как далеко-далеко ухает сова, рассказывает про кого-то, кто уже помер; слышал, как козодой и собака наперебой оплакивают кого-то еще, кому это в скорости предстоит; ветерок пытался нашептать мне что-то, а я не мог ничего разобрать и меня от этого холодная дрожь пробирала. А потом из леса понеслись звуки, какие издает привидение, которому охота рассказать о том, что у него на уме, да не получается, и от этого оно лежать спокойно в могиле не может, ну и вылезает из нее каждую ночь – погоревать. И я до того перепугался и затосковал, что пожелал себе ну хоть какой-нибудь компании. Как вдруг смотрю, по плечу у меня паучок ползет, я и сбил его щелчком, да прямиком в пламя свечи – ахнуть не успел, а он уже весь скукожился. Ну, до чего это дурной знак, объяснять вам не надо, я аж затрясся от страха, так что с меня чуть штаны не свалились. Вскочил на ноги, трижды обернулся вокруг себя, каждый раз крестя грудь, а потом перевязал ниточкой клок моих волос, – это чтобы ведьмы от меня подальше держались. Однако уверенности особой не испытывал. Такие штуки хороши, если человек найдет лошадиную подкову, да тут же ее и потеряет, не успев к двери прибить, а вот чтобы они помогали отгонять напасти, когда ты паука убьешь, этого я что-то не слыхал.

Я снова сел, продолжая трястись от страха, вытащил трубку, чтобы покурить – в доме уже мертвая тишь стояла, так что вдова ничего не узнала бы. Ну вот, а спустя долгое время в городе забили часы – бум-бум-бум – двенадцать ударов, и снова все стало тихо, тише, чем прежде. И скоро я услышал, как в темноте среди деревьев треснул сучок, – кто-то там шебуршился. Я замер, вслушиваясь. И еле-еле расслышал долетевшее оттуда «мяу, мяу». Отлично! Я как можно тише ответил: «мяу, мяу», погасил огарок и выбрался через окно на навес. А оттуда соскользнул на землю, прокрался между деревьями – и, пожалуйста, под ними меня ждал Том Сойер.

Глава II
Страшная клятва нашей шайки

На цыпочках, пригибаясь, чтобы не цеплять головами ветки, направились мы к дальнему краю парка вдовы. А когда проходили мимо кухни, я наступил на сухой сучок, нашумел. Ну, мы оба присели на корточки и замерли. В двери кухни сидел здоровенный негр мисс Ватсон, Джим, – мы его ясно видели, потому что за спиной у него свет горел. Он встал, вытянул шею и с минуту прислушивался. А потом говорит:

– Кто это тут?

Послушал еще, а после прошелся немного на цыпочках и остановился прямо между нами, так что мы до него дотронуться могли бы, почти. Ладно, минуты проходят, ни звука не слышно, и все мы так близко один от другого. Тут у меня коленка начинает чесаться, а поскрести-то ее я не могу, за ней зачесалось ухо, за ним спина, прямо между лопатками. Мне казалось, что если я не почешусь, то помру. Ну, я потом такое много раз замечал – если ты попал в приличное общество, или на похороны, или пытаешься заснуть, а не получается, – в общем, когда чесаться ну никак нельзя, так непременно на тебя чесотка нападет, да еще и в тысяче мест сразу, сверху и донизу. Наконец, Джим говорит:

– Ну, вы кто? Где вы? Черт дери, я же чего-то слышал. Ладно, я знаю, что сделаю: вот сяду тут, и буду сидеть, пока опять чего не услышу.

И он уселся на землю между мной и Томом. Прислонился спиной к дереву, вытянул ноги – одна едва меня не коснулась. А у меня засвербел нос. Зуд был такой, что слезы на глаза наворачивались. Но я его не почесал. Потом зазудело в самом носу. Потом под носом. Даже и не знаю, как я на месте-то усидел. И продолжалось это бедствие минут шесть или семь. Чесалось у меня уже в одиннадцати разных местах. Я решил, что больше и минуты не выдержу, однако стиснул зубы и решил попробовать. И тут Джим задышал ровнее, глубже, а там и вовсе захрапел – ну, у меня сразу все и прошло.

Том подал мне знак – языком еле слышно поцокал, – и мы на четвереньках поползли прочь. А как отползли футов на десять, Том прошептал, что хочет подшутить над Джимом – привязать его к дереву. Но я сказал, не надо – он проснется, шуму наделает и меня хватятся в доме. Тогда Том заявил, что у него свечей маловато, что он проскользнет на кухню и возьмет там несколько штук. Я попытался его отговорить, сказал, что Джим опять же может проснуться и застукать его. Однако Том решил рискнуть, так что мы пробрались на кухню, взяли три свечи, а Том на столе пять центов оставил, в уплату. Когда мы оттуда вылезли, меня так и подмывало убраться как можно дальше, но Тому все было мало, он сказал, что просто обязан подползти на четвереньках к Джиму и сыграть с ним шутку. Я ждал его – очень долго, по-моему, – все было тихо, спокойно.

Как только Том вернулся, мы пошли по тропе вдоль паркового забора и скоро очутились на верхушке горы, за домом. Том сказал, что стянул с Джима шляпу и повесил ее на сук, прямо над ним, а Джим всего лишь пошевелился слегка, но не проснулся. На следующий день Джим рассказывал, что ведьмы заворожили его, вогнали в сон, а потом прокатились на нем верхом по всему штату и повесили его шляпу на сук, чтобы он знал, кто все это сделал. Еще через день он уже говорил, что ведьмы на нем в Новый Орлеан ездили, а после этого, при каждом новом рассказе заезжал все дальше и дальше, и кончил тем, что объехал с ведьмами весь белый свет и укатали они его чуть не до смерти, и всю спину ему седлом стерли. Гордился он этим страшно, а других негров вроде как и замечать перестал. Они готовы были пройти много миль, лишь бы послушать рассказ Джима, он стал самым знаменитым в нашем округе негром. Пришлые негры обступали его, разинув рты, и разглядывали, будто диво какое. А у негров же, как они рассядутся на ночь глядя у кухонного очага, непременно разговор о ведьмах заходит, и теперь, стоило кому рот открыть, как Джим перебивал его и говорил: «Хм! Да что ты смыслишь в ведьмах?», и этот негр мигом затыкался и тушевался. Монетку в пять центов Джим подвесил на веревочку и всегда носил на шее, уверяя, что это амулет, который дьявол выдал ему собственноручно, сказав, что этой штукой можно исцелить кого хочешь, да еще и ведьм вызывать в каком угодно месте, нужно только произнести над монеткой несколько слов – правда, каких именно, Джим никому не говорил. Негры, опять же, сходились со всей округи и отдавали Джиму все, что у них было, лишь бы взглянуть на эти пять центов, но никогда к ним не прикасались, потому как их же сам дьявол в руках держал. В общем, работником Джим стал никаким, уж больно он чванился тем, что знаком с дьяволом и ведьм на себе катал.

Ну вот, когда мы с Томом поднялись не верхушку горы, то взглянули вниз, на городок, – в нем мерцали три не то четыре огонька, наверное, там болел кто-то. И звезды сверкали над нами так красиво, а за городком лежала река шириной в целую милю, ужасно тихая и величавая. Мы спустились с горы, нашли Джо Харпера и Бена Роджерса, а с ними еще двух-трех мальчишек, они все в старой дубильне прятались. А потом отвязали чей-то ялик, проплыли две с половиной мили вниз по реке, к большой скале на склоне горы, и высадились на берег.

Там мы залезли в густые кусты и Том заставил всех поклясться в сохранении тайны, а после показал им дырку в земле, в самой гуще кустов. Мы зажгли свечи и на четвереньках поползли по проходу. И сотни через две ярдов оказались в пещере. Том ткнулся в один коридор, в другой и скоро нырнул под стену – там такая нора была, которую никто бы и не заметил. Мы доползли по узкому лазу до подобия комнаты – сырой, холодной, с запотевшими стенами, и в ней остановились. Том и говорит:

– Ну вот, здесь мы учредим нашу банду и назовем ее Шайкой Тома Сойера. И каждый, кто захочет в нее вступить, должен будет принести клятву и подписаться кровью.

Захотели, понятное дело, все. Том вытащил листок бумаги, на котором он записал клятву и зачитал ее. В ней говорилось, что каждый мальчик должен хранить верность банде и никогда не выдавать ни одного ее секрета; а если кто чего-нибудь сделает мальчику из банды, то названный мальчик обязан этого человека убить и всех его родичей поубивать тоже, и он должен не есть, не спать, пока всех их не перебьет и не вырежет на груди каждого покойника крест, который и есть знак банды. И никто, кроме членов банды, этим знаком пользоваться не может, а если кто попробует, так мы на него в суд подадим, а попробует еще разок, убьем. И если кто-нибудь из банды раскроет ее секреты, то надо будет перерезать ему горло, а после сжечь его труп и пепел везде развеять, а имя его вычеркнуть кровью из списка разбойников и больше в шайке не упоминать, а проклясть его и забыть навсегда.

Все сказали, что клятва отличная и спросили у Тома, сам ли он ее выдумал – из своей головы? Он ответил, что кое-что выдумал, а остальное взял из книжек про разбойников и пиратов, потому как такая клятва имеется у каждой приличной шайки.

Кто-то сказал, что неплохо было бы вырезать и семьи мальчиков, которые наши секреты выдают. Том назвал это хорошей мыслью, достал карандаш и вписал ее в клятву. И тут Бен Роджерс говорит:

– А вот у Гека Финна и семьи никакой нет, чего же мы с ним делать будем?

– Ну, отец-то у него есть, – говорит Том Сойер.

– Отец-то есть, да поди-ка его поищи. Прежде-то он все больше в дубильне пьяным валялся, со свиньями, но теперь его уж больше года как в наших краях не видать.

Обсудили они это дело и совсем уж решили в шайку меня не принимать, говоря, что у мальчика должна быть семья или еще кто, кого можно убить, а иначе получится нечестно и несправедливо по отношению к другим членам банды. Придумать, как тут быть, никто не мог, все они зашли в тупик и умолкли. Я чуть не заплакал, но тут меня вдруг осенило, и я предложил им мисс Ватсон – пускай они ее убивают. И все сказали:

– Да, она подойдет. Правильно. Принимаем Гека.

Потом каждый проколол себе булавкой палец, чтобы расписаться кровью, ну и я тоже на той бумажке закорючку поставил.

– А теперь, – говорит Бен Роджерс, – надо решить, чем будет заниматься наша шайка.

– Только разбоем и убийствами, – ответил Том.

– Нет, а делать-то мы чего будем? Дома обчищать или, там, скот угонять…

– Чушь! Угонять скот и прочее это не разбой, а воровство, – говорит Том Сойер. – А мы не воры. В ворах нет настоящего блеска. Мы будем надевать маски, останавливать на дорогах кареты и экипажи, убивать людей и забирать их часы и деньги.

