Анализ первой главы поэмы 12. Cочинение «Анализ поэмы Блока А.А

Осознавая себя в контексте эпохи, Блок выстраивал свою версию отношений личности и истории, которая нашла выражение в незавершенной поэме “Возмездие”. Поэма была задумана в 1910 г., но работу над ней поэт продолжил до 1921 г. Традиционную тему человека и среды Блок переосмыслил в соответствии с исторической ситуацией XX в. В предисловии к поэме он писал о том, что мировая история засасывает человека в свою воронку, в результате личность либо перестает существовать, либо “неузнаваемая, обезображенная, искалеченная” становится “вялой дряблой плотью и тлеющей душонкой”; однако каждое последующее поколение крепнет, потомки начинают воздействовать на среду. Таким образом, испытавший на себе возмездие эпохи род со временем творит собственное возмездие над эпохой. В поэме показана цепь преображений рода (“угль превращается в алмаз”) - от индивидуалиста байронического типа до потомка, с песней матери обретающего идеалы самопожертвования, готовности идти на штыки, на эшафот ради свободы.

Личность включена в ход истории России, а Россия судьбоносна для мировой истории. Увидевший в России исключительное, мессианское начало, Блок во многом разделил свои взгляды со “скифами” - писателями, философами, объединившимися вокруг сборников “Скифы”: А. Белым, С. Есениным, М. Пришвиным, Н. Клюевым, А. Ремизовым и др. Идеологом скифства был литературный критик, исследователь общественной мысли Р.В. Иванов (Иванов-Разумник). Скифство - это почвенничество, но с явным революционным уклоном, с неприятием буржуазного благополучия, с восприятием революции как социального и духовного преображения, с повышенным интересом к стихийным началам в мировом процессе. Блок, принявший революцию как духовное преображение страны и мира, стремился к сохранению в ней скифских идеалов. В миссии русских, как он полагал, “последних арийцев”, была гарантия жизнеспособности Запада, его защиты от Востока.

Скифские взгляды нашли свое развитие в произведениях Блока 1918 г. - в поэме с явным преобладанием эпического начала “Двенадцать” и в стихотворении “Скифы”.

В его восприятии революции соединились идея народного возмездия и идея Божьего прощения этого возмездия. Еще в статье “Народ и интеллигенция” Блок писал о любви к больной, страдающей России: “К этой любви нас ведет теперь сам Бог. Без болезней и страданий, которые в таком множестве накопились внутри ее и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас к ней сострадания”. Мотивы возмездия, а также болезней России, которые интеллигенту необходимо принять и понять, выразились в образах двенадцати безбожников-революционеров, олицетворявших собой острожную, разбойную, стихийную Россию.

Содержание “Двенадцати” не имеет политического характера. Поэма не выражала политическую программу ни эсеров, ни большевиков. “Поэтому те, - писал Блок в “Записке о “Двенадцати””, - кто видят в “Двенадцати” политические стихи, или очень слепы к искусству, или сидят по уши в политической грязи, или одержимы большой злобой, - будь они враги или друзья моей поэмы”.

Смысл поэмы метафизический. Незадолго до Октября Блок определил происходящее в России по-скифски - как “вихрь атомов космической революции”. Ho в “Двенадцати”, уже после Октября, оправдывающий революцию Блок написал и об угрожающей силе стихии. Еще летом веривший в мудрость и спокойствие революционного народа, Блок в поэме рассказал и о катаклизмах, разразившихся “на всем Божьем свете”, и о стихиях мятежных страстей, о людях, для которых абсолютом свободы являлась воля для себя.

Стихия - символический и сквозной мотив поэмы. Она олицетворяет вселенские потрясения: двенадцать апостолов революционной идеи обещают раздуть “мировой пожар”, разыгрывается вьюга, “снег воронкой занялся”, в переулочках “пылит пурга”. Причем изображена святочная вьюга, за которой традиционно закреплена мифология бесовских бесчинств. Разрастается и стихия личных страстей. Городское бытие также обретает характер стихийности: лихач “несется вскач”, он “летит, вопит, орет”, на лихаче “Ванька с Катькою летит” и т.д.

Свобода нарушать Христовы заповеди, убивать и блудить (“Свобода, свобода, / Эх, эх, без креста! / Тра-та-та!”, “Свобода, свобода, / Эх, эх, без креста! / Катька с Ванькой занята”), трансформируется в стихию вседозволенности, глобальных разрушений: “Пальнем-ка пулей в Святую Русь - / В кондовую, / В избяную, / В толстозадую!” В крови двенадцати дозорных - “мировой пожар”, безбожник готов пролить кровь, будь то изменившая Катька или буржуй: “Ты лети, буржуй, воробышком! / Выпью кровушку / За зазнобушку / Чернобровушку”.

