Словарь Ушакова

Филология

филоло гия , филологии, мн. нет, жен. (от греч. philos - друг и logos - учение, слово). Совокупность наук, изучающих культуру народа, выраженную в языке и литературном творчестве. Славянская филология. Античная филология. Романская филология. Германская филология.

Филология

(от греч. phileo - люблю + logos - учение), Совокупность наук, изучающих культуру какого-либо народа, выраженную в языке и литературном творчестве. Античная филология.. Славянская филология.

Культурология. Словарь-справочник

Филология

(греч. phileo – люблю + logos – слово) – гуманитарная дисциплина, изучающая письменные тексты и на основе их содержательного, языкового и стилистического анализа – историю и сущность духовной культуры данного общества. Возникла в Древних Индии и Греции. В ХVII – ХVIII вв. сложилась как наука, изучающая древнюю культуру (язык, литературу, историю, философию, искусство и их взаимосвязанности). С дифференциацией наук ее содержание менялось. Филология стала пониматься как совокупность наук, изучающих культуру народа, выраженную в языке и литературном творчестве.

☼ совокупность, содружество гуманитарных дисциплин - лингвистич., лит.-ведч., истор. и др., - изучающих историю и сущность духовной культуры человечества через языковый и стилистич. анализ письменных текстов . Текст, все его внутр. аспекты и внеш. связи - исходная реальность Ф. Сосредоточившись на тексте, создавая к нему служебный "комментарий" (наиболее древняя форма и классич. прототип филол. труда), Ф. под этим углом зрения вбирает в себя всю ширину и глубину человеч. бытия, прежде всего бытия духовного. Т.о., внутр. структура Ф. двуполярна. На одном полюсе - скромнейшая служба "при" тексте, не допускающая отхода от его конкретности; на другом - универсальность, пределы к-рой невозможно очертить заранее. В идеале филолог обязан знать в самом буквальном смысле слова все - коль скоро все в принципе может потребоваться для прояснения того или иного текста.

Служа самопознанию культуры, Ф. возникает на сравнительно зрелой стадии письм. цивилизаций, и наличие ее показательно не только для их уровня, но и типа. Высокоразвитые древние культуры Бл. Востока вовсе не знали Ф., зап.-европ. средневековье отводило ей весьма скромное место, между тем на родине философии, в древних Индии и Греции, Ф. возникает и разрабатывается как определ. соответствие впервые оформившейся здесь гносеологич. рефлексии над мышлением, т.е. возникает как рефлексия над словом и речью, как выход из непосредств. отношения к ним. Несмотря на позднейшие конфликты между филос. волей к абстракции и конкретностью Ф., первоначальное двуединство философии и Ф. не было случайным, и высшие подъемы Ф. обычно следовали за великими эпохами гносеологич. мысли (в эллинистич. мире - после Аристотеля, в Европе 17 в. - после Декарта, в Германии 19 в. филология после Канта).

Универсальность Ф. наиболее наглядно реализовалась между эпохой Возрождения и сер. 19 в. в традиц. фигуре филолога-классика (специалиста по антич. текстам), совмещавшего в себе лингвиста, критика, историка гражд. быта, нравов и культуры и знатока др. гуманитарных, а при случае даже естеств. наук - всего, что в принципе может потребоваться для прояснения того или иного текста. И все же, несмотря на последующую неизбежную дифференциацию лингвистич., лит.-ведч., историч. и др. дисциплин, вышедших из лона некогда единой историкофилол. науки, существенное единство Ф. как особого способа подходить к написанному слову и поныне сохраняет свою силу (хоть и в неявном виде). Иначе говоря, Ф. продолжает жить не как партикулярная "наука", а как науч. принцип, как самозаконная форма знания, к-рая определяется не столько границами предмета, сколько подходом к нему.

Однако конститутивные принципы Ф. вступают в весьма сложные отношения с нек-рыми жизненными и умственными тенденциями новейшего времени. Во-первых, моральной основой филол. труда всегда была вера в безусловную значимость традиции, запечатлевшейся в опр. группе текстов: в этих текстах искали источник высшей духовной ориентации. Для религ. веры христ. ученых эту роль играли тексты Библии, обоих Заветов, для мирской веры гуманистов Возрождения и "неогуманистов" винкельмановско-гётевской эпохи - тексты классич. античности. Между тем совр. человек уже не может с прежней безусловностью и наивностью применять к своему бытию меру, заданную какими бы то ни было чтимыми древними текстами. И сама Ф., став в ходе науч. прогресса более экстенсивной и демократичной, должна была отказаться от выделения особо привилегиров. текстов: теперь вместо двух (классич. Ф. и библейской, "священной" Ф.) существует столько разновидностей Ф., сколько языково-письм. регионов мира. Такое расширение сферы интересного, важного, ценного осуществляется за счет утраты "интимности" в отношении к предмету. Конечно, есть случаи, когда отношение к тексту сохраняет прежние черты; творения Данте - для итальянцев, Гёте - для немцев, Пушкина - для русских, - это тексты, сохраняющие значимость универсального жизненного символа. Тем не менее Ф. как содержательная целостность претерпевает несомненный кризис.

Во-вторых, в наше время новые и заманчивые возможности, в т.ч. и для гуманитарных наук, связаны с исследованиями на уровне "макроструктур" и "микроструктур"; на одном полюсе - глобальные обобщения, на другом - выделение минимальных единиц значений и смысла. Но традиц. архитектоника Ф., ориентированная на реальность целостного текста и тем самым как бы на человеч. мерку (как антич. архитектура была ориентирована на пропорции человеческого тела), сопротивляется таким тенденциям, сколь бы плодотворными они не обещали быть.

В-третьих, для современности характерны устремления к формализации гуманитарного знания по образу и подобию математического и надежды на то, что т.о. не останется места для произвола и субъективности в анализе. Но в традиц. структуре Ф., при всей строгости ее приемов и трезвости ее рабочей атмосферы, присутствует нечто, упорно противящееся подобным попыткам. Речь идет о формах и средствах знания, достаточно инородных по отношению к т.н. научности - даже не об интуиции, а о житейской мудрости, здравом смысле, знании людей, без чего невозможно искусство понимать сказанное и написанное, каковым является Ф. Математически точные методы возможны лишь в периферийных областях Ф.; Ф. едва ли станет когда-нибудь "точной" наукой. Филолог, разумеется, не имеет права на культивирование субъективности; но он не может и оградить себя заранее от риска субъективности надежной стеной точных методов. Строгость и особая "точность" Ф. состоят в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеч. понимания. Как служба понимания Ф. помогает выполнению одной из гл. человеч. задач - понять другого человека (и др. культуру, др. эпоху), не превращая его ни в "исчислимую" вещь, ни в отражение собств. эмоций.

Лит. : Потебня А.А. Из записок по теории словесности. X., 1905; Он же. Мысль и язык. Киев, 1993; Шпет Г.Г. Внутренняя форма слова. М., 1927; Жирмунский В.М. Вопросы теории литературы. Л., 1928; Тынянов Ю.М. Проблема стихотворного языка. Статьи. М., 1965; Kroll W. Geschichte der klassischen Philologie. В.; Lpz., 1924; Wilamowitz-Moellendorff U. von. Geschichte der Philologie. Lpz.; В., 1921.

С. С. Аверинцев.

Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996

(греч. , букв. - любовь к слову)

содружество гуманитарных дисциплин, изучающих историю и выясняющих сущность духовной культуры человечества через языковый и стилистический анализ письменных текстов. Текст во всей совокупности своих внутренних аспектов и внешних связей - та исходная реальность, которая дана Ф. и существенна для нее. Ограничив себя текстом, сосредоточившись на нем, создавая к нему служебный «комментарий» (который есть наиболее древняя и классическая форма филологического труда, прототип всех иных его форм) и в этих «примечаниях» силясь «приметить» все больше и больше не примечаемого поверхностным взглядом, Ф. лишь ценой такого самоограничения обретает право и обязанность последовательно вбирать в свой кругозор «всю ширину и глубину человеческого бытия, прежде всего бытия духовного» (Usener Н., Philologie und Geschichtswissenschaft, в кн.: «Vortrage und Aufsatze», Lpz.-B., 1907, S. 26). Ей принадлежит весь человеческий мир, но мир. организованный вокруг текста и увиденный через текст. Итак, внутренняя структура Ф. с самого начала оказывается двуполярной. На одном полюсе - скромнейшая служба «при» тексте, беседа с ним наедине, пристальная «согбенность» над текстом, рассматривание текста с самой близкой дистанции, не допускающее отхода от его конкретности; на другом полюсе - универсальность, пределы которой невозможно установить заранее. Эта черта Ф. наиболее наивно и наглядно реализовалась между эпохой Возрождения и серединой XIX в. в традиционной фигуре филолога (чаще всего филолога-классика, т. е. специалиста по античным текстам), совмещавшего в себе лингвиста, литературного критика, историка гражданских учреждений, быта, нравов и культуры и знатока других гуманитарных, а при случае даже естественных наук. Такой филолог обязывался знать в самом буквальном смысле слова все - коль скоро все в принципе может потребоваться для прояснения того или иного текста. Рост специализации научного знаний сделал этот тип филолога невозможным, однако не мог изменить коренную сущность Ф. Универсализм Ф. сохраняет свою силу и поныне, хотя уже не на поверхности, а в осложненном и неявном виде. Таким образом, не следует смешивать два вопроса: прагматический вопрос о неизбежной дифференциации лингвистических, литературоведческих, исторических и других дисциплин, вышедших из лона некогда единой историко-филологической науки, и принципиальный вопрос о существенном единстве Ф. как особого способа подходить к написанному слову. Если Ф. уже не представляет собой партикулярную «науку» со своим специфическим предметом, достаточно четко отграниченным от предметов истории, истории культуры, языкознания или литературоведения, то еще менее она может быть описана как простой конгломерат рабочих приемов и навыков, применяемых историком, лингвистом и литературоведом и лишь по традиции объединяемых термином «филология». Правильнее видеть в Ф. широкую, но внутренне единую и самозаконную форму знания, которая определяется не столько границами своего предмета, сколько специфическим подходом к нему. Нет оснований считать конститутивные принципы Ф. «преодоленными» или обреченными подчиниться какой-либо чуждой им мере. Однако нельзя не видеть, что эти принципы вступили с определенными жизненными и умственными тенденциями новейшего времени в весьма сложные отношения, исход которых не может быть предсказан заранее. Здесь следует особо отметить три момента.

☼ Во-первых, моральной основой филологического труда от самого рождения Ф. всегда была вера в безусловную значимость традиции, запечатлевшейся в определенной группе текстов: в этих текстах искали источник всего святого и благородного, всякой духовной ориентации, а потому ради служения при них не жаль было отдать целую жизнь. Для религиозной веры христианских ученых эту роль играли тексты Библии обоих Заветов, для мирской веры гуманистов Возрождения и их наследников (вплоть до «неогуманистов» виикельмановско-гётевской эпохи) - тексты классической античности. Шла ли речь о божественном откровении или человеческом культурном предании - самая общая структура отношения к написанному слову оставалась той же. Старый филолог носил в себе нечто от благочестивого «книжника», не просто рассматривающего текст, но как бы переселившегося душой «вовнутрь» текста; эта духовная позиция «пребывания внутри», которая не только не тождественна, но прямо противоположна романтическому энтузиазму любования, существенно определила «темперамент» Ф., упомянутую выше противопоказанность для Ф. схематизирующего и округляющего «взгляда издали». Между тем современный человек уже не может (даже когда хочет) с прежней безусловностью и наивностью применить к своему бытию меру, заданную какими бы то ни было чтимыми древними текстами. Да и сама Ф.. расширив в ходе научного прогресса свой (экстенсивный) кругозор и став более демократичной, должна была отказаться от выделения особо привилегированных текстов и распространить свой интерес в принципе иа все доступные изучению тексты: теперь классическая Ф. делит свое право на существование не с библейской philologia sacra («священной» Ф.), как прежде, но с таким количеством разновидностей Ф., которое соответствует количеству языково-письменных регионов мира. Таково положительное и необратимое следствие научного (и не только научного) развития. Очевидно, однако, что когда сфера «интересного», «важного» и «ценного» неимоверно расширяется, это должно быть окуплено утратой интимности отношения к предмету: интересное уже не так интересно и главное, важное, уже не так важно. Напр., наследие античности перестает быть домом предков, в котором живут потомки, но включается в длинный ряд других таких же «наследий», а ряд в целом, очевидно, удобнее обозревать издали. Филолог наших дней может явить не меньше интеллектуальной любознательности, чем его старинный собрат, а его способность к обостренному «любованию» может быть гораздо большей, но ему уже не дано так просто и непринужденно «войти вовнутрь». Конечно, такие тексты, как творения Данте - для итальянцев, И. В. Гёте - для немцев, А. С. Пушкина - для русских, отчасти сохраняют ранг «Писания» с большой буквы, универсального жизненного символа, так что в определенных случаях отношение к тексту изменилось меньше, чем может показаться; и все же несомненно, что Ф., как содержательная целостность, претерпевает реальный кризис.

