Фукидид история. Афины и Спарта

1 . Фукидид афинянин 1 описал войну пелопоннесцев с афинянами, как они воевали между собой. Приступил же он к своему труду тотчас после начала военных действий, предвидя, что война эта будет важной и наиболее достопримечательной из всех, бывших дотоле. А рассудил он так, потому что обе стороны взялись за оружие, будучи в расцвете сил и в полной боевой готовности; и кроме того, он видел, что и остальные эллинские города 2 либо уже примкнули к одной из сторон сразу после начала войны, либо намеревались сделать это при первой возможности. И в самом деле война эта стала величайшим потрясением для эллинов и части варваров, и, можно сказать, для большей части человечества. И хотя то, что предшествовало войне, а тем более, что происходило еще раньше 3 , установить точно не было возможности в силу отдаленности от нашего времени, но все же на основании проверенных и оказавшихся убедительными свидетельств 4 я пришел к выводу, что все эти исторические события далекого прошлого не представляли ничего значительного как в военном отношении, так и в остальном.

1 Фукидид (как и большинство греческих историков) писал вообще для всех греков, а не только для афинян. Поэтому он дает имя своего города (подобно тому как Геродот из Галикарнасса и Гекатей Милетец стоят в начале их сочинений).

2 Вся Эллада раньше или позже была вовлечена в войну, а также много неэллинских народностей (например, эпироты, македоняне, фракийцы, сицилийцы).

3 Т. е. за весь период истории до Пелопоннесской войны или непосредственно перед 431 г.

4 Т. е. выводов на основании свидетельств.

2 . Очевидно, что страна, называемая ныне Элладой 1 , лишь с недавнего времени приобрела оседлое население; в древности же там происходили передвижения племен, и каждое племя покидало свою землю всякий раз под давлением более многочисленных пришельцев. Действительно, существующей теперь торговли тогда еще не было, да и всякого межплеменного общения на море и на суше. И земли свои возделывали настолько лишь, чтобы прокормиться. Они не имели лишних достатков 2 и не делали древесных насаждений (ведь нельзя было предвидеть, не нападет ли враг и не отнимет ли все добро, тем более что поселения не были укреплены). Полагая, что они смогут добыть себе пропитание повсюду, люди с легкостью покидали насиженные места. Поэтому-то у них не было больших городов и значительного благосостояния. Чаще всего такие передвижения населения происходили в наиболее плодородных частях страны, именно в так называемой ныне Фессалии и Беотии 3 , а также в большей части Пелопоннеса (кроме Аркадии) и в остальных плодородных областях. Ведь как раз там, где плодородие почвы приводило к некоторому благосостоянию, начинались гражданские раздоры, отчего эти поселения теряли способность обороняться и вместе с тем чаще привлекали к себе алчность чужеземцев. В Аттике же При скудости ее почвы очень долго не было гражданских междоусобиц 4 , и в этой стране всегда жило одно и то же население. И вот одно из важнейших проявлений того, что в других областях Эллады из-за переселений число жителей возрастало неодинаково по сравнению с Аттикой: самые могущественные изгнанники из всей Эллады стекались в Афины, где они чувствовали себя в безопасности. Получая права гражданства, эти пришельцы настолько увеличили уже с древних времен население города, что афиняне впоследствии высылали поселения даже в Ионию, поскольку сама Аттика была недостаточно обширна, чтобы вместить такое множество народа.

1 В этнографическом смысле: страна, населенная эллинами.

2 Т. е. не было еще накопления богатств в руках немногих лиц. Фукидид имеет в виду времена до Троянской войны.

3 Беотия и Пелопоннес - сравнительно новые названия. Беотийцы и Пелопс - пришельцы из Греции.

4 Хотя Евмолп из Элевсина воевал с Эрехфеем (ср. II15,1), но это были войны за единство Аттики. В эпоху до и во время Троянской войны Гомер рассматривал Аттику как сравнительно незначительную область.

3 . На скудость материальных средств в древности особенно ясно указывает еще и следующее. Действительно, до Троянской войны Эллада, по-видимому, не совершила сообща ничего значительного. Как я полагаю, вся страна тогда еще и не носила этого имени 1 , а до Эллина, сына Девкалиона, его и вовсе даже не существовало, но отдельные народности (как пеласги, так и другие) 2 давали ей свое имя. После же того, как Эллин с сыновьями захватил власть во Фтиотиде, а другие города начали призывать их на помощь, отдельные племена одно за другим уже в силу близкого общения друг с другом мало-помалу стали называться эллинами, но во всеобщее употребление это название вошло лишь недавно. Наилучшее доказательство этому дает Гомер. Ведь Гомер, хотя он жил гораздо позже Троянской войны 3 , нигде не обозначает все племена одним общим именем эллинов и никого так не называет, кроме воинов дружины Ахиллеса из Фтиотиды - они-то и были первыми эллинами. Остальных же Гомер в своих поэмах именует данайцами, аргивянами или ахейцами; не употребляет он и слова «варвары», - очевидно, оттого, что эллины тогда еще не отделились от них и не объединились под одним именем. Как бы то ни было, отдельные племена, принявшие имя эллинов и говорившие на общепонятном для всех языке, до Троянской войны вследствие слабости и отсутствия взаимных связей ничего не совершили сообща. Да и в этом походе они смогли выступить совместно лишь после того, как приобрели больше опыта в мореходном деле.

1 Гомер знает эллинов только во Фтиотиде.

2 Пеласги - у Фукидида - догреческое население. Ионийцы, по Фукидиду, первоначально до их эллинизации были пеласгами. Полагают, что первые эллины, пришедшие в Грецию около 2000 г. до н. э., были ионийцами (ср.: G о m m e A. W., 1,97) (ионийский диалект самый древний из греческих диалектов). Затем последовали вторжения ахейцев (ок. 1500 г.) и дорийцев (ок. 1100 г. до н. э.). Откуда они пришли и как долго смешивались с коренным населением - неизвестно (по-видимому, все же пришли по суше откуда-то с севера).

3 Так обычно думали греки (ср.: Herod. II53).

4 . Как нам известно из предания, Минос 1 первым из властителей построил флот и приобрел господство над большей частью нынешнего Эллинского моря. Он стал владыкой Кикладских островов и первым основателем колоний на большинстве из них и, изгнав карийцев 2 , поставил там правителями своих сыновей. Он же начал и истреблять морских разбойников, чтобы увеличить свои доходы, насколько это было в его силах.

1 Минос - легендарный царь Крита, создатель критского могущества и культуры (3000–1260 гг. до н. э.). Его имя, по-видимому, нарицательное имя критских владык. О высоком уровне мореходства на Крите говорит тот факт, что критские корабли (парусные и весельные) строились из привозного леса. Население Крита было родственно догреческому населению Балканского полуострова и не принадлежало к индоевропейской расе.

2 Карийцы - народ индоевропейского племени - говорили на языке хетто-лувийской языковой группы. Первоначально жили на Крите (а также на материке в Арголиде и Мегариде), но потом частично выселились в Малую Азию (после вторжения ионян и дорийцев).

5 . Ведь уже с древнего времени, когда морская торговля стала более оживленной, и эллины, и варвары на побережье и на островах обратились к морскому разбою. Возглавляли такие предприятия не лишенные средств люди, искавшие и собственной выгоды, и пропитания неимущих. Они нападали на не защищенные стенами селения и грабили их, добывая этим большую часть средств к жизни, причем такое занятие вовсе не считалось тогда постыдным, но напротив, даже славным делом. На это указывают обычаи некоторых материковых жителей (у них еще и поныне ловкость в таком занятии слывет почетной), а также древние поэты, у которых приезжим мореходам повсюду задают один и тот же вопрос 1 - не разбойники ли они, - так как и те, кого спрашивают, не должны считать позорным это занятие, и у тех, кто спрашивает, оно не вызывает порицания. Они грабили друг друга также и на суше. И поныне во многих областях Эллады живут люди, у которых существует еще этот старинный образ жизни, как, например у озольских локров, в Этолии, Акарнании и других областях материка. Обычай носить оружие сохранился в домашнем обиходе этих материковых жителей со времен древнего занятия разбоем.

Строгецкий Владимир Михайлович

Ключевые слова

ФУКИДИД / ПЕЛОПОНЕССКАЯ ВОЙНА / ЛАКИДЕМОНЯНЕ / THUCYDIDES / PELOPONNESIAN WAR / LAKIDEMONYANE

Аннотация научной статьи по истории и историческим наукам, автор научной работы - Строгецкий Владимир Михайлович

Рассматриваются различные толкования сообщения Фукидида о причинах и поводе Пелопоннесской войны. На основе анализа различных переводов текста древнегреческого историка обозначена авторская точка зрения относительно истеннейшего повода Пелопоннесской войны страх лакедемонян перед усилением военной мощи афинян, а также основных причин, побудивших обе враждующие стороны к развязыванию военных действий. Раскрыто своеобразие взаимоотношений понятий «повод» и «причина» в текстах Фукидида , жившего в эпоху расцвета древнегреческой философии, в период развития старшей софистики: повод это сущность, а причина это явление, т.е. сущность всегда является, раскрывается через причины. При этом установлена параллель между древнегреческим философским толкованием повода и причин как сущности и явлений у Фукидида и философией теории познания Канта как постижения в себе сущего.

To the interpretation of the Thucydides text on the reasons and occasion of the Peloponnesian war

The aim of the research is to investigate different interpretations of Thucydides message about the reasons an occasion of the Peloponnesian War . The author"s point of view as to the true reason of the Peloponnesian War fear of Lacedaimonians to amplification the Athenians, and the reasons known to both parties were indicated based on the analysis of ancient Greek historian texts translations by the Russian authors Stratanovskiy and Mishchenko, and English translator Smith. The first reason was the creation of a defensive alliance between Epidamnom and the Athenians sought not to break peace with Peloponnesians peace, that lasts thirty years and at the same time convinced of the inevitability of war with them. The second reason was the dispute between the Athenians and Peloponnesians because of the Corinthian colony Potidaea and concerns of the first that Potideyans could attract the other Athenian allies in the Thracian coast. Considering the different points of view, the author makes a clear conclusion that Thucydides first described the causes and feuds, due to which the world had been broken and only then verily occasion, which on the words was the most hidden and consisting in the fact that the Athenians began to instill fear for Lacedaemonians and the rest of the Peloponne-sians by their amplification, and that forced them to start a war. The author once again clearly carries the idea according to which the fear of Lace-daimonians, who feared the power of the Athenians further strengthening is the occasion, witch as stressed by Thucydides , was doubtless hidden. This conclusion he made by of reasoning about utilization by Thucydide the term "occasion" and analyzing the various translators interpretations, witch inadequate substituting it by the concept of reason. In conclusion of the article, the author with the philosophy positions reveals the uniqueness of the relationship the concepts of "reason" and "occasion" in the texts by Thucydides , who lived in the heyday of ancient Greek philosophy, during the development of the older sophistry: occasion is the essence, and the reason is the phenomenon that is always the essence is revealed through reason. This establishes a parallel between the ancient Greek philosophical interpretation of the occasion and the reasons of both essence and phenomena by Thucydides and the of Kant"s philosophy theory of knowledge as a comprehension of things.

Текст научной работы на тему «К интерпретации текста Фукидида о причинах и поводе Пелопоннесской войны»

Вестник Томского государственного университета. История. 2017. № 47

ПРОБЛЕМЫ ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ

Б01 10.17223/19988613/47/13

В.М. Строгецкий

К ИНТЕРПРЕТАЦИИ ТЕКСТА ФУКИДИДА О ПРИЧИНАХ И ПОВОДЕ ПЕЛОПОННЕССКОЙ ВОЙНЫ

Рассматриваются различные толкования сообщения Фукидида о причинах и поводе Пелопоннесской войны. На основе анализа различных переводов текста древнегреческого историка обозначена авторская точка зрения относительно истеннейшего повода Пелопоннесской войны - страх лакедемонян перед усилением военной мощи афинян, а также основных причин, побудивших обе враждующие стороны к развязыванию военных действий. Раскрыто своеобразие взаимоотношений понятий «повод» и «причина» в текстах Фукидида, жившего в эпоху расцвета древнегреческой философии, в период развития старшей софистики: повод - это сущность, а причина - это явление, т.е. сущность всегда является, раскрывается через причины. При этом установлена параллель между древнегреческим философским толкованием повода и причин как сущности и явлений у Фукидида и философией теории познания Канта как постижения в себе сущего. Ключевые слова: Фукидид; Пелопонесская война; лакидемоняне.

В центре внимания моего анализа будет сообщение Фукидида (Thuc. I. 23.5-6), вызвавшее дискуссию среди современных исследователей. Ф.Г. Мищенко дает адекватный перевод текста историка и следующим образом излагает его мысль: «Чтобы в будущем кто-нибудь не стал доискиваться, откуда у эллинов возникла такая война, я предварительно изложу распри и причины, вследствие которых мир был нарушен» .

Перевод Ф.Г. Мищенко почти идентичен тексту историка за исключением понятий распри и причины. Перевод же Г.А. Стратановского соответствует оригиналу . Согласно Фукидиду (Thuc. I. 23.5), он сначала упоминает о причинах, а потом о разногласиях, заменив это слово выражением «жалобами с обеих сторон».

Английский переводчик Фукидида Ч.Ф. Смит дает перевод текста весьма свободный, используя часто различные синонимы для терминов, которые у греческого историка имеют вполне конкретное содержание. Особенно следует обратить внимание на выражение Фукидида, которое имеет важное значение для данного исследования об истиннейшем поводе Пелопонесской войны. «Истин-нейший повод», хотя на словах и «наиболее скрытый», по моему мнению, состоит в том, что афиняне своим усилением стали внушать опасение лакедемонянам и тем вынудили их начать войну. Ч. Ф. Смит дает свободную трактовку этого выражения: «The truest explanation although it has been the least often advanced, I believe to have been the growth of the Athenians to greatness, which brought fear to the Lacedaemonians and forced them to war» («Истинным объяснением, хотя оно и наименее выдвигаемо, я считаю укрепление величия афинян, которое принесло страх лакедемонянам и вынудило их к войне») .

Что же касается основных причин, приведших к нарушению мира и возникновению войны, о которых, по мнению Фукидида, афиняне и лакедемоняне говорили открыто, то они заключались в следующем. Первая при-

чина связана с распрями между Коринфом и Керкирой из-за Эпидамна и включением в них афинян. Афиняне заключили не полноценный союз с Эпидамном, а оборонительный (эпимахию), чтобы не нарушать тридцатилетний мир с пелопоннесцами (ТЪис. I. 24-55). Но, говоря об этом, Фукидид вместе с тем замечает, что афиняне были убеждены, что война ведется с пелопоннесцами (Т1шс. I. 44.2).

Другой причиной Пелопоннесской войны был спор между афинянами и пелопоннесцами из-за коринфской колонии Потидеи, которая после Саламинской битвы в 480 г. стала союзником Афин. Афиняне опасались, как бы потидеяне, подстрекаемые коринфянами и македонцами, не отложились от них и не увлекли за собой прочих афинских союзников на фракийском побережье. Поэтому они потребовали от потидеян срыть стены со стороны Палены, выдать заложников, отослать эпиде-миургов, которых ежегодно присылали коринфяне, и впредь их не принимать (Т1шс. I. 56-65).

По поводу интерпретации сообщения Фукидида (Т1ис. I. 23.5-6) есть несколько точек зрения. Сент Круа защищал теорию о том, что Пелопоннесская война была результатом соперничества между Афинами и Коринфом . Эта теория строилась на основе коммерческих или экономических противоречий между Афинами и Коринфом. Так, Коквелл подчеркивает, что торговля и политика в Древней Греции были разделены , дополнительно аргументируя свое утверждение указанием на статью Вулли . Теория возникла вследствие убеждения, что Архидамова война была по существу войной коринфской, поскольку Коринф был развитым коммерческим полисом, но каких-либо доказательств соперничества между Афинами и Коринфом не было, например, в VI в. до Р.Х.

Согласно Геродоту, во время конфликта между Афинами и Эгиной коринфяне находились в большой дружбе с Афинами и предоставили им 20 кораблей для нака-

зания эгинцев за то, что они захватили священный афинский корабль со знатными афинянами и заключили их в оковы (ИЛ. У11.89).

Казалось бы, в V в. могло иметь место соперничество, но, как сообщает Фукидид, в 440 г. коринфяне убедили пелопоннесцев не оказывать помощь самосцам, восстановили против афинян (ТЪис. I. 40.5; 41.2), что также косвенно может указывать на отсутствие противоречий в это время между Афинами и Коринфом.

