В.н. бойко «бухта голландия»

"О Евгении Никонове"

Биография

Родился в с. Васильевка Ставропольского района Куйбышевской области в 1920 г. в семье крестьянина. В ВМФ с 1939 г. Звание Героя Советского Союза присвоено 3 сентября 1957 г. Награжден орденами Ленина, Отечественной войны 1 степени.

Родителей Евгений не помнил. Они умерли, когда ему было полтора года. Вместе с братом и сестрой воспитывался у тетки. Потом семья переехала в Горький. Там Евгений окончил ФЗУ, работал токарем на Горьковском автомобильном заводе, вступил в комсомол. Однажды он узнал о том, что объявлен комсомольский набор во флот. Евгений сразу же принёс в райвоенкомат заявление: "Имея желание служить в Военно-морском флоте и защищать свободу, завоеванную в революции и гражданской войне нашими отцами и старшими братьями, я прошу направить меня в ряды Военно-морского флота СССР". Просьба его была удовлетворена. Их, парней с Волги, только что одевших краснофлотские бескозырки, в учебном отряде было человек двенадцать. они осваивали азы флотской службы, делились радостями и неудачами. Евгений с упорством изучал военное дело. Как-то завязался спор о чести солдата, о верности воинскому долгу. Руководителю группы захотелось узнать мнение матросов о том, как бы каждый из них поступил, окажись он в самой трудной боевой обстановке.

Никонов поднял руку: "Мне кажется, что никто из нас никогда не дрогнет перед врагом, - сказал он твердо. - Что касается меня, то не пожалею своей жизни и крови для Родины".

Он говорил от чистого сердца. После учебного отряда Никонова направили торпедным электриком на лидер эскадренных миноносцев "Минск". В учебных походах зрело мастерство. Вручая минно-торпедной боевой части переходящее Красное знамя, командир корабля в числе лучших матросов назвал Евгения Никонова.

В августе 1941 г. превосходящие силы противника, не считаясь с потерями, рвались к Таллину. На подступах к городу завязались кровопролитные бои.

На корабле стало известно, что для защиты Таллина с суши формируется сводный отряд моряков. Евгений Никонов первым пришел к командиру корабля с просьбой послать его на берег. Командир ответил: "Разрешаю". На другой день Никонов уже был в сводном отряде моряков. У небольшого поселка Кейла на подступах к Таллину балтийцы вступили в бой с противником. Мужественно дрались моряки. Увлекшись боем, никто не заметил, как в тыл отряда просочилась группа немецких автоматчиков. Перевязывая руку раненого бойца, Никонов увидел в придорожных кустах грязно - зеленые мундиры. Это подкрадывался враг. Никонов сообщил о грозившей опасности командиру и по его приказу с несколькими матросами бросился на автоматчиков. Враг был разгромлен. Однако силы были неравными. По приказу командира отряд оставил поселок и отошел к хутору Харку. Немцы непрестанно атаковали. Ценой огромных потерь им удалось захватить хутор и перерезать шоссейную дорогу на Таллин.

