“Сфинкс без тайны”. Интересные тексты на английском с аудио и переводом
Сфинкс без загадки
Как-то днем я сидел в Cafe de la Parix, на бульваре, созерцал убожество и пышность парижской жизни и дивился той причудливой панораме роскоши и нищеты, которая передо мною развертывалась. Вдруг я услышал, что кто-то громко произнес мое имя. Я оглянулся и увидал лорда Мёрчисона. Мы не встречались почти десять лет - с тех пор, как покинули колледж, так что я искренне обрадовался, увидав его снова, и мы сердечно поздоровались В Оксфорде мы были с ним друзьями. Я его очень любил - он был такой красивый, веселый и такой благородный. Мы всегда говорили, что он был бы милейшим человеком, не будь у него страсти всегда говорить правду, но, в сущности, эта прямота его характера только усиливала наше благоговение перед ним. Теперь я нашел его значительно изменившимся. Он казался озабоченным, смущенным, словно в чем-то не уверенным. Это не могло быть от современного скептицизма, так как Мёрчисон был тори до мозга костей и так же свято верил в Пятикнижие, как и в палату лордов. Поэтому я решил, что причина здесь - женщина, и спросил, не женат ли он.
Я недостаточно понимаю женщин, - ответил он.
Но, дорогой Джеральд, - сказал я, - женщины созданы для того, чтобы их любить, а не понимать.
Я не могу любить там, где не могу доверять, - возразил он.
Мне кажется, вы храните какую-то тайну, Джеральд! - воскликнул я. - Расскажите же мне, в чем дело.
Пройдемся куда-нибудь, - сказал Мёрчисон, - здесь слишком много людей. Нет, только не желтую коляску, какого угодно цвета, только не желтую. Вот - возьмите темно-зеленую.
И несколько минут спустя мы катили бульваром по направлению к Мадлен.
Куда же мы поедем? - спросил я.
Куда хотите. По-моему - в Restaurant des Bois; мы можем там пообедать, и вы расскажете мне про себя.
Я сперва хотел бы узнать про вас, - сказал я. - Расскажите же вашу таинственную повесть.
Он достал из кармана небольшой сафьяновый футляр, отделанный серебром, и протянул его мне. Я раскрыл его. В нем была фотография женщины. Высокого роста, гибкая, женщина казалась особенно прекрасной благодаря большим, неопределенным глазам и распущенным волосам. Она походила на какую-то ясновидящую и была одета в дорогие меха.
Что вы скажете об этом лице? Кажется ли оно вам искренним?
Я внимательно рассматривал его. Оно показалось мне лицом человека, хранящего какую-то тайну; хорошую или дурную - сказать я не мог. Красота этого лица была словно соткана из многих тайн, красота - внутренняя, а не телесная, мимолетная же улыбка на устах казалась слишком тонкой, чтобы быть действительно ласкающей и нежной.
Ну, что вы скажете?
Это - Джоконда в соболях, - ответил я. - Расскажите же, что вы о ней знаете.
Не теперь, после обеда. - И он заговорил о другом.
Как только слуга принес кофе и папиросы, я напомнил Джеральду его обещание. Он встал, прошелся раза два по комнате, потом опустился в кресло и рассказал мне следующее:
Однажды под вечер, часов около пяти, шел я по Бонд-стрит. Была страшная толчея экипажей и людей, так что еле можно было пробиваться вперед. Около самого тротуара стояла маленькая желтая двухместная коляска, привлекшая, не помню почему, мое внимание. Когда я с ней поравнялся, из нее выглянуло личико, которое я вам только что показал. Оно меня тотчас же обворожило. Всю ночь напролет и весь день я не переставал о нем думать. Я бродил вверх и вниз по этой проклятой улице, заглядывал в каждый экипаж и все ждал желтую двухместную коляску. Но увидать вновь прекрасную незнакомку мне не удалось, и в конце концов я решил, что она мне просто померещилась.