Вторая точка зрения, которую поддержал Сент Круа, заключается в том, что виновницей Пелопоннесской войны была Спарта, решившая разрушить афинское могущество .

Противоположный взгляд, отстаиваемый Бэдиэном, заключается в том, что Афины под руководством Пери-кла стремились развязать войну . И, наконец, необходимо учитывать и взгляд самого Фукидида, согласно которому рост афинского могущества испугал Спарту и заставил ее предпринять войну (ТИис. I. 23.6).

Коквелл, анализируя эти мнения, высказал гипотезу о том, что Фукидид, характеризуя причины и повод, менял свое мнение . Ссылаясь на статью А. Эндрюса , он считает, что текст I. 23.6, где говорится об ис-тиннейшем поводе, вызвавшем войну, был написан Фукидидом значительно позже, чем текст I. 23.5, где он говорит о причинах Пелопоннесской войны. В связи с этим Коквелл пытается объяснить, почему текст I. 23.6 является дополнением, вставленным гораздо позже.

Выделяя два эти текста как написанные в разное время, Коквелл считает, что поскольку текст I. 23.6 был дополнением, написанным позже, то Фукидид, по его мнению, думал, что тот, кто интересовался причинами Пелопоннесской войны, был бы вполне удовлетворен чтением о событиях, связанных с Керкирой и Потидеей. Что же касается знакомства с более глубоким объяснением того, почему началась Пелопоннесская война, то, как считает Коквелл, Фукидид побуждает интересующихся обратиться к чтению экскурса о Пентеконтаэтии.

Итак, по мнению исследователя, высказывание Фу-кидида о начале Пелопоннесской войны менялось. Первоначально он рассматривал ее как Коринфскую войну и только позже пришел к истинному объяснению ее возникновения. В данном случае Коквелл развивает идею, кратко высказанную в упомянутой статье А. Эндрюса и получившую более обстоятельное рассмотрение в книге К.В. Форнары и Л. Дж. Сэмонса .

Именно по этой причине Коквелл и противопоставляет два текста Фукидида I. 23.5 и I. 23.6, считая, что второй был добавлен вместе с экскурсом о Пентекон-таэтии после 404 г. до Р.Х.

Однако внимательное рассмотрение содержания и структуры первой книги сочинения Фукидида не дает оснований согласиться с этой точкой зрения. Главными проблемами содержания первой книги Фукидида являются рост противостояния между Спартой и Афинами, расширение и укрепление афинского могущества и обу-

словленное этим усиление страха лакедемонян перед Афинским морским союзом.

Историк кратко в первых 19 главах, описав древность в своей Археологии, а также охарактеризовав методы своего исследования и описания (Thuc. I. 20-22), затем в двух параграфах 23-й главы (Thuc. I. 23.5-6) сообщает, что сначала он охарактеризует причины и распри, вследствие которых мир был нарушен, а потом ис-тиннейший повод, хотя на словах и наиболее скрытый, состоящий в том, что афиняне своим усилением стали внушать опасение лакедемонянам и остальным пелопоннесцам и тем самым вынудили их начать войну.

Завершая 23-ю главу первой книги, историк раскрывает причины, «о которых с обеих сторон говорилось открыто и которые привели к нарушению мира и возникновению войны». И далее Фукидид переходит к детальному описанию причин и распрей, о которых уже говорилось (Thuc. I. 24.87). При этом важно отметить, что Фу-кидид строго придерживается своего плана и говорит только о распрях и причинах, не подменяя их поводом.

Переводчики, включая Ф.Г. Мищенко и Г.А. Стратановского, как раз этот принцип нарушают. Так, Ф.Г. Мищенко, завершая описание первой причины, приведшей к войне, пишет (Thuc. I. 55.2): «...следовательно, первым поводом к войне между коринфянами и афинянами послужило то, что афиняне, состоявшие в сговоре с коркирянами, сражались на море вместе с ними против коринфян» . За ним следует и Г.А. Стратановский, называя первую причину поводом (Thuc. I.55.2) . У Фукидида же речь идет о первой причине. Английский переводчик Ч.Ф. Смит использует в этом случае термин ground, который по своему значению ближе к понятию «повод», чем «причина» или «разногласие»: «And this was the first Ground which the Corinthians had for the War against Athenaians, because they had fought with the Corcyreans against them in time of truce» (Это было первое основание, которое Коринфяне имели для войны с Афинянинами, потому что они боролись с Коркирянами против них во время перемирия) .

Фукидид в этом случае использует термин «разногласия», «споры» (Thuc. I. 56.1). Английский переводчик Ч.Ф. Смит в данном случае передает более адекватно текст Фукидида, используя выражение «caused difference between the Athenians and the Peloponnesians» («вызвана различиями между афинянами и пелопоннесцами») .

Говоря об истиннейшем поводе, хотя на словах и наиболее скрытом, Фукидид подчеркивает, что он состоял в том, что афиняне своим усилием стали внушать опасение лакедемонянам и тем вынудили их начать войну (Thuc. I. 23.6).

Итак, в отличие от причин, поводом, приведшим к войне, Фукидид считал не речи союзников с той и другой стороны, которые раскрывали сущность причин, а страх лакедемонян, опасавшихся дальнейшего роста их могущества, о чем Фукидид и говорит в 88-й главе первой книги (Thuc. I.88).

Таким образом, основная мысль Фукидида, четко сформулированная в первой книге его истории, заключается в том, что, по его мнению, главными были не причины Пелопоннесской войны, о которых говорилось открыто, а истиннейший повод - страх лакедемонян перед растущим могуществом Афин. И Фукидид не подменяет причины поводом, а повод причинами.

Тем не менее переводчики, исследователи и авторы учебных пособий по истории Древней Греции нередко дают отличную от оригинала интерпретацию соответствующих мест у Фукидида.

Так, например, С.И. Соболевский пишет, что Фу-кидид, переходя к рассказу о причинах войны, делит их на официальные причины и причины скрытые, но истинные, которые заключались в том, что афиняне становились сильными и внушали страх спартанцам . Исследователь не проводит различия между поводом и причинами. Он говорит, что поводом к войне послужили события в Эпидалене и далее подчеркивает, что это было первое основание вражды коринфян и афинян. Затем поясняет, что второй причиной их раздора была Потидея. Содержание этого суждения отличается от мысли Фу-кидида, высказанной в 23-й главе первой книги.

А.И. Немировский также отмечает, что Фукидид, закончив введение и в двух главах (ТЪис. I. 21-22) высказав свое отношение к задачам историка и целям исторического труда, в 23-й главе первой книги формулирует скрытую от поверхностного взгляда причину Пелопоннесской войны - усиление Афин, внушавшее страх лакедемонянам. В последующих главах (ТЪис. I. 23-88) Фукидид обстоятельно излагает поводы войны. Как отмечает А.И. Немировский, «затем автор вновь возвращается к намеченной во введении причине Пелопоннесской войны и в связи с этим показывает рост могущества Афин после войны с персами (ТЪис. I. 89-117)» .

Составители учебных пособий также порой произвольно трактуют мысли Фукидида. Так, в учебнике «Очерки истории Древней Греции» К.М. Колобова и Л.М. Глускина отмечают, что Пелопоннесская война была вызвана рядом причин экономического и политического характера, способствовавших росту противоречий между Спартой и Афинами. Поводами к войне они называют те события, которые Фукидид как раз считал причинами .

Термины «основание» («повод», «мотив») и «причины» («обвинения», «жалобы», «повод», «основания») Фу-кидид использует несколько раз в своем сочинении. Но он использует их чаще всего не как синонимы. На это отчасти указывает и его главная мысль о том, что о причинах войны или других событиях обычно говорят открыто, а повод чаще всего скрыт. Рассмотрим эти случаи.

В 118-й главе первой книги Фукидид, хотя и кратко, фактически излагает ту же мысль, которая была им высказана в 23-й главе (ТЪис. I. 118.1). Говоря о керкирских, потидейских и прочих событиях, которые привели к возникновению повода к этой войне, Фукидид отмечает, что, хотя эти события и случились, война между спартанцами

и афинянами сразу не началась. Лакедемоняне, хотя и замечали укрепления афинского могущества, большей частью оставались спокойны потому, что и в предыдущее время не скоро, а только по необходимости решались они на войны, а также и потому, что их удерживали войны внутренние. Но так продолжалось до тех пор, пока могущество афинян не обозначилось ясно и они не стали затрагивать лакедемонских союзников. Тогда лакедемоняне решили со всей энергией объявить афинянам войну и, если можно, сокрушить их мощь (Thuc. I. 118.2).

В главе 133 первой книги Фукидид опять использует термин «повод». Речь идет о том, как спартанские эфоры раскрыли заговор Павсания на основании его переписки с персидским царем. Некий аргилец, посланник Павсания, обнаружив, что все предыдущие посланники не возвращались из Персии, испугался, что и его ожидает та же судьба и обо всем рассказал эфорам. По их совету он устроил помещение с двойной перегородкой, за которой спрятались эфоры, и пригласил для переговоров Павса-ния. Павсаний, когда пришел, стал спрашивать, по какому поводу он явился сюда в качестве молящего о защите. И в этом случае Фукидид использует термин «повод».

Ф.Г. Мищенко и А.Г. Стратановский не улавливают различия между поводом и причиной, которое имело место у Фукидида. Перевод Ф.Г. Мищенко и А.Г. Стратановского почти идентичен. Они используют при переводе этого сюжета понятие причины, так как Ф.Г. Мищенко использует причинный союз зачем (когда пришел к аргильцу Павсаний и стал спрашивать, зачем тот сюда явился...) . А.Г. Стратановский употребляет понятие причина (когда Павсаний пришел в хижину и спросил аргильца о причине его моления о защите) . Английский переводчик Ч.Ф. Смит также использует в этом случае понятие причина (reason) .

Я думаю, что Фукидид, употребляя термин повод, имел в виду, что для Павсания он был скрыт и неизвестен. Мне кажется, и в этом случае Фукидид употребил этот термин в том же значении, что в и 23-й главе первой книги.

Следующий случай употребления Фукидидом термина повод встречается в 141-й главе первой книги. Он применяет термин в речи Перикла, который, убеждая афинян «не уступать лакедемонянам ни по важному, ни по ничтожному поводу, сохраняя без страха по собственной воле то, которое мы приобрели». В данном случае Фукидид употребляет понятие повод в том же значении, которое встречалось выше.

Ф.Г. Мищенко употребляет термин во множественном числе, и у него он приобретает значение причины (. не уступать им (лакедемонянам) ни по важным, ни по ничтожным поводам» (Thuc. I. 141.1)) . Перевод А.Г. Стратановского весьма далек от текста Фукидида (« .не уступая ни при каких обстоятельствах и без страха отстаивая наше достояние») . Ч.Ф. Смит также вместо фукидидовского термина повод употребляет английское слово pretext - предлог, отговорка .

В главе 146, завершающей первую книгу, Фукидид фактически подтверждает свою главную мысль, выска-

занную в 23-й главе. Он говорит, что такие причины и распри случились с обеих сторон перед весной, возникли непосредственно за событиями в Эпидамне и на Керкире. Спартанцы и афиняне посещали друг друга, правда, без глашатаев, но и не без подозрений, ведь все случившееся подрывало договор и служило поводом к войне. Переводчики вполне адекватно передают эту мысль Фукидида.

В 49-й главе второй книги Фукидид также использует термин повод. Характеризуя возникновение в Афинах эпидемии, Фукидид говорит, что у тех, кто до этого был здоров без всякого повода, вдруг появлялся сильный жар в голове... Повод и в этом случае используется Фу-кидидом для передачи чего-то скрытого, непонятного.

Переводчики Фукидида, не улавливая глубину его мыслей и отказавшись от понятия повод, вполне уместно используемый Фукидидом, не совсем удачно применили в этом случае понятие причина.

В 13-й главе третьей книги Фукидид также использует термины причина и повод, правда, повод он употребляет во множественном числе. Речь идет о митиленянах, которые решили выйти из Афинского морского союза и вступить в Пелопоннесский союз. Причины, по которым митиленяне стремились покинуть Афинский морской союз, как следует из речи митиленских послов, заключались в том, что митиленяне разочаровались в Афинском союзе, потому что в нем союзники перестали быть автономными и были порабощены афинянами.

Послы говорили также о том, что, приняв Митилену в свой союз, пелопоннесцы присоединят к себе город, имеющий сильный флот, в котором теперь нуждаются.

Что касается поводов, о которых говорит Фукидид, то, по-видимому, употребляя этот термин во множественном числе, он имел в виду тот же смысл, что и в предыдущей 141-й главе первой книги, где, приводя речь Перикла, Фукидид отмечает, что тот убеждал афинян не уступать лакедемонянам ни по важным, ни по ничтожным поводам.

В 13-й главе главным или важным поводом Фукидид считал страх митиленян лишиться в Афинском морском союзе своей автономии и оказаться полностью во власти афинян, как это случилось со всеми остальными союзниками за исключением хиосцев. Возможно, менее важным поводом Фукидид считал, что присоединение ми-тиленян к Пелопоннесскому союзу послужило бы примером и было бы поводом для других афинских союзников, прежде всего для хиоса, последнего члена Афинского морского союза, все еще сохранявшего свою автономию, перейти на сторону пелопоннесцев.

Еще раз Фукидид использует термин повод в шестой главе шестой книги. В этом случае историк рассуждает так же, как и в 23-й главе первой книги. Он говорит об истиннейшем поводе, который имели в виду афиняне, а именно подчинить своей власти весь народ Сицилии, т.е. эллинов и варваров, и который, безусловно, был скрыт, а в качестве благовидного предлога они открыто заявляли, что хотят оказать помощь своим родственникам и союз-

никам. Таким образом, благовидный предлог вполне соответствует понятию причин, о которых, как отмечает Фукидид, часто говорилось открыто.

Итак, в отличие от причин, поводом, приведшим к войне, Фукидид считал не речи союзников с той и другой стороны, которые раскрывали содержание причин и которые произносились открыто, а страх лакедемонян, опасавшихся дальнейшего роста могущества афинян, который, как подчеркивает Фукидид, несомненно, был скрыт.

Об этом Фукидид говорит в 88-й главе первой книги. В данном случае упомянутые в статье переводчики переводят это место у Фукидида идентично оригиналу. Согласно сообщению историка, лакедемоняне установили, что договоры нарушены и необходимо начать войну не столько под влиянием речей союзников, сколько из страха перед афинянами, опасаясь дальнейшего роста их могущества, они видели, что уже большая часть Эллады находится у них в подчинении.

Далее Фукидид раскрывает, как возникал этот страх, описывая обстоятельства, способствовавшие усилению афинян (ТИис. 189). Эта часть истории Фукидида, начинающаяся с 88-й главы первой книги (ТИис. 188-117), получила название в схолиях к Фукидиду «пятидесятилетие», где Фукидид рассказывает об образовании афинской морской державы.

В заключение необходимо отметить, почему Фу-кидид проводит принципиальное различие между поводом и причинами, в то время как переводчики и составители учебных пособий не придают этому особого значения, тем самым подменяют смысл терминов, используемых Фукидидом, и не учитывают своеобразия взаимоотношений между ними.

Фукидид жил в эпоху расцвета древнегреческой философии. Это было время развития старшей софистики. Мыслители придавали большое значение философскому содержанию терминов и понятий. Именно с этой точки зрения Фукидид и рассматривал понятия повод и причины. Он не случайно говорит, что «истиннейший повод был на словах наиболее скрытый, а о причинах же и распрях говорится открыто. Поэтому с философской точки зрения повод - это сущность, а причина - это явление. Сущность всегда является, т.е. раскрывается, через причины.

Древнегреческому философскому толкованию повода и причин как сущности и явлений более всего соответствует философия теории познания Канта, т.е. познания как постижения в себе сущего. В современной философии к толкованию повода и причин как сущности и явлений ближе всего суждения немецкого философа XX в. Николая Гартмана, принадлежавшего к Марбургской школе неокантианства, который считал, что сущность не может быть до конца познана . Поэтому у Фукидида повод и характеризуется как наиболее скрытый.

Немецкий философ говорит о возможности познания явлений, т.е. конкретных фактов бытия, частично раскрывающих сущность. Это соответствует замечанию Фукидида о причинах, о которых говорилось открыто с обеих сторон. Поэтому современные переводчики «Ис-

неточное понимание текста Фукидида, смешивая понятия «повода» и «причин». Поэтому и точка зрения Г. Коквелла в его книге «Фукидид и Пелопоннесская война», опубликованной в 1997 г., является надуманной.