Во-вторых, для нашего времени характерны устремления к т. н. «формализации» гуманитарного знания по образу и подобию математического, и надежды на то, что подобное преобразование не оставит места для произвола и субъективности в самом анализе, а результаты анализа сделаются логически принудительными и адекватно сообщимыми. Но в традиционной структуре Ф., при всей строгости ее приемов, при всей несентиментальное™, деловитости и здоровой сухости окружающей ее эмоциональной атмосферы, присутствует нечто, упорно сопротивляющееся подобным устремлениям. Речь идет даже не об интуиции, а о том, что прежде называлось житейской мудростью, здравым смыслом, знанием людей и без чего невозможно то искусство понимать сказанное и написанное, каковым является Ф. Житейское умение разбираться в людях представляет собой форму знания, достаточно инородную по отношению к тому, что обычно называется научностью; неустраннмость этого элемента из состава Ф. придает последней (как и всем собственно гуманитарным типам анализа) весьма своеобычную и по видимости архаичную физиономию. Точные методы (в «математическом» смысле этого слова) возможны, строго говоря, лишь в сугубо периферийных областях Ф. п не затрагивают ее сущности. Ф. едва ли станет когда-нибудь «точной наукой» - в этом ее слабость, которая не может быть раз и навсегда устранена с пути хитроумным методологическим изобретением, но которую приходится вновь и вновь перебарывать напряжением интеллектуальной воли; в этом же ее сила и гордость. Не должно быть и речи о том, что филолог будто бы имеет «право на субъективность», т. е. право на любование своей субъективностью, на культивирование субъективности. Но он не может заранее оградить себя от опасности произвола надежной стеной точных методов, ему приходится встречать эту опасность лицом к лицу и преодолевать ее вновь и вновь. В-третьих, едва ли не самые заманчивые (ибо наименее использованные) возможности познания в наше время связаны с проникновением в сферы «макроструктур» и «микроструктур». Эти возможности существуют и для гуманитарных наук: на одном полюсе - широкие глобальные схемы, на другом - выделение элементарнейших единиц значений и смысла. Но традиционная архитектоника Ф., ориентированная на реальность целостного текста и тем самым как бы на «человеческие пропорции» (как античная архитектура была ориентирована на пропорции человеческого тела), сопротивляется таким тенденциям, сколь бы плодотворны они ни были.

Ясно одно: до тех пор, пока Ф. будет нужна, она будет нужна постольку, поскольку останется верна своей сущности. Ее строгость состоит не в искусственной точности математизированного мыслительного аппарата, но в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания. Одна из главных задач человека - понять другого человека, не превращая его ни в поддающуюся «исчислению» вещь, ни в отражение собственных эмоций. Эта задача стоит перед каждым отдельным человеком, но также перед каждой эпохой, перед всем человечеством. Ф. есть служба понимания и помогает выполнению этой задачи.

Исторический очерк . Ф. сопровождала культурного человека не везде и не всегда. В отличие от медицины, юриспруденции или астрономии, она обслуживает не житейские нужды и не потребности культа, но интеллектуальную «роскошь» самопознания культуры (для чего необходимо, чтобы культура достаточно четко обособила свою идею от всего бытового и культового). Поэтому без Ф. можно долго обходиться, и ее рождение надолго запаздывает сравнительно с рождением письменной цивилизации; когда же она, наконец, возникает, это событие само но себе есть показатель не только уровня культуры, но также ее типа и склада. Возможна высокоразвитая культура, либо вовсе не знающая Ф. в собственном смысле слова (Древний Египет, Месопотамия, вообще «библейский» круг), либо отводящая Ф. чрезвычайно скромное и служебное место (эпоха великих схоластов западноевропейского Средневековья). Напротив, уже в древности как Индия, так и Греция независимо друг от друга создают и разрабатывают Ф.; и если как раз в этих двух странах философия была впервые приведена к своим строгим «категориальным» формам и гносеологическая проблема была открыта как таковая, это совпадение далеко не случайно. В самом деле, Ф. как научная рефлексия над языком и литературой представляет собой определенное соответствие философской теории познания: люди начинают мыслить о речи примерно тогда же, когда они начинают мыслить о мышлении, и притом по тем же внутренним побуждениям. Делает ли мысль своим предметом себя самое или свою собственную словесную плоть, в обоих случаях за таким событием стоит выход мыслящего из наивно-непосредственного отношения к своей духовной жизни, переход к «подглядыванию» за собой, к разделению себя на субъект и объект интеллектуального созерцания. Данность речевого «универсума», отовсюду обступающая человека с тех пор, как он стал человеком, внезапно перестает быть само собой разумеющейся, расчленяется на части («части речи»), получает названия (знаменитая ситуация мольеровского Журдена, узнавшего, что он говорит прозой!). Понятно поэтому, что у софистов Древней Греции занятия логикой и гносеологией, с одной стороны, и теорией языка и стиля - с другой, шли рука об руку и составляли две стороны одного и того же умственного движения. Позднее двуединство философии и Ф. распалось и возникла почва для конфликтов между философской волей к абстракции и конкретностью Ф. (напр., вражда Эразма Роттердамского к схоластике - это не только неприязнь вольнодумца к клерикальному доктринерству, но еще и отвращение убежденного филолога к отвлеченной логистической проблематике, которая кажется ему недостаточно человечной и «гуманитарной»; ср. также уничижительный отзыв Г. В. Ф. Гегеля о Ф.). И все же едва ли случайно, что высшие подъемы Ф. обычно следовали за великими эпохами гносеологической мысли (расцвет Ф. в эллинистическом мире после Аристотеля, в Европе XVII в. - после Р. Декарта, в Германии XIX в. - после И. Канта).

Индийская Ф., давшая великих грамматистов Пашни (прибл. IV-III вв. до н. э.) и Патанджали (II в. до н. э.), а позднее - таких теоретиков стиля, как Бхамаха и Дандин (VII в.), в некоторых отношениях превзошла античную. Однако ее достижения оставались в Европе неизвестными вплоть до Нового и новейшего времени. Поэтому традиция европейской Ф. всецело восходит к греческим истокам; у ее начала стоит школьное комментирование поэм Гомера. Софистическая эпоха впервые выработала необходимый для филологических штудий социальный тип «интеллектуала», который уже вполне определенно не есть ни «мудрец», ни «книжник», ни «пророк» (греч. слово ao0iaxf|(; примерно соответствует нашему «интеллектуал» не только по своему этимологическому смыслу, ио и по своим амбивалентным эмоциональным обертонам). Как раз к этому времени и литература достаточно четко осознает себя самое и обособляется от внелитературной реальности, чтобы стать объектом критики, теоретической поэтики и Ф. Среди софистов наибольшие заслуги в подготовке филологических методов принадлежат Протагору (ок. 480 - ок. 410 до н. э.), Горгию (ум. ок. 375 до н. э.) и Продику (род. ок. 460 до н. э.). Демокрит писал сочинение «О поэзии», «О Гомере, или о правильном выговоре и редких речениях», «О красоте слов», «О благозвучных и неблагозвучных звуках речи»; своей полной зрелости греческая теория литературы достигает в творчестве другого великого универсального философа - в «Поэтике» Аристотеля. С наступлением эпохи эллинизма Ф. отделяется от философии и переходит из рук мыслителей в руки специалистов - библиотекарей Александрии и Пергама. Эти специалисты (Аристофан Византийский, ок. 257-180 до н. э., Аристарх Самофракнйский, ок. 217-145 до н. э., Дидим Халкентерий, ок. 65 до и. э. - ок. 10 н.э.) работали над установлением корректного текста классических авторов (преимущественно поэтов и риторов), снабжали их сочинения словарным и реальным комментарием, занимались теорией метрики. Дионисий Фракийский (ок. 170 - ок. 90 до н. э.) окончательно оформил то самое учение о частях речи, которое поныне продолжает жить в любом школьном учебнике грамматики. Аттикистскос движение I-II вв. н. э. стимулирует расцвет лексикографической работы (ономастикопы Трифона, Валерия Гарпократиоиа, Юлия Полидевка). В Рим греческая Ф. была перенесена еще Варроном.

Первый великий ученый христианства Ориген (ум. в 253) в своей работе по критике текста Библии выступает как наследник александрийской филологической традиции и одновременно как основатель библейской Ф. Христианская библиотека г. Кесарей в Палестине долго хранила его «Гексаплу», в шести параллельных колонках сопоставлявшую выправленный еврейский подлинник Библии, греческую транслитерацию этого же подлинника и четыре различных греческих перевода; значки, заимствованные из обихода античных филологов, отмечали пробелы, несоответствия и порчу текста. Эта грандиозная текстологическая работа была использована Иеронимом при его работе над латинским переводом Библии. В Средние века традиции греческой Ф. продолжаются в Византии, сохраняя в целом свой античный облик и то замирая, то празднуя возрождение, как во времена патриарха Фотия (ум. ок. 891-897) и его последователя Арефы Кесарийского (после 850 -ок. 944), возглавившего интенсивную текстологическую работу в области наследия античной прозы. Евстафий Солунский (ок. 1115 - после 1193), автор содержательных комментариев к текстам Гомера, Пиндара и Аристофана, оказавший заметное влияние на гомеровскую эксегесу в Западной Европе, «...был единственным византийским филологом предренессансной поры, не ограничивавшимся воспроизведением оригинала, но пытавшимся делать конъектуры» («История Византин», т. 2, М., 1967, с. 383). Дальнейшее расширение текстологической и комментаторской деятельности было осуществлено Димитрием Триклинием (1-я пол. XIV в.) и другими учеными палеоло-говской эпохи. Византийская Ф. достигает своего расцвета как раз к моменту падения византийского государства (1453); ее наследие приняла из рук многоученых беженцев ренессансная Италия.

Для западного Средневековья филологические интересы не очень характерны. Каролингская эпоха еще дает такие типы, как аббат Серватус Лупус (ум. 862), который «в своем стремлении разыскать возможно более доброкачественные тексты даже превосходит большую часть гуманистов» (NordenE., Die romische Literatur, Lpz., 1954, S. 136). Однако духовная структура позднего Средневековья приводит к торжеству «artes» (абстрактно-формализованных систем знания) над «auctores» (непосредственным изучением классических авторов).

Схоластика в эпоху своего расцвета требовала такой всеохватывающей интеллектуальной страсти, рядом с которой просто не оставалось места для Ф. Лишь в момент кризиса средневекового мировоззрения в XIV в. на смену этой страсти пришел энтузиазм Ф. Петрарки перед текстами Цицерона и Вергилия. Важно понять, что именно изменилось. Средневековье по-своему знало и по-своему любило античность, но эти знание и любовь были неблагоприятного для Ф. свойства. Для Фомы Аквин-ского и для любого схоласта было важно содержание мысли Платона и Аристотеля, взятое как бы безотносительно к помыслившему эту мысль, вне условий места и времени, даже вне языковой оболочки (недаром художники того времени изображают античных мыслителей в средневековом или восточном костюме). Напротив, гуманисты Возрождения рвались увидеть древний мир как целостный образ, с возможной наглядностью, чтобы пережить иллюзию переселения в этот мир; и прежде всего они хотели заговорить на языке древних, реконструировав его в яростной борьбе с инерцией средневековой латыни. Вспыхнувший интерес делал зримым то, что ранее просто не хотели увидеть. Когда Л. Балла в 1440 г. разоблачает т. н. Дарственную грамоту Константина, новой в этом была отнюдь не дерзость, с которой ученый бросал вызов папству, - средневековые идеологи гиббелинского направления кляли «Константинов дар» еще не такими словами; но если для них было важно, что гралюта (юридически и богословски) неправильна, для Баллы важно, что она (филологически) иеподлинна. «Кто слышал когда-либо, чтобы в латинском языке употреблялось слово phrygium?» («Итальянские гуманисты XV века о церкви и религии», М., 1963, с. 180). Ф. укоряла устами Баллы в неподлинности всю совокупность живого религиозно-культурного предания, в частности предания языкового, и потому так грозно звучала укоризна папам, что «они произносят Simonem с кратким средним слогом, тогда как это слово следует читать с долгим средним слогом...» (там же, с. 202). Предание в целом филологически недоброкачественно, значит, «истинное» предание надо искусственно реконструировать филологическими средствами; отсюда роль Ф. (Эразм Роттердамский) в подготовке Реформации. Со 2-й пол. XVI в. на смену гуманистам приходят ученые менее разностороннего и более профессионального склада, способные превратить

Ф. из идеи в хорошо налаженное дело. Среди них следует отметить французов Ю. Ц. Скалигера (1484-1558), его сына И. Ю. Скалигера (1540-1609), Д. Ламбина (1516-1572), А. Турнеба (ум. 1565), издателя и лексикографа А. Этьенна (1528 или 1531-98) и англичанина Р. Бентли (1662-1742). Мы до сих пор пользуемся словарями средневековой латыни и средневекового греческого языка, созданными в 1678-88 гг. Ш. Дюканжем (14-й Междунар. съезд византинистов в 1971 г. определил как задачу для будущего создание «нового Дюканжа»). В споре между мавринистами и иезуитами были выяснены критерии палеографического анализа.