Неделю спустя я обедал у мадам де Растель. Обед был назначен на восемь часов, но в половине девятого мы все еще ждали кого-то в гостиной. Наконец слуга доложил: леди Алрой. Это и была та дама, которую я так тщетно разыскивал. Она медленно вошла в гостиную и была подобна лунному лучу в серых кружевах. К моей великой радости, мне пришлось вести ее к столу. Как только мы сели, я заметил ей без всякой задней мысли:
Мне кажется, леди Алрой, я вас как-то мельком видел на Бонд-стрит.
Она вся побледнела и тихо сказала:
Ради бога, не говорите так громко, нас могут подслушать.
Мой неудачный дебют немало смутил меня, я отважно пустился в пространное рассуждение о французской драме. Она говорила очень мало, все тем же мягким музыкальным голосом и как будто все беспокоилась, не подслушивает ли кто-нибудь. Я тут же в нее влюбился, страстно, безумно, а неопределенная атмосфера загадочности, которая ее окружала, лишь сильнее разжигала мое любопытство. При прощании - она вскоре по окончании обеда ушла - я спросил у нее разрешения посетить ее. Она заколебалась на мгновение, оглянулась, нет ли кого поблизости, и затем сказала:
Пожалуйста, завтра в три четверти пятого.
Я попросил мадам де Растель рассказать мне о ней все, что она знает, но я добился только того, что она вдова и владеет красивым особняком в Парк-лейн. Когда же какой-то ученый болтун стал защищать диссертацию на тему о вдовах, как наиболее приспособленных, по пережитому опыту, к брачной жизни, я встал и распрощался.
На следующий день я был аккуратно в назначенный час в Парк-лейн, но мне сказали, что леди Алрой только чтов ышла. Расстроенный, не зная, что думать, я направился в клуб и после долгих размышлений написал ей письмо с просьбой позволить мне попытать счастья в другой раз. Прошло дня два, и я все не получал ответа, когда вдруг пришла маленькая записка с извещением, что она будет дома в воскресенье, в четыре часа, и с таким необычайным, неожиданным постскриптумом:
"Пожалуйста, не пишите мне больше по моему домашнему адресу; при свидании объясню вам причины".
В воскресенье она меня приняла и была очаровательна, но, когда я прощался, она попросила меня, если бы мне пришлось ей что-нибудь написать, адресовать свои письма так:
"М-с Нокс, почтовый ящик книжной торговли Уайтэкера, Грин-стрит".
Есть причины, - сказала она, - по которым я не могу получать письма у себя дома.
В течение этого "сезона" я встречался с нею довольно часто, но никогда не покидала она этой атмосферы загадочности. Иногда приходило мне в голову, что она во власти какого-нибудь мужчины, но она казалась такой неприступной, что эту мысль нельзя было не отбросить. Да и трудно было мне прийти к какому-нибудь определенному выводу или решению, так как леди Алрой была похожа на один из тех удивительных кристаллов, которые можно видеть в музеях и которые то прозрачны, то, через мгновение, совсем мутны. Наконец я решился сделать ей предложение; я окончательно измучился, устал от этой беспрестанной таинственности, которую она требовала от всех моих посещений и от тех двух-трех писем, которые мне довелось ей послать. Я написал ей в книжный магазин, прося принять меня в ближайший понедельник в шесть часов. Она согласилась, и я был на седьмом небе. Я был просто ослеплен ею, несмотря на всю загадочность, окружавшую ее (как я тогда думал), или именно вследствие этой загадочности (как я полагаю теперь). Впрочем, нет!.. Я любил в ней женщину, только женщину. Загадочное, таинственное раздражало меня, сводило меня с ума. Ах! Зачем случай натолкнул меня на следы!