ЛИТЕРАТУРА

1. Фукидид. История / пер. Ф.Г. Мищенко: в 2 т. М., 1887-1888. Т. 1. Кн. 1-4. CXXXII, 516 с. Т. 2. Кн. 5-8. Указатель. 540 с., переизд. : в 2 т. СПб. :

София, 1994. 588 с.

2. Фукидид. История / пер. и примеч. Г.А. Стратановского; отв. ред. Я.М. Боровский (Серия «Литературные памятники»). Л. : Наука, 1981. 543 с.

3. Thucydides A. History of the Peloponnesian War with an English translation by Ch. F. Smith. Harvard, 1956. Vol. I, Book 1.

4. Croix G.E.V.M.de The Origins of the Peloponnesian War. London: Duckworth, 1972.

5. Cawkwell G. Thucydides and the Peloponnesian War. L. ; N.Y. : Routledge, 1997.

6. Wooley C.L. Excavation at Al Mina, Sueidia // Journal of Hellenic Studies, 1938. Vol. 58. P. 1-30.

7. Badian Е. From Plataea to Potidaea. Studies in the History and Historiography of the Pentecontaetia. Baltimore ; L., 1993. P. 125-162.

8. Andrewes A. Thucydides on the Causes of the War // Classical Quarterly. 1959. Vol. 53 (n.s.9). P. 223-239.

9. Fornara C.W., Samons L.J. Athens from Cleisthenes to Pericles. Berkeley: University of California Press, 1991. 203 p.

10. Соболевский С.И. История греческой литературы. М. : Изд-во АН СССР, 1955. Т. 2. 310 с.

11. Немировский А.И. У истоков исторической мысли. Воронеж, 1979. 211 c.

12. Колобова К.М., Глускина Л.М. Очерки истории Древней Греции. Л., 1958. 345 c.

13. Hartmann N. Die Anfänge Des Schichtungsgedankens in Der Alten Philosophie // Abhandlungen der Preussichen Akademie der Wissenschaften, Philosophisch-Historische Klasse. 1943. № 3. S. 1-31.

14. Hartmann N. Ziele Und Wege Der Kategorialanalyse // Zeitschrift für Philosophische Forschung. 1948. № 2. S. 499-536.

15. Gamp Rainer. Die Interkategoriale Relation Und Die Dialektische Methode in Der Philosophie Nicolai Hartmanns. Bonn: Bouvier, 1973.

Strogetsky Vladimir M. Nizhny Novgorod State Linguistic University named after N.Ä. Dobrolyubov (Nizhny Novgorod, Russia). E-mail: [email protected]

TO THE INTERPRETATION OF THE THUCYDIDES TEXT ON THE REASONS AND OCCASION OF THE PELOPONNESIAN WAR.

Keywords: Thucydides; Peloponnesian war; lakidemonyane.

The aim of the research is to investigate different interpretations of Thucydides message about the reasons an occasion of the Peloponnesian War. The author"s point of view as to the true reason of the Peloponnesian War - fear of Lacedaimonians to amplification the Athenians, and the reasons known to both parties were indicated based on the analysis of ancient Greek historian texts translations by the Russian authors Stratanovskiy and Mishchenko, and English translator Smith. The first reason was the creation of a defensive alliance between Epidamnom and the Athenians sought not to break peace with Peloponnesians peace, that lasts thirty years and at the same time convinced of the inevitability of war with them. The second reason was the dispute between the Athenians and Peloponnesians because of the Corinthian colony Potidaea and concerns of the first that Potideyans could attract the other Athenian allies in the Thracian coast. Considering the different points of view, the author makes a clear conclusion that Thucydides first described the causes and feuds, due to which the world had been broken and only then verily occasion, which on the words was the most hidden and consisting in the fact that the Athenians began to instill fear for Lacedaemonians and the rest of the Peloponne-sians by their amplification, and that forced them to start a war. The author once again clearly carries the idea according to which the fear of Lace-daimonians, who feared the power of the Athenians further strengthening is the occasion, witch as stressed by Thucydides, was doubtless hidden. This conclusion he made by of reasoning about utilization by Thucydide the term "occasion" and analyzing the various translators interpretations, witch inadequate substituting it by the concept of reason. In conclusion of the article, the author with the philosophy positions reveals the uniqueness of the relationship the concepts of "reason" and "occasion" in the texts by Thucydides, who lived in the heyday of ancient Greek philosophy, during the development of the older sophistry: occasion - is the essence, and the reason - is the phenomenon that is always the essence is revealed through reason. This establishes a parallel between the ancient Greek philosophical interpretation of the occasion and the reasons of both essence and phenomena by Thucydides and the of Kant"s philosophy theory of knowledge as a comprehension of things.

1. Thucydides. (1994) Istoriya . Translated by F.G. Mishchenko. Vol. 1. St. Petersburg: Sofiya.

2. Thucydides. (1981) Istoriya . Translated by G.A. Stratanovsky. Leningrad: Nauka.

3. Thucydides. (1956) A History of the Peloponnesian War. With an English translation by Ch.F. Smith. Vol. 1. Harvard.

4. Croix, G.E.V.M.de (1972) The Origins of the Peloponnesian War. London: Duckworth.

5. Cawkwell, G. (1997) Thucydides and the Peloponnesian War. London; New York: Routledge.

6. Wooley, C.L. (1938) Excavation at Al Mina, Sueidia. Journal of Hellenic Studies. 58. pp. 1-30. DOI: 10.2307/626431

7. Badian, E. (1993) From Plataea to Potidaea. Studies in the History and Historiography of the Pentecontaetia. Baltimore; London: JHU Press. pp. 125-162.

8. Andrewes, A. (1959) Thucydides on the Causes of the War. Classical Quarterly. 53(n.s.9). pp. 223-239. DOI: 10.1017/S0009838800041537

9. Fornara, C.W. & Samons, L.J. (1991) Athens from Cleisthenes to Pericles. Berkeley: University of California Press.

10. Sobolevskiy, S.I. (1955) Istoriya grecheskoy literatury . Vol. 2. Moscow: USSR AS.

11. Nemirovskiy, A.I. (1979) U istokov istoricheskoy mysli . Voronezh: Voronezh State University.

12. Kolobova, K.M. & Gluskina, L.M. (1958) Ocherki istorii Drevney Gretsii . Leningrad: Uchebno-pedagogicheskoe izdatel""stvo Ministerstva Prosveshcheniya RSFSR.

13. Hartmann, N. (1943) Die Anfänge Des Schichtungsgedankens in Der Alten Philosophie . Abhandlungen der Preussichen Akademie der Wissenschaften, Philosophisch-Historische Klasse. 3. pp. 1-31.

14. Hartmann, N. (1948) Ziele Und Wege Der Kategorialanalyse . Zeitschrift für Philosophische Forschung. 2. pp. 499-536.

15. Gamp, R. (1973) Die Interkategoriale Relation Und Die Dialektische Methode in Der Philosophie Nicolai Hartmanns . Bonn: Bouvier.

Биография Фукидида

Фукидид. Бюст

Для жизнеописания Фукидида, крупнейшего историка древности, автора великой «Истории Пелопоннесской войны», главным источником служит биография, составленная Марцеллином, неизвестным по другим сочинениям грамматиком и ритором позднейшей императорской эпохи. Кроме того мы имеем еще одну анонимную биографию и коротенькую заметку в словаре Свиды. Сочинение, известное под именем Марцеллина, составлено на скорую руку из трех различных частей, принадлежащих различным авторам. Биографические сведения, сообщаемые этими отрывками, почерпнуты частью из хорошего источника; но большая часть их состоит, по-видимому, из ненадежных догадок, которые происхождением своим обязаны сочинению самого Фукидида. Конечно, вполне достоверны те сведения, которые сам Фукидид сообщает о себе; но эти сведения, к сожалению, весьма скудны.

Памфила, писательница времён Нерона, сообщает, что Геродоту в начале Пелопонесской войны (431 г. до Р. X.) было 53 года, а Фукидиду – 40. Следовательно, годом рождения Фукидида нужно признать 471. С этим предположением без труда согласуется и замечание самого Фукидида (V, 26), что он по своему возрасту был в состоянии зорко следить за ходом Пелопоннесской войны; хотя можно согласиться и с теми учеными, которые в сообщении Памфилы о его 40-летнем возрасте видят лишь круглую цифру, означающую только то, что Фукидид, как говорит и Свида, «процветал» в 87 олимпиаду (432–429 до Р. X.). Определенно решить этот вопрос нет возможности; но во всяком случае мы должны признать, что юность Фукидида окончилась еще до начала Пелопоннесской войны.

Семья Фукидида, его родство с Мильтиадом и Кимоном

Фукидид был афинянин и родился в деме (деревне) Галиме, который принадлежал к Леонтийской филе и находился недалеко от Афин, на юге, на берегу моря, между Фалероном и Колиадою. Фукидид принадлежал к одному из первых и знатнейших родов в Афинах. По матери Фукидид происходил от марафонского героя Мильтиада, стало быть, из рода Филаидов, которые вели свое происхождение от Теламонида Аякса Саламинского; отец его был фракийский принц, имевший, впрочем, права афинского гражданства. Его звали Олор, или Орол – так как греки не всегда одинаково произносили подобные иностранные имена. Афиняне, кажется, чаще называли его Олором, как и сам Фукидид; но Марцеллин уверяет, напротив, с некоторой претензией, что настоящее его имя было Орол, и ссылается в подтверждение своих слов на надгробную надпись Фукидида, в которой сказано: Θουκυδίδης Όρόλου Άλιμούσιος. Ho эта же самая надпись приводится другими писателями с именем Олора; кроме того, это место у Марцеллина внушает сомнение.

С фракийским княжеским родом Олора был в родстве аттический род Мильтиада. Старший Мильтиад во времена Писистрата основал колонию в Херсонесе фракийском, власть над которою, после его смерти, перешла к старшему сыну его брата Кимона, Стесагору, а несколько лет спустя (518 до Р. X.) – к брату последнего, Мильтиаду, впоследствии победителю при Марафоне. Этот младший Мильтиад был женат на дочери фракийского царя Олора, Гесепиле, и от этого брака родились: Кимон, знаменитый герой персидских войн, и Гесепила младшая. От брака с одной аттической женщиной Мильтиад имел дочь Эльпинику, которая впоследствии вышла замуж за своего сводного брата Кимона. Гесепила младшая, дочь Мильтиада, снова вышла замуж за фракийского принца Олора – бывшего, вероятно, внуком Олора старшего – который чрез своих родственников приобрел право гражданства в Афинах. От этого брака родился Фукидид. Следовательно, Кимон приходился ему дядей, а Мильтиад – дедом.

Хотя Мильтиад и Фукидид принадлежали к различным демам (афинским округам) – Мильтиад к лакиадскому, а Фукидид – к галимскому, но по своему роду (γένος) они были оба Филаиды. Так как новые граждане, каким и был отец Фукидида, не имели в Афинах своего рода, то, в случае их брака с гражданкой древнего рода, дети их приписывались к роду матери. По этой причине Фукидид и похоронен в родовом склепе Мильтиада.

Как Кимон значительную часть своего огромного богатства получил из фракийских владений родственников своих по матери, так и Фукидид обязан был своим богатством своему фракийскому происхождению. Именно те богатые золотые рудники, которые он имел на берегу Фракии, против острова Фасоса, в Скапте Гиле («Изрытый лес», «Лес с рудниками»), достались ему, по всей вероятности, по наследству; ибо известие, сообщаемое Марцеллином, будто Фукидид женился на богатой женщине из Скапте Гиле и взял эти рудники в приданое, представляется не более как простой догадкой.

По словам александрийского грамматика Гермиппа, Фукидид был в родстве и с Писистратидами, что было дело возможное. Может быть, и сам Фукидид намекает на это родство в одном месте (VI, 55), сообщая предания, переданные ему сыновьями Писистрата.

Фукидид и афинская образованность

Из юношеской жизни Фукидида мы не знаем ни одного положительного и достоверного факта. Встречающийся у древних рассказ о том, как Фукидид, еще мальчиком, присутствовал при чтении Геродота в Олимпии или в Афинах и был тронут до слез, по-видимому, представляет не более как позднейший школьный анекдот, явившийся в то время, когда взаимные отношения великих людей прошлого любили представлять в виде отношений учителей к ученикам и вообще в виде отношений личных. Что Геродот читал в разных местах отдельные части своего труда, – против этого нельзя спорить; возможно также, что и Фукидид присутствовал в Афинах при одном из этих чтений, около 444 г. до Р. X., но, конечно, уже не мальчиком, потому что ему было в это время около 25 лет.

Фукидиду выпала счастливая доля – жить и действовать в наиболее блестящую и великую для Афин эпоху , – в то время, когда Афины, под руководством Перикла, достигли высшего развития своих сил, когда там процветала наука, поэзия и искусство, когда в числе поэтов действовали Софокл , Еврипид , Кратин, когда Фидий и Мнесикл, Иктин, Калликрат и др. создавали прекраснейшие произведения пластики и архитектуры. В эпоху юности и зрелости Фукидида множество замечательнейших людей по разным отраслям науки и искусства стремилось тогда в Афины, – в этот центр греческой жизни, где происходило оживленное и разнообразное умственное движение. Это оживленное движение и общество многих выдающихся личностей, в которое Фукидид мог легко иметь доступ, происходя от одного из богатейших и знатнейших афинских родов, должно было иметь на него весьма благотворное влияние и содействовать всестороннему развитию его духа. Учителями Фукидида биографы называют философа Анаксагора и оратора Антифонта. Если и не допускать, что они действительно находились к Фукидиду в таких отношениях, то все-таки мы не можем отрицать, что эти замечательные люди, из которых один впервые поставил в Афинах на надлежащий путь изучение философии, а другой также впервые занялся обработкою политического красноречия по правилам искусства, имели своим личным знакомством влияние на развитие и направление молодого человека. В языке Фукидида, который был моложе Антифонта только лет на восемь, мы находим характеристические особенности строгого, старинного антифонтовского стиля. С Анаксагором, который был 30-ю годами старше Фукидида, последний разделял свободное отношение к суеверию и к ходячим религиозным представлениям того времени. Говорят, что за свое знакомство с Анаксагором, обвиненным в безбожии, Фукидид и сам был заподозрен в том же. По свидетельству Марцеллина, от старших софистов, именно, от Продика Кеосского и Горгия Леонтинского, Фукидид также перенял кое-что, по крайней мере относительно выработки слога, хотя он и не был их настоящим учеником. Если эти свидетельства и не основываются на вполне достоверных известиях, а только на замечаниях позднейших грамматиков, то все-таки справедливо, что Фукидид старательно воспользовался теми средствами к образованию, которые в таком обилии представлялись в Афинах перикловских времен, и приобрел такое образование, которое поставило его наравне с наиболее выдающимися из его современников.

Известия о политической деятельности Фукидида

С великим руководителем афинского государства, Периклом, Фукидид был, как кажется, в близких отношениях; он похож на него по образованию и характеру, и, несмотря на свое родство с аристократом Кимоном, противником Перикла, вполне сходится с последним в своих политических принципах и убеждениях. Принимал ли Фукидид участие в политической жизни своей родины, и какое именно, – об этом мы имеем известия, одно другому противоречащие – конечно, потому, что это не более как догадки. Марцеллин уверяет, что Фукидид не занимался политикой и никогда не говорил публично, что он не занимал никакой государственной должности, кроме должности стратега в 424 г., о чем мы скажем впоследствии; напротив того, Дионисий Галикарнасский говорит, что афиняне несколько раз выбирали Фукидида на должность стратега и на другие почетные должности. Таким образом, относительно этого пункта мы остаемся в неизвестности; но следует предполагать, что прежде, чем получить важную должность стратега, Фукидид уже выказал свои способности в низших должностях. Большую часть своей жизни до 424 года Фукидид провел, без сомнения, в Афинах; но его имущественные дела, вероятно, нередко заставляли его предпринимать поездки во Фракию, так как надзор за имениями и в особенности наблюдение за работами на золотых приисках требовали иногда его личного присутствия на месте. Этим и объясняется, что Фукидид, как он сам говорит, пользовался большим влиянием среди фракийских династов этой страны. Во время чумы 430 и 429 г. он был в Афинах; он сам подвергся этой болезни и видел страдания других. В своем историческом сочинении (II, 48 и сл.) Фукидид подробно описывает весь ход развития этой болезни, «затем, чтобы, если эта болезнь появится снова, можно было узнать ее посредством точного наблюдения её признаков».