– А убивать обязательно?

– Конечно. Это самое лучшее. Правда, некоторые авторитеты иначе считают, но большинство думает, что лучше всех убивать – кроме тех, кого мы притащим в эту пещеру и будем держать здесь, пока они не выкупятся.

– Выкупятся? Это как?

– Ну, я не знаю. Но обычно разбойники так и поступают. Я об этом в книжках читал, значит, и нам придется то же самое делать.

– Но как же мы делать-то это будем, если не знаем что оно такое?

– Проклятье, да мы просто обязаны делать это и все. Я же тебе говорю, так в книжках написано. Ты что, собираешься против книжек идти и поступать так, как тебе в голову взбредет?

– Говорить-то легко, Том Сойер, но как, бог ты мой, эта публика будет выкупаться, если мы ей ничего объяснить не сможем? Вот что я хотел бы знать. Скажи, как ты это понимаешь?

– Да никак я не понимаю. Ну, может, держать их, пока они не выкупятся, значит держать, пока они не помрут.

– А, ну вот это на что-то похоже . Это ответ. Чего же ты сразу-то не сказал? Ладно, будем держать их, пока они не выкупятся до смерти, хотя так мы с ними мороки не оберемся – они же все наши припасы сожрут и все время будут пытаться сбежать.

– Скажешь тоже, Бен Роджерс! Как же они сбегут, когда мы к ним стражу приставим, готовую пристрелить их, если они хоть пальцем пошевелят?

– Стражу! Ничего себе. Выходит, кому-то придется торчать при них всю ночь и не спать только для того, чтобы следить за ними? По-моему, это дурь. Почему бы просто не взять хорошую дубину да и не выкупить их всех до единого, как только они сюда пожалуют?

– Потому что этого в книжках нет, вот почему. Слушай, Бен Роджерс, ты хочешь все делать как положено – или не хочешь? Скажи. Ты полагаешь, люди, которые книжки пишут, не могут правильное от неправильного отличить, так что ли? Полагаешь, что ты их учить будешь? Нет уж, сэр, давайте-ка выкупать всех как следует.

– Да ладно. Я не против, но, по-моему, это все-таки глупо. Слушай, а женщин мы тоже убивать будем?

– Знаешь, Бен Роджерс, если бы я был таким невеждой, как ты, я бы вообще помалкивал. Женщин убивать, надумал тоже! Да такого ни в одной книжке не встретишь. Женщин следует приводить в пещеру и обходиться с ними, как положено воспитанному паиньке, а после они в тебя влюбляются и домой нипочем уходить не хотят.

– Ну, если так, я не против, только опять же не понимаю, на черта это нужно. Этак у нас скоро в пещере протолкнуться негде будет от женщин да от тех, кто дожидается, когда его черед выкупаться придет, – а разбойникам куда деваться прикажешь? Ну ладно, рассказывай дальше, я больше ничего не скажу.

К этому времени маленький Томми Барнс заснул, а когда мы его разбудили, испугался, заплакал и сказал, что хочет домой, к маме, а бандитом больше быть не желает.

Все стали смеяться над ним, обзывать плаксой, а он взъерепенился и заявил, что вот пойдет сейчас и расскажет всем про наши секреты. Но Том дал ему пять центов, чтоб он помалкивал, а после сказал, что сейчас мы все разойдемся по домам, а на следующей неделе опять соберемся и ограбим кого-нибудь да убьем хоть пару человек.

Бен Роджерс сказал, что каждый день ему из дома выбираться будет трудно, он только по воскресеньям может, и потому предложил в следующее воскресенье и начать, но остальные мальчики сказали, что по воскресеньям заниматься такими делами – грешно, чем этот разговор и закончился. Все согласились, что хорошо бы нам было сойтись как можно скорее и назначить день для разбоя, а после выбрали Тома Сойера атаманом шайки, Джо Харпера его главным подручным и отправились восвояси.

На навес я вскарабкался и в окно моей комнаты влез еще до рассвета. Новая одежда моя была вся в глине и свечном сале, а сам я устал, как собака.

Глава III
Мы садимся в «секрет» и нападаем на А-рабов

Ну ладно, утром мне здорово досталось от старой мисс Ватсон – за одежду. А вдова ругаться не стала, просто очистила ее от сала и глины и уж такая была печальная, что я решил пока что вести себя получше, если удастся. Потом мисс Ватсон завела меня в чулан и стала молиться, да только ничего не вымолила. Она сказала, что, если я буду молиться каждый день, то получу все, о чем попрошу. Куда там. Я уж пробовал. И даже получил как-то раз леску для удочки, но без крючков. А на фига она мне без крючков-то? Я помолился и насчет крючков, раза три, а то четыре, но без толку. Тогда я попросил мисс Ватсон за меня попробовать, и она обозвала меня дураком. Почему я дурак, она не сказала, а сам я, как ни ломал голову, этого не понял.

И как-то раз я ушел в лес и долго сидел там, обдумывая все это. Я себе так говорил: если каждый может получить все, о чем он молится, почему же тогда дьякон Винн не вернул себе деньги, которые потерял, когда свининой торговать взялся? Почему вдова не вернет серебряную табакерку, которую у нее сперли? Почему мисс Ватсон хоть немного жирка не нарастит? Нет, говорю я себе, ерунда это все. Ну, пошел я к вдове, рассказал ей, что надумал, а она сказала, что молящийся может получить только «духовные дары». Чего это такое, я не понял, и она объяснила – я должен помогать ближним, делать для них все, что в моих силах, с утра до вечера блюсти их интересы, а о себе и вовсе не думать. А ближние, как я понимаю, это и мисс Ватсон тоже. Я снова пошел в лес, опять посидел, подумал-подумал, но так и не понял, какой от этого прок будет – ближним, оно конечно, а мне-то? – и решил больше на этот счет не беспокоиться, пусть все идет, как идет. Вдова, бывало, позовет меня к себе и давай рассказывать о промысле Божием – слушаешь ее, просто слюнки текут; а на следующий день мисс Ватсон как начнет рассуждать о том же самом, так все и испортит. В общем, мне стало ясно, что промыслов этих два, и тот, который у вдовы, предлагает грешнику хорошие шансы, а вот если за него возьмется промысел мисс Ватсон, то все – пиши пропало. Обдумал я это и решил, что лучше буду держаться вдовьего промысла, – я, правда, так и не смог взять в толк, что уж он такого наживет, промысел-то этот, если начнет обо мне заботиться, я же вон какой невежественный, и бессовестный, и непослушный.

Папаши моего никто уж больше года не видел и меня это устраивало, я с ним вообще больше дело иметь не хотел. Он же только и знал, что лупить меня, если, конечно, трезвый был и если я ему в руки давался, – я ведь, когда он в городе объявлялся, сразу в лес удирал. Ну вот, и примерно в то время его нашли утонувшим в реке, милях в двенадцати выше города, так мне сказали. То есть, все думали, что это он, потому как утопший был в точности его роста, весь в лохмотьях и с длиннющими волосами, в общем, вылитый папаша. Другое дело, что по лицу его ничего сказать было нельзя – он столько времени пробыл в воде, что от лица ничего, почитай, не осталось. Говорили, что он плыл по реке этим самым лицом кверху. Короче, выудили его и закопали на берегу. Однако радовался я недолго, потому как вспомнил то, что всегда хорошо знал: утопленник, если он мужчина, лицом кверху плыть ну никак не может, только книзу. И я сообразил, что никакой это был не папаша, а вовсе утопленница в мужском платье. И мне снова стало не по себе. Я рассудил так, что рано или поздно, а мой старик объявится, хочу я того или не хочу.

Месяц примерно мы проиграли в разбойников, а потом я ушел из шайки. И другие мальчики тоже. Никого мы не ограбили, никого не убили, одно притворство и больше ничего. Выбегали из леса, налетали на свинопасов или на женщин, которые ехали на рынок в телегах со всякими овощами, да и из тех ни одной к себе не увели. Том Сойер называл свиней «слитками», а репу и прочее «самосветами», и мы забирались в пещеру и хвастались нашими подвигами, рассказывали, сколько народу перебили да на скольких наши метины оставили. Но я что-то не видел, какая нам от этого прибыль. Как-то раз Том послал одного мальчика бегать по городу с горящей головней, которую Том называл «боевым кличем» (то есть знаком, что разбойникам следует собраться вместе), а после сказал, что получил от своих лазутчиков секретное донесение – дескать, назавтра в Пещерной лощине станет становищем целая орава испанских купцов и богатых А-рабов, а с ними будет две сотни слонов, да шесть сотен верблюдов, да больше тысячи «бьючных» мулов и все они будут нагружены брильянтами, а охраны у них все-то четыре сотни солдат, и стало быть, мы засядем в «секрет», так он сказал, всех их поубиваем и сорвем здоровенный куш. Он велел нам наострить мечи, начистить пистолеты и вообще изготовиться. Он даже на телегу с репой ни разу не напал, не заставив нас первым делом мечи заострить да пистолеты начистить, хотя мечи у нас были из реек и метловищ, а их остри хоть до посинения, ни фига они лучше не станут. Я вообще-то не верил, что нам удастся расколотить такую кучу испанцев и А-рабов, но мне охота было взглянуть на верблюдов со слонами, поэтому на следующий день, в субботу, я, как миленький, сидел со всеми в «секрете», и мы, получив сигнал, выскочили из леса и понеслись вниз по склону горы. Да только никаких испанцев с А-рабами там не оказалось – и слонов с верблюдами тоже. Всего-навсего, пикник воскресной школы, и тот для первоклашек. Налетели мы на них, разогнали детишек по всей лощине, и захватили добычу: несколько булочек с вареньем – ну, правда, Бену Роджерсу все же досталась тряпичная кукла, а Джо Харперу сборник гимнов и религиозная брошюрка. А тут еще откуда ни возьмись учительница выскочила, так что мы всю добычу побросали и дали деру. Брильянтов я ну никаких там не увидел, так Тому Сойеру и сказал. Но он ответил, что брильянтов там было хоть завались – и испанцев с А-рабами тоже, и слонов и прочего. «Чего же мы их тогда не увидели?» – спросил я. А Том сказал, что, если бы я не был таким неучем и прочитал книжку, которая называется «Дон Кихот», так сразу все понял бы и никаких вопросов не задавал. Сказал, что во всем виноваты заклинания. Дескать, и сотни солдат там были, и слоны, и сокровища, и прочее, однако наши враги, он их магами назвал, обратили все это в воскресную школу – просто по злобе. Я сказал, ладно, тогда нам надо изловить этих магов. А Том обозвал меня олухом.

– Да маг, – говорит он, – может вызвать прорву джиннов и они тебя в лапшу изрубят, ты и «мама-папа» сказать не успеешь. Они же все ростом с дерево, а толщиной в церковь.