Новая эпоха Ф. начинается в Германии после импульса, данного «неогуманизмом» Э. Виикельмана. Снова, как во времена Возрождения, но с несравненно большей научной строгостью, ставится вопрос о целостном образе античного мира. Тот самый Ф. А. Вольф (1759-1824), который ввел в употребление термин «филология» как имя определенной науки (а не учености вообще), определил предмет Ф. необычайно широко: «совокупность сведений и известий, которые знакомят нас с деяниями и судьбами, с политическим, научным и домашним положением греков и римлян, с их культурой, языками, искусством и науками, с нравами, религиями, национальным характером и образом мыслей - все это так, чтобы мы имели возможность дошедшие до нас их произведения основательно понимать и наслаждаться ими, проникая в их содержание и дух, представляя себе древнюю жизнь и сравнивая ее с позднейшей и сегодняшней» (Радциг С. И., Введение в классическую Ф. 1965, с. 82). Эта универсалистская программа, предусматривающая насыщение Ф. историко-рсальным содержанием, была осуществлена блистательной плеядой немецких филологов XIX в. (Г. Узенер, 1834-1905, Э. Роде, 1845-98, У. фон Виламовиц-Мёллендорф, 1848-1931, и др.), но как раз их деятельность позволила древней истории окончательно достичь самостоятельности и отделиться от Ф. Одновременное этим единовластие «классической Ф.» было отменено развитием германской Ф. (братья Я. и В. Гримм, К. Лахман, 1793-1851), славяноведения (А. X. Востоков, В. Ганка) и др. отраслей «новой Ф.» (Neuphilo-logie), стимулированной в своем развитии романтизмом и другими идейными веяниями XIX в. Так, единство Ф. как науки оказалось взорвано во всех измерениях; она осталась жить уже не как наука, но как научный принцип.

Сергей Аверинцев.

София-Логос. Словарь

Словарь лингвистических терминов

Филология

(др.-греч. φιλέω люблю + λογος слово)

1) Научная дисциплина, изучающая преимущественно литературные источники определенной культуры. Развивалась в Древней Греции в тесной связи с философией. Наиболее ранняя ее форма – классическая филология, методы которой вплоть до новейшего времени служили образцом и примером для других филологий. С возникновением современных филологий и превращением их в университетские дисциплины с периода романтизма наблюдается и обратное их воздействие на классическую филологию.

2) Совокупность наук, изучающих язык и литературу того или иного народа.

3)

Терминологический словарь-тезаурус по литературоведению

Филология

(от греч. philologia - любовь к слову) - область знания, изучающая вербальные тексты и на основе их содержательного, языкового и стилистического анализа - историю и сущность духовной культуры общества.

Рб: Литература и наука

Часть: Литературоведение

* "Языкознание и литературоведение как науки, составляющие филологию, дифференцировались на ряд специальных дисциплин" (Н. Кравцов). *

Гаспаров. Записи и выписки

Филология

♦ Филология говорит, как вежливый француз: выберите любое непротиворечивое понимание текста, а если хотите выбрать правильное, то оно такое-то.

♦ как наука взаимопонимания. Будто бы в Индии было правило: перед спором каждый должен был пересказать точку зрения противника, и чтобы тот сказал: да, так.

Толковый переводоведческий словарь

Филология

совокупность наук, изучающих культуру какого-либо народа, выраженную в языке и литературном творчестве.

Термины и понятия: Методы исследования и анализа текста. Словарь-справочник

Филология

Комплексная гуманитарная наука, изучающая историю и сущность духовной культуры человечества через языковой и стилистический анализ текстов (Н.С. Болотнова).

Энциклопедический словарь

Филология

(от фил... и греч. logos - слово), область знания, изучающая письменные тексты и на основе их содержательного, языкового и стилистического анализа - историю и сущность духовной культуры данного общества. Филология возникла в Др. Индии и Греции. В 17-18 вв. сложилась как наука, изучающая древнюю культуру (язык, литературу, историю, философию, искусство в их взаимосвязанности). С дифференциацией отдельных наук содержание понятия филологии изменялось: филологию стали понимать как совокупность наук, изучающих культуру народа, выраженную в языке и литературном творчестве.

Словарь Ожегова

ФИЛОЛО ГИЯ, и, ж. Совокупность наук, изучающих духовную культуру народа, выраженную в языке и литературном творчестве. Славянская ф.

| прил. филологический, ая, ое.

Словарь Ефремовой

Филология

ж.
Совокупность гуманитарных наук, изучающих культуру народа, выраженную в языке и
литературном творчестве.