Но дальше продвинуться немецкая пехота не могла. В густом бору, окружавшем хутор, прочно удерживал рубеж обороны сводный отряд моряков. Немцы снова начали атаку. Навстречу врагу лавиной поднялись балтийцы. В первой цепи контратакующих шел Евгений Никонов. Когда вражеская атака была отбита, командир отряда, обходя позицию, увидел сидевшего у камня матроса. Он был бледен, тяжело дышал. "Никонов, что с вами?"-"Немного ранило, но это ничего, я могу сражаться". - "Нужно в госпиталь". -"Прошу не отправлять. У меня еще есть силы", - тихо, но твердо проговорил Никонов. Командир не смог отказать матросу. Вечером на хуторе, занятом противником, было заметно большое оживление. В наступившей темноте ясно слышался гул танковых моторов, доносились приглушенные слова команды. Командир решил разведать силы и замысел врага. В состав разведгруппы было выделено три матроса с Никоновым во главе. Выслушав указания и, уточнив сигналы, разведчики вышли из леса и поползли по канаве в направлении хутора. В отряде никто из бойцов, несмотря на усталость, не спал. Моряки готовились к удару по врагу, ждали донесения разведки. В расположении противника наступила тишина, заглох шум моторов, и прекратилось движение. Лишь изредка в небо взлетали ракеты. Переходя от одной группы моряков к другой, политрук поглядывал на часы: "Прошло три часа. Пора бы вернуться разведчикам". Наблюдатели напряженно всматривались в лежавший впереди хутор. Неожиданно на немецкой позиции раздались винтовочные выстрелы, разрывы гранат, затрещали автоматы, и вскоре снова стало тихо. Политрук и лежавшие с ним наблюдатели вскочили и изготовились к бою. Все подумали, что с боем отходят наши разведчики.

Медленно и томительно тянулось время, близился рассвет. На хуторе, затянутом пеленой тумана, было тихо. Вдруг раздался приглушенный крик. Никто не успел разобрать слов, но крик повторился еще. Бойцы услышали: "Товарищи, отомстите!" Эти слова как призыв всколыхнули моряков. Все схватились за оружие. По цепи пронесся приказ командира: "Приготовиться к атаке! За Родину!". Стремительным штыковым ударом моряки смяли фашистов и заняли хутор. Мужественные, не знающие страха бойцы содрогнулись при виде картины, открывшейся им на окраине хутора. К стволу дерева, под которым догорал костер, обрывками телефонного кабеля был привязан человек в обгоревшей и окровавленной тельняшке. Его обуглившееся местами тело было изрезано ножами. В траве у костра лежала бескозырка с золотым тиснением на ленте. "Никонов", - вырвалось у бойцов. Обнажив головы, моряки смотрели на безжизненное тело своего боевого товарища. И страшен был их молчаливый гнев. Моряки бережно сняли тело героя. Над его могилой они поклялись беспощадно истреблять фашистскую нечисть. Захваченные на хуторе пленные рассказали подробности подвига и гибели Евгения Никонова. Выполнив задание командира и собрав нужные сведения, разведчики возвращались в отряд, но были обнаружены вражеским дозором. Стойко и храбро сражались моряки, двоих поразили вражеские пули. Евгений Никонов остался один. Перебегая от укрытия к укрытию, он метко отстреливался. Осколком вражеской гранаты балтиец был ранен и потерял сознание. Когда Никонова привели в чувство, гитлеровский офицер приступил к допросу: он хотел получить от разведчика сведения о численности морского отряда, о частях, защищающих Таллин, о том, где проходит линия наших укреплений. Стиснув зубы, Никонов молчал. Офицер повторял вопросы, добавив, что если моряк будет говорить откровенно, то ему сохранят жизнь. Никонов презрительно усмехнулся: "Жизнь? На что мне жизнь без чести, без доброго имени, жизнь изменника Родины". Его начали жестоко избивать, Никонов молчал. Гитлеровцы кололи его тело ножами, вырывали волосы, жгли лицо горящими сигаретами, но никакие пытки не сломили железную волю бойца. Ни слова не проронил моряк. Взбешенный упорством Никонова фашистский офицер приказал сжечь матроса живьем. Евгения привязали к дереву и под ногами разожгли огонь. Как порох вспыхнул сухой хворост, облитый бензином. Удушливый дым потянулся к небу, языки пламени лизнули балтийца, но он по-прежнему молчал, оставаясь верным священной воинской клятве. О чем думал Евгений Никонов в эти последние минуты своей жизни, никто не знает. Теряя сознание, он крикнул: "Товарищи, отомстите!"