– Ладно, – говорю, – а положим, мы разживемся джиннами, которые нам помогать будут, – смогут они эту прорву расколошматить?

– Как это ты ими разживешься?

– Не знаю. Те же их как-то добывают.

– Ну, те, – те трут старую жестяную лампу или железное кольцо, вот джинны сразу и сбегаются – с громом, молниями и клубами дыма, – и чего им не прикажешь, все тут же и сделают. Им, знаешь ли, ничего не стоит целую дроболитную башню из земли с корнем выдрать и треснуть ею по башке директора воскресной школы – да и вообще кого угодно.

– А кто ж это их сбегаться-то заставляет?

– Как это, кто? Тот кто лампу трет или кольцо. Они рабы того, кто владеет кольцом или лампой, и делают все, что он им велит. Велит построить дворец в сорок миль длиной из одних брильянтов и наполнить его до крыши жевательной резинкой или чем он захочет, а заодно уж притащить из Китая дочь императора, чтобы он на ней женился, и они обязаны все это выполнить, да еще и до того, как солнце взойдет. Мало того: они обязаны твой дворец по всей стране таскать, куда тебе только захочется, понял? – Ну ладно, – говорю я, – только, по-моему, простофили они, эти твои джинны, – могли бы и дворец прикарманить, и собой вот так вот вертеть не позволять. Больше того, будь я одним из них, послал бы я этого проходимца с лампой в Иерихон загнал, вместо того, чтобы бросать все мои дела да мчаться к нему, как только он ее потрет.

– Скажешь тоже, Гек Финн. Да ты просто обязан являться к нему, если он ее потер, хочешь – не хочешь.

– Да? Это когда я ростом с дерево, а толщиной, как церковь? Ладно, явлюсь я к нему, но только, спорим на что хочешь, а он у меня в два счета залезет на самое высокое дерево, какое найдется в округе.

– Какую ты чушь несешь, Гек Финн, просто уши вянут. Тебе, по-моему, ничего втолковать нельзя – болван-болваном.

Дня два или три я все это обмозговывал, а после надумал сам проверить, правду Том говорил или нет. Разжился старой жестяной лампой и железным кольцом, ушел в лес и тер их там, тер, пока не вспотел, как индеец, и все прикидывал, какой я дворец построю, да как его продам; но так ничего и не добился, никакие джинны ко мне не прискакали. И я решил, что вся эта ерунда – очередное вранье Тома Сойера. Я так понимаю, что сам-то он верил и в А-рабов, и в слонов, ну а у меня на этот счет другое мнение. Самая что ни на есть воскресная школа, пробу негде ставить.

«Приключения Гекльберри Финна»

Роман о Геке начинается точно простое продолжение книги о Томе Сойере. Геку не нравятся строгие порядки, заведенные добродетельной и сердобольной вдовой Дуглас, которая взяла его на воспитание, ему не сидится в ее доме. Неутомимый Том берет на себя инициативу организации новых приключений.

В первых главах книги читатель обнаруживает добродушный юмор и легкую сатиру, совсем как в «Приключениях Тома Сойера». Здесь есть и забавные пародии на приключенческие романы и знакомое противопоставление трезвого разума религиозным предрассудкам скучных ханжей.

Но вскоре становится ясно, что «Приключения Гекльберри Финна» резко отличаются от повести о приключениях Тома Сойера.

Гек и Том теперь куда менее сходны обликом, чем раньше. Поступки Тома все чаще носят характер забав, милых и наивных. Не случайно Твен постоянно подчеркивает, что источником фантазии Тома по большей части служат книги. Эти бесстрашные и кровожадные разбойники, в кругу которых он хочет жить, ничего общего с подлинной действительностью, конечно, не имеют. Том обитает в мире выдумки. Ему ничего не стоит вообразить, например, что школьники на прогулке в лесу — это караван богатых арабов. Он упрекает Гека за незнание книжных правил поведения разбойников. Но в этой книге Том бледен. Центральная фигура здесь Гек.

Он выглядит полнокровным, живым, убедительным. Его чувства сложны и глубоки. Устремления Гека порождены миром подлинных человеческих отношений. Он хочет жить свободно, так, чтобы его не стесняли, не мучали. Это вполне реалистический образ.

И жизнь, окружающая Гека, — реальная жизнь.

Начиная с пятой главы романа, где рассказывается о том, как в городок вернулся отец Гека, все повествование принимает суровый и даже мрачный оттенок.

Нет ничего от романтической выдумки уже в первой сцене встречи героя книги с его отцом. В «Приключениях Тома Сойера» отец Гека, о котором сообщалось лишь мимоходом, казался просто занятным бродягой. Теперь роль этого бродяги и пьяницы в судьбе ребенка показана со всей серьезностью.

Находясь в доме вдовы Дуглас, где многое его раздражало, Гек все же вспоминал о прошлой жизни, жизни с отцом, без всякой радости. Мысль о возможности возвращения отца даже внушала ему ужас. Мальчик не верил, что навсегда избавлен от встречи с ним. И он не ошибся.

Вот как рассказывает Гек о появлении отца: «Я затворил за собой дверь. Потом повернулся, смотрю — вот он, папаша! Я его всегда боялся — уж очень здорово он меня драл. Мне показалось, будто я и теперь испугался, а потом я понял, что ошибся, то есть сперва-то, конечно, встряска была порядочная, у меня даже дух захватило — так он неожиданно появился, только я сразу же опомнился и увидел, что вовсе не боюсь, даже и говорить не о чем».

Но читатель по-настоящему встревожен. Ведь страшного человека, которого рисует Твен, видишь с полной отчетливостью. У этого отвратительного пьяницы черные волосы «совсем без седины», а шляпа с провалившимся верхом похожа на обыкновенную кастрюльку с крышкой. Лицо у него белое, как «рыбье брюхо».

Самые кровавые сцены в «Приключениях Тома Сойера» не производят такого жуткого впечатления, как картины жизни мальчика с отцом в «Приключениях Гекльберри Финна».

«Папаша» заставляет Гека поселиться с ним. Старик Финн пьян, как всегда. Он заболевает белой горячкой, и каждый час пребывания с отцом становится для Гека пыткой. «Отец как сумасшедший, — рассказывает мальчик, — метался во все стороны и кричал: «Змеи!» Он жаловался, что змеи ползают у него по ногам… Я не видывал, чтобы у человека были такие дикие глаза… Скоро он сбросил одеяло, — продолжает Гек, — вскочил на ноги как полоумный, увидел меня и давай за мной гоняться. Он гонялся за мной по всей комнате со складным ножом, звал меня Ангелом Смерти, кричал, что он меня убьет и тогда я уже больше не приду за ним. Я его просил успокоиться, говорил, что это я, Гек; а он только смеялся, да так страшно!.. Он очень скоро задремал. Тогда я взял старый стул с провалившимся сиденьем, влез на него как можно осторожнее, чтоб не наделать шуму, и снял со стены ружье. Я засунул в него шомпол, чтоб проверить, заряжено оно или нет, потом пристроил ружье на бочонок с репой, а сам уселся за бочонком, нацелился в папашу и стал дожидаться, когда он проснется».

Ни одним словом не выражает мальчик любви к своему отцу. В читателе тоже не просыпается жалость к старому бродяге. И Твен правдиво обосновывает это — ведь отец Гека не только пьяница, который избивает сына, он еще и негроненавистник. По убеждению этого нищего человека, рабовладельческое правительство США еще недостаточно жестоко обращается с неграми.

С решительностью и сосредоточенностью взрослого Гек задумывает и осуществляет побег. Наконец он на воле. Вдвоем с негром Джимом они вывели плот и поплыли.

У Джима есть достаточно своих собственных оснований, чтобы покинуть Санкт-Петербург. Он узнал, что хозяйка собирается продать его на плантации далекого Юга. Джим и Гек мечтают доплыть на своем плоту до места впадения в Миссисипи притока Огайо, ведущего в «свободные» штаты. Там Джим приобретет свободу. Но ночью плот минует устье Огайо. Вверх по течению плыть нельзя, а на берегу беглый негр будет сейчас же пойман, и невольные путешественники вынуждены двигаться все дальше на Юг, в районы хлопковых плантаций и самого жестокого рабовладения.

Если быть придирчивым, то можно сказать, что к книге есть некоторая несуразность. Джиму не нужно было плыть до Огайо, чтобы попасть в штаты, где нет рабовладельчества. Ему достаточно было пересечь Миссисипи в том месте, где находится городок Тома и Гека, чтоб очутиться в «свободном» штате Иллинойс.

Но читатель, взволнованно листающий «Приключения Гекльберри Финна», обычно не обращает на это внимания. И читатель прав. Условность, введенная в роман, оправдана всем его содержанием — ведь это в значительной мере книга о рабовладельческой Америке, и писатель рассказывает правду о судьбе раба на Юге.

«Приключения Гекльберри Финна» вышли в свет через два десятилетия после освобождения негров-рабов. Однако чернокожие по-прежнему оставались на Юге (и не только на Юге) в положении зависимых, эксплуатируемых, повседневно унижаемых «полулюдей». Твен понимал это. И потому такого возмущения полны страницы книги, рассказывающие о жизни невольников.

Нескольких невольников продали торговцам неграми. Они увезли «двоих сыновей вверх по реке, в Мемфис, а их мать — вниз по реке, в Новый Орлеан». «Я думал, — говорит Гек, — что… у негров сердце разорвется от горя…»

Как относились на Юге к неграм, видно также из знаменитого по краткости и выразительности диалога между Геком и сердобольной женой фермера. Гек упомянул о том, что на пароходе взорвалась головка цилиндра. Женщина спрашивает:

«— Господи помилуй! Кто-нибудь пострадал?

— Нет, мэм. Убило негра…

— Ну, это вам повезло, а то бывает, что и ранит кого-нибудь».

Главный путь обличения рабства для Твена — через раскрытие духовного богатства человека с черной кожей, через изображение истинно человеческого в душе негра.

Джим — обаятельнейшее существо, человек, способный на самопожертвование и героизм. Этот беглый негр идет на страшный риск и всякие муки во имя свободы. Он облегчает своему юному другу тяготы путешествия на плоту. Он ставит жизнь на карту, чтобы оказать раненому мальчику помощь.

Джим — истинно сердечный человек, и потому так трогает его обида, когда Гек, как это принято среди белых, начинает «врать да морочить голову старику Джиму».

С какой теплотой и человечностью написана сцена, изображающая, как Джим вспоминает семью, оставленную при побеге! Гек говорит: «Я лег спать, и Джим не стал будить меня, когда подошла моя очередь. Он часто так делал. Когда я проснулся на рассвете, он сидел и, опустив голову на колени, стонал и плакал. Обыкновенно я в таких случаях не обращал на него внимания, даже виду не подавал. Я знал, в чем дело. Это он вспоминал про жену и детей и тосковал по дому, потому что никогда в жизни не расставался с семьей…»

Наконец следует рассказ негра о том, как он обидел свою крохотную дочь, — рассказ, который нельзя читать без волнения.