Энциклопедия Брокгауза и Ефрона

Филология

При делении наук на математические, естественные и "науки о духе" - делении, пользующемся наибольшим авторитетом в настоящее время, - ясно, что Ф. должна принадлежать к последней из этих трех категорий. Науки, посвященные изучению человеческого духа, могут изучать его либо в самом себе, либо в его творениях. Первую группу составляют специально философские науки (психология, логика, теория познания); вторая распадается на две подгруппы, смотря по тому, изучаются ли творения человеческого духа в смысле, так сказать, поперечного или в смысле продольного разреза, т. е. в своей одновременности или в своей последовательности. К подгруппе поперечного разреза принадлежит множество наук, называемых "теориями" или "системами", - теория языка, теория искусства, система действующего в данное время права, догматика данной религии и т. д. Подгруппу продольного разреза составляют две науки - история и Ф. Точно определить понятие историко-филологической науки можно, следовательно, так: "наука, имеющая своим содержанием изучение творений человеческого духа в их последовательности, т. е. в их развитии". Затруднительнее разграничить области обеих наук, входящих в состав общей историко-филологической науки, т. е. истории и Ф. Для установления правильной точки зрения на этот вопрос надлежит прежде всего помнить, что материальное разграничение обеих областей невозможно. Эта невозможность доказывается как неудачей всех произведенных в этом направлении попыток, так и историческим ходом развития обоих понятий - "Ф." и "история", - в силу которого они при нынешних, рациональных требованиях в той и другой науке по необходимости должны были материально совпасть. - Слово "история" этимологически обозначает "ведение", причем в силу родства понятий "ведать" и "видеть" содержанием этого "ведения" предполагается то, что человек "видел", чему он был "свидетелем" - одним словом, всякого рода внешнее знание. Путешествия были поэтому необходимым подспорьем для "историка" в первоначальном смысле; он излагал то, что узнавал из устных источников о народах, их странах, обычаях, флоре, фауне, а также и об их судьбах в прошлом, поскольку о них существовала устная традиция. Так понимал слово "история" первый историк цивилизованного мира, Геродот; следы этого понимания и поныне сохранились в слове "естественная история". Повествование о судьбах народов заняло преобладающее положение в "истории" и мало-помалу стало единственным содержанием термина. В этом значении он перешел от греков к римлянам, причем, однако, необходимость личного наблюдения продолжала считаться характерным признаком истории: вот почему только история недавнего прошлого называется у римлян historia (кто по письменной традиции восстанавливает историю давно прошедших времен, тот пишет не historia, a annales). Со временем это различие потерялось: словом historia стали обозначать всякое подробное историческое сочинение в противоположность кратким конспектам (chronica). В этом значении слово перешло к новейшим народам; оно не изменялось заметно вплоть до XIX стол., когда рамки истории были сильно раздвинуты: кроме так назыв. политической истории, она приняла в себя и историю культуры. А так как в область культуры входит все то, что создано человеческим духом, то ясно, что история в современном смысле занимает всю площадь, отведенную выше для общей историко-филологической науки и при материальном понимании терминов рядом с ней для Ф. не осталось бы места. - К тому же результату, однако, мы придем и для Ф. при обзоре развития этого термина. Первоначально под λόγος в литературном значении слова разумелось всякое сочинение, бывшее плодом умственной работы автора, между прочим, и историческое, если только автор составлял его по писанным источникам на основании собственной комбинации; так, "историку" Геродоту противополагаются "логографы", которые, однако, по-нашему тоже были историками. Кто занимался подобными λόγοι, тот называл себя φιλόλογος (подобно тому, как занимавшиеся мудростью, σοφία, называли себя философами); обозначение это присваивалось и таким ученым древности, которые ничего общего с филологами наших дней не имели. Вообще в древности "филолог" в противоположность "историку" должен был обладать двумя качествами: он должен был быть исследователем (между тем как историк мог быть простым собирателем материалов) и должен был работать на месте, в библиотеке или лаборатории, а не разъезжать по чужим странам. Отсюда значение "кабинетный ученый", которое делается со временем преобладающим; с ним наше слово переходит в новейшую культуру. Так как изучаемы были вначале только книги древних авторов, то значение слова "филолог" сузилось: филологом стал называться тот, кто читал и объяснял древних авторов. Но расширение не замедлило последовать. Филолог счел своим долгом извлекать из древних авторов все то, что можно было из них извлечь; из объяснения древних авторов развилась наука об античной культуре, в состав которой вошла, разумеется, и древняя история. А когда в начале XIX в. наподобие и по образцу классической Ф. были выработаны Ф. германская, романская, славянская и т. д., то стало ясно, что и история в узком значении политической истории могла относиться к этой Ф., только как часть к целому. Когда же и история развилась до нынешней глубины и серьезности и превратилась из политической в общекультурную, тогда она по необходимости материально совпала с правильно понимаемой Ф. - Тем не менее есть коренное различие между историей и Ф.; но оно заключается не в материале, а в методе исследования. Дело в том, что историко-филологическая наука в отличие от всех прочих носит в себе самой причину своей естественной и неупразднимой двойственности. Все другие науки, имея дело с явлениями настоящего, дают своим представителям возможность, более или менее полную, стать лицом к лицу с изучаемыми ими объектами. Одна только история этой возможности совершенно лишена, имея своим объектом прошлое, которое не может быть изучаемо лицом к лицу. Его изучение возможно только благодаря тому, что оно оставило следы; эти следы, в чем бы они ни состояли, мы называем памятниками, исторический памятник - это и есть то третье, неустранимое, стоящее между историком и его прямым объектом - прошлым. Он-то и обусловливает распадение историко-филологической науки на историю и Ф. Чем ближе какой-нибудь ученый труд к памятникам, тем более носит он филологический характер; чем более он удаляется от памятников и налегает на общие законы развития, тем более его характер будет историческим. Другими словами, Ф. - это обращенная к памятникам история - обращенная к общим законам развития сторона историко-филологической науки; история и Ф. - не две различных науки, а два различных аспекта одной и той же области знания. Кто устанавливает какой-нибудь исторический факт - напр. экономический характер революции Гракхов, - на основании свидетельств лучших источников (причем требуется выделить эти лучшие источники из числа всех имеющихся источников, разобраться в текстах и т. д.), тот устанавливает его филологически; кто его устанавливает на основании положения Италии и римского пролетариата в данную эпоху, тот его устанавливает исторически. Отсюда следует, что строгое отделение истории от Ф. на практике невозможно: всякий филолог должен быть в известной части своего научного естества и историком, и наоборот; иначе филологическая деятельность будет бесцельной, а историческая - беспочвенной. В отдельных случаях количественное, так сказать, отношение между историческими и филологическими элементами в уме исследователя бывает различно в зависимости от большего или меньшего несовпадения исторической и филологической классификации. Филологическая классификация производится по памятникам (мы различаем памятники литературные, археологические, этнографические: см. ниже), историческая - по содержанию (мы различаем политическую историю, историю культуры, литературы, искусств, языка и т. д.). Чем более соблюдено требование, чтобы каждая отрасль исторической науки имела своим источником особую и однородную группу памятников, тем более исследователь может расширить историческую часть своего научного естества и сузить филологическую, и наоборот. Наиболее оно соблюдено в новой истории; здесь поэтому (но также и по другим причинам) филолог стушевывается перед историком. Наименее оно соблюдено в истории классического Востока: тут одни и те же памятники являются источниками и для политической истории, и для истории языка и т. д. - и потому историк Египта стушевывается перед египтологом, т. е. филологом. Среднее место занимает классическая древность, а так как она в то же время и наиболее разработана, и ее принципы и методы были образцами для принципов и методов других областей историко-филологической науки, то мы ею здесь и займемся, отсылая для египетской, романской, славянской и т. д. Ф. к соответственным статьям. - Раз мы убедились, что Ф. представляет из себя обращенную к памятникам сторону историко-филологической науки, то руководящий принцип для систематизации специально классической Ф. дан сам собой: этот принцип содержится в понятиях "памятники" и их "обработка". Мы получаем, таким образом, две серии филологических наук: науки о памятниках и науки об их обработке. Первые имеют дело с самой материей, так сказать, Ф., вторые - с теми силами, посредством которых из этой материи добывается то, что из нее может быть добыто. Итак, мы делим филологические науки прежде всего на два класса: науки материальные и науки динамические . Начнем с материальных наук. Понимая под памятниками классической древности все, что нам от нее осталось, мы легко убедимся, что они распадаются на четыре обширные группы. Во-первых, одним из главнейших памятников древнего мира является сама земля, бывшая некогда свидетельницей его судеб; первую группу образуют, таким образом, географические памятники, причем слово "география" следует понимать в обширном смысле, т. е. включая в это понятие и топографию, и геологию, и метеорологию, и естественную историю. Во-вторых, от древности остались люди - говоря точнее, потомки тех людей, которые составляли некогда древний мир, нынешние греки и итальянцы; во вторую группу следует выделить поэтому этнологические памятники, т. е., главным образом, язык, религию и обычаи современных греков и итальянцев (причем слово "религия" следует понимать не в догматическом или конфессиональном, а в этнологическом смысле), поскольку они в силу естественной преемственности поколений произошли от языка, религии и обычаев древних. В-третьих, остались в более или менее испорченном виде и непосредственные памятники жизни древних греков и римлян: гробницы с их содержанием, следы дорог, следы и остатки городов (стен, зданий общественных и частных, главным образом храмов), статуи, всякого рода утварь, все это - либо без надписей, либо с надписями, наконец, всякого рода записи на камне, металле, глине, папирусе; третью группу памятников составят, таким образом, памятники археологические (причем этот термин следует понимать в обширном смысле, т. е. так, чтобы он обнимал также и эпиграфические памятники, т. е. надписи, с папирусами включительно). Наконец, нам осталась, в-четвертых, богатая литература древних греков и римлян, в списках, восходящих в редких случаях до Птолемеевской эпохи, но во всяком случае более поздних (и в этом заключается характерный признак, отделяющий памятники четвертой группы от эпиграфических), чем время первой записи подлинника; итак, четвертую и последнюю - и в то же время важнейшую - группу памятников классической филологии образуют памятники библиологические. Из этих четырех групп состоит инвентарь нашей науки; первая задача, которую он нам ставит, заключается в том, чтобы обратить его в свод источников этой науки. Действительно, в своем нынешнем виде наши памятники источниками служить не могут: западное побережье Малой Азии значительно изменилось за двадцать веков вследствие наносов ее рек, религия греков изменилась вследствие принятия христианства, данный барельеф или данная надпись сохранены в неполном виде, данное литературное произведение пострадало вследствие невежества или произвола переписчиков. Итак, требуется наука, которая научила бы нас парализовать влияние столетий, отделяющих нас от древнего миpa; эта наука называется критикой. Согласно сказанному выше, это наука динамическая; она сама по себе не имеет материального содержания, а получает его, будучи применяема в каждом отдельном случае. Соответственно делению филологического инвентаря мы различаем критику географическую, этнологическую, археологическую и библиологическую (или "филологическую" в узком значении слова). Географическую критику филолог производит в кооперации с географом, так как данные о прежнем состоянии земли черпаются отчасти из известий древних, отчасти же из ее нынешнего состояния. В аналогичном положении находится и этнологическая критика. В обеих только что указанных областях собирание материалов производится географами и этнологами (или фольклористами), филолог же только пользуется результатами их трудов. Напротив, обе последние области находятся всецело в ведении филологов. Археологическая критика, имея дело с оригиналами, видит свою задачу в восстановлении пропавшего, а не в исправлении уцелевшего (исключения сравнительно немногочисленны и не важны). Напротив, критика библиологическая, имея дело с копиями и перекопиями, заботится главным образом об исправлении того, что переписчиками неверно передано (см. Филологическая критика); вместе с тем, будучи обусловлена не стихийными или случайными повреждениями, подобно критике археологической, а человеческим невежеством и произволом, она в широкой мере пользуется психологическими соображениями и является поэтому самой интересной и трудной из всех. В то же время она наиболее разработана и точнее всех систематизирована, но все же ее система пока отзывается некоторой ремесленностью; полной научности библиологическая критика может достигнуть лишь путем еще более тесного сближения с современной психологией, а это - задача будущего. Таким образом, во всех четырех случаях задача критики состоит в том, чтобы, устраняя влияние промежуточных столетий, восстановить данный памятник в том виде, в каком он был в искомую эпоху; ее удачное применение дает нам возможность подняться, так сказать, этажом выше и превратить наш инвентарь в свод источников классической древности. Этот второй этаж состоит из тех же элементов, как и низший; и здесь мы встречаем древнюю географию, этнологию, археологию и литературу, но в очищенном от позднейших примесей и искажений и восстановленном виде. Дальнейшая работа, которой подвергаются эти восстановленные памятники, двойного характера, в зависимости от двойного значения, которое мы им приписываем. Мы хотим от них одного из двух: чтобы данный памятник (гора Ифома в Мессении, или фигура ламии - ведьмы - в народных поверьях, или статуя Венеры Милосской, или комедия Аристофана) или влиял на нас непосредственно, или служил бы нам источником для дальнейшей науки - науки о классической древности. В первом случае мы должны этот памятник понять, и притом понять всесторонне, так, чтобы в нем не осталось ни одной невыясненной стороны; науку, которая нас учит понимать памятники вообще, мы называем герменевтикой, всестороннее же понимание является задачей аналитической герменевтики. Применяя аналитическую герменевтику, мы должны будем гору Ифому объяснять геологически, геоботанически, экономически, стратегически и т. д., фигуру ламии - с этимологической, религиозной, поэтической, нравственной точки зрения, Венеру - с мифологической, эстетической, технической, комедию Аристофана - с грамматической, метрической, поэтической, исторической и т. д. Согласно сказанному выше, герменевтика является динамической наукой, подобно критике: и она сама по себе не имеет материального содержания, а получает таковое, лишь будучи применена к какому-нибудь памятнику, принадлежащему к своду источников классической Ф. Ее собственное содержание образуют правила объяснения. Эти правила по отношению к географическим памятникам выходят из компетенции филолога; по отношению к этнологическим они мало разработаны, так как материальный интерес преобладает здесь над формальным и памятники признаются важными почти исключительно как источники, о чем будет сказано ниже. Действительно разработанной оказывается аналитическая герменевтика по отношению к памятникам третьей и особенно четвертой группы. В этой последней настоящим полем аналитической герменевтики являются так назыв. объяснительные издания авторов. Мы различаем, прежде всего, экзегезу (т. е. объяснение в тесном смысле) и перевод: первая ведет, так сказать, читателя к памятнику, второй - памятник к читателю. И здесь, и там мы различаем затем формальный и реальный элементы и т. д. - Второй род герменевтики, как мы увидим, образует соединительную нить между филологическим и историческим аспектами историко-филологической науки; а так как аналитическая герменевтика завершает собой филологический аспект, то уместно будет в связи с ней поговорить о специально филологической классификации материала историко-филологической науки. Применительно к сказанному выше, мы получаем следующее деление.

I. География древнего мира, которую не следует смешивать с географической наукой древних (ошибка, допущенная еще Ф. А. Вольфом; географическая наука древних составляет часть истории наук в древности и как таковая принадлежит к исторической, а не филологической классификации). Под географией следует разуметь исключительно географию физическую, так как только о ней нынешняя физиономия классических стран дозволяет суждения; зато она обнимает также и смежные области - геологию, метеорологию, климатологию, зоологию, ботанику.

II. Этнология, т. е. наука о языке (включая народную литературу), религии и нравах нынешних обитателей древнего мира. Поскольку эти науки не имеют самостоятельного интереса (как этнология специально итальянцев или новогреков), они целиком вошли в соответственные отрасли исторической системы, так что в этом пункте филологическая и историческая классификации совпадают.

III. Археология в широком смысле. В состав этой науки входят: 1) наука о памятниках инженерных: дорогах, мостах, водопроводах, цистернах, туннелях, фортификационных работах и т. д. Ни общего свода, ни общего имени нет. 2) Археология в тесном смысле, т. е. наука о памятниках искусства древних. Эти памятники делятся на следующие категории: а) памятники архитектурные, непосредственно соприкасающиеся с инженерными. К ним, кроме зданий в тесном смысле (храмов, театров, амфитеатров, базилик, терм, частных домов), принадлежат также в своей архитектонической части гробницы - как подземные, так и открытые, - триумфальные арки и т. п.; б) Памятники скульптурные, распадающиеся на две крупные категории: статуи (включая группы, гермы, бюсты, статуэтки) и рельефы. Среди последних особенно выделяются по численности и важности рельефы саркофагов, т. е. скульптурные украшения стен и крышек объемистых, большей частью мраморных гробов, в которых хоронили покойников. Другие разновидности рельефов - надгробные плиты, метопы и фризы храмов, родственные им стенные украшения и т. д.; в) памятники древней живописи, распадающиеся тоже главным образом на две группы: вазовую роспись и фрески, большей частью помпейского происхождения. В сравнении с этими двумя группами прочие памятники отступают на задний план; по своему техническому интересу заслуживают, однако, упоминания мозаики. К памятникам живописи примыкает и обширный класс так наз. этрусских зеркал, т. е. резьба на оборотной стороне бронзовых зеркал, главным образом мифологического содержания; г) домашняя утварь и прочие изделия, главным образом из глины и бронзы, реже из золота, серебра, камня, слоновой кости и друг. материалов. Особую важность имеют здесь глиняные, большей частью расписные вазы, сохранившиеся в огромном числе; их изучение составляет содержание особой науки, так назыв. керамики (обнимающей в широком смысле также и прочие изделия из глины). Интересны также резные камни (геммы и камеи). 3) Нумизматика, т. е. наука о монетах и родственных им памятниках. 4) Эпиграфика, т. е. наука о надписях, большей частью на мраморе, как общественного, так и частного характера (из последних особенно выдаются надгробия, составляющие самый многочисленный класс эпиграфических памятников). 5) Папирология, особенно расцветшая за последнее время благодаря находкам в Египте; это - наука о сохранившихся от самой древности записях на папирусе. Папирология стоит на меже между археологией и библиологией: из ее обоих классов один - папирусы документальные - соприкасается с эпиграфическими памятниками, обладая их отличительной чертой - оригинальностью, между тем как второй класс - папирусы литературные - только своей сравнительной древностью отличается от рукописей библиологического разряда. К папирусам примыкают и родственные им записи на свинце, воске, дереве и особенно на глиняных черепках (ostraka), служивших очень распространенным материалом для всякого рода расписок; сюда же, собственно, следовало бы отнести и стенные записи немонументального характера (dipiati и graffiti), найденные в большом числе особенно в Помпеях и относимые обыкновенно к эпиграфическим памятникам.