Сфинкс без загадки
Как-то днем я сидел в Cafe de la Parix, на бульваре, созерцал убожество и пышность парижской жизни и дивился той причудливой панораме роскоши и нищеты, которая передо мною развертывалась. Вдруг я услышал, что кто-то громко произнес мое имя. Я оглянулся и увидал лорда Мёрчисона. Мы не встречались почти десять лет - с тех пор, как покинули колледж, так что я искренне обрадовался, увидав его снова, и мы сердечно поздоровались В Оксфорде мы были с ним друзьями. Я его очень любил - он был такой красивый, веселый и такой благородный. Мы всегда говорили, что он был бы милейшим человеком, не будь у него страсти всегда говорить правду, но, в сущности, эта прямота его характера только усиливала наше благоговение перед ним. Теперь я нашел его значительно изменившимся. Он казался озабоченным, смущенным, словно в чем-то не уверенным. Это не могло быть от современного скептицизма, так как Мёрчисон был тори до мозга костей и так же свято верил в Пятикнижие, как и в палату лордов. Поэтому я решил, что причина здесь - женщина, и спросил, не женат ли он.
Я недостаточно понимаю женщин, - ответил он.
Но, дорогой Джеральд, - сказал я, - женщины созданы для того, чтобы их любить, а не понимать.
Я не могу любить там, где не могу доверять, - возразил он.
Мне кажется, вы храните какую-то тайну, Джеральд! - воскликнул я. - Расскажите же мне, в чем дело.
Пройдемся куда-нибудь, - сказал Мёрчисон, - здесь слишком много людей. Нет, только не желтую коляску, какого угодно цвета, только не желтую. Вот - возьмите темно-зеленую.
И несколько минут спустя мы катили бульваром по направлению к Мадлен.
Куда же мы поедем? - спросил я.
Куда хотите. По-моему - в Restaurant des Bois; мы можем там пообедать, и вы расскажете мне про себя.
Я сперва хотел бы узнать про вас, - сказал я. - Расскажите же вашу таинственную повесть.
Он достал из кармана небольшой сафьяновый футляр, отделанный серебром, и протянул его мне. Я раскрыл его. В нем была фотография женщины. Высокого роста, гибкая, женщина казалась особенно прекрасной благодаря большим, неопределенным глазам и распущенным волосам. Она походила на какую-то ясновидящую и была одета в дорогие меха.
Что вы скажете об этом лице? Кажется ли оно вам искренним?
Я внимательно рассматривал его. Оно показалось мне лицом человека, хранящего какую-то тайну; хорошую или дурную - сказать я не мог. Красота этого лица была словно соткана из многих тайн, красота - внутренняя, а не телесная, мимолетная же улыбка на устах казалась слишком тонкой, чтобы быть действительно ласкающей и нежной.
Ну, что вы скажете?
Это - Джоконда в соболях, - ответил я. - Расскажите же, что вы о ней знаете.
Не теперь, после обеда. - И он заговорил о другом.
Как только слуга принес кофе и папиросы, я напомнил Джеральду его обещание. Он встал, прошелся раза два по комнате, потом опустился в кресло и рассказал мне следующее:
Однажды под вечер, часов около пяти, шел я по Бонд-стрит. Была страшная толчея экипажей и людей, так что еле можно было пробиваться вперед. Около самого тротуара стояла маленькая желтая двухместная коляска, привлекшая, не помню почему, мое внимание. Когда я с ней поравнялся, из нее выглянуло личико, которое я вам только что показал. Оно меня тотчас же обворожило. Всю ночь напролет и весь день я не переставал о нем думать. Я бродил вверх и вниз по этой проклятой улице, заглядывал в каждый экипаж и все ждал желтую двухместную коляску. Но увидать вновь прекрасную незнакомку мне не удалось, и в конце концов я решил, что она мне просто померещилась.
Неделю спустя я обедал у мадам де Растель. Обед был назначен на восемь часов, но в половине девятого мы все еще ждали кого-то в гостиной. Наконец слуга доложил: леди Алрой. Это и была та дама, которую я так тщетно разыскивал. Она медленно вошла в гостиную и была подобна лунному лучу в серых кружевах. К моей великой радости, мне пришлось вести ее к столу. Как только мы сели, я заметил ей без всякой задней мысли:
Мне кажется, леди Алрой, я вас как-то мельком видел на Бонд-стрит.