«— Вот отчего мне сейчас так тяжело, — говорит Джим, — я только что слышал, как на берегу что-то шлепнуло или хлопнуло, — от этого мне и вспомнилось, как я обидел один раз мою маленькую Лизабет. Ей было тогда всего четыре года, она схватила скарлатину и очень тяжело болела, потом поправилась; вот как-то раз стоит она рядом со мной, а я ей и говорю:

— Закрой дверь!

Она не закрывает, стоит себе и стоит, да еще глядит на меня и улыбается. Меня это разозлило; я опять ей говорю, громко так говорю:

— Не слышишь, что ли? Закрой дверь!

А она стоит все так же и улыбается. Я взбесился и прикрикнул:

— Ну, так я же тебя заставлю!

Да как шлепну ее по голове, так она у меня и полетела на пол. Потом ушел в другую комнату, пробыл там минут десять и прихожу обратно; смотрю, дверь так же открыта настежь, девочка стоит около самой двери, опустила голову и плачет, а тут как раз — дверь эта отворялась наружу — налетел ветер и — «трах!» — захлопнул ее за спиной у девочки, а она и с места не тронулась. Я так и обмер, а уже что я почувствовал, просто и сказать не могу. Подкрался, — а сам весь дрожу, — подкрался на цыпочках, открыл потихоньку дверь у нее за спиной, просунул осторожно голову да как крикну во все горло! Она даже не пошевельнулась! Да, Гек, тут я как заплачу! Схватил ее на руки и говорю:

— Ох ты, моя бедняжка! Прости, господи, старика Джима, а сам он никогда себе не простит!

Ведь она совсем оглохла, Гек, совсем оглохла, а я так ее обидел!»

Чудовищно, что подлинный человек — а Джим именно таков! — невольник. К этому выводу подводит читателя Твен.

Действие и «Приключений Тома Сойера» и «Приключений Гекльберри Финна» развертывается лет за десять-пятнадцать до Гражданской войны. Основные герои книги те же, и они не успели состариться. Но, читая и перечитывая роман о Геке, видишь, как много черт реальной жизни Америки середины прошлого века, обойденных вниманием в повести о Томе, теперь находят вполне очевидное и яркое отражение. В книге проявилось также отношение Твена к американской буржуазной действительности конца XIX века. Оно дает себя знать и в общей резко критической тональности романа о далеком довоенном прошлом страны и в некоторых существенных особенностях важнейших его образов.

В городке, где происходят события первой из этих двух книг, очень многое дышало довольством и прелестью. Но теперь Америка поворачивается к читателю своей теневой стороной.

На жителей маленьких земледельческих поселений времен своего детства Твен смотрит глазами человека, который не может отрешиться от впечатлений и мыслей самого последнего времени. Он хорошо помнит, в частности, все, что видел во время недавней поездки по реке. Разочарование простых людей Америки в том, что принесла им жизнь, рост капитализма в сельском хозяйстве, страдания рабочих и их борьба против угнетателей, сомнения в буржуазной демократии — все это с еще невиданной силой сказалось на картинах жизни, нарисованных Твеном, придало новой книге совсем иные тона.

Вспомним солнечный Санкт-Петербург и сравним его с городком, куда попал Гек и где он был свидетелем некоторых важных происшествий. Этот маленький городок, расположенный в чудесном месте, изображен самыми черными красками. Там все говорит о нищете, упадке, навевает тоску. «Почти все лавки и дома здесь были старые, рассохшиеся и испокон веку не крашенные; все это едва держалось от ветхости. Дома стояли точно на ходулях, фута на три, на четыре от земли, чтобы река не затопила, когда разольется. При домах были и садики, только в них ничего не росло, кроме дурмана и подсолнуха, да на кучах золы валялись рваные сапоги и башмаки, битые бутылки, тряпье и помятые ржавые жестянки. Заборы, сколоченные из разнокалиберных досок, набитых как попало одна на другую, покривились в разные стороны, и калитки в них держались всего на одной петле — да и та была кожаная».

Рисуя рядовых американцев из долины Миссисипи, автор книги о Геке будто заливает их светом ярчайшего прожектора, позволяющего разглядеть все морщины, все уродливые черточки этих людей. Твен повторяет нам снова и снова: они лодыри, бездельники. «Под навесами, — говорит Гек, — на пустых ящиках из-под товара, целыми днями сидели здешние лодыри, строгали палочки карманными ножами фирмы Барлоу, а еще жевали табак, зевали и потягивались, — сказать по правде, все это был препустой народ. Все они ходили в желтых соломенных шляпах, чуть не с зонтик величиной, зато без сюртуков и жилетов, звали друг друга попросту Билл, Бак, Хэнк, Джо и Энди, говорили лениво и врастяжку и не могли обойтись без ругани. Почти каждый столбик подпирал какой-нибудь лодырь, засунув руки в карманы штанов; вынимал он их оттуда только для того, чтобы почесаться или одолжить кому-нибудь жвачку табаку».

Обитатели города весьма неумны. Мошенники «король» и «герцог», как и проходимцы проповедники, легко их обманывают.

Если в книге о Томе Сойере возникают образы добрых, трудолюбивых, хотя и несколько ограниченных людей, то в «Приключениях Гекльберри Финна» мы видим нечто совершенно иное. Отупевшие обыватели «гекфинновского» городка не только ленивы и легко поддаются любому влиянию, они жестоки. Их, пишет Твен, «ничем нельзя… так расшевелить и порадовать, как собачьей дракой, разве только если смазать бездомную собачонку скипидаром и поджечь ее…». Они охотно готовы принять участие и в погоне за беглым негром.

Есть в «Приключениях Гекльберри Финна» страшные и замечательные по силе воплощенного в них реализма страницы, повествующие о том, как южанин-«аристократ» Шерборн убил надоедавшего ему, но, по сути дела, безвредного нищего старика Богса. Этот эпизод романа, несомненно, перекликается с историей убийства Смарра ганнибальским торговцем Оусли.

Гек рассказывает:

«Я обернулся поглядеть, кто это крикнул, а это был тот самый полковник Шерборн. Он стоял неподвижно посреди улицы, и в руках у него был двуствольный пистолет со взведенными курками, — он не целился, а просто так держал его дулом кверху. В ту же минуту я увидел, что к нам бежит молоденькая девушка, а за ней двое мужчин. Богс и его приятели обернулись посмотреть, кто это его зовет, и, как только увидели пистолет, оба приятеля отскочили в сторону, а пистолет медленно опустился, так что оба ствола со взведенными курками глядели в цель. Богс вскинул руки кверху и крикнул:

— О господи! Не стреляйте!

«Бах!» — раздался первый выстрел, и Богс зашатался, хватая руками воздух. «Бах!» — второй выстрел, и он, раскинув руки, повалился на землю, тяжело и неуклюже. Молодая девушка вскрикнула, бросилась к отцу и упала на его тело, рыдая и крича:

— Он убил его, убил!»

После того как свершилось это преступление, толпа бросилась к дому Шерборна, чтобы наказать его. Однако полковник вышел с двустволкой на крышу веранды, один против целой толпы, и заставил ее отступить.

Шерборн обращается к собравшимся с речью.

«— Неужели я вас не знаю? — говорит он. — Знаю как свои пять пальцев. Я родился и вырос на Юге, жил на Севере, так что среднего человека я знаю наизусть. Средний человек всегда трус… Ваши газеты так часто называли вас храбрецами, что вы считаете себя храбрей всех, — а ведь вы такие же трусы, ничуть не лучше… Самое жалкое, что есть на свете, — это толпа… Теперь вам остается только поджать хвост, идти домой и забиться в угол».

Итак, этот южный «аристократ» и безжалостный убийца бросает вызов целой толпе. Он обвиняет «среднего человека» в трусости. И Твен с глубокой горечью показывает, что противники Шерборна действительно оказались трусами.

Немало осложнений внесли в жизнь Гека и Джима встретившиеся на их пути мошенники «король» и «герцог». Есть в «короле» и «герцоге» что-то от персонажей из рассказов ранних американских юмористов.

Им нельзя отказать в ловкости. Они присваивают себе имена знаменитых актеров «Дэвида Гаррика-Младшего» и «Эдмунда Кина-Старшего». Они ловко водят за нос провинциалов. Ведь все дураки в городе, по ядовитому замечанию «короля», за них стоят.

Писатель вкладывает в их уста уморительную пародию на знаменитый монолог Гамлета «Быть или не быть». Когда «герцог» читал этот монолог, говорит Гек, он «и зубами скрипел, и завывал, и бил себя в грудь, и декламировал — одним словом, — заключает он, — все другие актеры, каких я только видел, и в подметки ему не годились».

Итак, жулики, проходимцы фигурируют в качестве «короля» и «герцога». Это дает Твену возможность выпустить несколько новых стрел в адрес монархии и дворянства. Замечание Джима, что «наши короли — сущие мошенники», вызывает у Гека возглас: «Ну, а я что тебе говорю: почти что все короли мошенники, дело известное».

Однако настойчивее всего Твен подчеркивает в «короле» и «герцоге» те черты, которые делают их родными братьями американских дельцов. Ведь в конечном счете «король» и «герцог» — бессовестные стяжатели.

Желая завладеть наследством некоего кожевника, они выдали себя за его родственников и стали изображать безутешное горе. Геку это не показалось смешным. Ему сделалось «стыдно за род человеческий». Он все время мечтал избавиться от непрошеных попутчиков. Казалось, что его желание, наконец, осуществилось. Когда же Гек обнаружил, что «король» и «герцог» нагоняют его и Джима в лодке, он «повалился прямо на плот и едва-едва удержался, чтобы не заплакать».

Такую острую неприязнь эти люди вполне заслужили. Они выше всего на свете ценят деньги и ради золота готовы погубить кого угодно. Вспомним, как «король» и «герцог» жадно хватали золото руками, пропускали его сквозь пальцы, со звоном роняли на пол. Великолепно показал Твен алчность этих воров. Они захватили обманом много денег, принадлежавших кожевнику, но не удовлетворились этим. «Что? А остальное имущество так и не продадим? — говорит «король». — Уйдем, как дураки, и оставим на восемь, на девять тысяч добра, которое только того и дожидается, чтобы его прибрали к рукам?» Позднее у этих мерзавцев «хватило духу», как с презрением восклицает Гек, продать Джима, «опять продать его в рабство на всю жизнь за какие-то паршивые сорок долларов, да еще чужим людям».

В конечном итоге «король» и «герцог» — живое воплощение буржуазного духа, достигшего зрелости в Америке послевоенных лет. Это образы-близнецы, и они усиливают друг друга, заставляя читателя полнее ощутить, что частное здесь слепок с целого.