Страсти “голытьбы” выражены в босяцких интонациях вроде “эх ты, горе-горькое, / Сладкое житье! / Рваное пальтишко, / Австрийское ружье!”, в уголовных - “отмыкайте етажи, / Нынче будут грабежи!”

Любовная интрига играет ключевую роль в раскрытии темы напрасной крови, насилия как черты исторических возмездий. Катька - гулящая, на ее теле - следы жестокой ревности: “У тебя на шее, Катя, / Шрам не зажил от ножа. / У тебя под грудью, Катя, / Ta царапина свежа”. Она гуляла с офицером, с “юнкерьем”, а теперь гуляет с “солдатьем” - с Ванькой, которого дозорные бранят за измену: он был одним из них, а стал солдатом, “буржуем”, богатым. Мотивы предательства и богатства увязаны между собой и в линии Катьки: она не только изменила, у нее “керенки есть в чулке”. Конфликт интимный перерастает в конфликт социальный. Дозорные воспринимают любовное вероломство Ваньки, его гулянье “с девочкой чужой” как зло, направленное не только против Петрухи, но и против них: “Мою, попробуй, поцелуй!” Убийство Катьки - кульминационное событие в любовной линии поэмы - рассматривается ими как правое дело.

Петруха - убийца “бедный”, у него от переживаний “не видать совсем лица”. Ho его не мучают чувство вины, жалость к Катьке, ему жаль свою любовь к ней, “ночек черных, хмельных”, проведенных с “этой девкой”. Потому Петруха легко соглашается с доводами товарищей: не то время, чтоб жалеть о “дуре”, “холере” Катьке, впереди “потяжеле будет бремя”. Так злодейство оправдывается еще большим грядущим злодейством. После того как убийца Петька упоминает Спаса, следует саркастическое замечание его товарищей: “От чего тебя упас / Золотой иконостас?”

Однако октябрьские события 1917 г. не воспринимались Блоком только как воплощение вихрей, стихий. Параллельно с анархическими, разрушительными настроениями в “Двенадцати” развивается мотив воплощенной в образе Христа вселенской целесообразности, разумности, упорядоченности, не понятого новыми апостолами высшего смысла. Еще 27 июля 1918 г. Блок отметил в дневнике: “В народе говорят, что все происходящее - от падения религии...” Если в 1904-1905 гг. поэт, увлеченный борьбой со старым миром, желая “бытьжестче”, “много ненавидеть”, уверял, что не пойдет “врачеваться к Христу”, никогда не примет Его, то в поэму “Двенадцать” он ввел образ Христа.

К Небу обращаются и созерцатели в революции, и ее двенадцать бойцов. Старушка не понимает, в чем практический смысл плаката “Вся власть Учредительному собранию!”, она не принимает и большевиков (“Ох, большевики загонят в фоб!”), но она верит в Богородицу (“Ох, Матушка-Заступница!”). Бойцы же проходят путь от свободы “без креста” к свободе с Христом, и эта метаморфоза происходит помимо их воли, без их веры в Христа, т.е. фатально, как проявление высшего, метафизического порядка.

Одиннадцатая глава начинается с констатации факта безбожия дозорных: “...И идут без имени святого / Все двенадцать - вдаль. / Ко всему готовы, / Ничего не жаль...” Кульминация всего сюжета содержится в двенадцатой главе: бойцы, не предполагая, что за домами появляется Христос, не ведая, что творят, стреляют в Него: “Эй, товарищ, будет худо, / Выходи, стрелять начнем”, и дальше следует: “Трах-тах-тах!” Ho Иисус “от пули невредим”. Более того, Он идет впереди них. С кровавым, красным флагом, Христос олицетворяет не только веру Блока в святость революции, святость возмездия, в “святую злобу” революционного народа, но и идею принятия на Себя очередного кровавого греха людей (в том числе и отрекшегося от Него Петрухи, убийцы с апостольским именем), и идею прощения, и надежду на то, что переступившие через кровь все-таки придут к Его заветам, к идеалам любви и братства. Поэт верил в преодоление кровавого греха, в исход из кровавого настоящего к гармоничному будущему. 30 июля 1917 г. он записал в дневнике: “Это ведь только сначала - кровь, насилие, зверство, а потом - клевер, розовая кашка”. Дозорным словно предстоит пройти путь апостола Павла.

Идея объединить в поэме Христа и дозорных как попутчиков в гармонический мир была Блоком выстрадана. Он верил в сродство революционных и христианских истин и полагал, что если бы в России было истинное духовенство, оно пришло бы к этой же мысли. Характерно, что на эту же тему написаны и поэмы Есенина “Товарищ” и Белого “Христос воскрес”.