Никонову шел 21-й год, когда оборвалась его жизнь. Память о нем живет и будет жить в сердцах людей. Евгению Александровичу Никонову посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. После его героической гибели командующий Краснознаменным Балтийским флотом издал приказ, увековечивающий память мужественного моряка. В приказе говорится: "Для увековечения памяти героя-балтийца:

первому торпедному аппарату ЛД присвоить имя Евгения Никонова;

на первом торпедном аппарате установить мемориальную доску с описанием подвига товарища Никонова;

внести навечно в списки экипажа корабля торпедного электрика Е.А. Никонова"

Имя Никонова стоит в славном ряду бессмертных героев Великой Отечественной войны. Его именем в г. Тольятти названа улица. На площади Свободы установлен обелиск. Седые воды Балтики и спокойной Волги бороздят суда, носящие имя Никонова. Школа в с. Васильевка носит имя своего земляка.

2 марта 1992г. прах Никонова Евгения Александровича был перезахоронен на его родине в Васильевке.

Источник материала: http://www.citytlt.ru/podrazd/archive/book/

Н оша бессмертия

Г оворят, своя ноша не тянет. Это при жизни - когда каждый несет свой крест, втайне надеясь, что когда-то за все воздается. Проще говоря, помышляя о бессмертии. Но в безбожном мире бессмертием одного почему-то распоряжаются совсем другие, часто совершенно посторонние люди. А бережно хранить чужое мы не приучены. Вот так и с нашим героем-земляком уроженцем села Васильевка Евгением Никоновым, принявшим мученическую смерть в августе 1941 года. И смертью своей, как десятилетиями объясняли советским пионерам, навеки обессмертившим свое имя. Это правда. Но есть и другая, горькая сторона этой правды: тянет теперь такого "социального заказа" - чтить и помнить героев. Вот почему незавидна, тягостна ноша бессмертия...

И з наградного листа на торпедного электрика лидера "Минск" Евгения Никонова (копии хранятся в городском Краеведческом музее и лицее № 19) - краткое изложение личного боевого подвига:

"В августе 1941 года, в период ожесточенных боев с немецкими захватчиками за столицу советской Эстонии город Таллин, матрос Никонов добровольцем ушел на сухопутный фронт. Действуя в составе сводного отряда моряков Краснознаменного Балтийского флота, проявил себя умелым и храбрым разведчиком. 19 августа 1941 года, когда бои разгорелись на ближних подступах к городу, Никонов, несмотря на ранение, отказался уйти в госпиталь и возглавил группу разведчиков, которой было поручено разведать силы и намерения противника в районе хутора Харку волости Кейла. Из показаний очевидцев (бойцов сводного отряда - краснофлотцев Корнеева и Сумочкина политрука этого же отряда Шевченко) и допроса захваченных впоследствии пленных установлено, что, выполнив задание, собрав нужные сведения, глубокой ночью Никонов возвращался в отряд, но был обнаружен немцами и тяжело ранен. Истекающего кровью, в бессознательном состоянии его захватили фашисты. Они привели Никонова в чувство и стали выпытывать сведения о численности и расположении советских войск. Никонов молчал. Его зверски били, кололи штыками, но он молчал. Обозленные стойкостью советского моряка, фашисты привязали Никонова к дереву и разожгли под ним костер. Но и эта чудовищная пытка не сломила мужества патриота. Он не сказал врагу ни слова и только перед смертью крикнул: "Товарищи, отомстите!" Его крик был услышан бойцами отряда, которые бросились в атаку и выбили немцев из хутора. На окраине хутора под догоравшим деревом они обнаружили обугленный труп Никонова, изрезанный штыками, с выколотыми глазами.

К омсомолец Евгений Никонов до конца остался верен советской родине, военной присяге. Своей геройской смертью он сорвал план немцев по внезапному разгрому отряда и захвату Таллина. Его подвиг - образец воинской доблести, мужества, бесстрашия"...

Хроника признания

Э тот документ появился в мае 1951 года - через 10 лет после гибели Никонова. А звание Героя Советского Союза ему присвоили в сентябре 1957 года. Почему так дол-го? Почему на признание потребовалось столько времени? Потому что - война...