«Приключения Гекльберри Финна» — очень емкая книга. Перед нами целая панорама жизни в США. Твен рассказывает в романе и о буржуазных сторонах американской действительности, и об уходящих в прошлое специфических особенностях быта плантаторского Юга. Он изображает и «белых бедняков» — ремесленников, захудалых фермеров — и богатых рабовладельцев.

Они горды и смелы, эти южные плантаторы старого закала, Грэнджерфорды и Шепердсоны, джентльмены «с головы до пяток», к которым попадает Гек во время своих скитаний. Но феодально-рабовладельческий Юг осужден на гибель. И в «Приключениях Гекльберри Финна» повествуется о том, как Грэнджерфорды и Шепердсоны враждуют между собой и как кровавая месть уносит представителей то одного, то другого рода.

Мальчик Грэнджерфорд рассказывает о гибели своего кузена Бада от руки старика Шепердсона. «Плешивый Шепердсон» долго гнался за Бадом, и когда мальчик понял, что ему не уйти от смерти, он «остановил лошадь и повернулся лицом к старику, чтобы пуля попала не в спину, а в грудь, а старик подъехал ближе и убил его наповал. Только недолго ему пришлось радоваться; не прошло и недели, как наши его уложили».

Все это звучит на первый взгляд неправдоподобно. Но взаимоуничтожение южных «аристократов» было явью.

Чем шире раскрывается перед нами с каждой новой страницей книги жизнь Америки, тем больше духовного богатства мы обнаруживаем в Геке. Ведь о чем бы ни повествовал Твен в «Приключениях Гекльберри Финна», мы воспринимаем все это глазами Гека. Он и основной персонаж романа и главный рассказчик.

От главы к главе Гек мужает, кажется все старше. Том по сравнению с ним просто ребенок. Имеется немало свидетельств тому, что если в образе главного героя «Приключений Тома Сойера» воплотились некоторые черты Сэма Клеменса, то образ Гека был отчасти навеян особенностями жизни и характера обитателя Ганнибала Тома Бланкеншипа. И небезынтересно, что этот Бланкеншип был старше Сэма примерно лет на пять.

У Гека острый, недетский взгляд на мир. Только взрослый человек мог завершить рассказ о белой горячке, которой заболевает отец Гека, восклицанием: «И до чего же медленно и тоскливо потянулось время!» Поведав о судьбе Грэнджерфордов, Гек продолжает: «Все я рассказывать не буду, а то, если начну, мне опять станет нехорошо… До сих пор все это стоит у меня перед глазами…»

Почти по-взрослому воспринимает Гек природу. В его описаниях Миссисипи нет трафаретной «красивости», он точен и конкретен. И в картинах, им создаваемых, мы ощущаем истинную поэзию.

О рассвете на реке Гек рассказывает так: «Нигде ни звука, полная тишина, весь мир точно уснул, редко-редко заквакает где-нибудь лягушка. Первое, что видишь, если смотреть вдаль над рекой, — это темная полоса: лес на другой стороне реки, а больше сначала ничего не разберешь; потом светлеет край неба, а там светлая полоска расплывается все шире и шире, и река, если смотреть вдаль, уже не черная, а серая; видишь, как далеко-далеко плывут по ней небольшие черные пятна, — это шаланды и всякие другие суда, и длинные черные полосы — это плоты; иногда слышится скрип весел в уключинах или неясный говор, — когда так тихо, звук доносится издалека; мало-помалу становится видна и рябь на воде, и по этой ряби узнаешь, что тут быстрое течение разбивается о корягу, оттого в этом месте и рябит; потом видишь, как клубится туман над водой, краснеет небо на востоке, краснеет река, и можно уже разглядеть далеко-далеко, на том берегу, бревенчатый домик на опушке леса — должно быть, сторожка при лесном складе, а сложен домик кое-как, щели такие, что кошка пролезет; потом поднимается мягкий ветерок и веет тебе в лицо прохладой и свежестью и запахом леса и цветов, а иногда и кое-чем похуже, потому что на берегу валяется дохлая рыба и от нее здорово несет тухлятиной; а вот и светлый день, и все вокруг словно смеется на солнце, и певчие птицы заливаются вовсю!»

Только Гек мог от запаха леса и цветов перейти к запаху дохлой рыбы.

Гуманизм Твена проявляется в «Приключениях Гекльберри Финна» сильнее и ярче, нежели в каком-либо его произведении, написанном раньше. И он сливается с гуманизмом Гека — самого значительного из созданных Твеном положительных образов. Гек видит, как неладно живут люди в долине Миссисипи. Ее иногда называют «долиной демократии», но мальчик сознает, что рядовые обитатели маленьких поселков у реки нищи и убоги. И они не имеют мужества противостоять полковникам Шерборнам. Гек не понимает причины этого, но ему очень не по себе. Его гнетет, что даже люди труда зачастую малодушны, жестоки, склонны к лицемерию и обману.

Мальчику хочется, чтобы люди не причиняли друг другу столько зла. И этот маленький гуманист готов, поскольку это доступно ему, ребенку, пойти войной на несправедливость. В конце концов Гек проявляет себя сострадательным и мужественным человеком. Он не раз спасает Джима от его врагов.

Геку приходится бороться не только с теми, кто хочет вновь вернуть негра в рабство, но и с собственными предрассудками. На протяжении многих дней своего путешествия по Миссисипи он озабочен дилеммой — передать или не передать Джима в руки властей.

По всем правилам рабовладельческой этики, впитанной Геком с раннего детства, только бесчестный, гадкий человек стал бы помогать негру бежать из неволи. Недаром решение Тома оказать помощь беглому негру вызывает у него недоумение. Ему невдомек, как это Том, «мальчик из хорошей семьи, воспитанный… не тупица… добрый… забыл и про гордость и про самолюбие» и соглашается освободить негра из рабства. Слово «аболиционист» Гек употребляет с эпитетом «подлый».

Чем ближе Джим к своей цели — стать свободным человеком, тем более сильные угрызения совести испытывает Гек. Твен создает психологически правдивый образ. Вместе с тем, показывая глазами Гека темные стороны действительности, писатель то и дело резко их подчеркивает, чтобы отвратительность враждебных ему явлений жизни предстала перед читателем как можно более выпукло. Ирония и сарказм помогают Твену выразить его отношение к тому низкому и подлому, что есть в реальном мире, со всей силой страсти, на которую он способен.

Твен, конечно, вносит в свой рассказ о мучивших Гека «угрызениях совести» элемент сатирической утрировки.

Все это с особенной ясностью сказывается в главе «Приключений Гекльберри Финна», где изображен завершающий этап спора Гека с самим собой о рабстве, о том, как должно поступить с Джимом.

Только что бессердечные мошенники «король» и «герцог» передали беглого негра в руки рабовладельцев. Гек безмерно возмущен этим поступком, и тут-то, в самый, казалось бы, неподходящий момент, он в очередной раз начинает рассуждать: а правильно ли поступал он сам, спасая Джима? У него даже мелькает мысль, что хорошо бы сообщить владелице Джима — мисс Уотсон о местонахождении ее раба.

А дальше следуют строки, где ирония автора окрашивает чуть ли не каждое слово (хотя сам рассказчик отнюдь не иронизирует). «Но скоро я эту мысль оставил, — говорит Гек, — и вот почему: а вдруг она рассердится и не простит ему такую неблагодарность и подлость, что он взял да и убежал от нее, и опять продаст его?»

Как ни зависим Гек от мировоззрения южных рабовладельцев, он не стал бы, конечно, всерьез упрекать Джима в «неблагодарности и подлости» за попытку высвободиться из рабства. Преувеличивая наивность Гека, автор лишь ярче выявляет уродливость системы рабского труда. В заключительных словах приведенной фразы: «…и опять продаст его» — есть глубокая издевка над самой сутью этики рабовладельцев. Ведь для них стремление к свободе аморально, а закабаляя человека, якобы можно проявить себя поклонником высоких моральных принципов.

Твен продолжает иронизировать, он как бы нагнетает иронию. Повествование развертывается в двух планах: мы видим перед собой и несколько наивного мальчика Гека и стоящего за ним мудрого, богатого иронией автора.

Если Джима и не продадут, то «все равно добра не жди: все будут презирать такого неблагодарного негра, это уж так полагается, и обязательно дадут Джиму почувствовать, какой он подлец и негодяй». Писатель и здесь не все сказал — его сарказм еще не достиг предела. «А мое-то положение! — восклицает Гек. — Всем будет известно, что Гек Финн помог негру освободиться; и если я только увижу кого-нибудь из нашего города, то, верно, со стыда готов буду сапоги ему лизать. Это уже всегда так бывает, — продолжает напластовывать иронию Твен, — сделает человек подлость, а отвечать за нее не хочет, — думает, пока этого никто не знает, так стыдиться нечего. (Нужно ли напоминать, что на самом деле речь здесь идет не о подлости, а о благородном поступке? — М. М.) Вот и со мной так вышло. Чем больше я думал, тем сильней меня грызла совесть, я чувствовал себя прямо-таки дрянью, последним негодяем и подлецом».

Написав письмо мисс Уотсон, Гек испытал облегчение, он «почувствовал, что первый раз в жизни очистился от греха». Но поневоле Гек начинает вспоминать, каким другом был для него негр Джим, как он любил Гека, как заботился о нем. В том, что теперь говорит Гек, уже нет второго плана, нет иронической окраски. Герой книги заканчивает свой рассказ замечательными словами: «И тут я нечаянно оглянулся и увидел свое письмо. Оно лежало совсем близко. Я взял его и подержал в руке. Меня даже в дрожь бросило, потому что тут надо было раз навсегда решиться, выбрать что-нибудь одно, — это я понимал. Я подумал с минутку, даже как будто дышать перестал, и говорю себе: «Ну что ж делать, придется гореть в аду». Взял и разорвал письмо».

Решение Гека пойти в ад, вполне реальное место в его понятии, на вечные муки ради негра, ради своего ближнего, ради борьбы с тем, что в глубине души он считал несправедливостью, поднимает этот образ на необычайную высоту. Гек — сын народа.

В книге нет слов восхищения перед Геком — повествование ведется от имени его самого, а иронически-сдержанный Твен вообще предпочитает обходиться без комментариев. Но в последних главах приводится факт, который бросает новый свет на поведение Гека.

Беглый негр Джим находится под замком на ферме некоего Фелпса. Туда же попадает Гек. Фелпс оказывается родственником Тома Сойера, и вот на его ферму по воле автора романа приезжает сам Том. Гек с Томом решают помочь Джиму скрыться. Освободить негра можно было бы довольно просто, но Том, начитавшись всяких приключенческих книжек, изо всех сил старается придать побегу Джима «романтический» характер и в результате только осложняет положение негра и мучает его.