Революционная стихия, ее выразители - двенадцать бойцов - и дореволюционный мир составляют конфликт поэмы. Христос не со старым миром, который в поэме ассоциируется с безродным, голодным псом, что бредет позади двенадцати. В неотправленном письме З.Н. Гиппиус Блок высказал уверенность в том, что прежней России уже не будет, как не стало Рима, как не будет Англии, Германии, Франции.

Старый мир в “Двенадцати” статичен, новый - в динамике. Действия дозорных целенаправленны; те же, кто назван в поэме “врагом” или “всяким”, переживают драму неустойчивости, растерянности: один не стоит на ногах, другой - “бедняжечка!” - скользит, третий, четвертый и так далее - “раздет, разут”.

Блок, показывая драму “всякого”, внес в поэму и комическую ноту. Порождающая смех несообразность, нелогичность заключена в антитезе вьюжной - природной, планетарной - стихии и бойцов, с одной стороны, и буржуя на перекрестке, старушки, витийствующего писателя, который в революционных катаклизмах видит гибель России, попа, барыни в каракуле, другой барыни, ссутулившегося бродяги, изменника Ваньки “с физиономией дурацкой”, Катьки - опять же “дуры”, с другой стороны. Юмор (барыня “... - бац - растянулась!”) снижает драму (“Уж мы плакали, плакали...”). Есть в поэме и пародия: подобное Учредительному собранию собрание проституток, постановивших: “На время - десять, на ночь - двадцать пять... /...И меньше - ни с кого не брать”.

Россию Блок изобразил как расколотый мир, в котором противостоя!" черное и белое. Россия старая и 19)7 года ассоциировалась в сознании Блока с черным; он записал в дневнике: “В России все опять черно и будет чернее прежнего?” В поэме он выразил свои надежды на преображение России черной в Россию белую. Символика цвета выражает и грандиозность и будничность противостояния: с одной стороны, черный вечер, черное небо, черная людская злоба, названная и злобой святой, черные ремни винтовок, черный ус Ваньки, а с другой - “зубки блещут жемчугом” у обреченной Катьки, белый снег, Христос в белом венчике из роз идет “снежной россыпью жемчужной”. Между черным и белым состоянием России - выраженный символикой красного цвета мотив кровавого преступления: это и простреленная голова Катьки, и упоминание Красной гвардии, красного флага, который “в очи бьется”.

Ритм поэмы не характерен для блоковской поэзии. Рисуя картину вселенской дисгармонии, поэт в пределах одной строфы соединил разные размеры, например хорей с анапестом; ввел в текст соответствующие теме народной революции ритмы частушки и раешника, романса, марша, молитвы, плаката, а также плясовой ритм. После частушечного стиха о зазнобушке и буржуе следует написанный в ритме церковного песнопения стих о жертве дозорных, звучит обращенное к Господу моление за душу Катьки: “Успокой, Господи, душу рабы твоея...” Образ современного города, в котором разыгрываются вселенские стихии, создан и благодаря лексической полифонии, а именно смешению жаргона, уличных слов, балаганного балагурства с политическими понятиями. Это новаторство Блока привлекло к себе внимание современников. Так, А. Ремизов, поразившийся лексической образности “Двенадцати”, удивившийся тому, что в поэме “всего несколько книжных слов”, сказал: “...по-другому передать улицу я не представляю возможным”.

Ритмическая и лексическая специфика соотносятся с жанровым своеобразием текста. Эта эпическая поэма включает в себя фрагменты с самостоятельными жанровыми характеристиками, среди которых есть жестокий городской романс, городская частушка, воровская песня, революционный марш, очерк в стихах. В “Двенадцати” синтезируются также признаки различных родов. Преобладание реплик в эпизоде убийства Катьки, а также диалоги говорят в пользу драмы; акцент на песне, частушке в главах с третьей по пятую и с восьмой по десятую - черта лирики; в двух первых и двух последних главах сохранена чистота эпоса.

Поэма “Двенадцать” была воспринята по-разному. Б. Зайцев увидел в ней нигилизм, а образ Христа, по его мнению, был упомянут всуе. М. Волошин, поняв финальные эпизоды как расстрел Христа, посчитал, что поэма написана против большевиков. К этому выводу склонялся и С. Маковский. К. Мочульский увидел в образе блоковского Христа тему преодоления противоречий черной и белой России, гармонического их объединения. В. Жирмунский определил главной тему спасения души и Петрухи, и его одиннадцати товарищей, и всей разбойной России. М. Пришвин в образе Христа увидел самого Блока, готового, подобно Христу, принять на себя грех убийц. Характерно, что в лирике Блока действительно присутствовал мотив соотнесенности судеб Христа и лирического героя. В “Осенней любви” (1907) мы читаем: “Пред ликом родины суровой / Я закачаюсь на кресте”; без ответа тогда остался вопрос о том, будет ли челн с Христом причален к “распятой высоте” лирического героя. В стихотворении “Ты отошла, и я в пустыне...” (1907) поэт писал

0 себе и России: “Да. Ты - родная Галилея / Мне - невоскресшему Христу”.