И вообще - то, что его имя не затерялось в бесчисленных списках погибших смертью храбрых или пропавших без вести, можно объяснить только чудом. Все по той же причине: шла война. Известно, что политрук Григорий Шевченко, бросившийся на зов Никонова вместе со своим отрядом (нет, не зря их называли "черная смерть"), без труда опознал Евгения в обезображенном краснофлотце. Но в том же бою он сам был тяжело ранен в ногу, перенес ампутацию, долго скитался по госпиталям. Донесение о подвиге торпедного электрика с лидера "Минск", отправленное политруком из-под блокадного Ленинграда, погибло в море. Но еще в 1941 году наши боевые корабли обошла нарисованная фронтовым корреспондентом "безымянная" листовка с изображением казни неизвестного матроса - "Запомни и отомсти!" И лишь весной 1943 года, когда она попала в руки Шевченко, весь Балтийский флот из своей газеты узнал имя героя.

В новом издании плаката Политуправления Краснознаменного Балтфлота более подробно, в холодящих душу деталях описано все, что случилось на хуторе Харку. Здесь же отмечено и первое посмертное признание: "В память о погибшем герое-балтийце присвоить первому торпедному аппарату лидера "Минск" имя Евгения Никонова... внести навечно в списки экипажа корабля имя торпедного электрика Никонова".

М ало того: трагедия, звавшая к мести, стала достоянием не только балтийцев. Тогда же, в 1943-м, минный тральщик, носящий имя Никонова, появился на Северном флоте. Имя матроса золотом высекли на стене в Военно-морском музее в Санкт-Петербурге. А уже после войны присвоили нескольким мирным судам - морскому теплоходу и волжскому нефтетанкеру в том числе. Наконец, пришло время "сойти на берег": в 50-е годы имя Никонова начали присваивать городским улицам, школам, пионерским лагерям. В том числе - и прежде всего - в Таллине, где еще с довоенных времен находилась главная база Балтфлота. 19 марта 1951 года горисполком Таллина принял решение переименовать одну из старых улиц города - Соо. Этим же постановлением было удовлетворено ходатайство командования Балтийского флота - отвести в районе парка Кадриорг место для сооружения памятника Никонову. Вскоре останки Никонова, покоившиеся на хуторе Харку, торжественно, со всеми почестями были перезахоронены в живописнейшем месте таллинского парка, на горе Маарьямаа. Над могилой воздвигли памятник в рост: в плащ-палатке, с автоматом и биноклем в руках. Туда же перевезли обожженный, казавшийся безжизненным вяз, на котором сожгли Никонова. Существует легенда, что таллинским школьникам, взявшим шефство над могилой, со временем даже удалось оживить умерщвленное огнем дерево...

Э стафету увековечения приняли и места, в которых рос Евгений, - появились улицы Никонова в Васильевке и Горьком. И конечно, в Тольятти: в честь 40-летия ВЛКСМ решением Ставропольского исполкома от 13 ноября 1958 года улица Флотская в поселке Шлюзовом была переименована в улицу Никонова. Одновременно появились улицы Носова (бывшая Речная) и Жилина (бывшая Клиническая).

Н аверное, последним, пусть и косвенным, признанием величия подвига нашего земляка можно считать эпизод, связанный с приездом сюда Хрущева. Как известно, в августе 1958 года он почтил и наградил строителей Куйбышевской ГЭС, а заодно посетил колхозы-миллионеры. Так вот, в Васильевке Никита Сергеевич держал речь с самого высокого крыльца села - отчего дома Никоновых. Не потому, что дом героя (генсек мог об этом и не знать) - а потому, что, несмотря на возраст, был дом в то время самым добротным. Не зря местные власти хотели когда-то сделать в нем музей.