IV. Библиология. Огромная масса списков памятников античной литературы, за сравнительно немногими исключениями, была составлена в средневековую эпоху; науку об этих списках, учащую в них разбираться, мы называем палеографией; это - преддверие библиологической критики. Палеограф имеет дело исключительно с данной рукописью; результатом его работы является ее прочтение, сличение или копия с нее. Когда эта работа сделана, вступает в свои права критика. Критик имеет дело обыкновенно с целым рядом рукописей; его задача - определить их взаимную зависимость, выделить наиболее достоверные между ними и на их основании (дипломатическая критика), а также и на основании догадок других ученых и своих собственных (конъектуральная критика) восстановить по мере возможности первоначальный текст. Результатом работы критика будет так наз. критическое издание автора, т. е. его очищенный текст, снабженный так наз. критическим аппаратом, т. е. примечаниями о разночтениях рукописей (variae lectiones) и догадках новейших ученых (adnotatio сritiса), а также, по желанию, и об образцах и подражателях издаваемого автора. По окончании работы критика вступает в свои права герменевтика - разумеется, аналитическая, дающая в результате комментированное (или объяснительное) издание автора. Такова обязанность Ф. по отношению к сохранившимся в особых списках авторам: сохранилось же сравнительно очень небольшое число памятников древней литературы. Но и об остальных нельзя сказать, чтобы они совсем пропали для науки: сохранились отрывки, либо в клочках папирусов, либо в древних хрестоматиях, либо в цитатах позднейших авторов. Если поэтому задача критика по отношению к сохранившимся авторам состоит в критическом издании, то по отношению к несохранившимся она состоит в собрании их отрывков: это - особая ветвь библиологической критики, имеющая свои особые методологические приемы. - Такова, в беглом обзоре, филологическая классификация историко-филологической науки. Прежде чем перейти к исторической, мы должны упомянуть о той динамической науке, которая составляет мост между Ф. и историей. Эта наука - синтетическая герменевтика. От аналитической она отличается: 1) своей односторонностью - в данном памятнике она видит исключительно источник интересующей ее науки и только с этой точки зрения его интерпретирует; 2) своей широтой - она не ограничивается одним памятником, а обнимает все, в которых может рассчитывать найти материалы для этой науки. Если аналитическую герменевтику можно уподобить исходящим от памятника и направляющимся в различные стороны лучам, то синтетическая уподобляется лучам, исходящим от памятника в одном направлении, а именно в направлении к искомой науке, где они соединяются с другими лучами, исходящими в том же направлении от других памятников. Естественный порядок, разумеется, тот, чтобы аналитическая герменевтика предшествовала синтетической: прежде всего памятник должен быть объяснен как таковой, и уже после того мы можем думать о том, чтобы, комбинируя его с однородными памятниками, создать на основании этой комбинации одну из дисциплин, составляющих науку о классической древности. Таким образом мы с помощью герменевтики поднимаемся еще этажом выше: от свода источников классической древности к самой системе наук о классической древности. Эти науки, вместе взятые, составляют историю древнего мира в широком смысле слова; их классификация поэтому - классификация историческая, почти совсем не совпадающая с филологической. Мы ограничимся здесь кратким наброском этой классификации, отсылая в прочем к статье История. Так как исторические науки, как науки о духе, примыкают к психологии, то и для их классификации разумнее всего будет взять в основу деление психологии на народную и индивидуальную. Исходя из него, мы получим деление науки о древнем мире на две крупные категории.

I. История народного творчества древнего мира. Так как объектов народного творчества три - язык, религия, обычай, - то и его история распадается на три части. 1) История языка в его четырех составных частях: фонетической, морфологической, лексикологической и синтаксической. А так как оба так наз. древних языка (латинский и греческий) суть только сильные побеги, одержавшие в борьбе за существование победу над более слабыми (так наз. говорами или диалектами), то в состав истории древних языков входит также и диалектология. 2) История религии в ее трех составных частях - догматической, мифологической и ритуальной. 3) История обычаев и нравов, очень богатая, так как она касается всех продуктов народного творчества в области быта, от скромного глиняного горшка до гражданской общины. Мы различаем здесь: а) историю материальной культуры и в связи с ней экономическую историю; б) историю нравственной культуры и в связи с ней с одной стороны историю народной нравственности, с другой - историю права; в) политическую историю (т. е. историю государств), как внутреннюю, так и внешнюю.

II. История индивидуального творчества древнего мира. 1) В области наук. Так как главной и центральной наукой в древности была философия, то здесь на первом плане стоит история философии, на втором - история всех прочих наук. 2) В области искусства. Тут мы различаем: а) историю литературы - поэзии и прозы; б) историю архитектуры, ваяния и живописи; в) историю музыки, мимики и орхестики, о которых, однако, за недостатком материалов, сказать можно не особенно много.

Литература. Первые попытки создать систему классической Ф. сделали Fr. A. Wolf ("Darstellung der Altertumswissenschaft", 1807) и Ast ("Gundriss der Philologie"); сочинения их совершенно схематичны. Гораздо выше стоит A. B öckh ("Encyclopä die und Methodologie d. philologischen Wissenschaften", 2 изд. 1886), но ему повредило стремление отделить Ф. как "познание познанного" от истории. Сознание их материального совпадения мы находим у Вундта ("Logik", т. 2-й, ч. 2-я, стр. 303-436, 2 изд. 1896), но перестроить все здание Ф. на этом новом основании он, не будучи специалистом, не мог; он опирается главным образом на Бёка. Краткое руководство Урлихса ("Grundlegung u. Geschichte d. Klass. Altertumswissenschaft") дает чисто внешнее и произвольное деление Ф. на чистую, историческую и философско-эстетическую. Настоящая статья, составляющая извлечение из университетского курса автора о филологической энциклопедии, является (насколько автору известно) первой попыткой построить систему Ф. (точнее - историко-филологической науки) на заимствованной у Вундта основной мысли, которую мы выше формулировали так: Ф. представляет из себя обращенную к памятникам сторону историко-филологической науки.

Э. Зелинский.

Словари русского языка

греч. philologia – любовь к слову), в современном гуманитарном знании комплекс наук, изучающих язык, речь и различные словесные тексты. Филология – это общее обозначение двух наук: лингвистики и литературоведения, связанных единым предметом изучения – словом. Иными словами, филология является «содружеством гуманитарных дисциплин – лингвистической, литературоведческой, исторической и др., изучающих историю и выясняющих сущность духовной культуры человечества через языковой и стилистический анализ письменных текстов. Текст во всей совокупности своих внутренних аспектов и внешних связей – исходная реальность филологии» (С. С. Аверинцев). В античности и в эпоху Возрождения филология понималась как вспомогательная дисциплина, целью которой является критическое изучение, комментирование и издание классических, пользующихся непререкаемым литературным авторитетом текстов, поэтому филологические соображения высказывались в философских сочинениях. Филология как самостоятельная дисциплина формируется в античности в 3–1 в. до н. э. (элементы филологии присущи древнеиндийской и древнекитайской культурам). Но в Средние века филология вновь стала частью философии. Возрождение филологии как независимой дисциплины происходит в эпоху Возрождения в работах филологов-гуманистов итальянского поэта Ф. Петрарки (1304–74) и голландского мыслителя и писателя Эразма Роттердамского (1469–1536). Новый период развития филологии – 18 в. в Германии: филология по-прежнему понимается как комментарий античных памятников словесности, но Ф. А. Вольф (1759–1824) называет филологией всю совокупность наук об античной эпохе, включая историю, историю философии, историю искусства. В 19 в. в трудах немецких ученых Г. Узенера, Э. Роде, У. фон Виламовиц-Меллендорфа древняя история отделилась от филологии и превратилась в независимую науку. Под воздействием романтизма в Германии помимо классической филологии, изучавшей греческие и латинский язык и памятники античной литературы, складывается т. н. новая филология, посвященная изучению новых национальных языков и созданных на них памятников словесности: народной и средневековой. Это германистика (братья Я. и В. Гримм), славяноведение (А. Х. Востоков в России, В. Ганка в Чехии), востоковедение.

Что такое современная филология?

Чтобы получить ответ на поставленный вопрос, оттолкнемся от определения филологии, сформулированного на рубеже 1960--1970-х годов С.С. Аверинцевым. С некоторыми вариациями оно публиковалось в «Большой советской энциклопедии» (Изд. 3-е. Т. 27), «Краткой литературной энциклопедии» (М., 1972. Т.7), энциклопедии «Русский язык» (М., 1979), «Лингвистическом энциклопедическом словаре» (М., 1990) и др. Определение это таково: «ФИЛОЛОГИЯ (греч. philologia, букв. -- любовь к слову, от phileo -- люблю и logos -- слово) -- содружество гуманитарных дисциплин -- языкознания, литературоведения, текстологии, источниковедения, палеографии и др., изучающих духовную культуру человечества через языковой и стилистический анализ письменных текстов. Текст во всей совокупности своих внутренних аспектов и внешних связей -- исходная реальность филологии»6.

Прокомментируем это определение. Оно

• 1) устанавливает статус филологии (филология -- «содружество гуманитарных дисциплин») и состав входящих в нее наук (языкознание, литературоведение, текстология, источниковедение, палеография и др.);
• 2) отвечает на вопрос, что изучает филология (объектом изучения филологии является «духовная культура человечества»);
• 3) называет методы исследования (это «языковой и стилистический анализ»);
• 4) указывает материал исследования («письменные тексты»).

Итак, главный вопрос -- что изучает филология: духовную культуру? Текст? Или иное?

В определении утверждается, что филология изучает духовную культуру человечества. Это утверждение вполне соответствует филологической традиции (ее рассмотрению будет посвящена вторая глава книги). На современном этапе развития науки духовная культура, как и другие виды культуры, стала объектом отдельной гуманитарной науки -- культурологии.

Так что же изучает филология, если культура -- объект культурологии? Ю.С. Степанов (р. 1930) в своем определении филологии пишет, что филология изучает текст: «ФИЛОЛОГИЯ (греч. philologia букв. -- любовь к слову, от phileo -- люблю и logos -- слово) -- область гуманитарного знания, имеющая своим непосредственным объектом главное воплощение человеческого слова и духа --тек ст)»7. Согласимся с этим: все современные филологические науки -- языкознание, литературоведение, фольклористика -- имеют дело с текстом, устным или письменным, печатным или виртуальным.

Одновременно зададимся вопросом: только ли текст изучает филология? Ответ зависит от того, что подразумевается под объектом филологии. Будем исходить из того, что объектами филологии являются такие факты, стороны, грани и под. действительности, которые выделены и обработаны филологическим разумом и с которыми имеют дело все филологические науки и дисциплины (ср. позднелат. objectum -- предмет, от лат. objicio -- бросаю вперед, противопоставляю). Есть такая неповторимая совокупность объектов, которой в современной науке не занимается ни одна отрасль, кроме филологии. В эту совокупность входят естественный язык, текст и homo loquens (от лат. homo -- человек, loquens -- причастие от loquor -- говорить, разговаривать, т.е. человек в его функции говорящего и пишущего, слушающего и читающего; русск. эквивалент: «человек говорящий» в широком смысле).

В самом деле, homo loquens не является объектом никаких иных наук, кроме филологических. Филологические науки не могут обойтись без фигуры homo loquens: он предстает в виде сказителя и певца, автора и читателя, ведущего телевизионного шоу и радиожурналиста, создает текст и потребляет его, он «присутствует» в тексте устном, письменном и, разумеется, электронном...

В приводимых ниже текстах, представляющих собой пародии на выступления известных политиков, хорошо видны те особенности их речи, за которыми вполне определенно просматривается говорящий. Эти тексты сочинила журналист Мария Варден- га (цит. по: Чудинов А.П., Чудинова Е.А. Риторика и культура речи: сборник упражнений. Екатеринбург, 2001. С. 17).

Пародируется первая фраза из «Героя нашего времени» М.Ю. Лермонтова: «Я ехал на перекладных из Тифлиса». Ниже см. пародийные тексты и имена их «авторов»:

В.В. Жириновский: Я ехал на перекладных из Тифлиса. Тифлис -- это столица Грузии. Грузия -- страна на Кавказе. Кавказ -- это горячая точка. Точка -- это математическое понятие. У меня два высших образования, и математику я знаю.

И.В. Сталин: Ехал я, товарищи, домой. Домой, товарищи, я ехал на лошадях, которые меняли на каждой станции. Поэтому, товарищи, их называют перекладными. А ехал я, товарищи, из Тифлиса.

Л.И. Брежнев: Товарищи! Многомиллионная армия советских коммунистов и все прогрессивное человечество с глубоким волнением наблюдали, как Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР отправлялся с дружеским визитом из Тифлиса. В аэропорту его провожали руководители солнечной советской Грузии, представители рабочего класса и крестьянства.