Блок, но его собственному признанию, стремился увидеть “октябрьское величие за октябрьскими гримасами”. В обращенном к осудившей поэму Гиппиус стихотворении 1918 г. “Женщина, безумная гордячка!..” он выразил свое отношение к революции как безотчетное, интуитивное, стихийное: “Страшно, сладко, неизбежно, надо / Мне - бросаться в многопенный вал”. Однако в поздней лирике Блока появились трагические мотивы, которые передали душевные страдания поэта, его неудовлетворенность “гнетущим” ходом событий, осознание своей обманутости: “Что за пламенные дали / Открывала нам река! / Ho не эти дни мы звали, / А грядущие века”, “Пушкин! Тайную свободу / Пели мы вослед тебе! / Дай нам руку в непогоду, / Помоги в немой борьбе!” (“Пушкинскому Дому”, 1921).

От “Двенадцати” до стихотворения “Пушкинскому Дому” Блок прошел путь разочарований. В его дневниках содержатся записи об “азиатском рыле” народа, который бездельничает и побирается налогами на помещиков; о государстве, которое расстреливает людей зря, об “исключительной способности” большевиков уничтожать людей, о том, как выбрасывают из квартир интеллигенцию, об умолкнувшей “под игом насилия” человеческой совести. Теперь свой идеал свободы он видел в пушкинском “Из Пиндемонти”, в котором мы встречаем такое ее понимание: “Никому / Отчета не давать, себе лишь самому / Служить и угождать; для власти, для ливреи / He гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи”. 18 апреля он констатировал: “...вошь победила весь свет, это уже совершившееся дело, и все теперь будет меняться только в другую сторону, а не в ту, которой жили мы, которую любили мы”.

Юный Блок писал в анкете 1897 г. о том, что желал бы умереть “на сцене от разрыва сердца”. Он скончался 7 августа 1921 г. вследствие воспаления сердечных клапанов.

Александр Блок написал свою поэму « » в начале 1918 года. «Двенадцать» - это произведение о революционных событиях, которые проходили в Петрограде зимой 1917-1918 годов. В этом произведении автор попытался донести до нас свое отношение к тем событиям.

Блок, как истинный поэт, показал нам обе стороны революционных событий. Это и «черный вечер», который символизирует кровь, грязь, разруху, которые принесли революционные события, и «белый снег» - символ освобождения человека и построение нового мира, новой надежды в светлое будущее.

Поэма «Двенадцать» - это произведение о борьбе старого и нового мира. Дух борьбы пронизывает каждую строчку, каждое слово произведения. Так, уже с первых строк произведения мы ощущаем борьбу черного неба и белого снега. Эта борьба проходила не только на улицах революционного города, но и в умах его жителей. Везде царил хаос, символом которого стала зимняя вьюга. Здесь мы видим растяжку о передачи власти Учредительному собранию, там слышны разговоры о том, что Россия пропала.

«Двенадцать» (1918 год) — непосредственный отклик Блока на Октябрьскую революцию. Завершив поэму, автор написал в своем дневнике: «Сегодня я гений».

Это произведение резко отличается по стилю, по языку от его предыдущих произведений. «Двенадцать» — метафизическая поэма. В соответствии со своим восприятием революции как неудержимой стихии поэт нейтральным символическим образом «Двенадцати» делает метель: «Ветер, ветер | На всем Божьем свете». На улицах Петербурга "пылит пурга". Метельное начало пронизывает и существование людей (лихач «несется вскачь», на лихаче «Ванька с Катькою летит» и т.д.). Стихийная безудержность замыслов видна в обещаниях двенадцати носителей новой идеи: «Мы на горе всем буржуям | Мировой пожар раздуем».

Стихия страстей бушует и в человеке, разгораясь неудержимо. Тема революции возникает в поэме с появлением отряда гвардейцев. В их поступи слышна музыка рождающегося мира. Собирательный образ двенадцати достаточно противоречив. С одной стороны, это бывшие бродяги в примятых картузах и званых пальтишечках, «голытьба», хозяева улиц, которым "ничего не жаль". С другой стороны, это дозор, устанавливающий порядок, идущий «державным шагом». Позади, в прошлом, остается голодный пес старого мира: в будущем — рай на земле, образ которого теперь понимается по-новому.

Высшее выражение метельной стихии в человеческом сознании — "свобода без креста" двенадцати дозорных. Она понимается как беспредельная свобода, разрешение нарушать евангельские заповеди, убивать, блудить, приводящая к ощущению полной безнаказанности. Революционеры готовы проливать кровь, будь то кровь неверной возлюбленной или буржуя.