Мы помним, что Гек сначала не может понять, как это его друг соглашается «украсть» негра — даже во имя восстановления справедливости. И Гек правильно оценивает Тома. Ведь на поверку выходит, что Том согласился оказать помощь Джиму лишь после того, как узнал, что негр уже отпущен его владелицей на свободу. Твен роняет замечание об этом мимоходом. Он сам как будто не придает ему значения. Но теперь ясно, что «побег» нужен был не Джиму, а Тому, и только потому, что он любитель приключений. В поступки Тома Твен вносит элемент пародии. Но вся затянувшаяся история с освобождением Джима начинает казаться возмутительной. Нет, Том не согласился бы последовать в ад за Геком, чтобы спасти беглого негра.

В моральном отношении Гек куда выше Тома. Впрочем, можно сказать, что образы Тома и Гека в «Приключениях Гекльберри Финна» вообще несоизмеримы. В образе Тома есть теперь известная условность, а образ Гека трехмерный, выпуклый.

Твен горячо любит Гека Финна, честного, смелого героя своего романа. Вместе с Джимом Гек представляет то положительное начало, которое, несмотря на все грустные картины, возникающие в «Приключениях Гекльберри Финна», придает книге утверждающий характер.

Уолт Уитмен, чувствовавший биение жизни на всем континенте Америки, спрашивал вскоре после войны Севера и Юга: почему в американской литературе еще не находит отражения подлинная действительность Миссисипи, Запада, Юга? Воинствующий демократ, поднимавший идею демократии на неприемлемую для «позолоченного века» высоту, Уитмен требовал создания положительных образов рядовых американцев.

Своим романом о Геке и Джиме Марк Твен вписал в американскую литературу одну из тех страниц, отсутствие которых Уитмен так остро ощущал.

В «Приключениях Гекльберри Финна» жизнь обитателей долины Миссисипи, да и всей Америки отражена в своем многообразии и противоречиях.

Иные буржуазные литературоведы склонны видеть в книге Твена лишь гимн во славу прекрасной реки и прославление ухода от действительности. Верно, что Гек иногда с грустью противопоставляет прелесть самой реки безрадостной жизни на ее берегах. «Везде кажется душно и тесно, — говорит он, — а на плоту — нет. На плоту чувствуешь себя и свободно, и легко, и удобно». Но и плот оказывается частью реального и недоброго мира. Ведь там находятся не только Гек и Джим, но и «король» и «герцог». Гек не может и не хочет прятаться от жизни. На протяжении всего романа он то и дело уходит от любимой реки в окружающий его мир моральной духоты и несправедливости. Не в характере Гека бояться правды, бояться трудностей.

В «Приключениях Гекльберри Финна», этой суровой книге, много комизма. В лучшем психологическом романе Твена мы обнаруживаем и элементы «дикого юмора», и бытовой юмор, и острейшую сатиру.

Немало прекрасных образцов юмора и сатиры, уходящих своими корнями в народное творчество, дают читателю беседы Гека и Джима. Бессознательно высмеивая религиозные представления о мироздании, Гек ссылается, например, на предположение Джима, что луна мечет звезды, как лягушка икру…

А вот рассказ о званом ужине в маленьком городке. Хозяйка, с добродушной улыбкой пишет Твен, говорила всем, что «печенье не удалось, а соленья никуда не годятся, и куры попались плохие, очень жесткие, — словом, все те пустяки, которые обыкновенно говорят хозяйки, когда напрашиваются на комплименты; а гости отлично видели, что все удалось как нельзя лучше, и все хвалили, — спрашивали, например: «Как это вам удается так подрумянить печенье?» или: «Скажите, ради бога, где вы достали такие замечательные пикули?» — все в таком роде; ну, знаете, как обыкновенно за ужином — переливают из пустого в порожнее».

Комическое помотает Твену создавать характеры, лепить образы. Порою это образы второстепенных или даже третьестепенных персонажей. Но мы видим их, как живых. И созданная Твеном богатая галерея ярчайших образов дает возможность читателю как бы изнутри познать американскую жизнь.

Вот забавный и удивительно точный образ «мягкого и обходительного» гробовщика. Писатель показывает, почему «никого другого в городе так не любили», как гробовщика. Мы следим за каждым движением этого персонажа, мы видим во всех деталях обстановку, в которой он действует. Нам до конца понятна психология собравшихся на похороны горожан. Когда священник начал говорить речь у гроба, рассказывает Гек, «в подвале поднялся страшнейший визг, просто неслыханный, это была всего-навсего одна собака, но шум она подняла невыносимый и лаяла не умолкая, так что пастору пришлось замолчать и дожидаться, стоя возле гроба, — ничего нельзя было расслышать, даже что ты сам думаешь. Получилось очень неловко, и никто не знал, как тут быть. Однако долговязый гробовщик опомнился первый и закивал пастору, словно говоря: «Не беспокойтесь, я все устрою». Он стал пробираться по стенке к выходу, весь согнувшись, так что над головами собравшихся видны были одни его плечи. А пока он пробирался, шум и лай становились все громче и неистовей; наконец, обойдя комнату, гробовщик скрылся в подвале. Секунды через две мы услышали сильный удар, собака оглушительно взвыла еще раз или два, и все стихло — наступила мертвая тишина, и пастор продолжал свою торжественную речь с того самого места, на котором остановился. Минуту-другую спустя возвращается гробовщик, и опять его плечи пробираются по стенке; он обошел три стороны комнаты, потом выпрямился, прикрыл рот рукой и, вытянув шею, хриплым шепотом сообщил пастору: «Она поймала крысу!» После этого он опять согнулся и по стенке пробрался на свое место. Заметно было, что всем это доставило большое удовольствие — им, само собой, хотелось узнать, в чем дело. Такие пустяки человеку ровно ничего не стоят, зато как раз такими пустяками, — иронизирует Твен в заключение, — и приобретается общее уважение и любовь».

Добродушная насмешка и смертоносный сарказм соседствуют в романе, заставляя его сверкать самыми неожиданными красками. Печальная ирония, глубокое проникновение в духовный мир людей переплетаются с едкой сатирой и грубоватыми народными шутками. (Твен говорит, например, что «доктор отправлял больного на тот свет, а пастор показывал ему дорогу».) Сочетание тонкого психологизма, жгучего социального обличения, детального показа жизни разных слоев американского общества, светлого юмора и простонародного комизма, помноженное на искренне демократические симпатии автора и его любовь к людям, — такова, если угодно, формула, определяющая привлекательность и значение романа.

Язык Твена в этой книге простой, народный, ясный. Гоуэлс справедливо говорил, что Твен умеет найти неуловимое золотое зернышко — нужное слово. Автор «Приключений Гекльберри Финна» гордился своей способностью работать над словом, гордился тем, что умеет писать диалоги, по которым каждый узнает, из какой местности говорящие. Вместе с Уитменом Твен ввел речь простых людей в художественную литературу США, обогатил ее энергичными, точными и меткими оборотами народной речи.

Книга «Приключения Гекльберри Финна» успела завоевать столь широкую известность и популярность во всем мире, что может создаться впечатление, будто она сразу же была встречена всеми самым дружелюбным образом. Между тем дело обстояло совсем иначе. Печатая в «Сенчюри мегэзин» главы из «Приключений Гекльберри Финна» (до выхода романа в свет отдельным изданием), редактор журнала Р. Гилдер счел нужным опустить некоторые эпизоды. Были изъяты сцены с Шерборном, рассказ Джима о том, как он побил свою дочку, и многое другое. И все же Гилдер не избежал нападок за опубликование «сомнительной» книги и вынужден был уверять «респектабельных» читателей, что Твен отнюдь не насмехается над религией и моралью.

Роман не раз выбрасывали из библиотек. В нем видели нечто грязное. Но Гоуэлс и некоторые другие критики, а также сотни тысяч читателей в США и в Европе высоко оценили эту превосходную книгу. Твен горячо благодарил тех, кто поддержал его добрым словом в трудные минуты.

Американские литературоведы подчеркивают коренное отличие в приеме, который был оказан современниками писателя «Принцу и нищему» и роману о Геке. Так, один исследователь пишет, что «среди образованных классов, которые так полюбили «Принца и нищего», «Гекльберри Финн» вызвал разочарование». Обитатели Хартфорда ощутили в демократизме босоногого американца Гека Финна нечто новое по сравнению с демократизмом Тома Кенти, нечто вызывающее и даже опасное.

Недоверчивое отношение к «Приключениям Гекльберри Финна» отнюдь не исчезло в США и по сей день. Л. Фейхтвангер засвидетельствовал, что многие американские читатели воспринимают этот роман как произведение только для детей. Они «не замечают, — говорит он, — той проникнутой глубокой горечью любви к родине, какой полна эта книга. Немецкий или русский читатель гораздо сильнее чувствует всю глубину, горечь и мировое значение юмора Марка Твена».

Многие буржуазные литературоведы вот уже более трех четвертей века изображают автора «Приключений Гекльберри Финна» писателем, который стремился только забавлять свою аудиторию и приукрашивать действительность. Сегодня иные критики в США стремятся интерпретировать реалистические произведения Твена в еще более нелепом духе. Для них Гек, например, покорный слуга «бога реки». Делаются попытки принизить значение творчества писателя с помощью всякого рода измышлений психопатологического толка. Но широкие слои читателей в разных странах с каждым годом все лучше понимают, что автор «Приключений Гекльберри Финна» был великим реалистом.

Критическое направление, которое, по мысли Чернышевского, в русскую художественную литературу прочно ввел Гоголь, в американской литературе XIX века связано прежде всего с именем Твена.

«Ничто не может меня сделать более гордым, чем признание моей подлинности, — писал Твен еще на заре своей литературной деятельности. — Я стремился к этому так долго и добился этого наконец. Мне безразлично, буду ли я писать с юмором, или поэтически, или красноречиво, или что-либо в этом роде, моя конечная мечта и желание — быть «подлинным», считаться «подлинным».

Твен говорил, что американский писатель может начать писать по-настоящему лишь после того, как будет впитывать в себя действительность по меньшей мере четверть века.

«Приключения Гекльберри Финна» — произведение художника слова, умудренного огромным жизненным опытом. В романе сказались серьезные перемены в родной Твену стране и в нем самом.

Создатель сказок «дядюшки Римуса» Джоэл Гаррис в письме к Твену, относящемся к 1885 году, проницательно заметил, что роман о Геке «представляет собой самый оригинальный вклад в американскую литературу, который сделан до сих пор».

Высоко оценивают это выдающееся произведение американского реализма и другие крупные деятели культуры США. Э. Хемингуэй в своей книге «Зеленые холмы Африки» говорит: «Вся американская литература вышла из одной книги Марка Твена, из его «Гекльберри Финна»… лучшей книги у нас нет».