Она вся побледнела и тихо сказала:
Ради бога, не говорите так громко, нас могут подслушать.
Мой неудачный дебют немало смутил меня, я отважно пустился в пространное рассуждение о французской драме. Она говорила очень мало, все тем же мягким музыкальным голосом и как будто все беспокоилась, не подслушивает ли кто-нибудь. Я тут же в нее влюбился, страстно, безумно, а неопределенная атмосфера загадочности, которая ее окружала, лишь сильнее разжигала мое любопытство. При прощании - она вскоре по окончании обеда ушла - я спросил у нее разрешения посетить ее. Она заколебалась на мгновение, оглянулась, нет ли кого поблизости, и затем сказала:
Пожалуйста, завтра в три четверти пятого.
Я попросил мадам де Растель рассказать мне о ней все, что она знает, но я добился только того, что она вдова и владеет красивым особняком в Парк-лейн. Когда же какой-то ученый болтун стал защищать диссертацию на тему о вдовах, как наиболее приспособленных, по пережитому опыту, к брачной жизни, я встал и распрощался.
На следующий день я был аккуратно в назначенный час в Парк-лейн, но мне сказали, что леди Алрой только чтов ышла. Расстроенный, не зная, что думать, я направился в клуб и после долгих размышлений написал ей письмо с просьбой позволить мне попытать счастья в другой раз. Прошло дня два, и я все не получал ответа, когда вдруг пришла маленькая записка с извещением, что она будет дома в воскресенье, в четыре часа, и с таким необычайным, неожиданным постскриптумом:
"Пожалуйста, не пишите мне больше по моему домашнему адресу; при свидании объясню вам причины".
В воскресенье она меня приняла и была очаровательна, но, когда я прощался, она попросила меня, если бы мне пришлось ей что-нибудь написать, адресовать свои письма так:
"М-с Нокс, почтовый ящик книжной торговли Уайтэкера, Грин-стрит".
Есть причины, - сказала она, - по которым я не могу получать письма у себя дома.
В течение этого "сезона" я встречался с нею довольно часто, но никогда не покидала она этой атмосферы загадочности. Иногда приходило мне в голову, что она во власти какого-нибудь мужчины, но она казалась такой неприступной, что эту мысль нельзя было не отбросить. Да и трудно было мне прийти к какому-нибудь определенному выводу или решению, так как леди Алрой была похожа на один из тех удивительных кристаллов, которые можно видеть в музеях и которые то прозрачны, то, через мгновение, совсем мутны. Наконец я решился сделать ей предложение; я окончательно измучился, устал от этой беспрестанной таинственности, которую она требовала от всех моих посещений и от тех двух-трех писем, которые мне довелось ей послать. Я написал ей в книжный магазин, прося принять меня в ближайший понедельник в шесть часов. Она согласилась, и я был на седьмом небе. Я был просто ослеплен ею, несмотря на всю загадочность, окружавшую ее (как я тогда думал), или именно вследствие этой загадочности (как я полагаю теперь). Впрочем, нет!.. Я любил в ней женщину, только женщину. Загадочное, таинственное раздражало меня, сводило меня с ума. Ах! Зачем случай натолкнул меня на следы!
Так вы открыли тайну? - спросил я.
Боюсь, что да. Но решайте сами.
Наступил понедельник. Я позавтракал у дяди и в четыре часа был на Мэрилебонской улице. Дядя, как вы знаете, живет у Риджентс-парка. Мне надо было на Пикадилли, и, чтобы сократить путь, я пошел грязнейшими какими-то переулками. Вдруг я увидел перед собой леди Алрой. Она была под густой вуалью и шла очень быстро. У последнего дома в переулке она остановилась, поднялась по ступенькам, у двери достала ключ, отперла и вошла. "Вот где тайна", - сказал я себе и осмотрел снаружи этот дом. Он походил на один из тех, в которых сдаются комнаты. На ступеньках лежал платок, оброненный ею. Я поднял его и спрятал в карман. Затем стал раздумывать: что предпринять? Я пришел к выводу, что не имею никакого права выслеживать ее, и отправился в клуб.