Особенность композиции поэмы «Двенадцать» — наличие двух планов изображения: план символический ("Ветер, ветер — на всем белом свете!"), конкретно-предметный (патруль гвардейцев из 12 человек идет по ночному городу). В поэме наблюдается перебивка этих планов.

Тема напрасной крови в период революционных бурь раскрыта через любовную интригу. Катька — предательница, но она не просто изменила Петрухе, она гуляла и с офицером, и с «юнкерьем», а теперь гуляет с Ванькой, который стал «буржуем». Конфликт любовный перерастает в конфликт социальный. Убийство Катьки двенадцатью воспринимается как возмездие предателю Ваньке, как акт революционной воли.

Блок верил в близость христианских и революционных идеалов. Преображение мира Исусом (орфография А. Блока) Христом и революционные катаклизмы казались ему родственными. Однако апостолы новой революционной веры — двенадцать дозорных — безбожники, грешники: "...И идут без имени святого"…

В финале поэмы появляется Исус Христос во главе красногвардейцев, далеких от Бога. Исус, шествующий перед безбожниками, — это не только олицетворение веры Блока в святость революции, оправдание злобы народа, но и воплощение идеи искупления Христом человеческого греха, в том числе и греха убийства. И надежда поэта на то, что переступившие через кровь придут к идеалам любви.

Поэт верил в свободу, равенство, братство, которые, по его мнению, принесет революция. Исус не с бойцами, а впереди них — он воплощает высшую сущность революции, которая пока еще недоступна членам революционного отряда. Их число — двенадцать — совпадает с числом апостолов, учеников Христа, несших людям новую веру.

Старый мир в поэме представлен в образе голодного пса, бредущего за дозорными. В изображении старого мира Блок использует элементы сатиры, за счет которой образы приобретают обобщающее значение; барынька в каракуле; длинноволосый писатель, певший под дудку властей. Новый мир надвигается, двенадцать упорно идут вперед, преодолевая метель. Те же, кто относится к старому миру, неустойчивы: один скользит, другой не держится на ногах. Ветер уносит плакат «Вся власть Учредительному Собранию». Стихия революции сносит прочь все, что отжило.

Революционная Россия в поэме — это расколотый надвое мир, изображенный с помощью двух красок — черной и белой. Поэт надеялся на преображение России черной в Россию белую путем революционного очищения. Символика цвета выражает противостояние между злобой старого мира и белым, Христовым, его состоянием. Присутствует в поэме и еще один цвет — кроваво-красный — цвет крови, цвет преступления. Это цвет флага, который «в очи бьется» простреленной головы Катьки. Блок не видел в 1918 году торжества святых идеалов, которые несет революция, но он понимал, что от черного прошлого переход к олицетворяемому Христом светлому будущему не может быть безболезненным, поэтому настоящее в его поэме представлено в смешении всех трех красок.

Ритмика поэмы «Двенадцать» нетрадиционна и не характерна для поэзии Блока. В пределах одной стопы соединяются разные размеры (например, хорей с анапестом). В текст введены ритмы частушки, романса, плясовой, марша, молитвы, раешника. Стиль тоже неоднороден, лексическая полифония достигается за счет смешения политических понятий, жаргона, балагурства в балаганном духе. Есть и непривычные для произведений утонченного Блока босяцкие и даже уголовные интонации, которые объясняются господством анархии, разумом страстей пролетариата. Гигантское "смещение целого" привело к смещению всех сторон жизни, которое выражено при помощи стилистической и ритмической неоднородности поэмы.

«Двенадцать» Блока А.А.

Название поэмы воспроизводит ключевой новозаветный мотив (двенадцать апостолов Христа. Число главных героев, красногвардейцев, предопределило композицию произведения (двенадцать глав). Согласно блоковской помете на рукописи («И был с разбойником. Жило двенадцать разбойников»), число это восходит также к поэме «Кому на Руси жить хорошо» Н. А. Некрасова. Появление в поэме коллективного, своего рода собирательного образа Двенадцати (персонифицирован, особо показан лишь Петруха, мельком упомянут лишь еще один большевик: «Андрюха, помогай!») красногвардейцев закономерно: Блок хотел изобразить коллективное, по выражению Л. Толстого, «роевое» сознание и коллективную волю, пришедшие на смену индивидуальному началу. Блок исходил из того, что именно русская интеллигенция способна понять и принять революцию. В ответе на анкету «Может ли интеллигенция работать с большевиками?» Блок писал 14 января 1918 г.: «Интеллигенция всегда была революционна. Декреты большевиков — это символы интеллигенции». В этом отношении Блок противопоставлял интеллигенцию буржуазии: «У буржуа — почва под ногами определенная, как у свиньи — навоз: семья, капитал, служебное положение, орден, чин, Бог на иконе, царь на троне. Вытащи это — и все полетит вверх тормашками».