Участие Фукидида в Пелопоннесской войне

424 год, 8-й год Пелопоннесской войны , когда Фукидид был одним из десяти стратегов, был годом крутого поворота в его судьбе. Спартанцы, стесненные в Пелопоннесе, в это время снова ободрились и послали своего лучшего полководца, Брасида, с войском в Халкидику и на фракийское побережье, чтобы привлечь на свою сторону подвластные афинянам города, которые не прочь были отложиться и, таким образом, отнять у афинян вспомогательные средства для войны; они надеялись также найти во Фракии, богатой золотом и строевым лесом, средства для постройки флота. Брасид в короткое время привлек на сторону Спарты много афинских городов, и зимою того же года пошел на Амфиполь, важнейший афинский город во всей Фракии, в котором часть граждан была уже на стороне Спарты. В Амфиполе начальствовал афинский стратег Эвкл, а Фукидид с небольшой эскадрой из 7 кораблей стоял у острова Фасоса, находящегося только на полдня пути от Амфиполя. Брасид надеялся овладеть городом посредством неожиданного нападения; но Эвкл защищался очень энергично и тотчас же послал к Фукидиду за помощью. Фукидид немедленно двинулся к Амфиполю. Но так как Брасид боялся прибытия Фукидида, который, имея в этой стране владения, пользовался большим влиянием и мог спасти Амфиполь с помощью соседних племен, то он и предложил гражданам этого города, в числе которых было очень немного афинян, сдаться на самых выгодных условиях. Таким образом, Амфиполь сдался Брасиду прежде, чем Фукидид успел явиться на место. Когда он вечером высадился в Эйоне – гавани Амфиполя при устье реки Стримона, Брасид уже вошел в город. Фукидиду удалось удержать во власти афинян только Эйон, и Брасид, сделавший на следующее утро нападение на эту гавань был отбит и должен был отступить, не окончив дела (Фукидид IV, 102 и сл.).

Изгнание Фукидида из Афин

Фукидид сделал для спасения Амфиполя все, что мог. Но так как афиняне привыкли судить своих полководцев по их успехам, то, раздраженные этой неудачей, они и направили весь свой гнев против Фукидида, тем более, что он был человек знатный и богатый. На граждан, выдающихся по своему происхождению и богатству, толпа всегда смотрела завистливо и часто бросала им упреки в измене и недоброжелательстве к демократической свободе. Сам Фукидид говорит только (V, 26), что после события при Амфиполе он 20 лет был в изгнании; но каким образом последовало это изгнание – об этом историк, вообще очень скупой на рассказы о самом себе, умалчивает. Различные биографы сообщают: «Афиняне изгнали Фукидида, вменив неудачу ему в преступление», – «афиняне изгнали его, потому что его оклеветал Клеон», – «Фукидид был изгнан за измену». Насколько эти известия исторически достоверны, мы не знаем. Легко можно поверить тому, что Клеон, стоявший тогда на высоте власти и вообще часто преследовавший полководцев ложными обвинениями, привлек и Фукидида к суду «за измену». Наказанием за измену была смертная казнь и конфискация имущества; но так как Фукидид поплатился за свою неудачу только изгнанием, то мы должны предположить, что после потери Амфиполя он или сам добровольно отправился в изгнание, не возвращаясь в Афины и зная, что его там ожидает, или ему удалось чем-нибудь смягчить наказание, налагаемое законом.

Работа Фукидида над «Историей Пелопоннесской войны»

Несчастие Фукидида, в котором он был неповинен, для мира было счастьем. При самом начале Пелопоннесской войны Фукидид верно угадал её всемирно-историческое значение и решил написать её историю. Для этого он уже заблаговременно стал с большой осторожностью и старательностью собирать исторический материал, частью – насколько было возможно – наблюдая и изучая события лично, частью собирая достоверные сведения через других лиц. Чрезвычайное богатство Фукидида давало ему возможность иметь достоверных корреспондентов во всех пунктах театра войны и в тех местах, где происходили вызванные войною переговоры. Теперь, когда Фукидиду пришлось удалиться в изгнание, ему, как он сам говорит, посчастливилось лично посетить места, где происходили интересовавшие его события, а в том числе и Пелопоннес, и, став выше борьбы партий, мешающей ясному пониманию дела, подробно ознакомиться со своим предметом (I, 22; V, 26).

Марцеллин говорит, что Фукидид-изгнанник отправился прежде всего на остров Эгину, а оттуда во Фракию, в Скапте Гиле, где жил довольно долго, трудясь над своей «Историей Пелопоннесской войны». Это показание относительно Эгины неверно, потому что Эгина с 431 г. была афинской клерухией и, следовательно, была недоступна для афинского изгнанника. Здесь, конечно, историк смешан с Фукидидом старшим, сыном Мелезия, который одно время стоял во главе аристократической партии и вел борьбу с Периклом, а потом был изгнан остракизмом. Историк же Фукидид большую часть своего изгнания провел в своих владениях в Скапте Гиле, где впоследствии показывали платан, под тенью которого он работал над «Историей Пелопоннесской войны». Оттуда Фукидид нередко предпринимал свои научные поездки, путешествия, по-видимому, и за пределы собственной Греции и её островов. Сицилийский историк Тимей говорит, что Фукидид во время своего изгнания жил в Италии; здесь, конечно, следует разуметь непродолжительное пребывание его в Великой Греции; но мы не можем поверить Тимею, будто Фукидид и похоронен в Италии. Может быть, там находился его кенотаф. Во время поездки в Италию Фукидид, вероятно, побывал и в Сицилии, и в Сиракузах, где во время Пелопоннесской войны могуществу афинян был нанесен такой страшный и важный по своим последствиям удар. Фукидид, вероятно, собрал в Сиракузах самые подробные сведения об этой катастрофе; по крайней мере некоторые события сицилийской войны, в которых действующими лицами были сиракузяне, ему известны лучше, чем события, происшедшие среди афинян.

Возвращение Фукидида из изгнания

Время возвращения Фукидида из изгнания не может быть определено с точностью. Он сам говорит, что прожил в изгнании 20 лет; но мы не знаем наверное, когда это изгнание началось. Сдача Амфиполя произошла в конце осени 424 года; следовательно, Фукидид мог отправиться в изгнание тотчас же, в конце того же года; но возможно также, что он был осужден на изгнание судом в 423 году. Поэтому иные считают годом его возвращения 404, а иные – 403; некоторые же думают, что Фукидид возвратился еще позднее, в 402 или 401 году. Они рассуждают таким образом: «По свидетельству Павзания (I, 23, 11), Фукидид был возвращен по особенному предложению (ψέφισμα) Ойнобия; но если для возвращения его понадобилось особое ходатайство, то значит, амнистия Лизандрова мира (404) по какому-нибудь случаю на него не распространилась. А так как совершенно невероятно, чтобы Фукидид был возвращен в последовавший затем период господства «Тридцати», и так как, после низвержения этого господства, всеобщая амнистия Фразибула также не коснулась его, то ходатайство Ойнобия могло иметь место никак не ранее 402 года. Правда, это не согласуется с показанием самого Фукидида о 20-летнем изгнании; но здесь число 20 можно рассматривать просто как круглую цифру». Мы не решаемся высказать что-нибудь решительное ввиду такой неопределенности фактов. Другие говорят, что так как Фукидид, после победы Фрасибула, при всеобщей амнистии ее нуждался в специальном дозволении возвратиться на родину, то он, по всей вероятности, и возвратился в конце господства «тридцати».

Вопрос о смерти Фукидида

Равным образом и на дальнейший вопрос – о том, долго ли жил Фукидид после своего возвращения – мы не имеем определенного ответа. Вообще не думают, чтобы он прожил много лет. Крайним пределом его жизни считали 397 или 396 год, так что полагали, что он достиг 75-летняго возраста. Так полагали, основываясь на одном месте «Истории Пелопоннесской войны» (§ 116), где Фукидид упоминает о бывшем в 426 году извержении Этны и говорит, что после двух, прежде бывших, это – третье известное извержение. Следовательно, ему не было известно об извержении 396 года, о котором говорит Диодор (XIV, 59); иначе бы Фукидид изменил это место в своем сочинении. Впрочем, такое мнение разделяется не всеми.

Большая часть источников говорят, что Фукидид сделался жертвою убийства; только анонимный биограф, да, как кажется, один из (трех) Марцеллинов (§ 44), говорит, что он умер от болезни. Неоконченность «Истории Пелопоннесской войны», которая внезапно обрывается на таком месте, где нельзя ждать конца, позволяет заключать о внезапной смерти автора. Но где же был убит Фукидид? Одни из древних писателей говорят, что это случилось во Фракии, в Скапте Гиле; другие – в Афинах, причем некоторые утверждают, что Фукидид был убит вскоре по возвращении своем из изгнания. Сюда относится и место у Павзания (I, 23, 11), где выражение ώς κατήει, по-видимому, значит не «при своем возвращении», но «вскоре по своем возвращении». Очень возможно, что Фукидид, возвратившись на родину, чувствовал себя не совсем хорошо в Афинах, которые за 20 лет успели совершенно измениться, и потому снова удалился в свое фракийское имение. Но если Фукидид убит там, то его останки были все-таки перевезены в Афины, так как он был похоронен, несомненно, в Афинах. Его гробницу, с надписью: «Фукидид, сын Олора, из Галима, здесь погребен», – показывали в родовом склепе Кимона, близ Мелитидских ворот, рядом с гробницею его тетки, прекрасной Эльпиники, сестры Кимона.

Марцеллин дает изображение наружности Фукидида, которое однако основано не на действительном портрете, а, по-видимому, только на представлении себе Фукидида по его сочинениям. Он говорит, что Фукидид имеет лицо интеллигентное, с головою, поднятою вверх, и что вообще его фигура вполне соответствовала представлению о нем. Двойной бюст Фукидида и Геродота, теперь разделенный, находится в музее Фарнезе, в Риме.

Особенности творчества Фукидида и сравнение его с Геродотом

Геродот заключает собою ряд логографов; с «Историей Пелопоннесской войны» Фукидида начинается новый исторический стиль, который можно назвать аттическим. Фукидид до известной степени намеренно противополагает себя прежним историкам, что видно и по внешности его сочинения – по языку, так как вместо традиционного для историков ионического диалекта он употребляет аттический. Его «История Пелопоннесской войны» написана в аттическом духе. Труд Фукидида во многих отношениях представляет прямую противоположность «Истории» Геродота. У Геродота проявляется энтузиазм времени Персидских войн; у Фукидида мы находим высокую образованность Афин времени Пелопоннесской войны; Геродот пишет простым, легким, ясным языком народа, и рассказ его действует на воображение читателей; язык Фукидида по своей сжатости требует большого внимания, чтобы быть понятным; он умеет высказывать очень многое немногими словами; он писал только для образованных людей и обращается не к фантазии, а к рассудку читателей, влагает в рассказ результаты своих глубоких соображений. У Фукидида есть поэзия, но не в общем характере труда, а в живости, с какою изображены эпизоды действия. Геродот, в своем поэтическом настроении, находит удовольствие в сказаниях прошлого и в народных преданиях, понимая и излагая события без глубокой критики, с наивной доверчивостью. Фукидид в «Истории Пелопоннесской войны», как чисто аттический писатель, проникнутый преимущественно практическим духом, всецело занят политической жизнью настоящего. Как вполне развитой политик, он критически и с глубокой рефлексией излагает историю своего времени, историю Пелопоннесской войны, в которой Афины боролись с другими государствами за господство над Грецией. Ко всему мифическому Фукидид решительно нерасположен. Он дает мало веры поэтам, «так как они привыкли украшать и преувеличивать события»; исторические сочинения логографов, к которым он, может быть, причисляет и Геродота, Фукидид порицает за то, что они пользовались своим материалом более для того, чтобы доставить удовольствие на публичных чтениях, чем для того, чтобы исследовать истину. «Мое сочинение, – говорит Фукидид, – будет, может быть, менее привлекательно для слушателей, по отсутствию в нем всего сказочного; но оно будет полезно для тех, которые желают получить ясное представление о событиях прошедшего, а также и о том, что, по ходу человеческих дел, может снова повториться в будущем; таким образом, оно написано для того, чтобы остаться достоянием всех времен (κτήμα ές άεί) и служить для продолжительного изучения, а не для того, чтобы только на минуту привлечь слушателей» (I, 21 и 22). Этими словами Фукидид дает понять, что он имеет в виду не только научное достоинство труда, но и его практическую полезность.

Двойной бюст Геродота и Фукидида

По рассказу Фукидида ясно видны причины, ход и результаты каждого события. Мотивы событий лежат, по его воззрению, в нравственных качествах человеческой природы. Фукидид везде видит действие только человеческих сил, и выводит из событий практические заключения, применимые к другим подобным положениям дел; это дает его труду характер руководства для политических деятелей. Таким образом, Фукидид является уже до некоторой степени историком-прагматиком; однако его прагматизм не имел особенного влияния на способ изложения. В своей «Истории Пелопоннесской войны» Фукидид не делает, подобно позднейшим прагматикам, подробных указаний на пользу того или другого факта, не дает ни отвлеченных правил, ни систематических разъяснений; он довольствуется только желанием ясно представить читателю каждое событие с внешней и внутренней его стороны, так как его сочинение назначается для серьезного чтения, а не для удовольствия.

Фукидид выбрал для исторической обработки предмет очень определенный – Пелопоннесскую войну, которая сама по себе представляет нечто совершенно цельное и самостоятельное; он чрезвычайно строго держится в пределах избранного предмета, оставляя в стороне все, что не относится к этой войне. Поэтому у Фукидида мы находим очень мало эпизодов, которые в труде Геродота играют такую важную роль. Фукидид излагает эту великую драму, самым тщательным образом собрав свой материал и очистив его помощью глубокомысленной и добросовестной критики, с глубокою религиозно-нравственною серьезностью. Вполне отдаваясь своему предмету, Фукидид не примешивает к рассказу своих собственных чувств и суждений, и излагает факты просто, объективно, без искусственности и риторических украшений. В ходе событий Фукидид признает действие божества; но его религиозные верования не имеют на его изложение никакого влияния. Между тем как Геродот видит действие божества во всем, Фукидид в «Истории Пелопоннесской войны» изображает человеческие дела в чисто человеческом виде. Он упоминает о страхе людей перед божеством, об оракулах и т. п., но говорит обо всем этом совершенно объективно, как о внешних явлениях, стоящих в связи с излагаемыми событиями. О замечательных явлениях природы, как, например, о солнечных и лунных затмениях, на которые толпа смотрела как на чудесные предзнаменования, посылаемые божеством, Фукидид упоминает только как о явлениях, пугавших народ, не веря в то значение, какое им приписывалось; согласно со своим учителем и другом Анаксагором, он считает их просто естественными явлениями.

Научный стиль Фукидида в «Истории Пелопоннесской войны»

Современникам казалось и потомству кажется, что «устами Фукидида говорит сама История». Чтобы дать ясное понятие о своем предмете и представить человеческие события в их человеческой связи, историк должен не только подробно и точно изложить внешний ход событий. Он должен указать на лежащую в основе этих событий духовную жизнь и наглядно представить характеры народов и отдельных личностей, действиями которых обусловливается ход событий. Этим талантом Фукидид обладает в высшей степени. Он умеет чрезвычайно остроумно объяснять внутренние причины внешних событий и рисует характеры весьма ярко и верно, часто в немногих словах, в большинстве случаев таким образом, что эти характеры обнаруживаются сами собою в действиях и речах. Для выяснения внутренних мотивов событий Фукидид в своей «Истории Пелопоннесской войны» употребляет оригинальное средство – речи, вставляемые им в рассказ. У греков, в народных собраниях и на других политических сходках, речи, как известно, играли важную роль; на них, главным образом, основывались решения и действия государств. Фукидид первый ввел эти народные речи в историю, между тем как у Геродота мы находим большею частью только разговоры. В этих речах Фукидид мотивирует важнейшие события, заставляя ораторов высказывать настроение отдельных личностей, партий и государств. Фукидид сообщает речи не дословно – так, как они были произнесены. «Буквально удержать в памяти речи, произнесенные с обеих сторон, – говорит он (I, 22), – было трудно как для меня, так и для тех, которые сообщали мне содержание речей, мною не слышанных; поэтому у меня ораторы говорят так, как мне казалось для каждого данного случая наиболее сообразным, причем я старался насколько возможно ближе придерживаться содержания сказанного». Фукидид передает не все речи, которые на самом деле были произнесены и имели отношение к войне. В «Истории Пелопоннесской войны» Фукидида ораторы выступают только в тех случаях, когда их речи кажутся ему необходимыми для уяснения мотивов событий; при этом он так умеет освоиться с духом ораторов, что их образ мыслей и характер всегда рисуются в этих речах очень ясно и живо. Фукидид умеет так хорошо понимать образ мыслей людей, от имени которых говорит, так хорошо излагает их соображения и намерения, что, наверное, и сами они не могли бы говорить в пользу своих предложений, защищать свои интересы лучше, нежели делает он. Эти речи очень живо характеризуют перед нами те партии, на которые делились тогда греки.

