Воспоминание когда для смертного умолкнет шумный день. «Воспоминание (Когда для смертного умолкнет шумный день…)» А

Когда для смертного умолкнет шумный день И на немые стогны града Полупрозрачная наляжет ночи тень И сон, дневных трудов награда, -

В то время для меня влачатся в тишине Часы томительного бденья:

В бездействии ночном живей горят во мне Змеи сердечной угрызенья;

Мечты кипят; в уме, подавленном тоской, Теснится тяжких дум избыток; Воспоминание безмолвно предо мной Свой длинный развивает свиток;

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Стихотворение А.С. Пушкина «Воспоминание» было напи­сано в 1828 году. Поэт выражает свое отношение к той жизни, которая уже прошла, воспоминания о ней. У Пушкина «длинный свиток» воспоминания исполнен всего того, что герой хотел бы забыть, вычеркнуть из своей жизни:

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю.

Ключевым является образ свитка жизни, который можно со­поставить с тем свитком, в который древнегреческие богини Мойры заносили события человеческой жизни и в котором ниче­го не мог исправить даже повелитель богов Зевс.

Лирический герой Пушкина испытывает отвращение к сво­ему прошлому: он совершил множество ошибок, стыдится своих поступков, не может ничего изменить:

Но строк печальных не смываю.

В стихотворении главным образом изображаются чувства лирического героя. Для лексического строя произведения харак­терно употребление, особенно вначале, высокого «штиля» и ус­таревших слов: «для смертного», «стогны града», «бденье». Так подчеркивается серьезность переживаний лирического героя. «Полупрозрачная ночи тень» — эпитет, вызывающий ассоциа­ции с белыми ночами Петербурга. Метафоры, использованные поэтом в стихотворении, экспрессивны и эмоциональны: «горят во мне / Змеи сердечной угрызенья», «мечты кипят», «тяжких дум избыток». Они передают переполненность героя чувствами: при внешнем воздействии в нем кипит сложная, нередко мучи­тельная духовная жизнь. Метафора «свиток воспоминания» пе­редает, как мысли о прошедшем одна за другой посещают героя; его внутренний взор уходит во все более отдаленные дни и не может остановиться на чем-то радостном — все воспоминания вызывают горечь, стыд, отвращение к себе. Там же, где описыва­ется то, что происходит с лирическим героем с наступлением ночи и без его действия, независимо от него используются оли­цетворения: «…влачатся… часы», «теснится… дум избыток».

Шестистопный ямб чередуется в стихотворении с четырех­стопным, мужская рифма чередуется с женской. Обратим вни­мание на женскую рифму «бденья — угрызенья» и на мужскую «день — тень», которые подчеркивают, что тоска, угрызения со­вести не связаны с дневным временем суток, они приходят только ночью.

Для пушкинского образа автора воспоминания — тяжелый груз, от которого он не в силах избавиться. В прошлом он не на­ходит «светлой радости», и грусть, приходящая к нему из про­шедшего, далеко не светла. Прошлое мешает ему в настоящем, возвращаясь мучениями бессонными ночами.

Приближаясь к тридцати годам, Пушкин переживает духовное перерождение. Все чаще в его творчестве слышатся философские нотки. Читать стих “Воспоминание” Пушкина Александра Сергеевича – значит быть свидетелем тому, как великий поэт подводит итог своей личной и творческой жизни. Стихотворение было написано в 1828 году. Это было непростое время для вернувшегося годом ранее в Петербург поэта. Тоскуя в столице, он переосмысливает свою жизнь и творчество. “Воспоминание” является ярким примером философской лирики. Архаический язык Пушкина отличается четкой предметностью, вещественностью. Действие происходит глубокой ночью, атмосфера которой предполагает познание как самого себя, так и мира.

Текст стихотворения Пушкина “Воспоминание”, которое проходят на уроке литературы в 8 классе, достаточно сложен. Это произведение можно назвать исповедью. Поэт, с отвращениям читая собственную жизнь, словно просит прощения за время, проведенное в праздности. Пушкин беспощаден к себе, и два ангела-хранителя, которых он видит духовным зрением, олицетворяют для него не милосердную любовь Творца, к которому в частности обращены его горькие слова, но его власть. Можно сказать, что автор испытывает страх Божий, а это первая ступень к познанию истины.

Скачать это стихотворение полностью или учить его онлайн можно на нашем сайте.

Когда для смертного умолкнет шумный день
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень,
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток:
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу, и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,-
Но строк печальных не смываю.

Воспоминание

Когда для смертного умолкнет шумный день,
И на немые стогны града
Полупрозрачная наляжет ночи тень
И сон, дневных трудов награда,
В то время для меня влачатся в тишине
Часы томительного бденья:
В бездействии ночном живей горят во мне
Змеи сердечной угрызенья;
Мечты кипят; в уме, подавленном тоской,
Теснится тяжких дум избыток;
Воспоминание безмолвно предо мной
Свой длинный развивает свиток;
И, с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю.
(1828)

Воспоминания в Царском Селе

Воспоминаньями смущенный,
Исполнен сладкою тоской,
Сады прекрасные, под сумрак ваш священный
Вхожу с поникшею главой.
Так отрок Библии, безумный расточитель,
До капли истощив раскаянья фиал,
Увидев наконец родимую обитель,
Главой поник и зарыдал.
В пылу восторгов скоротечных,
В бесплодном вихре суеты,
О, много расточил сокровищ я сердечных
За недоступные мечты,
И долго я блуждал, и часто, утомленный,
Раскаяньем горя, предчувствуя беды,
Я думал о тебе, предел благословенный,
Воображал сии сады.
Воображаю день счастливый,
Когда средь вас возник лицей,
И слышу наших игр я снова шум игривый,
И вижу вновь семью друзей.
Вновь нежным отроком,
то пылким, то ленивым,
Мечтанья смутные в груди моей тая,
Скитаясь по лугам, по рощам молчаливым,
Поэтом забываюсь я. <...>
(1829)

В чем же так горько, так беспощадно каялся наш поэт? Конечно, в грехах против седьмой заповеди, — в этом отношении его совесть оказывалась более чуткой даже сравнительно с совестью блаженного Августина, написавшего свою чистосердечную исповедь.