Такая позиция предопределила сатирическое изображение буржуазии и «уходящего мира» в первой главе поэмы. Сначала появляется «старушка», которая «убивается — плачет» и при виде плаката «Вся власть Учредительному собранию!». «Никак не поймет, что значит, / На что такой плакат, / Такой огромный лоскут? / Сколько бы вышло портянок для ребят, / А всякий — раздет, разут...» Это обывательский взгляд постороннего свидетеля событий. Следом появляется «Буржуй на перекрестке», который «В воротник упрятал нос». Поразительное совпадение с этим сатирическим образом находим у М. Цветаевой, вовсе не приветствовавшей революцию, в очерке того же 1918 г. «Октябрь в вагоне»: «Так это у меня и осталось, первое видение буржуазии в России: уши, прячущиеся в шапках, души, прячущиеся в шубах <...> видение шкуры». Затем появляется «Писатель — вития»: «Длинные волосы / И говорит вполголоса: / — Предатели! / — Погибла Россия!» Четвертый герой — «нынче невеселый, / Товарищ Поп». Пятая —- «Барыня в каракуле», тоже изображается в сатирическом ключе: «Поскользнулась / И — бац растянулась!» Наконец, появляются проститутки, в которых большевистская критика увидела пародию на революцию:

И у нас было собрание...

Вот в этом здании... ...Обсудили — Постановили:

На время — десять, на ночь — двадцать пять...

И меньше — ни с кого не брать...

Пойдем спать...

Реплики пяти участниц этого разговора отделены друг от друга отточиями.

После проституток появится еще один персонаж — «Бродяга», который неприкаянно «сутулится». Можно допустить, что «бродяга» идентифицируется с «человеком» из «пролога» к поэме: «Черный вечер. / Белый снег. / Ветер, ветер! / На ногах не стоит человек»у который, в свою очередь, восходит к Человеку из «Жизни Человека» Леонида Андреева. Итак, если к семи обозначенным героям добавить пять проституток, получится еще одно символическое число. Двенадцати персонажам-теням из «старого» мира противопоставлены во второй главе поэмы двенадцать красногвардейцев. Из диалога двенадцати красногвардейцев во второй главе читатели узнают о Ваньке, который «сам теперь богат... / Был Ванька наш, а стал солдат!», «сукин сын, буржуй», и о гуляющей с ним Катьке: «А Ванька с Катькой — в кабаке.., / — У ей керенки есть в чулке!»

Портрет Катьки нарисован особенно подробно: «Запрокинулась лицом, /Зубки блещут жемчугом... / Ах ты, Катя, моя Катя, / Толстоморденькая... / У тебя на шее, Катя, / Шрам не зажил от ножа. / У тебя под грудью, Катя, / Та царапина свежа!»

В пятой главе звучит «голос» Петрухи. Это он, Петруха, убил офицера, с которым прежде «блудила» Катька: «Гетры серые носила, / Шоколад Миньон жрала, / С юнкерьем гулять ходила — / С солдатьем теперь пошла? / Эх, эх, согреши! / Будет легче для души!»

Как видно из письма иллюстратору «Двенадцати» Ю. П. Анненкову, Блока заботил облик Катьки. Он подчеркивал: «Катька — здоровая, толстомордая, страстная, курносая русская девка; свежая, простая, добрая — здорово ругается, проливает слезы над романами, отчаянно целуется <...>. «Толстомордость» очень важна (здоровая и чистая даже до детскости)».

Шестая глава рисует погоню красногвардейцев за Ванькой и Катькой: «А Катька где? — Мертва, мертва! / Простреленная голова!» Петруха — «бедный убийца», у которого «не видать совсем лица» и руки в крови, оплакивает свою и Катькину загубленную душу: «— Ой, товарищи родные, /Эту девку я любил.../ Ночки черные, хмельные / С этой девкой проводил...»

Но другие красногвардейцы одергивают его, «стервеца», и все вместе они идут на разбой: «Запирайте етажи, / Нынче будут грабежи! / Отмыкайте погреба — / Гуляет нынче голытьба!»

В статье «Интеллигенция и революция» Блок называл народ недавно проснувшимся «Иванушкой-дурачком»: «Что ж вы думали? Что революция — идиллия? <...> Что народ — паинька? Что сотни жуликов, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так «бескровно» и так «безболезненно» и разрешится вековая распря между «черной» и «белой» костью?» Так прорисовывается подтекст коллизии любовного треугольника между Петькой, Катькой и Ванькой.