Фукидид писал на староаттическом диалекте, который был уже достаточно выработан аттическими поэтами, но не употреблялся в прозе; поэтому ему пришлось впервые обрабатывать богатый аттический материал для новой цели, выискивать, а нередко и вновь создавать соответствующие формы для выражения своих мыслей. Эту задачу Фукидид исполнил весьма удачно и энергично. Его язык, как в подборе слов, так и в сочетаниях предложений, отличается ясностью и строгой определенностью; но вместе с тем заметна некоторая неровность и грубость, резко отличающаяся от гладкости и легкости языка позднейшей поры. Поэтому слог «Истории Пелопоннесской войны» Фукидида нередко представляет для читателя затруднения, которые еще увеличиваются вследствие богатства мыслей, сжатости, краткости и вольной конструкции речи. В обыкновенном рассказе Фукидид употребляет, большею частью, короткие предложения; когда же он, желая объяснить какое-нибудь событие большим числом внутренних и внешних причин, начинает говорить длинными периодами, то эти периоды являются не совсем искусно построенными. Фукидид занимает еще средину между простою речью писателей ионических и искусственным периодическим слогом, который впоследствии выработался в Афинах. Над всей «Историей Пелопоннесской войны» Фукидида господствует бесстрастное спокойствие, соединенное с высоким достоинством, которое О. Мюллер сравнивает с возвышенным спокойствием и ясностью духа, отражающимся во всех чертах лица богов и героев фидиевской скульптурной школы. Но всё же под впечатлением ударов судьбы, поражавших греческие государства и в особенности родину Фукидида, Афины, рассказ его местами получает патетический характер и действует на душу, как потрясающая трагедия.

Как создавалась «История Пелопоннесской войны»?

В новейшее время много раз возбуждался вопрос, когда именно Фукидид написал свое сочинение. По одному мнению, представителями которого являются в особенности К. В. Крюгер («Разыскания о жизни Фукидида») и Классен («Введение к изданию Фукидида»), материал, собранный Фукидидом во время войны, был им обработан в виде целого сочинения, по порядку, только после заключения мира (404 г.). Но возможно предположение, что более значительные части «Истории Пелопоннесской войны» – те, которые выделяются из неё, как нечто самостоятельное, – могли быть составлены и написаны и во время войны. Вопреки этому мнению, Ф. В. Ульрих, в 1846 году, в превосходной статье («К вопросу о толковании Фукидида»), основываясь на объяснении отдельных мест Фукидидовской истории, старался доказать, что книги 1–5, до § 26-го, в которых излагается десятилетняя Архидамовская война, были начаты во время этой войны или тотчас вслед за её окончанием, и кончены еще до начала сицилийской экспедиции. Напротив, вторая часть труда Фукидида, начиная с § 26 пятой книги, написана уже по окончании всей пелопонесской войны. Если же в первой части (I–V, 26) и встречаются места, заставляющие предполагать, что автору известен весь ход войны, то эти места могли быть вставлены Фукидидом в готовый уже текст впоследствии. Оба эти мнения в последние годы защищались различными учеными с большим старанием, остроумием и эрудициею; однако вопрос этот и до сих пор еще окончательно не решен.

«История Пелопоннесской войны» Фукидида, если бы она была окончена, состояла бы, сообразно с ходом войны, из трех, по объему почти одинаковых частей: 1) десятилетняя война Архидамовская (431–421); 2) время мира, который, впрочем, вовсе не был миром, и Сицилийская экспедиция (421–413); 3) так называемая Декелейская война (413–404). Из восьми книг, на которые дошедший до нас труд разделен, вероятно уже александрийскими учеными, первая часть заключается в книгах II, III, и IV, вторая – в V–VII; из третьей части Фукидид успел написать только одну книгу – восьмую. Книга II начинается первыми событиями войны, так как в первой заключается введение, где Фукидид говорит о важности своего предмета, о внешних и внутренних причинах войны и о событиях, которые ей предшествовали. Повествование о ходе войны в отдельных подробностях согласуется с тем способом, каким в то время велись войны. Летом происходили походы, а зимою – приготовления к военным действиям и переговоры; поэтому Фукидид и располагает свой рассказ по летам и по зимам отдельных годов. Впрочем, иногда, по требованию предмета, он отступает от этого порядка, чтобы не перерывать рассказа о событиях имеющих между собою тесную связь. В хронологии Фукидиду недоставало внешнего вспомогательного средства – определенной эры, так как отдельные греческие государства имели различные календари, а счет по олимпиадам был введен только Тимеем (род. ок. 352 г. до Р. X.). Поэтому Фукидид определяет годы чаще уже по окончании описанной им войны, приводит имена победителей на олимпийских играх, аргивских жриц Геры, отмечает каждое солнечное и лунное затмение и тому подобные замечательные явления природы. Лето Фукидид делит на части, соображаясь с ходом растительности и особенно с созреванием полевых растений; так, например, он говорит: «Это случилось, когда рожь стала колоситься», «когда рожь поспела», и т. п., и таким образом дает естественное определение, точно указывающее на время события.

«История Пелопоннесской войны» Фукидида не доведена до конца. Восьмая книга обрывается на 411 г. до Р. X., на средине неоконченного рассказа; незаметно также, чтобы эта книга была окончательно просмотрена автором. Здесь мы находим лишь краткие и не прямые речи, еще ожидающие искусственной обработки. Марцеллин сообщает, что некоторые приписывали составление восьмой книги дочери Фукидида – которая, по-видимому, была замечательнее его сына, Тимофея – или Ксенофонту , или Феопомпу, которые оба были продолжателями Фукидида; и Марцеллин совершенно прав, отвергая эти предположения, так как женщина такой книги написать не могла, а язык и слог её отличаются от языка и слога Ксенофонта и Феопомпа. По поводу заметки Диогена Лаэрция (II, 57): «говорят, что Ксенофонт доставил славу сочинениям Фукидида, которые он мог бы утаить», Классен, впрочем, со всякими оговорками, высказывает предположение, что, может быть, дочь Фукидида, после внезапной смерти своего отца, спасла неоконченные части «Истории Пелопоннесской войны» от погибели и передала их для издания знающему человеку, – может быть, и Ксенофонту.

Фукидид. Бюст в Пушкинском музее

Оценка Фукидида в древности и в новое время

Об оценке сочинения Фукидида его современниками и ближайшим к нему поколением мы не имеем никаких известий. Впрочем, о том, как высоко ценилась «История Пелопоннесской войны», можно судить уже потому, что многие из следовавших за ним историков брались продолжать его сочинение, но никто не решился писать еще раз о той эпохе, которая так ясно изображена в его труде. Об ораторе Демосфене рассказывают, что он собственноручно переписал «Историю Пелопоннесской войны» восемь раз. На основании этого рассказа сложился впоследствии анекдот, что когда сочинение Фукидида сгорело вместе с афинской библиотекой, то Демосфен, будто бы, снова написал его по памяти. Александрийские ученые относились к Фукидиду с особенным интересом и признавали его сочинение образцом аттической речи. Позднейшие греческие риторы, вроде, например, Дионисия Галикарнасского, были до такой степени проникнуты своими односторонними школьными теориями, что были неспособны понять и оценить такого писателя, как Фукидид. Напротив, римские историки и ораторы, как, например, Цицерон и Саллюстий, признавали его великим и образцовым писателем и прилежно изучали его.

В конце XIX века на Западе послышались голоса, гиперкритически отрицавшие добросовестность Фукидида. Незадолго до этого прославленный исследователь античности Отфрид Миллер провозглашал: «Можно спросить, есть ли в истории человеческого рода период, который представляется нашему взору с такою ясностью, как раскрыты ему творением Фукидида первые 21 год Пелопоннесской войны», но его младший современник, немец Мюллер-Штрюбинг спрашивал: «Можно ли найти в истории какого-нибудь народа другое изображение какого-нибудь периода, написанное современником, хорошо знающим факты и очень умным, которое давало бы ним так мало точных сведений о государственном развитии, о борьбе политических партий, о мотивах событий, об умственной деятельности – словом, о внутренней жизни этого народа, как мало дает их сочинение Фукидида». В подтверждение своему странному, рассчитанному больше на внешний эффект суждению Мюллер-Штрюбинг приводил ряд мест, которые, по его мнению, показывают, что Фукидид писал недобросовестно. Однако это отрицательное мнение было быстро оставлено позднейшей исторической наукой, как и вообще всё модное поветрие гиперкритицизма конца XIX – начала XX века.

Русские переводы «Истории Пелопоннесской войны»

Фукидид. О Пелопоннесской войне. 1837. (Том 1, книги 2-3)

Фукидид. История. – Перевод Ф. Г. Мищенко. М., 1887–1888

Фукидид. История. – Перевод и примечания Г. А. Стратановского. Л., 1981

Статьи и монографии о Фукидиде

Крюгер К. В. Разыскания о жизни Фукидида (на нем. языке)

Классен. Введение к изданию Фукидида (на нем. языке)

Ульрих Ф. В. К вопросу о толковании Фукидида, 1846 (на нем. языке)

Мюллер-Штрюбинг Г. Исследования о Фукидиде, 1881 (на нем. языке)

Бауэр А. Фукидид и Г. Мюллер-Штрюбинг, 1887 (на нем. языке)

Ланге. К вопросу о достоверности Фукидида, 1887 (на нем. языке)

Угянский А. О. Рассуждение о предисловии Фукидида с критико-исторической точки зрения. Казань, 1868

Мищенко Ф. Г. Опыт по истории рационализма в древней Греции. Ч. 1. Рационализм Фукидида в истории Пелопоннесской войны. Киев, 1881

Денисов Я. А. Биография Фукидида. Харьков, 1911

«Греческая историография, начало которой было положено Геродотом, достигает вершины научного и художественного выражения в произведении Фукидида, посвященном истории Пелопоннесской войны, очевидцем и участником которой был сам автор» (, стр. 168).

Нам сообщают, что Фукидид (что, как сообщает Морозов, по-гречески означает «Кадилодатель», т.е. что-то вроде дьячка; см. , стр. 469), сын Олора, родился приблизительно в 460 г. до н.э. и умер в 396 г. до н.э. Он был богатым афинским аристократом и госу-дарственным деятелем. Во время войны Фукидид в качестве стратега неудачно командовал афинским флотом у берегов Фракии (север Греции) и был изгнан на 20 лет из Афин. Проживая во Фракии, он и написал свой труд. Перед концом войны Фукидид был амнистирован и вернулся в Афины. Вскоре он умер.

Историческая традиция полностью доверяет Фукидиду в описании событий войны как ее очевидцу и участнику. Сам Фукидид пишет, что он «описал и эти события в том порядке, как совершались они по летам и зимам... Я пережил всю войну, благодаря своему возрасту понимал ее и внимательно наблюдал, с тем чтобы узнать в точности отдельные события» (Фукидид. V, 26; см. . т.2, стр. 20-21).

Фукидид является нашим единственным источником по истории Пелопоннесской войны, «после Фукидида.. никто уже не обращался к истории Пелопоннесской войны. Однако многие считали для себя лестным выступать в роли его последователей и продолжателей и начинали свои произведения с того места, на котором оборвалось произведение Фукидида» (, стр. 171). Среди этих последователей можно назвать, например, Ксенофонта, Феопомпа и Эфора.

В настоящее время труд Фукидида делится на 8 книг; однако это деление не принадлежит автору. Подлинное деление повествования в оригинале было по летам и зимам.

В греческих оригиналах книга Фукидида называется «Совместное описание» («Сюнграфе»), но в переводах принято название «История Пелопоннесской войны».

Все изложение у Фукидида истории 27-летней войны между «ионийцами» и «дорийцами» из-за гегемонии является абсолютно четким и последовательным, хотя и не доведено до конца этой войны. Вот, например, резюме Ф.Г. Мищенко (переводчика Фукидида) событий первого года войны, сделанное им по книге II сочинения Фукидида (см. , т.1, стр. 181):

«Первое лето войны: нападение фивян на Платею (1-6). Вооружение лакедемонян и афинян, союзники тех и других (7-9). Первое вторжение лакедемонян в Аттику сборы лакедемонян, речь Архидама (10-12). Меры афинян к отражению врага; отступление автора о древнем состоянии Аттики (13-17). Пребывание лакедемонян в Аттике (18-22). Отправление афинского флота в пелопоннесские воды и отступление лакедемонян из Аттики (23). Оборонительные мероприятия афинян (24). Военные действия афинян, заключение ими союза с Ситалкою, вторжение афинян в Мегариду и укрепление Аталанты (25-32). Зима. Военные действия коринфян (33). Государственные похороны павших на войне афинян, надгробная речь Перикла (34-46)».

Столь же подробно и последовательно описаны и следующие годы.

Подробность изложения дает возможность восстановить карту военных походов союзников (см. карту в , стр. 192-193). Весь театр военных действий расположен в восточной части Средизем-номорья и не распространяется выше 41° северной широты; активному театру не принадлежали пролив Босфор и юг Крита, но зато многие битвы происходили на побережье Азии. Таким образом, все описанные Фукидидом события четко локализуются в весьма небольшом географическом квадрате восточного Средиземноморья.

Аутентичность Фукидида

Вот каким прекрасным слогом начинает свой труд Фукидид (перевод Ф.Г. Мищенко): «Фукидид, афинянин, написал историю войны между пелопоннесцами и афинянами, как они вели ее друг против друга. Начал он труд свой тотчас по возникновении войны, ибо был уверен, что она будет важна и более достопримечательна, чем все предшествовавшие. Заключал он так из того, что обе стороны имели все приспособления к этой войне в наилучшем состоянии, а также из того, что прочие сплины, как он видел, примыкали то к одной, то к другой стороне, одни тогда же, другие намеревались присоединиться после. Действительно, событие это было величайшим потрясением для эллинов, некоторой части варваров и, можно даже сказать, для огромного большинства всех народов. То, что предшествовало ей незадолго, и что происходило еще раньше, невозможно было за давностью времени исследовать с точностью, однако на основании свидетельств при помощи которых мне удается проникать с достоверностью в возможно далекое прошлое, я полагаю, что тогда не случилось ничего важного ни в военном деле, ни в каком-либо ином отношении, ибо, по-видимому, страна, именуемая ныне Элладою, заселена постоянными жителями лишь с недавнего времени, так как раньше происходили в ней переселения, и каждый народ легко покидал свою землю, будучи тесним другими обитателями, всякий раз в большом числе» (Фукидид, 1, 1-2; см , т. 1, стр. 35-36).

Этот стиль выдержан на продолжении всех 880 страниц труда Фукидида. Ясно, что бет многочисленных черновиков достичь такого слога невозможно. Сколько же драгоценного пергамена (и папируса) понадобилось Фукидиду (в условиях изгнания) для написания его книги?

Дальнейшее чтение труда Фукидида выявляет следующие его особенности:

- конструкции фраз весьма сложны и оснащены нетривиальнымиграмматическими построениями;

- налицо четкое развитие стройной реалистической идеи визложении исторических фактов;

- налицо скептическое отношение ко всему сверхъестественному вжизни людей,

Как мы. уже выяснили (см. § 5, гл. 1), первые три особенности присущи книгам эпохи бумаги и книгопечатания и не могли развиться в добумажное время малочисленных и грамматически не унифицированных рукописей. Вольнодумство Фукидида (п.4) также определенно указывает на эпоху Возрождения.

Уже этого достаточно для обвинения книги Фукидида в апокрифичности. Посмотрим поэтому, какие имеются доказательства аутентичности Фукидида Дают ли такие доказательства, скажем, рукописи груда Фукидида?