(Предлагаем читателю самому установить, какие особенности речи политических деятелей пародируются журналистом.)

Естественный язык -- это сугубо человеческий «инструмент»: без него нет человека, следовательно, нет и текста.

Текст -- это сообщение, которое говорящий и пишущий создает средствами языка для слушающего и читающего, даже если слушающим и читающим является сам говорящий и пишущий. Такое «совпадение» имеет место, например, в записных книжках, в ситуациях рассуждения вслух...

Каждая из филологических наук обращена ко всей совокупности объектов. Именно они и входят в число филологических. Другое дело, что каждая из них изучает разные стороны этих объектов.

Так, лингвистика изучает язык как некий отдельный объект действительности во всей его полноте (в современном состоянии и в истории, в состоянии покоя и в действии), как материал, из которого «ткутся» тексты, и сами тексты в их многообразии; наконец именно лингвистика рассматривает язык как то, без чего немыслим человек, и человека в его способности к деятельности посредством языка и самое эту деятельность.

Литературоведение изучает ту часть совокупности текстов, «сотканных» человеком посредством языка, которые представляют собой единство искусства вымысла и искусства слова (эта часть текстов образует художественную литературу); язык для литературоведения интересен как искусство слова; человек же есть и предмет художественного исследования, и сам исследователь, т.е. писатель, автор, и тот, для кого это художественное исследование осуществляется (читатель).

Вернемся к культуре. Теперь возникает вопрос: если культура не объект изучения филологии, то каковы их отношения? Самоопределение культуры как предмета изучения особой науки, культурологии, совсем не отменяет тесных взаимоотношений культуры и объектов филологии.

Что такое культура? Если это «весьма сложный комплекс представлений, организованных в кодекс отношений и ценностей: традиций, религии, законов, политики, этики, искусства -- всего того, чем человек, где бы он ни родился, пропитан до самых глубин своего сознания и что направляет его поведение во всех формах деятельности»,8 то она, культура, вместе с природой и обществом, составляет среду, в которой развиваются и функционируют человек -- язык -- текст. «Мы живем в мире культуры» (Ю.М. Лотман). Значит, сущность естественного языка, текста и тем более homo loquens во многом обусловлена культурой. В этих отношениях есть еще одна сторона: и текст, и язык, и человек как целое есть главное воплощение человеческого духа (см. приведенное выше определение филологии, данное Ю.С. Степановым).

Яркой иллюстрацией взаимодействия культуры и языка служат исследования выдающегося лингвиста современности Анны Вежбицкой (р. 1938). В книге «Язык. Познание. Культура» (русск. перевод -- М., 1997. С. 33--88) она показывает, что «особенности русского национального характера раскрываются и отражаются в трех уникальных понятиях русской культуры». Это -- душа, судьба, тоска. Они «постоянно возникают в повседневном речевом общении», «к ним неоднократно возвращается русская литература». Ученый выделяет ряд семантических свойств, которые особенно заметны при анализе названных слов. Одно из этих семантических свойств -- эмоциональность. Так, в русском языке, при сопоставлении его с английским, видится богатство «активных» эмоциональных глаголов ".радоваться, тосковать, скучать, грустить, волноваться, беспокоиться, огорчаться, хандрить, унывать, гордиться, ужасаться, стыдиться, любоваться, восхищаться, ликовать, злиться, гневаться, тревожиться, возмущаться, негодовать, томиться, нервничать и др. «...Представление о том, что русские активно и вполне сознательно «отдаются во власть» стихии чувств, нередко находит эксплицитное (см.: англ. explicit -- явно, открыто выраженный. -- А.Ч.) подтверждение в самом языке, что ясно видно из следующих примеров:

Часто отдается унынию, негодованию о том, что делается в мире (Толстой).

Не унынию должны мы предаваться при всякой внезапной утрате... (Гоголь).

Не отдаваться чувству досады... (Толстой)».

Итак, современная филология изучает три объекта: естественный язык, текст и homo loquens как главное воплощение человеческого духа.

Письменный текст как материал филологии. Рассматриваемое определение филологии указывает на письменные тексты как материал филологии. Это указание более всего обращено к тому времени, когда интерес филологических наук был сосредоточен на изучении «мертвых» языков -- древнегреческого, латинского, готского, старотюркского, старославянского и др. Дело в том, что изучать их можно только по данным письменных текстов. Та же ситуация имеет место и при изучении истории «живых» (= современных) языков и литературных произведений большинства писателей и сказителей.

Конец XX -- начало XXI в. -- время, когда радикально меняются отношения филологии и текста. Во-первых, филологические науки не ограничиваются изучением только письменных текстов: XX век принес методы аудио- и видеозаписи устных текстов, новый вид текстов -- виртуальные -- привлек внимание к «смешанным» текстам (таковы большинство рекламных текстов, тексты устной речи, создаваемые и воспринимаемые в связи с ситуацией, и мн. др.).

Во-вторых, филология обратилась к текстам, которые традиционно не признаются «образцами» культуры. К числу «образцовых» обычно относят, например, произведения классиков литературы (но не местных и тем более не начинающих писателей), речи выдающихся общественных, политических деятелей (но не местных политиков) и под. Однако любой текст, еще раз повторим Ю.С. Степанова, есть воплощение человеческого духа. Человеческий дух воплощен в разных формах и содержит разные смыслы: от высокого до низкого, -- проявляется как в поэзии, например И. Бродского, так и в агитационных призывах, написанных на стенах зданий, гаражей; в текстах, размещенных на сайте Президента России, существующих в чатах, в блогах и твиттере...

Итак, материал современной филологии составляют все виды текстов независимо от их фактуры (лат. factum -- обработка, строение), их отношения к «высокой» культуре. Поэтому в современной филологии в качестве обозначения текстов любой фактуры используется термин сообщение. Так разрывается связь между текстом и его принадлежностью к письменному роду фактуры. Поэтому можно сказать, что слова Г.О. Винокура: «Все написанное, напечатанное, сказанное есть предмет филологического комментария»9 звучат пророчески.

Методы исследования в филологии. Из методов филологии С.С. Аверинцев не случайно выделяет анализ.

Анализ (др.-греч. analysis -- разложение, расчленение) как метод филологии имеет целью получить ответ на ключевой вопрос: как постигается «живой смысл» (Гадамер), т.е. как осуществляется процесс понимания, каков результат этого процесса? Иначе говоря, анализ в филологии это не просто расчленение, разложение изучаемого объекта на составные части, но и установление их роли (функций) в решении задачи постижения смысла. Так, анализ отзывов на произведения в жанре миниатюры (на сайте http: / / www.proza.ru /) заставляет искать те сигналы, которые читатель (точнее: пользователь Интернета) усматривает в рецензируемом тексте и которые соответственно служат основой его отзыва. Они могут

* лежать в разных плоскостях текста миниатюры. Это -- языковые и речевые особенности текста, способ его компьютерного представления, смысл в том виде, как он усмотрен читателем:

Прости о Боже, за все былые прегрешенья

За все плохое у тебя Иисус прошу прощенья.

За боль и слезы близких и родных,

За ложь, измену и непонимание других.

За то что мало помогал,

Тем кто нуждался и страдал.

За ненависть, за нелюбовь,

Прошу прощенья вновь и вновь (Виа Долороса).

Рец. просто класс!

в этих строках уместилось все...

я так думаю, что это исповедь каждого человека в этом мире... (Клик-Клик);

Я не хочу взрослеть. Мне страшно. Реально страшно. Разговоры о взрослой жизни, ответственности и принятии решений выбивают меня из колеи. Я пытаюсь убежать, скрыться, лечь на дно, но все мои старания тщетны. Бремя взросления тенью ходит за мной по пятам. (Пингвинко Пингвинко. Я ищу И я не хочу взрослеть).

Рец. Занятно. Первый раз встречаю человека который не хотел бы поскорей повзрослеть (Чао Бомбино);

Исходить из жизненных ситуаций, которые лежат за текстом:

<...> Мой витязь, я тебе спою, Как убивал мечту свою.

Вступил с ней в битву я давно, Но биться было нелегко...

Чтоб обрела мечта конец Достал я с дуба кладенец.

В ночи ее с мечом стерег... Убил я то, что так берег.

Вонзил в мечту тоску свою...

Слепец-гусляр теперь, пою... (Ин Дрим. Былина). Рец. А мне не надо было биться с мечтой,

я просто проспал её, только и всего, я проспал тот миг, когда она проходила мимо моего дома, и всё...

С уважением, Вячеслав (Вячеслав Черкасов);

* обусловливаться текстом как нерасчлененной целостностью:

Однажды Подсвечник сказал Свече:

• - Что ни говори, а хозяину без меня не обойтись!
• - Конечно, -- согласилась Свеча, -- не будь тебя, он обжёг бы руку моим расплавленным воском.
• - Что верно, то верно! -- гордо воскликнул Подсвечник. -- Дело моё благородно и заслуживает уважения! А ты... -- вздохнул он с горьким разочарованием. -- Всё горючие слёзы льешь да укорачиваешься в размерах. Сгоришь, и ничего от тебя не останется. И слёзы твои не помогут. Глядя на твой короткий век, самому плакать хочется. -- Он даже всхлипнул. -- Что успеешь сделать за столь недолгий срок? Считай -- бесполезное существование...
• (Елена Горисвет. Подсвечник и свеча).

Рец. Великолепно, очень красиво (Мерхий).

Таким образом, изучая текст, мы фактически обращаемся к его автору и читателю -- к тем фигурам, которые обобщаются понятием homo loquens. Однако чтобы ответить, почему избирается тот или иной сигнал, как он может использоваться, следует применить дополнительно к анализу другие методы исследования (см. главу 6 учебного пособия). Здесь же подчеркнем два положения: в филологии анализ является фундаментальным, но не единственным методом исследования; в современных филологических науках анализ стал более разнообразным (существует анализ лингвистический, литературоведческий, филологический, коммуникативный, риторический, семиотический, герменевтический и ряд других).

Наконец, рассмотрим статус филологии, ее место в системе наук. Важно, что современная филология уже освободилась из «плена» других гуманитарных наук и стала самостоятельной областью знания, входящей в гуманитарные науки. Каков же ее статус?

Интересную мысль на сей счет высказал Г.О. Винокур: «ф и - лология не есть н а у к а, точнее... нет такой науки, которую в отличие от других можно было бы обозначить словом "филология" как ее названием»10. Это же положение, только выраженное иными словами, содержится и в определении С.С. Аверинцева. Он квалифицирует филологию не как науку, а как содружество гуманитарных дисциплин. Так возникает вопрос о характере отношений между филологическими дисциплинами. Что представляет собой филология: содружество -- совокупность наук / научных дисциплин -- «агрегат сведений» (Гегель)? (В сравнении с науками научные дисциплины решают более частные задачи.)

Объектное единство филологических наук, общность их методов и материала исследования позволяет отрицательно оценить тезис Гегеля о филологии как агрегате сведений (ср.: лат. aggregatus -- присоединенный), т.е. как о механическом образовании, без внутренних связей между составляющими частями. Уровень дифференциации наук и научных дисциплин на современном этапе развития филологии, степень их самостоятельности позволяют признать современную филологию совокупностью наук и научных дисциплин. (Учтем, что понятие совокупность более нейтрально, чем содружество.)

Таким образом, современная филология представляет собой совокупность гуманитарных наук и научных дисциплин, изучающих посредством анализа естественный язык, текст и homo loquens -- «главное воплощение человеческого духа» (Ю.С. Степанов).

Филология, в том числе и на современном этапе ее развития, сосредоточена на главной проблеме человеческого существования -- проблеме понимания. Эта мысль была подчеркнута еще С.С. Аверицевым (см. материалы для чтения). На рубеже XX--XXI вв. проблема понимания стала еще более значимой, поскольку современный человек становится все более сложным, индивидуализируется; недаром существует выражение: «XX век -- век возражений».

Орехов, Б. В. Что такое филология? [Текст] / Б. В. Орехов // Вестник Башкирского государственного педагогического университета им. М. Акмуллы. - 2010. - № 3. - С. 74-82.

аннотация

В статье критически анализируются классические словарные определения слова «филология», а также его современное бытовое и бюрократическое понимание. Делается вывод о несводимости этих понятий друг к другу, ставится вопрос о составе филологии и внутреннем единстве входящих в неё дисциплин.