Гек Финн, который в первой книге уходит от вдовы Дуглас, возвращается в ее дом. Однако это не приносит мальчику много радости. Жизнь здесь однообразная, сюжеты из Библии, которые читают Геку вдова и ее сестра мисс Уотсон, не впечатляют.

Когда же Финн узнает, что его друг Том Сойер никогда не попадет в рай, ему вообще становится скучно общаться с сестрами.

Ночью закадычные друзья Сойер и Финн убегают из своих жилищ и отправляются на поиски приключений.

Глава 2

Том и Гек встречают Джо Гарпера и Бена Роджерса. Сойер предлагает всем вступить в его шайку. Для этого нужно дать клятву и поставить подпись кровью. Клятву Том взял из книжек про пиратов и разбойников, всем она понравилась. Правда, возник вопрос по поводу мести родственникам. Ведь про отца Гека давно ничего не известно. Финн предлагает в качестве объекта для мести взять мисс Уотсон. Ребята соглашаются.

Решено, что «Шайка Тома Сойера» будет заниматься грабежами и убийствами. Пленных, пока за них не дадут выкуп, придется держать в пещере. С мужчинами можно не церемониться, а вот женщин обижать нельзя. Они будут со временем влюбляться в бандитов и сами не захотят возвращаться домой.

Глава 3

Мальчики почти месяц играют в разбойников, но никого не грабят и не убивают. Они только набрасываются на погонщиков свиней или на женщин, которые едут на рынок. Геку не понятен смысл такой нереальной игры, но Том обещает другу, что скоро около пещеры остановится целый караван арабских и испанских купцов. Там будут слоны, верблюды и мешки с драгоценностями. Разбойников ждет настоящая добыча.

Однако вместо купцов бандиты встречают учеников воскресной школы. Том тут же придумывает версию, что во всем виноваты чародеи, которые превратили караван в школу. Спорить с Сойером бесполезно, поэтому Гек просто остается при своем мнении.

Глава 4

Отца Гека уже давно нет в городе, но мальчик по этому поводу не сильно расстраивается. Ведь тот, когда трезвый, постоянно колотит Финна. У вдовы Дуглас жизнь совсем другая: Гек ходит в школу, всегда одет и накормлен.

Финн верит в приметы. Однажды утром он опрокидывает солонку и потом целый день ждет беды. Гек боится, что в город вернется его отец и заберет деньги, которые Финн нашел с Сойером. Мальчик просит судью Тэтчера взять его долю. Тот, вроде бы, соглашается и пишет расписку, что купил у Гека капитал за один доллар.

Финн встречает своего отца в городе.

Глава 5

Старому Финну на вид лет пятьдесят. Лицо у него бледное, на которое страшно смотреть. А одежда у Финна и того хуже, сплошная рвань.

Отец ругает Гека за то, что мальчик ходит в школу. В их семействе никогда не было грамотеев, поэтому не стоит выделяться. Отец требует, чтобы Гек отдал ему деньги, но мальчик предъявляет расписку и говорит, что больше не является хозяином своего капитала.

Поход к судье Тэтчеру на следующий день не приносит отцу Гека успех. Более того, вдова Дуглас вместе с Тэтчером подают бумагу в суд, чтобы лишить пьяницу отцовских прав. Правда, новый судья в городе, который не в курсе этой проблемы, не дает ход такой бумаге. Он намерен из отца Гека сделать человека. Судья приводит старого Финна в свой дом, одевает, кормит, а затем начинает читать мораль о трезвом образе жизни.

Финн обещает, что вскоре исправится и начнет новую жизнь. Однако уже этой ночью он напивается и устраивает дебош. Судья теперь убежден, что мужчину исправит только пуля.

Глава 6

Отец увозит Гека и держит его взаперти в какой-то лесной хибарке. Там старый Финн беспробудно пьет, несет всякий бред, но с сына глаз не спускает. Пьяному отцу повсюду мерещатся змеи.

Глава 7

Гек планирует убежать от отца и вдовы Дуглас. Он хочет жить один. Подростку удается сделать подкоп и выбраться на волю. Гек отправляется в лес и убивает там дикого поросенка. С помощью этого животного он оставляет кровавые следы и, таким образом, имитирует свое убийство.

Гек принимает решение добраться до острова Джексон и там поселиться. Мальчик хорошо знает, что остров считается пустынным.

Глава 8

С острова, на котором Гек обосновался, он видит пароход. На палубе стоят почти все его большие и маленькие друзья. Там же находится отец Гека. Все говорят об убийстве мальчика. Финн теперь уверен, что его не будут искать.

Беглец обустраивает на острове уютное жилище, где можно спать и прятаться от дождя. Однако вскоре мальчик обнаруживает, что он не один. Совсем рядом обосновался Джим – негр мисс Уотсон. Он сбежал сюда, скрываясь от работорговцев.

Вдвоем на необитаемом острове веселее. Гек и Джим интересно проводят время.

Глава 9

Финн и негр находят пещеру, в которой можно жить. Днем они скрываются в ней, а ночью плавают в челноке по реке. Один раз в верхнем конце острова Гек и Джин замечают плавучий дом. Внутри оказывается мертвец и масса ценных вещей, которые друзья забирают на свой остров.

Глава 10

В одежде, которая была в плавучем доме, оказалось восемь долларов. Они зашиты в подкладку старого пальто.

Гек хочет разыграть негра и подкладывает ему в постель убитую змею. Однако к той приползает подружка и кусает Джима. У негра сильно распухает ступня. Он лечится виски, и вскоре припухлость исчезает.

Гек решает тайно проникнуть в город, чтобы разузнать, что там происходит. Джим рекомендует Финну переодеться в девчонку, в таком одеянии его точно никто не узнает. В городе Геку дает приют женщина лет сорока. Она недавно оказалась в этих краях.

Глава 11

Финн представился хозяйке Сарой Уильямс. От женщины он услышал рассказ о том, что убили Гека. По одной из версий убийство совершил старый Финн, по другой – беглый негр Джим.

Вскоре женщина разоблачает Гека, и тому приходится признаться, что он – мальчик. Хозяйка обещает никому не выдавать Финна, но советует тому не наряжаться больше девочкой. Его легко вычислить по жестам и движениям, которые присущи только мальчикам.

От женщины Гек узнает, что их с Джимом вскоре будут искать на острове. Гек поспешно возвращается в пещеру, и они с негром бегут с опасной территории.

Глава 12

Друзья обустраивают на плоту уютный шалаш. Однажды они замечают на своем пути разбившийся о скалу корабль. С парохода доносятся голоса, от чего Джим пускается в бегство. Но Гек все-таки решается придти на помощь. На борту он видит шайку бандитов, которые хотят застрелить одного человека. Из разговора мужчин становится ясно, что они собираются пройтись по каютам, забрать все ценное и переправиться к берегу на лодке.

Гек возвращается назад и советуется с Джимом о том, как помешать коварным планам бандитов.

Глава 13

Финн перерезает веревку, которой лодка была привязана к пароходу. Друзья забирают себе все, что бандиты успели погрузить в лодку. Через какое-то время они встречают паромщика и просят того помочь людям на тонущем пароходе. Корабль уже практически ушел на дно.

Глава 14

Друзья перебирают добро, доставшееся им от разбойников. Столько много полезных и дорогих вещей у них никогда не было. Но Джиму уже надоели приключения, он устал от «кочевой» жизни.

Гек разговаривает с негром на разные темы. Чаще всего они обсуждают жизнь королей, герцогов, словом, тех людей, которые пребывают в роскоши. Спор заходит о гареме. Гек сообщает, что у царя Соломона в собственности было около миллиона жен. Джим считает это глупостью. Ведь Соломон даже не знал, кто настоящая мать младенца.

Глава 15

Гек скрывается в тумане, стараясь разыграть Джима. Однако шутка оказывается неудачной. Негр сильно обижается и уходит в шалаш. Он не хочет разговаривать с Финном, только упрекает попутчика, что настоящие друзья так не поступают.

Гек чувствует себя виноватым. Он несколько минут терзается угрызениями совести, а затем идет мириться.

Глава 16

Джим надеется попасть в Каир. Он слышал, что в этом городе негры свободны. Но добраться в Каир никак не получается.

А Гека мучают мысли, что он помогает укрывать беглого чернокожего. Мальчик старается оправдать себя тем, что его вины здесь нет. Ведь Джим сам сбежал от хозяйки. Гека утешает еще тот факт, что он насолил мисс Уотсон.

Финн замечает, что к их плоту приближается лодка, в которой сидят двое мужчин. Он понимает: его друга сейчас схватят и закуют в цепи. Гек решается на хитрость и сообщает мужчинам, что это его отец, который болен черной оспой. Мужчины быстро ретируются и даже дают Геку немного денег на лечение отца.

Этой ночью, не заметив сигнального огня, на плот наезжает корабль. Друзья успевают нырнуть в воду. Гек выплывает и долго зовет Джима, но тот не откликается. Тогда Финн разворачивается к берегу, где впотьмах находит бревенчатый дом.

Глава 17

Гек не по своей воле попадает в дом полковника Грэнджерфорда, где видит вооруженных мужчин. Они интересуются у мальчика, не знает ли он случайно что-нибудь о Шепердсонах. Гек отвечает отрицательно. После этого его кормят, дают чистую одежду и относятся дружелюбно. Финн знакомится со своим сверстником по имени Бак.

Обстановка в доме хорошая, много книг, картин. Одну из них нарисовала дочь хозяина Эммелина в пятнадцать лет. А еще она писала грустные стихи о людях, которые умерли или попали в сложную ситуацию. Затем девочка и сама умерла.

Глава 18

Полковник Грэнджерфорд проживает в этих местах со своим семейством: тремя сыновьями и двумя дочерьми. Он имеет много ферм и около сотни негров, любит пировать, часто устраивает танцы в доме и пикники в лесу. Но ему не дает покоя другой аристократический род по фамилии Шепердсон. Оба благородных семейства постоянно ссорятся между собой, судятся, враждуют.

В воскресенье Грэнджерфорды отправляются в церковь и берут с собой Гека. В руках мужчин ружья. Там они встречают Шепердсонов, которые тоже приходят в храм не с голыми руками.

Уже дома дочь полковника София просит Гека вернуться в церковь, чтобы забрать Евангелие, которое она там забыла. Из церковной книги выпадает записка: «В половине третьего».

Гек встречает Джима, который сообщает, что отремонтировал плот, и они могут продолжить путешествие.

А в доме Грэнджерфордов разыгрывается настоящая трагедия. Оказывается, София тайно обвенчалась с молодым Шепердсоном и сбежала с ним. Грэнджерфорды бросаются в погоню. В перестрелке с врагами-соседями все мужчины погибают.

Глава 19

Гек и Джим продолжают путешествие на плоту. Они подбирают двух бродяг, которые спасаются от злых собак. Выясняется, что эти мужчины – жулики, обманывают людей разными способами. Один из них вскоре заявляет, что он – герцог, а второй называет себя «покойным дофином».