Что касается пергаменных рукописей (кодексов), то древнейшей из них считается рукопись, хранящаяся во Флоренции и датируемая XI веком. К несколько более позднему времени относятся рукописи, хранящиеся в библиотеках Ватикана, Гейдельберга, Лондона, Мюнхена и Парижа. Все эти рукописи лишь незначительно разнятся друг от друга.

Следовательно, если мы даже поверим этим датам, то получится, что имеющиеся рукописи «Сюнграфе» позволяют лишь заключить, что этот труд был написан не позже XI века н.э. Однако мы уже замечали, что палеографические датировки в высшей степени ненадежны, поскольку ничто не мешает искусному писцу изготовить рукопись любым почерком. Поэтому даже датировку XI веком мы можем принимать только с осторожностью.

Считается, что более древними, чем кодексы, являются папирусные фрагменты книги II «Истории» Фукидида и комментарии к ней, найденные в Оксиринхе. Однако датировка их еще менее надежна, а тот факт, что материалом этих фрагментов является папирус, ни о чем не говорит, поскольку в Египте папирус заменял бумагу даже и после изобретения книгопечатания.

Таким образом, о древности труда Фукидида рукописи нам фактически ничего не говорят, и потому вопрос о его аутентичности (или апокрифичности) надо решать другим путем.

Уже давно было обращено внимание на наличие в тексте Фукидида описаний двух солнечных и одного лунного затмений. Посмотрим, не позволят ли эти описания надежно датировать описываемые Фукидидом события и тем самым решить вопрос об аутентичности «Сюнграфе».

Затмения у Фукидида

В книге I сочинения Фукидида есть упоминание о затмениях Солнца, но весьма общее и неопределенное. Хотя оно не может служить для астрономической датировки, мы для полноты картины приведем соответствующий текст:

«.. последняя война затянулась надолго, и за время ее Эллада испытала столько бедствий, сколько не испытывала никогда в равный промежуток времени. Действительно, никогда не было взято и разорено столько городов, частью варварами, частью самими воюющими сторонами, причем в некоторых городах после их завоевания переменилось население; не было столько изгнаний и смертоубийств, частью в самой войне, частью в междоусобицах. Что рассказывается о прошлом по слухам и на деле подтверждается редко, то стало теперь несомненным: землетрясения, охватившие разом с ужасной силой огромную часть земли, солнечные затмения, случавшиеся чаще сравнительно с тем, как передают о прежних временах, потом засухи и, как их следствие, жестокий голод, и, наконец, чума, причинившая величайшие беды и также истребившая немало людей. В самом деле, все это обрушилось в одно время с последней войной. Начали эту войну афиняне и пелопоннесцы нарушением тридцатилетнего мира, который был заключен между ними после покорения Евбеи» (Фукидид. 1.23; см. , т.1, стр. 51-52).

Напротив, в книге II солнечное затмение описано довольно подробно:

«В то же самое лето афиняне изгнали из Эгины эгинян вместе с женами и детьми, считая их главными виновниками войны; кроме того, они находили более безопасным для себя, если лежащая подле Пелопоннесса Эгина будет занята их гражданами, Немного времени спустя они послали на Эгину своих колонистов. Изгнанным эгинянам лакедемоняне дали для жительства Фирею и предоставили в их пользование поля ея отчасти из вражды к афинянам, отчасти за те услуги, которые оказали им эгиняне во время землетрясения и восстания гелотов. Фирейская область лежит на границе Аргопиды и Лаконики и простирается до моря. Одни из эгинян поселились здесь. другие рассеялись по остальной Элладе,

В тоже самое лето, в новолуние, - кажется, только тогда это и возможно. - солнце затмилось после полудня, приняло вид полумесяца, причем появилось несколько звезд, и снова стало полным» (Фукидид, II, 27-28; см. , т.1, стр. 202).

Другое солнечное затмение описано в книге IV в следующих терминах:

«В ту же зиму и хиосцы срыли свое новое укрепление по требованию афинян, которые подозревали их в стремлении к какому-то перевороту; однако они заключили с афинянами договор, по мере возможности обеспечивши неприкосновенность своих учреждений со стороны афинян. Вместе с тем кончилась зима и седьмой год этой войны, историю которой написал Фукидид.

В начале следующего лета под новолуние было частичное затмение солнца, и в начале того же месяца произошло землетрясение» (Фукидид, IV, 51-52; см. , т.1, стр. 428).

По-видимому, упоминаемый в тексте летний месяц (начало летней кампании) является мартом - обычный месяц начала летних походов (недаром «март» значит «месяц Марса»). Это замечание будет интересно проверить при исследовании окончательного решения задачи.

В книге VII говорится:

«Зима подходила к концу, кончался и восемнадцатый год войны, историю которой написал Фукидид.

Лишь только началась следующая весна, лакедемоняне и союзники в самую раннюю пору вторглись в Аттику... (Фукидид, VII, 18; см. . стр. 219).

«...Отсюда-то они и переправились в Селинунт. Тотчас по прибытии их сиракусяне стали готовиться к новому нападению на афинян морскими и сухопутными силами Напротив, военачальники афинян, видя, что к неприятелям прибыло новое войско, что собственные дела их не поправляются, а с каждым днем во всех отношениях ухудшаются, особенно вследствие болезни людей, раскаивались, что не ушли раньше: сам Никия не сопротивлялся более с прежним упорством и желал только, чтобы решение это не оглашалось. Поэтому военачальники отдали приказ готовиться по сигналу всем к отплытию из стоянки (в Сицилии. - Авт.). Когда все было готово и афиняне собирались отплыть, наступило лунное затмение; тогда было полнолуние. Большинство афинян, смущенные этим, требовали от военачальников подождать с отплытием, а Никий, придававший слишком большое значение предзнаменованиям и всему подобному, уверял, что не может быть и речи о том, чтобы двинуться с места раньше, как по прошествии трижды девяти дней: так наставляли гадатели. Вследствие этого произошло замедление, и афиняне остались» (Фукидид, VII, 50-51; см. , т.2, стр. 247-248).

Подведем итоги. Из текста однозначно вытекают следующие 6 утверждений:

1) В восточном квадрате Средиземноморского бассейна,простирающегося по широте приблизительно от 15 до 30° и по долготеот 30 до 45°, Фукидидом зафиксирована триада затмений: I (солнечное), II (солнечное), III (лунное) с интервалами между ними в7 и 11 лет:

2) затмение I происходит летом;

3) затмение I является полным (видны звезды);

4) затмение I происходит после полудня (время местное);

5) затмение II происходит в начале лета;

6) затмение III (лунное) происходит в конце лета.

Кроме того, в тексте имеются указания, что затмение II происходит в марте, однако мы не будем включать это условие в список четких требований 1-6. Задача состоит в том, чтобы найти триаду, удовлетворяющую условиям 1- 6.

Датировка Петавиуса

В XVI веке Петавиус подобрал для затмения I дату 3 августа -430 года. Кеплер (XVI век) подтвердил, что в эту дату затмение действительно было. С этого момента мы и знаем дату начала Пелопоннесской войны: -430 год.

Таким образом, казалось бы, астрономия дает четкую датировку описанных событий в V веке до н.э. Однако рассмотрим найденную Петавиусом триаду (-430, -423, -412) более внимательно.

Для этой триады интервалы между затмениями равны требуемым 7 и 11 годам.

Лунное затмение -412 года имело фазу в 13,2 баллов и было видимо в Европе. Точка его зенитной видимости имела координаты +44° долготы и -18° широты, т.е. находилась на севере Мадагаскара Это затмение удовлетворяет всем условиям, наложенным на затмение III

Солнечное затмение -423 года является кольцеобразным (см. , стр. 178) Оно происходило утром на восходе Солнца в Атлантическом океане, до полудня - в Ирландии и Швеции, а затем полоса максимальной фазы ушла к Северному полюсу Согласно Гинцелю (см , стр. 59) его фаза была равна 8,4 балла в Афинах и 9,4 балла в Риме. Это затмение удовлетворяет всем условиям, наложенным на затмение II.

Солнечное затмение -430 года после Петавиуса исследовалось многими авторами (Цех, Хейс, Стройк. Кеплер, Риччиоли, Гофман. Гинцель, Джонсон, Линн, Стокуэл, 3ейфарт). Столь большое внимание этому затмению было уделено потому, что его фаза вызывала трудности. Согласно Петавиусу, фаза этого затмения в Афинах была равна 10,25 балла, а согласно Стройку - 11 баллам; лишь Кеплер утверждал, что фаза этого затмения равна 12 баллам, т.е. что это затмение было полным. Дальнейшие исследования, использующие уточненные данные о движении Луны, дали следующие результаты для фазы этого затмения в Афинах.

Цех-- 10,38 балла,

Гофман - 10,72 балла,

Хе йс - 7,9 балла

В настоящее время принята фаза в 10 баллов, вычисленная Гинцелем.(см стр. 176-177).

Во всяком случае все авторитеты теперь сходятся, что это затмение было частным. Более того, согласно вычислениям Гинцеля, это затмение было кольцеобразным и потому нигде на Земле не было полным. Утром оно прошло Берингов пролив, в полдень Северный полюс, к вечеру. Швецию, затем. Крым и на заходе Солнца закончилось в Месопотамии Bee это наглядно видно на карте

Карта 1

Поскольку затмение 3 августа -430 года не было полным, в момент этого затмения нигде на Земле нельзя было видеть звезд.

Фаза в 10 баллов в Афинах (и фаза в 9,4 балла в Риме) означает, что открыта 1/6 часть солнечного диска, а это дает ясный день, при котором никаких звезд не видно.

Более того, это затмение прошло Крым только в 17 ч. 22 мин. местного времени, а по Хейсу даже в 17 ч. 54 мин. Поэтому его только с большой натяжкой можно считать «послеполуденным», как четко сказано в тексте - вечернее затмение.

Таким образом, указанное Петавиусом затмение -430 года не может быть затмением Фукидида. поскольку оно не удовлетворяет условиям3 и 4.

Обнаружение этого обстоятельства было весьма неприятно для традиционных хронологов. Гинцель по этому поводу пишет: «Незначительность фазы затмения, которая согласно новым вычислениям оказалась равной 10 для Афин, вызвала некоторый шок и сомнения в том, что «были видны звезды», как утверждает Фукидид...» (, стр. 176). Цех попытался «объяснить» этообстоятельство ссылками на «ясное небо Афин» и на «острое зрение древних» (!?). Поскольку звезд, очевидно, видно не было, то Хейс и Линн решили рассчитать расположение ярких планет в надежде, что, может быть, это спасет положение. Однако оказалось, что Марс был справа от Солнца всего в 3° над горизонтом, на одной прямой с Солнцем и Венерой, которая находилась в 30° над горизонтом. О Венере Гинцель весьма осторожно выражается, что. «возможно, она была видна», однако при «ясном дне» это маловероятно, поэтому все надежды были возложены на Юпитер и Сатурн. Однако оказалось, что Юпитер был в Близнецах под горизонтом, а Сатурн - в созвездии Рыб. тоже под горизонтом.

В сложившейся ситуации Джонсон предложил другое затмение, происшедшее 30 марта -432 г., но это затмение не включается ни в какую триаду (ближайшие триады: -446, -440, -429 и -411, -454, -393; они также не подходят уже по другим соображениям), а фаза его равна всего 7,8 балла (см. , стр. 177).

Тогда Стокуэл попытался пересмотреть вычисления фазы, чтобы отыскать возможность для ее увеличения; однако, несмотря на все его поправки, ему удалось получить фазу только в 11,06 балла, что по-прежнему абсолютно неудовлетворительно. Впрочем, Гинцель относится к расчетам Стокуэла весьма скептически.

Зейфарт высказал предположение, что, возможно, в тексте Фукидида речь идет о затмении 27 января -429г. Однако, не говоря уже о том, что это затмение совершенно не соответствует описанию (например, оно не включается ни в одну триаду), оказалось, что оно вообще не было видно около Афин.

Гордиев узел проблемы «разрубил» Гофман, предложивший считать, что Фукидидовы звезды являются риторическим украшением (?!). Гофман основывается на том, что якобы Фукидид сообщает о появлении звезд в то время, когда Солнце еще имело форму полумесяца. И, на самом деле, Фукидид. сообщая о четырех событиях:

1) Солнце затмилось,

2) Солнце приняло вид полумесяца,

3) показались звезды,

4) Солнце снова восполнилось,

употребляет грамматические обороты, из которых следует лишь, что «а» было раньше «б» и «в», а «б» и «в» раньше «г». О временной же последовательности событий «б» и «в» судить по тексту Фукидида нельзя. В переводе Мищенко этот момент несколько смазан, но, например, в английском переводе Джоветта, темпоральная независимость событий «б» и «в» четко отражена. Таким образом,мнение Гофмана (разделяемое также современным исследователем Робертом Ньютоном) основано не на тексте Фукидида, а на желании во что бы то ни стало спасти традиционную датировку.

Несмотря на все эго, дата Петавиуса изменена не была, и в любом учебнике можно теперь найти начало Пелопоннесской войны под -430 годом, хотя никаких оснований для этого, кроме определения Петавиуса, нет.

Датировка Морозова

Подробность и основательность текста Фукидида делает несерьезными любые попытки поправить дело за счет изменения текста (кроме «решения» Гофмана, предлагалось, например, подвергнуть ревизии длительности интервалов между затмениями; однако даже авторы этого предложения отказались его конкретизировать).

Морозов (, стр. 499-512) решил проверить, существуют ли вообще триады, удовлетворяющие условиям 1-6. а если существуют, то сколько их. Эта проверка по имеющимся таблицам затмений показала, что:

- существует триада (I, II, III), полностью удовлетворяющая всем условиям 1-6.

- в интервале от -900 года до +1600 года такая триада единственная.

Эта триада следующая: 2 августа +1133 года; 20 марта +1140 года; 28 августа +1151 года, т.е. XII век нашей эры.

Затмение I (2.VIII 1 133). Полоса полного затмения начинается утром на южном побережье Гудзонова залива, перед полуднем пересекает Англию, в полдень - Германию, после полудня - Австрию, Босфор, Месопотамию и на заходе солнца прекращается в Индийском океане. Юпитер - в Овне над горизонтом; Сатурн - в Стрельце над горизонтом; кроме того, могли быть видимы Венера и Меркурий. Из звезд видны Регул, Денеб, Колос, Арктур, созвездие Большой Медведицы.

Затмение II (20.III 1140). Полоса полного затмения начинается утром на юге Мексики, пересекает Атлантический океан, после полудня проходит над Ла-Маншем, севером Германии и средней России, прекращается за Уральским хребтом В Афинах является частным. В соответствии с текстом Фукидида это затмение произошло в марте.

Затмение III (28.VIII 1151). Частное лунное затмение с фазой в 4,0 балла с зенитной точкой (+8°, -7°). В Европе видимо.

Эта триада может вызвать возражение в том, что полоса полной тени затмения I захватывает Элладу. Однако из текста Фукидида это требование с неизбежностью не вытекает, а более слабое условие 1 для нее выполнено.

Каждый желающий может проверить, пользуясь, скажем, таблицами Гинцеля. эти утверждения Морозова, выписав все триады затмений за любой интересующий его период и удостовериться, удовлетворяют ли они условиям 1-6. Вся необходимая информация содержится в или в .

Найденные Морозовым затмения I и II изображены на карте 2.

Карта 2

Апокрифичность Фукидида

Три затмения Фукидида являются прямыми свидетельствами, доказывающими, что труд Фукидида был написан не ранее XII века н.э.

Совершенно невероятно, что Фукидид свои три затмения выдумал, так как тогда вообще не нашлось бы триады. Вместе с тем считать эти затмения поздними вставками трудно: слишком хорошо они ложатся в непрерывный и подробный рассказ. Кроме того, если мы откажем Фукидиду в доверии в отношении затмений, то какие основания у нас будут доверять ему во всем остальном?

Подчеркнем, что апокрифичность сочинения Фукидида выше была нами обоснована без каких-либо ссылок на астрономию. Даты затмений лишь подкрепляют вывод о его апокрифичности и уточняют время его истинного создания.

Впрочем, сомнительно, что известный нам текст Фукидида принадлежит именно XII веку: его чисто литературные достоинства превосходят, по-видимому, возможности этого века. Скорее, он написан существенно позже (непосредственно перед выходом печатного издания), но, конечно, на базе довольно подробных материалов, восходящих к XII веку (автор которых жил, по-видимому, в Константинополе, т.е. в городе, находящемся в полосе, где затмение 1133 года было полным).