ключевые слова: филология, термин, методология науки, лингвистика, литературоведение

К слову «филология» нужно относиться с осторожностью. Не из-за того, что это «расплывчатое» понятие. Его контуры не менее чёткие, чем у научных дисциплин, изучающих, например, природный мир — биологии или химии. Трудность в другом: специалисты в разных областях, представители разных научных школ и, наконец, люди, не имеющие отношения к науке, говоря слово «филология», имеют в виду не одно и то же. Каждый раз подразумевается вполне конкретное представление о предмете, но важно не ошибиться, какое именно, потому что они не очень схожи между собой.

Ошибкой при определении объёма понятия «филология» было бы исходить из перевода слова φιλολογία ‘любовь к слову’ . Перевод не сможет заменить определение, а иногда даже уводит от него в сторону. Скажем, «этимология» обозначает научную дисциплину, пытающуюся установить происхождение слова, в то же время древнегреческое ἐτυμολογία переводится как ‘наука об истинном’. Экономика — это не то же самое, что οἰκονομία ‘закон дома’. Помимо этого, необходимо заметить, что не совсем понятно, что такое «любовь к слову». Но даже если не вникать в сущность «любви», достаточно сказать, что поэт в общем случае «любит слово», но большинство поэтов трудно назвать филологами, и даже наоборот, в каком-то смысле роли филолога и писателя противоположны (достаточно вспомнить известный анекдот о читателях и писателях).

Бытовое понимание филологии, присущее людям, далёким от проблем словесности, рисует специалиста-филолога знатоком правил орфографии, орфоэпии и пунктуации, человеком, способным написать стилистически исправный текст, знающим значение всех малоупотребительных и устаревших слов. Кроме того, в быту филологу вменяется в обязанность быть знакомым с содержанием некоторого количества ключевых литературных текстов и уметь их оценивать.

Однако весь этот комплекс стереотипов входит в прямое противоречие с учебными планами филологических факультетов. Внимательный взгляд покажет, что по сравнению с теоретическими проблемами получению практических навыков грамотного письма уделено значительно меньше аудиторных часов. Курсы литературного редактирования, которые воспитывают способность к выразительной письменной речи, воспринимаются в общей структуре дисциплин филологического блока как побочные. Трудно себе представить, чтобы студенту-филологу по какому-либо предмету нужно было в качестве домашнего задания выучить, например, все статьи словаря от буквы «т» до буквы «ф». Наконец, на занятиях по литературе в идейном эпицентре находится вовсе не содержание художественного произведения, знакомство с ним — это всего лишь один из этапов подготовки к такому занятию. Оценочность же вообще не свойственна науке, и филолог не получит ни теории, ни навыков для того, чтобы выстроить рейтинг литературных текстов, так же, как даже самый усердный студент-физик вряд ли будет сравнивать между собой магнитное поле и электрический заряд, отдавая предпочтение одному перед другим.

Очевидно, что на филологических факультетах студентов готовят вовсе не к тому, чтобы они соответствовали бытовому представлению о филологах. Более того, учебные программы курсов предписывают сообщать студентам массу совершенно «лишней» информации, которая, скорее всего, никак не поможет им в выборе знака препинания или слога, на который нужно поставить ударение, например, в слове «предвосхитить» или «договор». Филолог вовсе не обязан знать, что значит «нанка» или «убрус», но, скорее всего, имеет представление о соотношении звука и фонемы, функциях языка, композиции и фабуле. А это совсем другой тип знания.

Это значит, что концепция филологии, лежащая в основе филологического образования совсем другая, чем та, что получила распространение в современном обществе на бытовом уровне.

Ещё одно понимание филологии, которое встречается всё реже, но которое обнаруживает себя в старых словарях и энциклопедиях, формулируется так: «система знаний, необходимых для научной работы над письменными памятниками, преимущественно на языках древних, часто мертвых. <…> филологическая работа проводится всюду, где возникает потребность в точном понимании памятников на малодоступных языках; так, в античном мире в эллинистический период развертывается комментаторская работа филологов вокруг текстов Гомера и трагиков» .

В этом случае филология толкуется как прикладная дисциплина, цель которой — издание и комментирование древних текстов. В XIX веке «филология» — это всегда филология классическая, то есть изучающая письменное наследие античной цивилизации. Однако подавляющий объём учёных трудов современных филологов не связан ни с подготовкой текста к изданию, ни с комментированием. Хотя создание комментария по-прежнему остаётся одним из самых важных и благородных занятий для филолога , учебный план филологического факультета едва ли готовит студента именно к такой деятельности. По факту филология наука скорее теоретическая, чем прикладная.

Именно это старое понимание оказало значительное влияние на составленное С. С. Аверинцевым определение филологии, которое закреплено в авторитетных словарях: «содружество гуманитарных дисциплин — лингвистической, литературоведческой, исторической и др., изучающих историю и выясняющих сущность духовной культуры человечества через языковой и стилистический анализ письменных текстов. Текст во всей совокупности своих внутренних аспектов и внешних связей — исходная реальность Ф<илологии> Сосредоточившись на тексте, создавая к нему служебный “комментарий” (наиболее древняя форма и классический прототип филологического труда), Ф<илология> под этим углом зрения вбирает в свой кругозор всю ширину и глубину человеческого бытия, прежде всего бытия духовного. <…> Строгость и особая “точность” Ф<илологии> состоят в постоянном нравственно-интеллектуальном усилии, преодолевающем произвол и высвобождающем возможности человеческого понимания. Как служба понимания Ф<илология> помогает выполнению одной из главных человеческих задач — понять другого человека (и др. культуру, др. эпоху), не превращая его ни в “исчислимую” вещь, ни в отражение собственных эмоций» (Большая советская энциклопедия, повторено в Лингвистическом энциклопедическом словаре, Краткой литературной энциклопедии и пр.).

Из этого определения в реальной практике остаётся актуальным только соображение о содружестве наук, причём история в этом содружестве, строго говоря, не участвует, а оказывается к нему приближена не более чем любая другая гуманитарная дисциплина (антропология, философия, культурология, социология, политика и пр.). В современный научный оборот вовлечены далеко не только письменные тексты, но и звучащие (см. раздел фонетики в лингвистике), а в некоторых случаях лингвисты способны выйти на такой уровень абстракции, где и вовсе почти не соприкасаются с текстами (реконструкция праязыков макросемей, психолингвистика). Кроме того, несмотря на всю расплывчатость понятия «духовное бытие» или «духовная культура» многие области лингвистики никак прямо не помогают в её познании, да и сами лингвисты не всегда готовы признать связь языка и мышления, необходимую для признания связи между системой языка и духовной культурой. Наконец, очень важное для самих филологов определение филологии как «службы понимания» тоже имеет неоднозначный статус. Теорию и методологию понимания разрабатывает прежде всего всё же не филология, а субдисциплина философии — герменевтика. В XIX веке она была предельно близка классической филологии (см. выше), но с тех пор предметная область и той и другой науки оформились более чётко, сместившись в сторону друг от друга. Разговор о филологии как о «службе понимания» — это попытка (не совсем удачная) оправдать существование этой науки в эпоху главенства критерия практической пользы.

Таким образом, можно говорить, что к реальному положению дел ближе всего то понимание филологии, которое закреплено в номенклатуре специальностей научных работников , объединяющей в понятие «филологические науки» все лингвистические и литературоведческие научные дисциплины. Соединение это, до некоторой степени механическое, и не вполне подкреплённое логически (см. ниже), тем не менее, лежит в основе программы филологических факультетов.

Лингвистика (языкознание) изучает устройство языка, его бытование и историю. Именно она описывает, как происходит изменение по падежам, какие слова относятся друг к другу как синонимы, как слова связаны между собой в предложении; как языки влияют друг на друга, какие закономерности проявляют в себя в тексте, как различаются варианты языка, использующиеся в разной местности; как с течением времени изменяется облик и значение слов, как вместо одних форм выражения прошедшего времени в языке появляются другие. Лингвистику делает наукой то соображение, что язык на всех своих уровнях и во всех своих проявлениях — это система, то есть что-то такое, что существует по своим законам, которые можно открыть, описать и использовать. В этом смысле лингвистика гораздо ближе естественным наукам, которые аналогичным образом поступают с природой.

Литературоведение изучает всё, что так или иначе связано с художественной литературой: строение, историю, предысторию и восприятие конкретного произведения или группы произведений, закономерности, свойственные творчеству какого-то писателя, или всей литературе в целом. В основе литературоведения лежит представление о том, что и каждый текст в отдельности, и вся литература в совокупности — это система, в ней ничто не случайно, и всё, начиная от слов в строке, заканчивая особенностями национальной литературы в целом, подчиняется закономерностям, которые можно открыть и описать.

В современном своём состоянии лингвистика и литературоведение уже довольно далеко разошлись друг от друга и имеют мало точек соприкосновения: такими могут быть названы разве что лингвистический анализ художественного текста, область, которую ни лингвисты, ни литературоведы не считают центральной для своих наук, и стилистика, тяготеющая к лингвистике, но использующая литературоведческие термины, вроде «метафора», «анафора» и т.п . В остальных (и основных) отраслях лингвистики и литературоведения они пересекаются крайне редко.

Не все лингвисты приветствуют филологию как содружество. Представители серьёзных научных школ (в частности, связанные с традициями Отделения теоретической и прикладной лингвистики МГУ им. М. В. Ломоносова) не признают единства языкознания и литературоведения внутри «филологии», указывая на серьёзные различия как в методах, так и в предметах этих дисциплин: лингвистика гораздо ближе литературоведения к точным наукам (в отличие от литературоведения она способна не только описывать факты, но и строить теории, позволяющие объяснять эти факты, и делать правильные предсказания о неизвестных фактах), ориентирована не столько на текст, сколько на систему языка в целом (см. выше), в то время как для литературоведения текст всегда остаётся точкой отсчёта.

Согласно такому взгляду, филологами могут быть названы отдельные учёные-эрудиты, энциклопедические знания которых позволяют им делать открытия в разных областях. Филолог — это исследователь, который может посвятить свои работы, с одной стороны, поэтике Пушкина, с другой, грамматическим категориям одного из языков древнейшей Передней Азии; с одной стороны, художественному миру И. С. Тургенева, с другой, лингвистическому анализу гидронимов Поднепровья. Однако эти области всё же остаются по сути глубоко различны, а их схождение в сфере интересов одного человека ещё не является основанием для объединения в одну науку. Так, Кант одновременно с созданием собственной философской системы изучал строение космических объектов, но астрономия благодаря этому не оказывается частью философии, а то, что Ломоносов параллельно биологическим разысканиям изучал горное дело, не даёт права для объединения биологии и геологии в одну науку. В понимании этой группы учёных широкопрофильное филологическое образование не обеспечивает должного уровня собственно лингвистической подготовки, так что диплом филолога не может автоматически подтверждать языковедческую квалифицированность, которую можно получить в ходе специфически лингвистического обучения (например, в Институте лингвистики РГГУ).

Литературоведы также склонны зачастую с иронией относиться к лингвистике, упрекая её в приземлённости, излишней прямолинейности, непонимании нечёткости и многомерности семантики. Более серьёзный упрёк, адресуемый лингвистам из литературоведческого лагеря, в том, что языковеды часто, сосредоточившись на деталях, упускают из виду исследуемое явление в его полноте и целостности, упускают контекст, ограничивают себя узким набором фактов, который не позволяет выйти на высокий уровень обобщений общекультурного порядка. Если подыскивать аналогию, то для масштабно мыслящего литературоведа лингвист «похож на дикаря, который обнаружил книгу, но не понимает, что это книга — набор символов, и просто изучает ее как ни о чем не говорящий предмет: пробует страницы на вкус, вырывает, поджигает и смотрит: хорошо ли горят, описывает “узоры”, за которые он принимает буквы и отмечает, что одни и те же “узоры” кое-где повторяются» . Однако литературоведческая эрудиция лингвисту и лингвистическая литературоведу, конечно, скорее поможет, чем повредит. Но это касается, пожалуй, эрудиции в любой области знания.

Итак, употребление слова «филология» требует аккуратности. Каждый раз необходимо чётко представлять себе, какое из перечисленных пониманий вкладывает говорящий в слово «филология», и учитывать, что словарные определения не соответствуют реальному положению вещей.