В шесть часов я был у нее. Она лежала на кушетке в капоте из серебряной парчи, застегнутом парой чудных лунных камней, которые она всегда носила. Она была пленительна.
Я так рада, что вы пришли, - сказала она, - я целый день не выходила из дому.
Пораженный, я уставился на нее в упор, достал из кармана платок и протянул его ей.
Вы это сегодня обронили на Кёмнор-стрит, леди Алрой, - сказал я совсем спокойно. Она посмотрела на меня в ужасе, но платка не взяла. - Что вы там делали? - спросил я.
Какое имеете вы право меня об этом расспрашивать? - ответила она.
Право человека, который вас любит, - ответил я. - Я сегодня пришел просить вашей руки.
Она закрыла лицо и залилась слезами.
Как-то днем я сидел в Cafe de la Parix, на бульваре, созерцал убожество и пышность парижской жизни и дивился той причудливой панораме роскоши и нищеты, которая передо мною развертывалась. Вдруг я услышал, что кто-то громко произнес мое имя. Я оглянулся и увидал лорда Мёрчисона. Мы не встречались почти десять лет - с тех пор, как покинули колледж, так что я искренне обрадовался, увидав его снова, и мы сердечно поздоровались В Оксфорде мы были с ним друзьями. Я его очень любил - он был такой красивый, веселый и такой благородный. Мы всегда говорили, что он был бы милейшим человеком, не будь у него страсти всегда говорить правду, но, в сущности, эта прямота его характера только усиливала наше благоговение перед ним. Теперь я нашел его значительно изменившимся. Он казался озабоченным, смущенным, словно в чем-то не уверенным. Это не могло быть от современного скептицизма, так как Мёрчисон был тори до мозга костей и так же свято верил в Пятикнижие, как и в палату лордов. Поэтому я решил, что причина здесь - женщина, и спросил, не женат ли он.
Я недостаточно понимаю женщин, - ответил он.
Но, дорогой Джеральд, - сказал я, - женщины созданы для того, чтобы их любить, а не понимать.
Я не могу любить там, где не могу доверять, - возразил он.
Мне кажется, вы храните какую-то тайну, Джеральд! - воскликнул я. - Расскажите же мне, в чем дело.
Пройдемся куда-нибудь, - сказал Мёрчисон, - здесь слишком много людей. Нет, только не желтую коляску, какого угодно цвета, только не желтую. Вот - возьмите темно-зеленую.
И несколько минут спустя мы катили бульваром по направлению к Мадлен.
Куда же мы поедем? - спросил я.
Куда хотите. По-моему - в Restaurant des Bois; мы можем там пообедать, и вы расскажете мне про себя.
Я сперва хотел бы узнать про вас, - сказал я. - Расскажите же вашу таинственную повесть.
Он достал из кармана небольшой сафьяновый футляр, отделанный серебром, и протянул его мне. Я раскрыл его. В нем была фотография женщины. Высокого роста, гибкая, женщина казалась особенно прекрасной благодаря большим, неопределенным глазам и распущенным волосам. Она походила на какую-то ясновидящую и была одета в дорогие меха.
Что вы скажете об этом лице? Кажется ли оно вам искренним?
Я внимательно рассматривал его. Оно показалось мне лицом человека, хранящего какую-то тайну; хорошую или дурную - сказать я не мог. Красота этого лица была словно соткана из многих тайн, красота - внутренняя, а не телесная, мимолетная же улыбка на устах казалась слишком тонкой, чтобы быть действительно ласкающей и нежной.
Ну, что вы скажете?
Это - Джоконда в соболях, - ответил я. - Расскажите же, что вы о ней знаете.