В финале поэмы во вьюге, в метели (ср. мотив из пушкинской «Капитанской дочки») «идут без имени святого...» («Ко всему готовы, / Ничего не жаль...») двенадцать красногвардейцев. Позади них плетется «голодный пес», олицетворяющий «старый мир», а впереди — Христос: «...с кровавым флагом, / И за вьюгой невидим, / И от пули невредим, / Нежной поступью надвьюжной, / Снежной россыпью жемчужной, / В белом венчике из роз — / Впереди — Исус Христос».

Блок сам удивлялся: почему Христос? Но ничего с собой не мог поделать: он видел Христа. Дневниковая запись: «Разве я «восхвалял»? (большевиков. — Ред.). Я только констатировал факт: если вглядеться в столбы метели на этом путиу то увидишь «Иисуса Христа». Но я иногда сам глубоко ненавижу этот женственный образ». Но совмещение пролитой крови Катьки и фигуры Христа для Блока эпохи «Двенадцати» органично. Ключ к поэме — идея многозвучия, вобравшего в себя самые разные «голоса» эпохи — от песни до языка плаката.

Впрочем, вскоре Блок разочаровывается в революции и по-другому начинает смотреть на свою поэму. В «Записке о «Двенадцати» он выделил отрезок времени «с начала 1918 г., приблизительно до конца Октябрьской революции (3—7 месяцев)». Передавая ощущение чары (цветаевское слово) того времени, поэт писал: «...в январе 1918 года я последний раз отдался стихии не менее слепо, чем в январе 1907 или в марте 1914 года». Хотя теперь, в апреле 1920 г., он «не мог <...> бы написать того, что написал тогда», но отречься от «Двенадцати» невозможно, ибо поэма была написана «в согласии со стихией...».

Тем не менее в предсмертном бреду Блок требовал от Л. Д. Менделеевой обещания сжечь все до единого экземпляры поэмы «Двенадцать».

Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые,
Его призвали всеблагие,
Как собеседника на пир,
Он их высоких зрелищ зритель...

Ф. И. Тютчев

Поэма "Двенадцать" Александра Блока (1880-1821 гг.) была написана в январе 1918 года одновременно со "Скифами" и
статьей "Интеллигенция и революция", в которой он призывал: "Всем телом, всем сердцем, всем сознанием слушайте
Революцию". Блок в это время искренне верил в "великие цели" революции, в то, что она призвана "переделать все".
"Устроить так, чтобы все стало новым: чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой,
чистой, веселой и прекрасной жизнью".

Задолго до революции поэт предчувствовал ее, пророчил в своих стихах, писал о том, "как зреет в сердце гнев", а
"зрелость гнева есть мятеж". И он наблюдал этот мятеж еще в революции 1905 года и предвидел в грядущем бунт
"бессмысленный и беспощадный": "Есть Россия, которая, вырвавшись из одной революции, заодно смотрит в глаза другой,
может быть, более страшной".

И эту "страшную" революцию с "красным петухом!": (поджогами помещичьих усадеб), с насилием, грабежами, самосудами
принимает Блок и освящает именем Христа.

Блок воспринимает революцию как стихийное явление, которое, подобно ветру, метели, буре, не имеет цели и направления.
Это природная воля, которая до поры до времени таилась в самых глубинных пластах народной жизни и, подобно огненной
лаве, вырвалась из недр земли, уничтожая все на своем пути. Эта стихия революции изображена в первой части поэмы
символически в виде ветра, метели, бури, сметающей ненавистные поэту плакатные фигуры "страшногомира "буржуазной
пошлости":

"У буржуа - почва под ногами определенная, как у свиньи -навоз: семья, капитал, служебное положение, чин, бог на
иконе, царь на троне. Вытащи это - и все полетит вверх тормашками".

Гибнущий мир - это "барыня в. каракуле", "буржуй", "товарищ поп", "вития" (писатель), которым неуютно под
ветром революции. Барыня поскользнулась, буржуй "в воротник упрятал нос", поп невеселый, вития пророчит гибель России,
их России, символом которой является безродный пес.

Разыгралась метель - разыгралась и стихия народная, которая, как и космическая ("черный вечер, белый снег"), окрашена
в два контрастных цвета:"черная злоба" и "святая злоба". Ведь революция не только разрушает старый мир, но и
пробуждает низы (собрание в публичном доме). Блок видит революцию в ее трагических противоречиях и пытается понять ее
смысл: несет ли революционная стихия только разрушение или имеет тенденцию к созиданию. Эту проблему Блок решает чисто
художественными средствами.

Действие поэмы развивается в двух планах: космическом и земном.
Космический план: "Ветер, ветер - на всем божьем свете"; но тот же ветер и на улицах Петрограда:"Ветер, ветер! На
ногах не стоит человек". С одной стороны, "Мы на горе всем буржуям Мировой пожар раздуем", с другой стороны - "Ты
лети, буржуй, воробышком, Выпью кровушку за зазнобушку, чернобровушку".