Филология может быть трактована (1) в бытовой плоскости, (2) в академической плоскости в духе XIX века, (3) в юридической плоскости, при этом именно последняя задаёт границы для современной филологии как науки и как учебного направления. Исходя из этого приходится считать филологию содружеством лингвистики и литературоведения , между которыми, однако, не наблюдается слишком тесного взаимодействия. Соединение двух столь разнородных дисциплин, впрочем, не мешает дать общую характеристику деятельности филологии как науки в целом. Филология осуществляет непрерывный поиск знания в области вербальных (то есть выраженных в слове) текстов и языковой системы, на основе которой они возникают. Аналогично этому биология — это поиск знания в областях, связанных с живыми тканями, а математика — в области численных закономерностей.

Филология как учебная деятельность — это освоение накопленного знания, в котором главным становится не столько запоминание конкретных фактов (значений слов, правил пунктуации, сюжетов художественных произведений), сколько научение общим принципам и получение навыков владения инструментами филологической науки. Например, ценным навыком, обретаемым в ходе филологического образования становится освоение круга справочной литературы (специальные словари, своды правил, комментарии), с помощью которой при желании можно разрешить некоторую часть «филологических» затруднений на бытовом уровне. Хотя трансформация теории в практику — это тоже весьма специфический навык, который совершенно необязательно будет приобретён в ходе учебных занятий.

В первую очередь, филология — это наука, именно она задаёт координаты для учебного направления. Профессор МГУ А. А. Илюшин в своё время написал шутливое стихотворение , рассказывающее о непростых отношениях учёного со своей дисциплиной, всегда требующей полной отдачи, но даже в этом случае неблагодарной:

Филолог некий, муж науки,

Боготворя свою жену,

Готов был на любые муки,

Её чтоб радовать одну.

Но не переставая злиться

На благоверного, она

Изволила отворотиться —

И неудовлетворена.

ЛИТЕРАТУРА

Литературная энциклопедия: В 11 т. — [М.], 1929—1939. Т. 11. — М.: Худож. лит., 1939.

Пильщиков И. Апология комментария // Знамя. — 2004. — №1.

Третье литературоведение. Материалы филолого-методологического семинара (2007—2008). — Уфа: Вагант, 2009.

Liddell H. G., Scott R. A Greek-English Lexicon. — Oxford: Clarendon Press, 1940.

Древнегреческо-английский словарь Лидделла и Скотта , самый полный источник о лексике древнегреческого языка, определяет слово «филология» как ‘love of argument or reasoning’, ‘learned conversation’, ‘love of learning and literature’ — любовь к рассуждению и аргументации, учёная беседа, любовь к учению и литературе. Один из первых случаев употребления слова «филология» в древнегреческом — в диалоге Платона «Теэтет»: τί σιγᾶτε; οὔ τί που, ὦ Θεόδωρε, ἐγὼ ὑπὸ φιλολογίας ἀγροικίζομαι, προθυμούμενος ἡμᾶς ποιῆσαι διαλέγεσθαι καὶ φίλους τε καὶ — Или я веду себя дико, Феодор? Так ведь сам я люблю беседу , а потому и вас стараюсь заставить разговориться и получить удовольствие от беседы друг с другом (146a).

Утверждена приказом Министерства образования и науки РФ от 25.02.2009 №59.

В современную науку эти термины пришли из античной риторики — науки о красноречии.

Это стихотворение «с секретом». Каждая из его строк представляет одну из 8 форм четырёхстопного ямба, которые различаются расположением в строке стоп с пропущенным ударением.

ФИЛОЛОГИЯ (греческое philologia - «любовь к знанию») - система знаний, необходимых для научной работы над письменными памятниками, преимущественно на языках древних, часто мертвых. Поскольку важнейшим и первым в совокупности этих знаний является понимание языка, на к-ром написан памятник, Ф. теснейшим образом связана с языковедением (см.). Следует, однако, отметить, что Ф. в своем подходе к засвидетельствованному в памятниках тексту существенно отличается от языковедения; в то время как языковед исследует все изменения, происшедшие в языке, как показатели его исторического движения, филолог исходит от некоторой нормы - от совершенного состояния текста, которое он и стремится восстановить сложной обработкой сохранившихся, более или менее «исказивших» этот текст, памятников (критика текста, recensio и emendatio - основная часть всякой филологической работы); от нормы же - предполагаемого единого точного понимания текста - исходит филолог и во второй основной своей работе - в толковании текста (интерпретация, герменевтика).
Это нормативное антиисторическое понимание языка легко объясняется из прикладного по существу характера Ф. Действительно, филологическая работа проводится всюду, где возникает потребность в точном понимании памятников на малодоступных языках; так, в античном мире в эллинистический период развертывается комментаторская работа филологов вокруг текстов Гомера и трагиков; в древней Индии филологическая работа возникает из потребности точного понимания вед; у средневековых арабов и евреев она развивается в связи с толкованием корана и библии. Впрочем, во всех этих случаях мы в праве скорее говорить об истоках Ф. как науки.
В систему знаний Ф. перерастает в европейской науке в период Ренессанса, когда изучение античного мира, а несколько позднее и толкование библии превращаются в политическое оружие, в орудие борьбы с феодальным мировоззрением. XVI-XVIII вв. - период расцвета классической Ф. в европейской науке (крупнейшие деятели - Юлий Цез. Скалигер (Julius Caesar Scaliger, 1484-1558) и сын его Иосиф Юстус Скалигер (Joseph Justus Scaliger, 1540-1609), Робер и Анри Этьен-Стефаннос (Robert Estienne, 1503-1559, Henri Estienne, 1528-1598), Казаубон (Isaak Casaubon, 1559-1614), Меланхтон (Philipp Melanchton, 1497-1560), Юст Липсий и мн. другие гуманисты); он совпадает с началом развития восточной Ф. (сперва преимущественно семитологии - крупнейшие деятели Рейхлин (Iohann Reuchlin, 1455-1522), позднее Буксторфы (Iohannes Buxtorf, 1564-1629, Iohanne Buxtorf, 1599-1664), Лудольф (Hiob Ludolf, 1624-1704) и мн. др.). Вместе с тем рост национального самосознания, связанный с формированием европейских наций в период первоначального накопления, вызывает - раньше всего в наиболее передовых экономически странах Европы: Италии, Испании, Франции, Нидерландах, Англии, значительно позднее в Германии, в славянских странах - с одной стороны, филологическую обработку национальных языков (начало неофилологии - деятельность П. Бембо (Pietro Bembo, 1470-1547), Фр. Фортунио (Gianfrancesco Fortunio, XVI в.), Лод. Дольче (Lodovico Dolce, 1508-1568) - в Италии; Ж. Дюбуа (Jacques Dubois, 1478-1555) или Сильвиуса, Л. Мейгре (Louis Meigret, 1510-1560), Пьера де ла Раме, или Рамуса (Pierre de la Ramee, 1515-1572), Робера и Анри Этьен - во Франции; Ант. де Небриха (Elio Antonio de Nebricha, 1444-1533) - в Испании; Драйдена (J. Dryden, 1631-1700) и Джонсона (Samuel Johnson, 1709-1784) - в Англии; Шоттелиуса (J. G. Schottelius, 1612-1676), Лейбница (G. W. Leibniz, 1646-1716), Готтшеда (J. C. Gottsched, 1700-1766) - в Германии; Ломоносова, Тредиаковского, Сумарокова - в России), с другой - рост интереса к национальным древностям и в связи с этим развитие национальных Ф. - в частности германской Ф. (крупнейшие деятели - Ф. Юний (Franciscus Junius, 1589-1677) - в Нидерландах и Англии; Ламберт тен-Кате (Lambert Hermans ten Kate, 1674-1731) - в Нидерландах; Дж. Хикс (George Hickes, 1642-1715) - в Англии и др.) и славянской Ф. (деятельность Вука Караджича, 1787-1864, Добровского, 1753-1829, Востокова, 1781-1864; расцвет последних Ф., впрочем, идет уже под знаком сравнительно-исторического языкознания (начало XIX в. - деятельность Гриммов).
Расширив так. обр. почти до бесконечности область своего изучения, Ф. XVI-XVIII вв. благодаря недиференцированности в этот период большей части общественных наук выступает как комплекс всех исторических дисциплин, включая элементы и истории, и этнографии, и археологии, и языковедения, и истории литературы - как лишенный единства системы и метода «агрегат знаний» (по выражению Гегеля).
Развитие перечисленных исторических дисциплин в самостоятельные науки, в особенности возникновение в начале XIX в. сравнительно-исторического языковедения (см.), естественно должно было привести к сужению и четкому ограничению области филологических разысканий; правда, на протяжении XVIII и XIX вв. идет спор об объеме и методах самой Ф. (в XVIII в. - между школой Германна (Gottfried Hermann, 1772-1848), сводившего Ф. к критике текста, и «реальным направлением», претендовавшим на энциклопедизм и представленным трудами Вольфа, а позднее - Бёка (August Bockh, 1785-1867)); но все же Ф. постепенно уступает место собственно лингвистическим изысканиям - сперва в области новых европейских языков, а позднее и в области языков восточных и классических - см. Языковедение.
В середине и конце XIX в. термин Ф. применяется к тем областям знания, где необходим комплексный метод работы в силу специфического характера самих памятников (исследование древних и средневековых реалий, мифов, литератур и языков). Так применяется этот термин и в советской науке; отметая как ненаучные все притязания Ф. стать основополагающей для исторических наук дисциплиной, вскрывая сугубо субъективный и идеалистический характер, якобы, «специфического» метода Ф. - герменевтики, советская наука продолжает критически использовать подлинные достижения филологической техники - текстологию, анализируя и интерпретируя огромный материал собранных Ф. фактов на базе специальных дисциплин, работающих диалектико-материалистическим методом.
Напротив, на Западе в XX в. и особенно сильно в послевоенный период распад буржуазного научного миросозерцания знаменуется рядом попыток возродить энциклопедизм Ф., утвердить Ф. как основополагающую для исторических наук дисциплину, отстоять и расширить область применения идеалистической герменевтики (ср. возрождение идей Шлейермахера у Дильтея (Wilhelm Dilthey, 1833-1911) и его школы, построения Зиммеля (Georg Simmel, 1858-1918) и др.).Библиография:
История Ф. классической: Sandys J. E., A History of classical scholarship..., 3 vls, Cambridge, 1903-1908; Gudeman A., Grundriss der Geschichte der klassischen Philologie, 2 Aufl., Lpz., 1909; Kroll W., Geschichte der klassischen Philologie (Sammlung Goschen, № 367), 2 Aufl., B., 1919; Wilamowitz-Moellendorf U., v., Geschichte der Philologie (Einleitung in die Altertumswissenschaft, hrsg. v. A. Gercke u. E. Norden. Bd. I, H. I), Lpz., 1921; Wolf F. A., Vorlesungen uber Enzyklopadie der Altertumswissenschaft. Kleine Schriften in lateinischer u. deutscher Sprache, Bd. II, Halle, 1869; Boeckh A., Encyklopadie und Methodologie der philologischen Wissenschaften, 2 Aufl., Lpz., 1886 (на рус. яз. изложение П. И. Аландского в «Университетских известиях», Киев, 1878, № № 8-10, 12); Usener H., Philologie und Geschichtswissenschaft, Bonn, 1882 (также в его кн. Vortrage u. Aufsatze, Lpz., 1907); Gercke A., Methodik... (Einleitung in die Altertumswissenschaft, hrsg. v. A. Gercke u. E. Norden, Bd. I), Lpz., 1912; История Ф. германской: Raumer R., v., Geschichte der germanischen Philologie, vorzugsweise in Deutschland, Munchen, 1870; Paul H., Geschichte der germanischen Philologie, в кн.: Grundriss der germanischen Philologie, hrsg. v. H. Paul, Bd. 1, 2 Aufl., Strassburg, 1901 (дана подробная лит.); История Ф. романской - Grundriss der romanischen Philologie, hrsg. v. G. Grober, 2 Bde, Strassburg, 1888-1902; Более ранние труды: Korting G., Encyklopadie u. Methodologie der romanischen Philologie, T. 1-3, Heilbronn, 1884-1886, и его же, Handbuch der romanischen Philologie, Lpz., 1896 (устарели). История Ф. славянской - Ягич И. В., История славянской филологии, в кн. Энциклопедия славянской филологии, вып. I, СПБ (1908); Булич С. К., Очерк истории языкознания в России, т. I, СПБ, 1904; обширный библиографич. справочник «Обозрение трудов по славяноведению», Под редакцией В. Н. Бенешевича за 1908-1913, СПБ - П., 1909-1918 (14 вып. и 3 указателя имен авторов).
также Языковедение.