Автору XII века не было, кроме того, нужно описывать современные ему события в искаженном, зашифрованном виде, да он и не смог бы это сделать: его современники сразу бы разоблачили обман.

Мы, по-видимому, никогда не узнаем, кто собирал первоначальный материал для книги Фукидида в XII веке, кто и почему был автором окончательного текста. Можно, однако, обратить внимание на личность Готфрида де Вильгардуэна, основателя известной династии Вильгардуэнов, знаменитого историка четвертого крестового похода. «... В качестве воина-дипломата Готфрид де Вильгардуэн является одним из самых энергичных вождей латинского крестового похода, и этот последний им же описан в знаменитой хронике - первом средневековом историческом сочинении, написанном на народномязыке» (, стр. 146).

Не исключено, что он мог, кроме того, написать также историюпредыдущих десятилетий Греции (и окрестных государств), которая и легла позже в основу «Сюнграфе». Впрочем, не располагая достаточными данными о биографии Вильгардуэна, мы на этом предположении отнюдь не настаиваем. Одно теперь бесспорно: книга Фукидида является детищем эпохи Возрождения. Как пишет Морозов:

«Книга Фукидида - это не древность, это не средние века, это, по крайней мере, тринадцатый век нашей эры, это Эпоха Возрождения, понимаемого не как возобновление чего-то забытого в продолжение тысячелетий, а как своеобразный порыв нового литературного творчества, характерным приемом которого был апокриф, т.е. скрывание своих собственных произведений под вымышленными именами никогда не существовавших древних авторов» (, стр. 531).

Но если труд Фукидида восходит к XII веку, то, кроме затмений, в нем должны остаться следы других реалий этого века. И, дейст-вительно, даже беглое сравнение «Истории» Фукидида с историей крестовых походов обнаруживает, как заметил Морозов, целый ряд параллелей. Например, знаменитая фукидидова чума вполне аналогична чумным эпидемиям, косившим ряды крестоносцев.

Особенно много интересных совпадений с историей Пелопоннесской войны обнаруживает, по мнению Морозова, происходившая как раз в период затмений 1133-1151 голов война между Византийской империей и норманнским королем Сицилии Роджером II (см. , стр. 175).

Афины и Спарта

До определенного (не очень высокого) уровня развития произво-дительных сил развитие городов и их роль во многом определялись их географическим положением. Например, возвышение Москвы зависело от ее местоположения на скрещении речных торговых путей в центре процветающего экономического района.

Взглянем же на Афины. Вот что пишет Морозов: «Мог ли здесь когда-нибудь в прошлом... образоваться центр сильного государства, способного оказать какое-либо воздействие на Италию, Сицилию, Балканский полуостров или на Малую Азию?

Никогда! Окружающая местность слишком бедна физически, сравнительно с этими странами, чтобы здесь когда-нибудь основное население могло дать достаточное количество материальных ценностей для содержания сильного ударного ядра, способного быть перекинутым победоносно в поименованные мною страны. Афины по своей природе и географическому положению - это не более как постоялый двор, простая станция... для торговых судов, идущих из Неаполя, Мессины, Венеции и Ломбардии в Адрианополь и Константинополь, и наоборот. Благодаря этому Афины неизбежно должны были сделаться в средние века нашей эры, когда появились парусные суда дальнего плавания, и даже потом, довольно богатым и культурным, но никак не могущественным городом... сильным городом Афины никогда не могли быть. Постоялый двор не может воевать со своими постояльцами... Можно сказать совершенно наоборот: если в древности и был какой-либо город, наиболее заинтересованный в сохранении всеобщего мира в бассейне Средиземного моря, то это были именно Афины» (, стр. 491).

В гл. 18, где, в частности, исследуется средневековая история Афин, мы увидим, что эти теоретические положения полностью подтверждаются фактами.

Морозов, далее, спрашивает, как «война такого огромного масштаба, как описанная Фукидидом и охватившая весь бассейн Средиземного моря, могла возникнуть только из-за того, что горная деревушка Спарта, в которой по её геофизическим условиям никогдане может быть (ни в прошлом, ни теперь, ни в будущем «до скончания веков»!) никакого культурного государственного центра, поссорилась с губернским городком Афинами, которые тоже не могли быть...первостепенным центром культуры и государственной жизни в относительно крупном масштабе?

А если эта война была вызвана не ссорой деревушки Спарты с губернским городком Афинами, то почему же Фукидид описывает ее, как войну за мировую (по тогдашнему масштабу) гегемонию этих двух пигмеев среди окружающих их, во много раз более крупных народностей на прибрежьях Средиземного моря?

С этой точки зрения нам не остается другого выбора, как допустить, что или все сочинение Фукидида есть дикий фантастический роман, или что именами Спарты и Афин в нем спрятались, как под псевдонимами, несравненно более могучие культурные центры, а под Пелопоннессом описан весь бассейн Средиземного моря... Только в таком случае книга Фукидида будет реальная история борьбы каких-то двух первоклассных культур Средиземного моря, вроде латинского Запада и эллинского Востока, действительные государственные центры которых скрыты Фукидидом под псевдонимами Афин и Спарты...» (, стр. 489).

В другом месте Морозов еще раз возвращается к этой мысли:

«То же самое можно сказать и о знаменитой Спарте, ничтожное население которой в своем небольшом Лакейском ущелье, на несудоходной горной речонке Иврите, без всяких минеральных богатств и топлива для их обработки, подняло само себя, по Фукидиду, на большую культурную высоту, не иначе как схватив друг друга попарно подмышки, и полетело... воевать за гегемонию на Средиземном море. Читая «Историю Пелопоннесской войны», я в первый момент думал, что имею дело с какой-то грандиозной мистификацией, и только потом, после астрологического определения времени четырех (так у Морозова. - Авт.) указанных там затмений мне стало ясно, что псевдо-Фукидид тут описал довольно реально борьбу за гегемонию латинского Запада с эллинским Востоком, и что под именем Спарты (т.е. по-гречески - Узды) у него надо подразумевать Рим, а под Афинами - Византию, и. что всю его книгу приходится признать за произведение эпохи Возрождения или ее кануна» (, стр. 683).

Начало Афин

С последними выводами Морозова можно спорить, поскольку вблизи все выглядит величественнее и история микроскопической борьбы двух городишек под пером непосредственного участника событий легко моглапринять вселенские масштабы, но общее заключение о географической непригодности Афин (и Спарты) на роль крупных политических и государственных центров выглядит очень убедительно

Но если в этом отношении Морозов прав, то мы должны считать средневековыми апокрифами не только Фукидидовскую «Историю», но и все другие наши источники но истории «классической Греции». Один из главнейших такого рода источников - «Историю» Геродота - мы разберем в §6, а пока рассмотрим этот вопрос с несколькоиной стороны.

От «классической Греции» мы имеем не только письменные свидетельства (в аутентичности которых, как мы видим, есть все основания сомневаться), но и памятники материальной культуры - руины архитектурных сооружений и предметы искусства. Если Морозов прав, то все эти памятники также должны иметь средне-вековое происхождение, В первую очередь здесь возникает вопрос, могли ли они быть созданы в средние века по общим условиям жизни того времени (уровню развития производительных сил, ремесла, культуры и искусства). В отношении предметов искусства мы этот вопрос рассмотрим в гл. 4, а в отношении архитектурных памятников - в гл. 18. Однако, есть способ решить, кто прав, более просто инадежно, если обратиться к раннесредневековым письменнымсвидетельствам, относящимся к периоду, заведомо более раннему, чемвозможное время средневекового сооружения «классических» храмови дворцов. Оказывается, что и здесь все говорит в пользу точки зренияМорозова!

Подробный обзор всей средневековой информации об Афинах содержится в книге немецкого ученого Грегоровиуса «История города Афин в средние века» (см.) . Из этой книги мы узнаем, что реальная история города Афин начинается приблизительно с X века н.э., а после его почти ничего не видно. Как пишет Грегоровиус. «судьбы (Афин.- Авт.) за эту эпоху покрыты таким непроницаемым мраком, что было даже выставлено чудовищнейшее мнение... будто Афины с VI по X век превратились в необитаемую лесную поросль» (, стр. 41). Это мнение было впервые высказано немецким ученым Фальмерайером, который основывался на ряде найденных им документов. Естественно, что среди классиков оно вызвало взрыв опровержений (см. , примечания на стр. 41) и, как утверждает Грегоровиус, ныне «доказательства существования Афин в мрач-нейшую эпоху добыты вполне неоспоримые» (, стр. 41). Однако это заявление Грегоровиуса остается, по существу, голословным, афактом является то. что «потребовалось приискивать особые доказательства ради выяснения того только, что достославнейший город по преимуществу исторической страны вообще влачил еще тогда существование» (, стр. 41).

Свято веря в существование Афин в древности и желая согласовать эту веру с добытыми им документами, Фальмерайер предположил, что в конце IV века н.э. аваро-славяне начисто вырезали всех «классических» греков. Ничем другим он не мог объяснить, почему в начале средних веков на месте Афин (и других греческих городов) простирались глухие леса. Это объяснение, конечно, очень слабо хотя бы потому, что массовая резня греческого населения, безусловно, была бы отмечена византийскими летописцами. Кроме того, Фальмерайер не замечает, что если бы лес покрывал «классические руины», то следы этого были заметны на них и до настоящего времени. Поэтому логическим следствием из найденных Фальмерайером документов является утверждение, что все эти руины принадлежат более позднему времени.

Не сомневаясь в существовании Афин и в них «классических» построек, Грегоровиус тем не менее отмечает, что в это время «город Афины давал византийским летописцам лишь редкие поводы хотя бы вскользь касаться его дел» (, стр. 42), одновременно указывая, что так же дела обстоит и по отношению ко всей вообще Греции. Когда же он начинает рассматривать эти «редкие поводы», невольно поражаешься сухостью и краткостью информации.

Например, Павел Дьякон сообщает, что император Констанций II (он же Константин III) в 662 году полгода пробыл в Афинах, но, как с горечью замечает Грегоровиус, ни он, ни другие летописцы не сообщают никаких подробностей, «ни единого имени какого-либо афинянина, ни местных должностных лиц, ни городских памятников, словом сказать, отмечают лишь голый факт пребывания императора в Афинах» (, стр. 43). Не были ли эти сообщения позднейшими интерполяциями?

Столь же сухи и неопределенны сведения церковных источников. Как пишет Грегоровиус, «в начале средних веков духовная деятель-ность афинской церкви ускользает от нашего суждения», добавляя, что «ни единый из семи вселенских соборов не собирался в древне-греческих городах», и заключая, что «вся церковная история города Афин представляется нам столь же бессодержательной и тупою, как гражданская история этого города» (, стр. 47).

«После кратковременного пребывания императора Констанция в Афинах этот город опять от нас скрывается во тьму, не имеющую истории. Долгое время на забытый город не падает ни единого проблеска света Только вследствие знаменитой распри из-за поклонения иконам.. Греция временно (!? - Авт .) пробуждается опять к жизни и проявляет пред нами деятельность» (, стр. 50).

Этим «пробуждением» является мятеж жителей Циклад Космы и Агеллиана против Византии, быстро подавленный центральной властью. Однако, «в какой мере принимал город Афины участие в греческом мятеже, нам неизвестно» (, стр. 53).

Фактически первое после 662 г. упоминание Афин в византийских хрониках относится к 752 г. (почти через сто лет!), да и то только как места рождения императрицы Ирины. Затем Афины вновь появляются на свет в 807 г. по аналогичному поводу бракосочетания афинянки Феофано, племянницы Ирины, с наследником византийского престола. Грегоровиус придает этим двум фактам непомерное значение, выводя из них целое воздушное строение гипотез об остатках «прежнего величия» Афин в это время. О характере и уровне рассуждений Грегоровиуса (который по сравнению с другими «классиками» является еще очень осторожным человеком) могут дать представление следующие его слова, которые мы не считаем нужным даже комментировать: «Если бы можно было проникнуть в тьму истории Афин и других греческих городов в VIII веке, то, конечно, мы бы там открыли могущественную, поддерживающую сношения с Римом партию иконодулов, которою заправляли ревнительные епископы и монахи. Эта партия рассчитывала за испытанные преследования отомстить путем восстания, под предводительством Космы и Агеллиана, и, весьма вероятно, в глазах византийцев, которые долгое время афинян почитали за язычников, эти последние теперь слыли за иконодулов. Поэтому и Ирина, пред въездом в столицу, должна была торжественно отречься от поклонения иконам...» (, стр. 61).

Значение афинянок-императриц, по мнению Грегоровиуса, состоит еще в том, что они «напоминали о существовании родного своего города даже в эпоху все более сгущавшегося варварства и невежества. Это тем более примечательно, что никогда ни единый афинянин, ни вообще уроженец древней (т.е. материковой. - Авт.) Греции не только не вступал на византийский престол, но за время существования восточно-римской империи даже и не блистал заведомо для истории на сколько-нибудь видном поприще» (, стр. 65).

Последняя информация, еще раз подчеркивая незначительность Афин, полностью согласуется с общими установками Морозова. Что же касается «афннянок-имперагриц». то, если даже информация об их афинском происхождении не является поздней нарочитой вставкой. где гарантия, что летописец, к которому восходят эти сведения, понимал под Афинами именно современные Афины? Ведь никаких подробностей, позволяющих произвести отождествление, он о них не дает.

«После падения императрицы Феофаны Афины, как и прочая Эллада, настолько сходят со сцены истории, что затруднительно даже отыскать где-либо само упоминание этого города в сопоставлении с современными событиями. Единственно Пелопоннес, где славяне всего прочнее утвердились, давал повод византийцам по этой именно причине вмешиваться в греческие дела» (, стр. 66).

Даже через сто лет «ни история, ни предание не нарушают для нас безмолвия, окутывающего судьбы достославного города. Это безмолвие настолько непроницаемо, что тот, кто исследует следы жизни знаменитого города в описываемые столетия, радуется, словно открытию, когда натыкается хотя бы на ничтожнейшие данные, вроде приводимых в «житии» св. Луки о том, как чудотворец посетил Афины, молился в Парфенонской (!? - Авт.) церкви и нашел пристанище в одном из тамошних монастырей» (, стр. 74). Где уж в такой обстановке задаваться неприятными вопросами об аутентичности обнаруживаемой информации.

Впрочем, к этому времени Афины упоминаются, особенно в церковных документах, достаточно часто, чтобы с определенной уверенностью можно было полагать их уже реально существующими. Так, например, на VIII вселенском соборе выступал афинский епископ Никита, а в 887 г. император Лев VI ссылает в Афины своих противников. Перед 869 г. афинская епископия была преобразована в митрополию. Среди соисканий империи она занимала двадцать восьмое (!) место (см. , стр. 75).

Таким образом, к концу IX века Афины предстают пред нами как недавно появившийся на месте «необитаемой лесной поросли», незначительный пограничный городок, являющийся местом ссылки. Некоторое значение он имеет лишь как церковный центр. По сообщениям византийских историков, на это время падает усиленная христианизация «языческого» населения славянской Греции, ведущаяся в основном из Афин. Это объясняет, почему государственно-ничтожный городок оказывается центром не просто епископии, но даже митрополии, хотя и занимающей лишь двадцать восьмое место. Таково было реальное начало истории Афин.

Первым нецерковным упоминанием об Афинах, которому, по-видимому, можно доверять, является сообщение Кедреноса о посещении Афин в 1018 г. императором Василием II Болгаробойцем. Однако сетует Грегоровиус: «Те немногие византийские летописцы, которые соизволили отметить это важное для Афин событие, коротко повествуют, что император отслужил в церкви богоматери благодарственное молебствие за ниспосланную ему победу над болгарами и украсил храм многочисленными чудными дарами, а затем держал дальнейший путь в Константинополь. Летописцы ни единым словом не обмолвились ни о продолжительности пребывания императора и Афинах, ни о том, что его там занимало, что он там устраивал и чем распоряжался» (, стр. 78). Очевидно, это была простая дневка на пути домой, что не мешает Грегоровиусу фантазировать в уже знакомом нам стиле: «А между тем почтенный акрополь в последний (и первый. - Авт.) раз осветился блеском византийского императорского двора, и здесь вокруг увенчанного победою властителя Востока собрались стратеги, епископы, судьи, архонты и депутации от всех греческих городов» (, стр. 78).