Сущность революции Блок показал через один эпизод, который символичен. Петька с товарищами из красногвардейского
патруля, намереваясь расправиться с Ванькой (был Ванька наш, а стал солдат", да еще отбил Катьку у Петрухи), нечаянно
убили Катьку. Этот самосуд совершился стихийно, под влиянием стихийных чувств: любви, ревности, "черной злобы",
ненависти к буржуям. Красногвардейцы находятся во власти этих стихий. Революция дала выход своеволию, возможности
сводить личные счеты:

У тебя на шее, Катя,
Шрам не зажил от ножа.
У тебя под грудью, Катя,
Та царапина свежа!

Помнишь, Катя, офицера –
Не ушел он от ножа...

Оказывается, и раньше происходило подобное, события как бы повторяются и становятся символичными.
Нечаянное убийство Катьки продиктовано стихийной ревностью оправдывается классовой ненавистью - ведь Катька перешла во
враждебный лагерь, к буржуям:

В кружевном белье ходила –
Походи-ка, походи!
С офицерами блудила –
Поблуди-ка, поблуди!
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала...

Следовательно, виноваты буржуи, поэтому, по логике красногвардейцев, нужно отомстить всем буржуям - и возникают
стихийные грабежи, расправы ("гуляет нынче голытьба"):

Запирайте етажи,
Нынче будут грабежи.
Уж я ножичком
Полосну, полосну!..
Ты лети, буржуй, воробышком! .
Выпью кровушку
За зазнобушку,
Чернобровушку...

Двенадцать красногвардейцев (патруль, призванный навести революционный порядок) сами неуправляемы, подвержены
непредсказуемым чувствам и поступкам. Да и внешне они напоминают уголовников:

В зубах цигарка, примят картуз,
На спину б надо бубновый туз...

это с одной стороны, а с другой -

Как пошли наши ребята
В красной гвардии служить –
В красной гвардии служить –
Буйну голову сложить -

Это наши ребята, одетые в рваные пальтишки, готовы жизнь отдать за пока неясные им самим цели революции - но полны
решимости раздуть "мировой пожар".

Об этих великих целях они напоминают Петрухе, который никак не может оправиться от своего горя после убийства Катысн.
("А у бедного убийцы не видать совсем лица".) И тогда товарищи напоминают ему о революционном долге:

– Не такое нынче время,
Чтобы няньчиться с тобой!
Потяжеле будет бремя
Нам, товарищ дорогой!

И Петруха осознает свой долг, его личная трагедия перегорает в огне революции, он впечатывает свой шаг в движение,
которое постепенно приобретает направление и цель, что и передается организованным в ритме марша стихом. Если ритм первых
глав хаотичен, неорганизован, в нем как бы отражается стихия ("Разыгралась чтой-то вьюга Ой, вьюга, ой, вьюга"),
используются народные ритмы частушки, заплачки, городского романса, то в XI главе - организованный ритм:

В о´чи бье´тся
Кра´сный фла´г (двухстопный хорей)
Раздается
Мерный щаг.

Таким образом, буйная вольница превращается в музыкально организованную волю:

Вдаль идут державным шагом... (/-/-/-/)
(четырехстопный хорей)

Однако и в последней, XII главе ветер, вьюга, тьма, беспокойство и страх, "нарастание которого выражено девятикратным
окриком на призрак и выстрелами" (религ. философ Флоренский). Старый мир в образе пса "жесткошерстого",
"голодного", "безродного", "нищего", "шелудивого", "холодного" и, наконец,"голодного волка" не отстает от
красногвардейцев, он прочно поселился в их душах.

А кто же впереди?"Кто там машет красным флагом?" Имя названо только в конце XII главы, после долгого ожидания рифмы
к словам пес - роз. Это Исус Христос.

Это он идет впереди 12 красногвардейцев (именно из 12 человек состоял красногвардейский патруль) - апостолов революции.
Он, недоступный взору и пулям, в их душах как символ страданий за людей, символ святости ("в белом венчике из роз"),
символ того, что "последние станут первыми".

Образ Христа оправдан и художественно. Нужна была символическая фигура, которая связывает космос и человека, находясь
одновременно и на небе и в душе каждого человека. Христос как бы замыкает поэму, связывая макромир с.микромиром.
Превращение черной стихии в одухотворенную гармонию и составляет то, что Блок называл музыкой ("Слушайте музыку
революции!").

Александр Блок услышал гул эпохи, всецело отдался стихии революции и, используя ритмы эпохи, политическую лексику, язык
улицы, народный говор, воссоздал "всегда короткую революционную пору, когда проносящийся революционный циклон
производит бурю во всех морях - природы, жизни и искусства"
"Сегодня я - гений", - так оценил Блок свой труд.