Не теперь, после обеда. - И он заговорил о другом.
Как только слуга принес кофе и папиросы, я напомнил Джеральду его обещание. Он встал, прошелся раза два по комнате, потом опустился в кресло и рассказал мне следующее:
Однажды под вечер, часов около пяти, шел я по Бонд-стрит. Была страшная толчея экипажей и людей, так что еле можно было пробиваться вперед. Около самого тротуара стояла маленькая желтая двухместная коляска, привлекшая, не помню почему, мое внимание. Когда я с ней поравнялся, из нее выглянуло личико, которое я вам только что показал. Оно меня тотчас же обворожило. Всю ночь напролет и весь день я не переставал о нем думать. Я бродил вверх и вниз по этой проклятой улице, заглядывал в каждый экипаж и все ждал желтую двухместную коляску. Но увидать вновь прекрасную незнакомку мне не удалось, и в конце концов я решил, что она мне просто померещилась.
Неделю спустя я обедал у мадам де Растель. Обед был назначен на восемь часов, но в половине девятого мы все еще ждали кого-то в гостиной. Наконец слуга доложил: леди Алрой. Это и была та дама, которую я так тщетно разыскивал. Она медленно вошла в гостиную и была подобна лунному лучу в серых кружевах. К моей великой радости, мне пришлось вести ее к столу. Как только мы сели, я заметил ей без всякой задней мысли:
Мне кажется, леди Алрой, я вас как-то мельком видел на Бонд-стрит.
Она вся побледнела и тихо сказала:
Ради бога, не говорите так громко, нас могут подслушать.
Мой неудачный дебют немало смутил меня, я отважно пустился в пространное рассуждение о французской драме. Она говорила очень мало, все тем же мягким музыкальным голосом и как будто все беспокоилась, не подслушивает ли кто-нибудь. Я тут же в нее влюбился, страстно, безумно, а неопределенная атмосфера загадочности, которая ее окружала, лишь сильнее разжигала мое любопытство. При прощании - она вскоре по окончании обеда ушла - я спросил у нее разрешения посетить ее. Она заколебалась на мгновение, оглянулась, нет ли кого поблизости, и затем сказала:
Пожалуйста, завтра в три четверти пятого.
Я попросил мадам де Растель рассказать мне о ней все, что она знает, но я добился только того, что она вдова и владеет красивым особняком в Парк-лейн. Когда же какой-то ученый болтун стал защищать диссертацию на тему о вдовах, как наиболее приспособленных, по пережитому опыту, к брачной жизни, я встал и распрощался.
На следующий день я был аккуратно в назначенный час в Парк-лейн, но мне сказали, что леди Алрой только чтов ышла. Расстроенный, не зная, что думать, я направился в клуб и после долгих размышлений написал ей письмо с просьбой позволить мне попытать счастья в другой раз. Прошло дня два, и я все не получал ответа, когда вдруг пришла маленькая записка с извещением, что она будет дома в воскресенье, в четыре часа, и с таким необычайным, неожиданным постскриптумом:
"Пожалуйста, не пишите мне больше по моему домашнему адресу; при свидании объясню вам причины".
В воскресенье она меня приняла и была очаровательна, но, когда я прощался, она попросила меня, если бы мне пришлось ей что-нибудь написать, адресовать свои письма так:
"М-с Нокс, почтовый ящик книжной торговли Уайтэкера, Грин-стрит".
Есть причины, - сказала она, - по которым я не могу получать письма у себя дома.