Гек и Джим делают вид, что всему верят, и даже начинают прислуживать новым попутчикам, но в душе смеются над ними.

Глава 20

Чтобы Джима не поймали, плыть приходится только ночью. В одном небольшом городке Гек с королем отправляются на молитвенное собрание, где им удается выклянчить у горожан неплохую сумму денег для «раскаявшегося пирата». Эту роль отлично играет король.

А герцог в это время печатает в типографии объявление о том, что негра Джима уже поймали. Теперь можно плыть и днем. Если кто-то приблизится к шалашу, путники свяжут Джима и покажут объявление о его поимке.

Глава 21

В другом захолустном городишке путешественники становятся свидетелями конфликта старика Богса и полковника Шерборна. После сильных перепалок и обвинений Шерборн убивает Богса. Разъяренная толпа с криками и угрозами спешит к дому полковника, чтобы того повесить.

Глава 22

Шерборн выходит к горожанам с двустволкой в руках и произносит грозную речь. Он говорит, что настоящий мужчина не побоится и двести тысяч человек. А толпа всегда состоит из средних людей, каждый в ней является трусом. Во главе таких трусов должен стоять настоящий мужчина. Если его нет, то толпа не может никого линчевать, поэтому расходитесь по своим домам. Во время этой пламенной речи люди, действительно, поостыли и начали уходить восвояси.

Трагедия Шекспира в исполнении мошенников не привлекает много зрителей. Поэтому после спектакля герцог вывешивает новое объявление: будет дано вечернее представление, на которое вход женщинам и детям воспрещен.

Глава 23

Голый король выбегает на сцену, и на этом представление заканчивается. Возмущенные зрители собираются бить артистов, но один господин предлагает не делать этого, а всем рассказывать, что спектакль очень интересный. Таким образом, удастся оставить в дураках и других горожан. Все зрители соглашаются.

На следующий день спектакль повторяется, король и герцог вновь зарабатывают неплохую сумму денег. Но в третий раз мошенники уже не решаются дурачить народ и покидают город.

Глава 24

В следующем населенном пункте король с Геком встречают деревенского парня, который рассказывает интересную новость. Оказывается, здесь недавно умер состоятельный мужчина Питер Уилкс. Теперь весь город ждет приезда его братьев. Король с герцогом тут же вживаются в новую роль и представляются всем ближайшими родственниками Питера Уилкса.

Глава 25

Мошенники знакомятся с дочерями покойного. Король распространяет в городе всю правдивую информацию о Питере Уилксе, которую ему удается выудить. Все верят в то, что это настоящие родственники покойного.

Одна из дочерей Уилкса по имени Мэри Джейн показывает завещание. Из документа следует, что сестрам достается жилой дом с тремя тысячами долларов серебром, а братьям такая же сумма денег, кожевенный завод и еще несколько домов с землей. В письме также сказано, что деньги зарыты в погребе.

Врач покойного Питера обличает самозванцев в мошенничестве, однако Мэри Джейн ему не верит и передает королю мешок с деньгами.

Глава 26

Гек влюбляется в Мэри Джейн и хочет украсть для нее эти деньги. Он спрячет мешок с монетами в гроб Питера Уилкса, а затем напишет девушке письмо и расскажет, где они лежат.

Король и герцог торопятся удрать из города с деньгами, которые спрятал Гек. Заводы и дома им не нужны. Как только выяснится, что недвижимостью завладели самозванцы, американские законы тотчас все вернут сестрам покойного.

Глава 27

Король срочно продает с аукциона завод и негров Уилкса. Это обстоятельство сильно огорчает сестер, но самозванцы в качестве компенсации приглашают «родственниц» к себе в Англию. Девушки начинают паковать чемоданы.

Глава 28

Финн признается Мэри в том, что его друзья – мошенники, и рассказывает об их похождениях. Он уговаривает девушку на время уехать подальше из этих мест. Аукцион затягивается, а в городе появляются новые наследники Питера Уилкса.

Глава 29

Настоящие братья тут же затевают расследование, чтобы вывести мошенников на чистую воду. Им активно помогает доктор покойного. Вскоре выясняется, что пропали деньги, спрятанные в тюфяке. Король с герцогом спешат всю вину за это возложить на негров.

Расследование заходит в тупик. Чтобы доказать правоту настоящих наследников, нужно раскопать могилу Уилкса. Искатели приключений убегают из города и продолжают свой путь на плоту.

Глава 30

Герцог и король обвиняют друг друга в краже денег из тюфяка. Взаимные оскорбления перерастают в драку, и король вдруг сознается, что это он похитил деньги. Геку от такого признания становится легче.

Глава 31

Королю и герцогу не удаются новые попытки мошенничества. Они злятся и целыми днями валяются на плоту. В итоге, решают продать Джима на плантацию фермеру Фелпсу. Когда Гека нет рядом, король и герцог осуществляют этот план. Узнав, что мошенники продали негра, Финн намеревается освободить друга.

Глава 32

Хозяева плантации встречают Гека радушно. Тетя Салли с мужем ожидают приезда их племянника Тома Сойера и принимают за него Финна. Гек с легкостью входит в эту роль, поскольку отлично знает многие факты из жизни своего друга и его повадки.

Глава 33

Гек отправляется в город, там встречает Сойера и рассказывает ему обо всех своих приключениях. Вместе они решают освободить негра. Том называется братом Сойера и также остается жить у тети Салли.

Джим рассказывает Фелпсам, что представление в городе, которое собираются давать король с герцогом, чистой воды надувательство. Эта новость быстро распространяется по округе. Вскоре жители тащат мошенников, обвалянных в смоле и перьях, на шесте. Геку жаль жуликов, к которым он уже успел привыкнуть, хотя считает месть негра вполне справедливой.

Глава 34

Быстрый план Гека по освобождению Джима Сойер критикует. Уж слишком он простой и легкий. С ним не требуется никакой возни, каждый дурак справится с таким заданием. Взамен Том предлагает свой «идиотский» план, который будет очень трудным, долгим и опасным. Зато он принесет куда больше шику, а их, возможно, пристрелят. Гек с удовольствием принимает план Сойера.

Глава 35

Поскольку Том бредит разбойничьими романами, ему постоянно приходится выдумывать всякие опасные сюжеты. Гек утешает друга тем, что трудностей и так будет много, а главная цель их мероприятия – освобождение Джима. Мальчики живо и во всех подробностях обсуждают план вызволения негра из плена. Веревочную лестницу Сойер предлагает изготовить из простыней и передать ее в пироге. Так все делают.

Кроме того, Том советует смастерить для Джима перо из оловянной ложки, чтобы пленник вел дневник. Его не смущает то обстоятельство, что негр не обучен грамоте, не знает буквы и не умеет писать. Чернила Том предлагает сделать из ржавчины.

Глава 36

План по освобождению негра вступает в решающую фазу. Том и Гек старательно делают подкоп под сараем. Для Сойера это больше игра, чем реальная ситуация по освобождению человека. Он страстно увлечен самим процессом и готов бы растянуть его лет на восемьдесят. И тогда всех участников игры ждет слава.

Том и Гек пекут для Джима «заколдованный» пирог, в котором спрячут простынь.

Глава 37

Тятя Салли замечает, что из дома пропали несколько вещей: свечи, рубашка, ложка и другие предметы. Чтобы отвести от себя подозрение, Том и Гек подкидывают некоторые украденные вещи, когда тетя начинает их пересчитывать. В конце концов, женщина сбивается со счета и заявляет, что ей совершенно все равно, сколько у нее простынь и всего остального.

Глава 38

Перья из оловянной ложки очень сложно изготавливать. Том придумывает узнику герб и составляет несколько вариантов прощальной надписи. Одну из них Джим должен перед побегом нацарапать на камне. Писать на стенах сарая – дело ненадежное. Очень быстро надпись может стереться, поэтому Гек с Томом решают вместо камня притащить жернов с мельницы. Такая работа оказывается для подростков сложной, они зовут на помощь Джима.

Глава 39

Сойер и Финн решают, что негру в заточении не помешает какая-нибудь живность. Они ловят для него крыс, жуков, лягушек и прочую «гадость». Вот только со змеями ничего не выходит, поскольку те все время ухитряются куда-то ускользать. Джим не любит такую живность, особенно пауков, которые теперь не дают ему спать.

Через три недели все готово к побегу. Том собирается сделать чучело в женском платье и положить его на кровать Джима. Оно должно символизировать мать негра.

Глава 40

Мальчики запасаются провизией для побега. Гек прячет масло под шапку, но попадается на глаза тете Салли. Та отводит его в гостиную, где сидят пятнадцать вооруженных фермеров. Они настроены защитить соседей от набега индейцев. Гека от такой картины бросает в жар, и украденное масло начинает вытекать из-под шапки. Тетя Салли решает, что у мальчика воспалились мозги.

Геку удается улизнуть из дому, с Томом они освобождают Джима. Все трое удачно добираются до своего плота. Однако у Тома в ноге пуля, которую он получил от догонявших фермеров. Сойер настаивает, чтобы друзья бежали дальше, но те считают, что Тому нужно найти доктора.

Глава 41

Гек отвозит Тома к врачу, а сам возвращается к тете. Про бегство Джима здесь все уже знают. Негра считают полоумным, поскольку ни один нормальный человек не стал бы так театрально разыгрывать свое бегство.

Тетя Салли по-прежнему считает Гека Томом Сойером и внимательно за ним ухаживает. Финн хочет убежать из дому, чтобы узнать, как дела у Тома, но сдерживает себя.

Глава 42

На следующее утро горожане наблюдают необычную процессию: Тома несут на носилках, а Джима ведут в женском платье и со связанными руками. Фермеры, которые идут сзади, очень обозлены. Многие из них предлагают повесить негра в качестве наглядного примера, чтобы другим неповадно было убегать.

Джима помещают в тот же сарай, выдают старую одежду и снова приковывают к цепи. Доктор пытается смягчить гнев фермеров, он рассказывает, что Джим ухаживал за раненым Сойером и не собирался убегать.

Обман мальчиков постепенно раскрывается. Они, под неопровержимыми фактами, вынуждены сообщить всю правду. В это время приезжает тетя Полли и рассказывает, кто такой Гек.

Глава 43

Том и Гек отдают Джиму сорок долларов в качестве компенсации. Сойер предлагает отправиться на поиски индейцев. У Гека, правда, нет средств на соответствующую одежду. Отец забрал все его деньги у судьи Тэтчер и, наверное, пропил их. Джим сообщает другу, что старый Финн уже не будет обижать Гека. Мертвец в плавучем доме под одеялом и был отцом мальчика.

Том поправляется после ранения, свою пулю он с удовольствием носит на цепочке.

Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Гармонические колебания Физика формула частоты колебаний