Эпиграфические памятники Афин

Грегоровиуса (см. , стр. 100-101) поражает почти полное отсутствие в Афинах эпиграфических памятников средних веков (не только рассматриваемого сейчас времени, но и более позднего периода). Имеются лишь разрозненные и малосодержательные надписи, сделанные афинскими священниками у входов церквей, состоящие из молитв или некрологических сведений. В некоторых из них сообщаются также и сведения о сооружении и перестройке церквей.

Несмотря на всеми признаваемую подлинность этих надписей, специалисты относятся к ним с осторожностью из-за их неразборчивости, вызывающей сомнение в правильности чтения. Интересно, что и тогда, когда эти надписи можно прочитать, сообщаемые ими сведения во многом расходятся с показаниями книжно-рукописных источников.

Считается, что наиболее ранние из этих надписей восходят к IX веку (хотя и есть одна сомнительная надпись якобы VII века), но большинство их принадлежит XII веку. Самые поздние надписи принадлежат уже новейшим временам.

Отмечая скудость этих надписей, Грегоровиус (см. , стр. 101) пытается объяснить отсутствие «прочих многочисленных эпиграфических памятников» их гибелью во время турецкоговладычества, поскольку «немыслимо, конечно, предположить, чтобы средневековые афиняне ограничивались только этой жалкою эпиграфиею». Но он не объясняет, почему надписи при церковных дверях сохранились, а все остальные надписи полностью исчезли, хотя он и должен знать, что бесследное исчезновение «многочисленных» надписей возможно только при их сознательном и планомерном уничтожении (да и при этом какие-то следы остаются).

Грегоровиус не может понять, почему «длинный ряд христианских могильных памятников», сохранившийся в Риме, совершенно отсутствует в Афинах, хотя к нынешнему времени в Афинах найдено много античных памятников и надписей.

С точки зрения теории Морозова здесь, конечно, никаких проблем нет: бедность средневекового афинского некрополя объясняется тем, что все его памятники отнесены в древность.

То же самое относится, конечно, и к другим эпиграфическим памятникам, на отсутствие которых в Афинах напрасно сетует Грегоровиус.

Миф об Афинах

В XII веке Афины по-прежнему находятся в полном забвении и, например, византийский ученый и философ Михаил Акопинат, вынужденный жить в Афинах, жалуется в своих письмах на общее бескультурье и «деревенский образ жизни» в Афинах.

Вместе с тем в это же время всюду в культурном мире кристаллизуется мнение об Афинах как о центре учености и мудрости, и это мнение тем сильнее, чем дальше мы удаляемся от самих Афин.

Мы более подробно рассмотрим этот вопрос в гл. 18, а сейчас лишь заметим, что в это время имя Афин было общим наименованием центров образования и мудрости и их слава как города всяческой учености подогревалась многочисленными рассказами, которые ныне расцениваются как «баснословные». Герои рыцарских романов, которые складываются как раз в это время, изучают науки не где-либо, а обязательно в Афинах. Готфрид Витербский писал, что науки в Афинах ведут свое начало непосредственно от Юпитера, который был первым афинским царем (см. , стр. 114).

Многочисленные улики, показывающие, что миф об Афинах возник вдали от Греции, мы также обсудим в гл. 18. Пока же мы лишь укажем, что даже греческие географические названия явно выдуманы вдали от нее самой. Чего стоит, например, термин «Пелопоннес», означающий в переводе «остров Пелопа»! Назвать так полуостров (носящий в самой Греции имя «Морея») мог только человек, никогда его не посещавший.

а) Содержание "Истории"
От Фукидида до нас дошло сочинение, содержащее описание Пелопоннесской войны, озаглавленное в большей части рукописей и изданий Θουκυδίδου ξυγγραφή; или Θουκυδίδου ίστορίαι. Это заглавие, возможно, принадлежит не самому автору, а кому-либо из позднейших греческих ученых. В наших рукописях и изданиях это сочинение разделяется на 8 книг; вероятно, деление принадлежит александрийским ученым, так как оно известно уже Диодору и Дионисию и было господствующим. По свидетельству древних (Диодор XII, 37) и схолиаста к концу IV книги Фукидида. также существовало деление "Истории" на 9 (и даже на 13) книг. Фукидид сам в первых словах своего труда определяет содержание его (I, 1, 1): "Фукидид афинянин написал историю войны между пелопоннесцами и афинянами, как они вели ее друг против друга. Приступил он к труду своему тотчас с момента возникновения войны в той уверенности, что война эта будет войною важною и самою достопримечательною из всех предшествовавших".
План сочинения таков. I книга содержит введение ко всему труду; II, III, IV и половина V книги (кончая главой 24) содержат описание так называемой Архидамовой войны, продолжавшейся 10 лет до Никиева мира (в 421 г.); во второй половине V книги говорится об "обманчивом мире", последовавшем за договором Никия и продолжавшемся 6 лет и 10 месяцев; в книгах VI и VII описывается поход в Сицилию; в VIII книге - так называемая Декелейская война, описание которой прерывается на 21-м году всей войны, на 410 г. до н. э. Таким образом, автор не довел свое сочинение до конца, хотя имел намерение описать все 27 лет войны: сказав о том, как после Никиева мира возобновились военные действия, он говорит (V, 26,2): "Тот же Фукидид афинянин описал и эти события в том порядке, как совершались они, по летним и зимним кампаниям, до тех пор, пока лакедемоняне и их союзники не положили конец владычеству афинян и не овладели длинными стенами и Пиреем. До этого момента война длилась в общей сложности двадцать семь лет". О предполагаемых причинах незаконченности сочинения будет сказано дальше.
Содержание I книги необходимо изложить подробнее. В самом начале автор высказывает мысль, что эта война (т. е. Пелопоннесская, как она называется со времени Цицерона и Диодора) замечательнее всех прежде бывших, и доказывает это рассмотрением прежних событий греческой истории, кончая персидскими войнами. Эта часть книги I, обнимающая главы 2-19, называется "Археология" - Ἀρχαιολογία . Автор рассматривает древнейшие времена, события Троянской войны, последующие века, персидские войны· и показывает, что все военные действия времен до Пелопоннесской войны велись не с таким напряжением сил, как эта война, главным образом потому, что деньги и флот появились у эллинов сравнительно поздно . Указав на важность своей темы, Фукидид говорит об отсутствии критики у людей, готовых принимать всякое известие на веру, дает краткий отчет читателям о способе составления им своей истории (гл. 22), говоря, что он стремился к правдивому изложению событий, а не к развлечению слушателей. После этого указания автор переходит к рассказу о причинах войны. Он делит их на официальные причины и на причины скрытые, но истинные, которые заключались в том, что афиняне становились сильными и внушали страх спартанцам (гл. 23). Поводом к войне послужило следующее обстоятельство. В Эпидамне, колонии керкирян, народная партия изгнала аристократов. Последние в союзе с окрестными варварами стали нападать на своих противников, так что те вынуждены были наконец обратиться за помощью в свою метрополию Керкиру. Но здесь им было отказано, и они обратились в Коринф, откуда и получили помощь. Узнав об этом, керкиряне, которым не нравилось, что их колония передалась Коринфу, послали войско против Эпидамна и в союзе с изгнанными аристократами стали осаждать город. Произошла морская битва между керкирянами и коринфянами, в которой последние были побеждены. Коринфяне стали готовиться к войне и собирать флот и войско, а керкиряне в страхе явились в Афины просить помощи. Коринфяне также прислали сюда послов, чтобы помешать керкирянам, но афиняне приняли сторону керкирян и заключили с ними оборонительный союз. После этого коринфяне послали против Керкиры флот, а афиняне отправили несколько кораблей на помощь своим новым союзникам, запретив при этом своим полководцам вступать в бой с коринфянами, если они не будут нападать на керкирян. Однако дело дошло до битвы, в которой приняли участие и афиняне. Это было первое основание вражды коринфян к афинянам. Второй причиной их раздора была Потидея. Этот город, лежащий на перешейке Паллены, был колонией коринфян, но принадлежал к афинскому союзу. Опасаясь отпадения его от союза, афиняне приказали жителям срыть часть укреплений, дать заложников и не принимать к себе старшин, ежегодно присылавшихся к ним из Коринфа. Вместе с тем афиняне, опасаясь враждебных замыслов со стороны македонского царя Пердикки, отправили в те места флот и войско. Потидеяне просили афинян ничего не изменять в их положении, а в то же время явились вместе с коринфянами в Спарту с просьбой заготовить им на всякий случай вспомогательный отряд против афинян. Спартанцы обещали, и тогда потидеяне, получив отказ в своей просьбе со стороны афинян, отложились от них вместе с другими соседними городами, так что афиняне прибыли в Потидею уже во время восстания. Потидеяне получили помощь от коринфян, но афиняне разбили потидеян и заперли их в городе. Тогда коринфяне обратились за помощью к Спарте, созвав туда всех ее союзников, и на союзном совещании обвиняли афинян в нарушении мира. Выслушав их, спартанцы сперва совещались одни и тут, несмотря на увещания царя Архидама, советовавшего предварительно запастись деньгами и флотом, решили воевать, подстрекаемые эфором Стенелаидом. Таков был повод к войне. Истинные причины войны заключались в соперничестве и боязни спартанцев усиливающегося могущества Афин. Это дает повод историку проследить увеличение сил афинян со времени персидских войн и обозреть все походы и политические меры, благодаря которым афиняне, получив от островитян и азиатских эллинов гегемонию в войне против персов, мало-помалу сделались властителям" всего Эгейского моря и его берегов. Эта часть истории Фукидида (гл. 88-117) называется в схолиях к Фукидиду "пятидесятилетие".
За этим следует третья, главная часть книги I, содержащая в себе рассказ о переговорах союзных пелопоннесских государств между собой и с Афинами. Спартанцы, решив воевать с афинянами, призвали опять союзников и спросили их мнение. Большая часть союзников высказалась за войну с Афинами, в том числе, конечно, и коринфяне. Но предпринять войну тотчас было невозможно, так как пелопоннесцы были не подготовлены; поэтому было решено, чтобы каждое государство доставило все нужное без промедления. Так прошло около года до открытого объявления войны. Тем временем пелопоннесцы отправляли в Афины посольства с жалобами, чтобы в случае неудовлетворения их иметь предлог к войне. Так, прежде всего они потребовали от афинян изгнания из Афин лиц, предки которых запятнали себя убийством сообщников Килона, искавших спасения у алтаря Афины. Это требование спартанцев было рассчитано на то, чтобы был изгнан или, по крайней мере, очернен в глазах народа Перикл, который по матери был потомком Алкмеона, одного из главных виновников этого преступления. Афиняне не исполнили желания спартанцев и со своей стороны потребовали, чтобы спартанцы также очистились от преступления против Афины, так как некогда их эфоры уморили голодом Павсания в ее святилище. При этом Фукидид подробно рассказывает о деле Павсания и кстати об изгнании Фемистокла из Афин. Далее, спартанцы потребовали, чтобы афиняне сняли осаду с Потидеи, дали независимость Эгине и открыли свои гавани мегарянам. Афиняне и в этом им отказали. Наконец, в Афины явились в последний раз спартанские послы с таким предложением: "Спартанцы желают мира, и он будет, если вы предоставите эллинам автономию" (139). Афиняне, по совету Перикла, ответили на это, что они готовы предоставить автономию эллинским государствам, если и спартанцы дозволят своим городам управляться также по собственному усмотрению. Тем и кончились переговоры спартанцев с афинянами.
б) Время и порядок составления "Истории"
При чтении "Истории" Фукидида невольно возникает вопрос, когда именно он написал ее, всю ли по окончании войны или писал ее частями во время войны. Сам автор в начале своего труда говорит, что он ее "начал тотчас при возникновении войны" (I, 1, 1), но это слишком неопределенно: что именно начал, - собирать ли материалы и делать черновые заметки или уже описывать события в окончательной, отделанной форме?
В нескольких местах биографии Фукидида, составленной Маркеллином, даются указания, на то, что Фукидид писал "Историю" уже во время войны; так, в § 25 сказано, что он, "проживая в Скаптегиле, под сенью платана писал свою "Историю""; в §§ 46-47 дается более определенное указание: "Удалившись [из Афин после изгнания] во Фракию, он, как говорят, составил там красоту своей истории [свою прекрасную "Историю"]. Дело в том, что с самого начала войны он делал заметки обо всем, что говорилось и совершалось, однако, о красоте [об изяществе] он не заботился сначала, но заботился лишь о том, чтобы заметками сохранить события [от забвения], а впоследствии, после изгнания, живя во фракийском местечке Скаптегиле, он изложил с красотой [с изяществом] те заметки, которые сначала делал для памяти". В § 45 сказано, что он "умер после войны во Фракии, описывая события двадцать первого года". Плутарх ("De exsilio", 14) также говорит, что Фукидид "описал войну пелепоннесцев и афинян во Фракии около Скаптегилы".
Цицерон ("Об ораторе" II, 13, 56) высказывает, по видимому, ту же мысль: "Эти самые книги он, как говорят, написал тогда, когда был удален от государственных дел и отправлен в ссылку".
Как видно из этих свидетельств, у древних ученых сложилось убеждение (может быть, основанное на приведенном выше показании самого Фукидида), что Фукидид во Фракии, во время своего изгнания, т. е. еще в течение войны, не только составил черновые записи, но и привел в окончательную форму свою "Историю", оканчивающуюся событиями 411 г.
Древние ученые не обратили внимания на то, что некоторые места "Истории" могли быть написаны лишь после окончания войны, например указание на то, что война продолжалась 27 лет и окончилась поражением афинян (V, 26, 1-6).
Поэтому ученые нового времени высказали предположение, что Фукидид во время войны занимался только собиранием материалов, предварительной записью их и т. п., но привел свой труд в окончательный вид, в каком он дошел до нас, лишь после войны, и что смерть помешала ему довести его до конца. Однакс и при этом предположении остаются некоторые трудности, и вопрос о том, в какой момент Фукидид начал обрабатывать собранные им материалы, остается и сейчас нерешенным.
в) Издание "Истории"
По общепризнанному мнению, "История" Фукидида осталась неоконченной) вследствие его смерти. Таким образом, кто-то другой издал его сочинение. Единственное указание на это находится у Диогена Лаэртского в биографии Ксенофонта (II, 6, 13, 57).
До некоторой степени это указание подтверждается тем, что Ксенофонт начинает свою "Греческую историю" как раз с того пункта, на котором кончается "История" Фукидида, и притом словами "а после этого" - μετὰ δὲ ταύτα,которые показывают, что его "История" служит продолжением "Истории" Фукидида. Конечно, это обстоятельство не может быть неопровержимым доказательством того, что Ксенофонт был издателем труда Фукидида, но до некоторой степени говорит в пользу этого. Правда, историк Кратипп также продолжал "Историю" Фукидида, но так как неизвестно, был ли Кратипп современником Фукидида, то и нет основания считать его издателем труда Фукидида. Никаких других лиц, подходящих для этой роли, не известно.
В подтверждение гипотезы о Ксенофонте как издателе сочинения Фукидида можно выставить еще следующее соображение. Если Фукидид, как говорят, был убит во Фракии около 400 г. и там находилось его сочинение, то Ксенофонт во время своего пребывания во Фракии в 399 г. или немного позднее мог посетить местожительство Фукидида, получить сочинение от его дочери (о которой упоминает Маркеллин в § 43) и опубликовать его. Но все это не более как предположения.
Можно с некоторой степенью вероятности определить время, когда издана была "История" Фукидида. В речи Элия Аристида (II век н. э.) "О четырех" приведен отрывок из диалога Эсхина Сократика "Алкивиад". Там речь идет о Фемистокле, причем характеристика Фемистокла дается более по Фукидиду, чем по Геродоту. Из этого можно заключить, что "История" Фукидида была известна Эсхину во время сочинения им диалога "Алкивиад". Этот диалог был написан между 394/3 и 391/0 гг. Следовательно, "История" Фукидида была в это время уже опубликована.

Так названа эта часть в схолиях к кн. I, 12, 1.
Таким образом, Фукидид проводит мысль, которую Перикл внушал всегда согражданам, что не земля, а деньги и корабли должны быть основанием их могущества, и Пелопоннесская война казалась Фукидиду важным доказательством этого, потому что пелопоннесцы, при всем своем превосходстве в территориальных владениях и в численности свободных людей, тем не менее не могли одолеть афинян до тех пор, пока в союзе–с Персией не получили больших денежных средств и через это значительного флота.
С. А. Жебеле в. Когда и кем издана «История» Фукидида. Харьков, 1914, стр. 7.

Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Углерод — характеристика элемента и химические свойства