В течение этого "сезона" я встречался с нею довольно часто, но никогда не покидала она этой атмосферы загадочности. Иногда приходило мне в голову, что она во власти какого-нибудь мужчины, но она казалась такой неприступной, что эту мысль нельзя было не отбросить. Да и трудно было мне прийти к какому-нибудь определенному выводу или решению, так как леди Алрой была похожа на один из тех удивительных кристаллов, которые можно видеть в музеях и которые то прозрачны, то, через мгновение, совсем мутны. Наконец я решился сделать ей предложение; я окончательно измучился, устал от этой беспрестанной таинственности, которую она требовала от всех моих посещений и от тех двух-трех писем, которые мне довелось ей послать. Я написал ей в книжный магазин, прося принять меня в ближайший понедельник в шесть часов. Она согласилась, и я был на седьмом небе. Я был просто ослеплен ею, несмотря на всю загадочность, окружавшую ее (как я тогда думал), или именно вследствие этой загадочности (как я полагаю теперь). Впрочем, нет!.. Я любил в ней женщину, только женщину. Загадочное, таинственное раздражало меня, сводило меня с ума. Ах! Зачем случай натолкнул меня на следы!
Оскар Уайльд
Сфинкс
без
загадки
The Sphinx Without a Secret
На вопрос В чем загадка (загадки) Большого Сфинкса? заданный автором A-stra
лучший ответ это Аварийное состояние и начавшийся ремонт древней скульптуры вызвали новый интерес науки к загадкам Сфинкса. Наиболее любопытные исследования провели японские ученые. Токийские археологи во главе с профессором С. Иошимура просветили эхолокаторами статую сфинкса и ее окрестности. И пришли к выводу - камни скульптуры древнее блоков пирамид. Оговоримся, специалисты имели в виду не геологический возраст породы, из которой сделан "лев с человеческим лицом", а возраст самой скульптуры, то есть время обработки камня. Затем токийские ученые выдали вторую сенсацию: электронная аппаратура показала под левой лапой каменного изваяния узкий тоннель, ведущий в сторону пирамиды Хефрена (кстати, существование этого хода было предсказано одним из советских исследователей). Он начинается на глубине двух метров и уходит наклонно вниз. Дальше проследить его пока оказалось невозможно, но профессор Иошимура пообещал создать новое устройство, специально для исследования этого подземного хода.
Еще одна загадка, связанная с Большим Сфинксом - на основании статуи обнаружены следы эррозии от большого потока воды. В связи с этим ученые предположили сперва, что когда-то Нил был шире и обтекал скалу из которой вырублен Сфинкс. Но гидрологи, проведя дополнительные исследования, пришли к выводу: "Скорее всего тут следы не Нила, так как поток воды шел с севера на юг (против течения реки) , а... библейского потопа! " После анализов и консультаций с геофизиками была названа и вероятная дата события - 8.000 лет до нашей эры. Английские специалисты, повторив анализ, отодвинули эту дату до 12.000 лет вглубь веков, и отметили, что следы водной эррозии приходятся и на обработанную часть скалы, на которой зиждется Сфинкс. Значит он стоял там еще до потопа? А французские археологи подметили: датировка египетского потопа совпадает с датой гибели легендарной Атлантиды по Платону.. .
Все это позволяет предполагать, что статуя Сфинкса много древнее стоящих рядом пирамид и тайна происхождения этой фигуры уходит еще в допотопные времена.
Ответ от Голосовать
[гуру]
Сфинкс, Сфинга (греч. Σφίγξ, Σφιγγός, «Душительница») - мифическое чудовище, существо с головой женщины, лапами и телом льва и крыльями грифона.
Сфинкс расположилась на горе близ Фив (или на городской площади) и задавала каждому проходившему загадку («Кто из живых существ утром ходит на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?»). Не сумевшего дать разгадку Сфинкс убивала и таким образом погубила много знатных фиванцев, включая сына царя Креонта. Удрученный горем царь объявил, что отдаст царство и руку своей сестры Иокасты тому, кто избавит Фивы от Сфинкса. Загадку разгадал Эдип, Сфинкс в отчаянье бросилась в пропасть и разбилась на смерть, а Эдип стал фиванским царем.
Ответ от старославянский
[гуру]
Загадка в том, что в какое-то время солнце у него между лап всегда светит - на храм. Чудеса архитектуры. А еще, типа под ним кто-то похоронен.