Последний открыто каялся перед читателями, не щадя своего святительского авторитета, но в чем главным образом? Увы, и здесь в нем сказался более римский юрист, чем смиренный христианин: он оплакивает грехи своей молодости, но главным образом то, что он в детстве... воровал яблоки и другие фрукты в чужом саду, что, конечно, делает всякий порядочный мальчишка, особенно на знойном Юге, где фрукты дешевле, чем у нас щавель. Блаженный Августин жестоко терзает свое сердце за то, что, воруя фрукты, он это делал не под давлением нужды, а ради глупого молодечества. Зато чрезвычайно равнодушно он упоминает о бывшем у него незаконнорожденном ребенке, которого смерть похитила уже в юношеском возрасте.

Покаяние же Пушкина в своих юношеских грехах не было просто всплеском безотчетного чувства, но имело тесную связь с его общественными и даже государственными убеждениями. Вот какие предсмертные слова влагает он в уста умирающего царя Бориса Годунова к своему сыну Феодору:

Храни, храни святую чистоту
Невинности и гордую стыдливость:
Кто чувствами в порочных наслажденьях
В младые дни привыкнул утопать,
Тот, возмужав, угрюм и кровожаден,
И ум его безвременно темнеет.
В семье своей будь завсегда главою;
Мать почитай, но властвуй сам собою —
Ты муж и царь; люби свою сестру —
Ты ей один хранитель остаешься.

Далек был Пушкин от общепризнанного теперь парадокса о том, что нравственная жизнь каждого есть исключительно его частное дело, а общественная деятельность его совершенно не связана с первою.

В годы своей возмужалости Пушкин надеялся освободиться от юношеских страстей и написал стихотворение «Возрождение»:

Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.

К этой же теме он возвращается не однажды, открывая читателю изменяющееся к лучшему настроение своей души.

Я пережил свои желанья,
Я разлюбил свои мечты;
Остались мне одни страданья,
Плоды сердечной пустоты.
Под бурями судьбы жестокой
Увял цветущий мой венец;
Живу печальный, одинокий
И жду: придет ли мой конец?
Так, поздним хладом пораженный,
Как бури слышен зимний свист,
Один — на ветке обнаженной
Трепещет запоздалый лист!..

Пушкин постоянно думал о неизбежном исходе человеческой жизни:

Брожу ли я вдоль улиц шумных,
Вхожу ль во многолюдный храм,
Сижу ль меж юношей безумных,
Я предаюсь моим мечтам.
Я говорю: промчатся годы,
И сколько здесь ни видно нас,
Мы все сойдем под вечны своды —
И чей-нибудь уж близок час.
Гляжу ль на дуб уединенный,
Я мыслю: патриарх лесов
Переживет мой век забвенный,
Как пережил он век отцов.
Младенца ль милого ласкаю,
Уже я думаю: прости!
Тебе я место уступаю:
Мне время тлеть, тебе цвести.
День каждый, каждую годину
Привык я думой провождать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
И где мне смерть пошлет судьбина?
В бою ли, в странствии, в волнах?
Или соседняя долина
Мой примет охладелый прах?
И хоть бесчувственному телу
Равно повсюду истлевать,
Но ближе к милому пределу
Мне всё б хотелось почивать.
И пусть у гробового входа
Младая будет жизнь играть
И равнодушная природа
Красою вечною сиять.

Однако мысль о смерти внушает ему не уныние, а покорность воле Божией и примирение со своим жребием:

...Вновь я посетил
Тот уголок земли, где я провел
Изгнанником два года незаметных <...>

Религиозное чувство Пушкина не имело только строго индивидуальный характер: перед его сознанием носился образ вдохновенного пророка, к коему он обращался не однажды. Не однажды мы уже читали о том потрясающем впечатлении, какое производила декламация Достоевским пушкинского «Пророка». В эти минуты оба великих писателя как бы сливались в одно существо, очевидно, прилагая к себе самим то видение пророка Исаии, которое Пушкин изложил в своем стихотворении:

Духовной жаждою томим,
В пустыне мрачной я влачился,
И шестикрылый Серафим
На перепутье мне явился;
Перстами легкими, как сон,
Моих зениц коснулся он.
Отверзлись вещие зеницы,
Как у испуганной орлицы.
Моих ушей коснулся он,—
И их наполнил шум и звон:
И внял я неба содроганье,
И горний Ангелов полет,
И гад морских подводный ход,
И дольней лозы прозябанье.
И он к устам моим приник
И вырвал грешный мой язык,
И празднословный и лукавый,
И жало мудрыя змеи
В уста замершие мои
Вложил десницею кровавой.
И он мне грудь рассек мечом,
И сердце трепетное вынул,
И угль, пылающий огнем,
Во грудь отверстую водвинул.
Как труп, в пустыне я лежал.
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».

Продолжение следует...