Ответ от Женя Сноуден
[гуру]
в том.
что онне мурлыкает.
как положено.
Ответ от Невропатолог
[гуру]
Загадка Сфинкса не даёт покоя людям не меньше чем пирамиды. Хотя сейчас египтологи убеждены, что Сфинкс датируется эпохой IV династии, мы сталкиваемся с полным отсутствием упоминания о нем в текстах Древнего царства. Почему же видные современные ученые продолжают связывать Сфинкса с Хафрой и настаивать, что «[его] датировка временем IV династии Древнего царства... больше не подлежит сомнению» ?
Одна из причин - слог, высеченный на гранитной стеле, которая стоит между передними лапами монумента, и использовавшийся как доказательство того, что Сфинкса воздвиг Хафра.
Стела не является современницей Сфинкса и увековечивает героические усилия фараона Тутмоса IV (1401-1391 годы до н. э.) по расчистке Сфинкса от песка, в котором тот был погребен, и характеризует статую со львиным туловищем как воплощение «великой магической силы, которая существовала в этом месте с начала всех времен». В этой надписи на строке 13 имеется также первый слог имени Хафра - Хаф. Присутствие этого слога, по словам сэра Э. А. Уоллиса Баджа, «весьма важно, ибо доказывает, что... жрецы Гелиополиса, которые советовали Тутмосу предпринять расчистку Сфинкса от песка, верили, что он был задуман Хафрой... » Но действительно ли слог Хаф доказывает это?
Когда стела была открыта генуэзским авантюристом Джанбаттистой Кавилья в 1817 году, строка 13, которая теперь совершенно стерлась, была уже сильно повреждена.
Мы знаем о ее существовании потому, что вскоре после раскопок английский филолог Томас Янг, видный специалист по расшифровке древнеегипетских иероглифов, был еще в состоянии сделать факсимиле надписи. Сделанный им перевод строки 13 звучит следующим образом: «...которые мы несем ему: быков... и все молодые овощи; и тот, кого мы будем славить... Хаф... статуя, сделанная во имя Атум-Хор-эм-Акета... »
Предположив, что Хаф - это имя Хафра, Янг добавил к нему слог в в квадратных скобках, чтобы показать, что пробел им заполнен. Однако в 1905 году американский египтолог Джеймс Генри Брэстед, изучавший факсимиле Янга, пришел к выводу, что была сделана ошибка: «Это упоминание царя Хафры было воспринято как указание на то, что Сфинкс был делом рук этого царя - вывод, который необоснован; [в факсимиле] Янга нет и намека на картуш... »
Во всех надписях Древнего Египта, от начала и до конца цивилизации фараонов, имена царей всегда помещались в овальные рамки - картуши. Поэтому очень трудно понять, каким, образом на гранитной стеле между лапами Сфинкса имя такого властителя, как Хафра - впрочем, и любого иного монарха - могло быть начертано без положенного картуша.
Кроме того, даже если слог Хаф должен был относиться к Хафре, это совсем не значит, что именно он воздвиг Сфинкса. Столь же вероятно, что он был увековечен за какие-либо иные заслуги. Например, разве не мог он, подобно многим следовавшим за ним фараонам (Рамсес II, Тутмос IV, Ахмос I, и т. д.) , и возможно, многим своим предшественникам, быть реставратором Сфинкса?
Лично мне казалось что засыпать такую статую как Сфинкс трудно. Однако поездка в Каир развеяла все сомнения. Сфинкс стоит в яме (о происхождении которой судить не берусь) у подножия холма с пирамидами и если её засыпать то будет видна только часть головы. Правда следует учитывать что плато Гизе - это каменистая пустошь, а не пустыня с барханами песка, как может быть казалось многим. (наиболее полную ассоциацию вам даст каменный известковый карьер или большая стройплощадка) так что для его заноса, на мой взгляд необходимо не одно десятилетие. .
Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Углерод — характеристика элемента и химические свойства