А что теперь? Дом просто-напросто заброшен. Не уберегли и богатейшую экспозицию музея Никонова в васильевской школе. Ни музея, ни дома.

Енюшка, Енька

К ак вспоминает ныне 90-летняя двоюродная сестра Никонова Вера Николаевна Доронина, за этот дом их с Женей деда Фрола Сорокина секли нещадно. За то, что лес воровал для дома родителям Енюшки - Алесандру Федоровичу и Ксении Фроловне. А ведь сначала не давал издавна "путанный с землей", зажиточный Фрол отцовского благословения на брак дочери с бедным санчелеевским парнем. Та настояла, заявив, что никто другой ей не нужен, хоть даже в монашки пойдет. Сердце старика дрогнуло, когда застали их горько плачущими за сараем. "Хорошая пара была, - вспоминает Доронина, растившая Евгения. - Только того не было, что у дедушки Фрола, - бедность у них была. А потом уже дедушка смирился. Построил он им дом из казенного леса - порку вытерпел, но зато какой дом! Дал им овец и корову. Да так дружно жили..."

Г оворят, четверых родили Никоновы. Анна с 1912 года, Виктор с 1915-го, Евгений с 1920-го. В голодном 1922-м умерла мать. Затем грудной Толик - на руках у сердобольной соседки, взявшейся его выхаживать. В тот же год похоронили отца. Енюшке тогда и двух лет не было.

Остались сиротами, - рассказывает Вера Николаевна. - Около них тетка Матрена Кривая жила, соседка, избенка у нее была плохонькая - так когда мать-то у них умерла, она перешла к ним жить. Евгения она-то и вынянчила. Их готов был мой отец взять к нам, но не хотели они из дома своего уходить. А потом им опекуна дали, отцова двоюродного брата, дядю Николая. Он их воспитывал, не обижал. А Анна пошла в работники к дальним кумовьям и вкалывала не покладая рук. Что заработает - в дом. Евгений хорошей жизни не видел. Да и все мы... Но какие мы дружные с ними были - сестры родные так не живут! Они сироты и я. Так заодно и тыкались, как все равно слепые курицы.

П омнит сестра, как болел Енюшка оспой - поэтому и рябой стал. Одноклассницы Никонова рассказывали, каким пришел он после болезни в первый класс васильевской школы, разместившейся в доме Василия Маркушина. Среднего роста, беловатый, курносый, В полушубке со взрослого плеча, шапке-ушанке и резиновых калошах. С самодельной сумкой из фанеры, В школе его не обижали. "Вскоре мы все поняли, что он способный, хороший мальчик, вежливый, аккуратный. Женя был скромным и в то же время общительным, затейником. Он никогда не задирался, никому не грубил. Его отличало прекрасное человеческое качество: он мало говорил, но за все брался с охотой и всегда доводил дело до конца".

В 1932 году обе семьи переехали в Нижний Новгород: в деревне голодно, а там строился автозавод. Да вовремя уехали: опекун остался и вскоре умер от голода. В Нижнем поселили их в новом бараке на улице Альпинистов {ныне улица Никонова). Анна устроилась уборщицей в фотографию. Здоровый, крепкий Виктор - на лесопилку, ворочать бревна - там и надорвался. А Женя закончил семилетку в 68-й школе им. Горького и поступил учеником токаря на номерной, 92-й завод. В армию призывался, уже работая токарем.

Прошу зачислить

В музее тольяттинского лицея № 19 сохранились воспоминания тех, кто знал Женю Никонова в ту, "горьковскую" пору.

И з записи разговора с Серафимой Ивановной Завьяловой: "Женя прибыл в нашу школу из деревни. Он был высокого роста, волосы белокурые. Звали его в классе просто Никон. Прозвище встречал Женя спокойно, и мы, девочки, считали, что это его имя".

"Я был моложе Евгения на пять лет, поэтому не был его близким товарищем, - рассказывал Василий Иванович Климочкин. - Но мы жили в одном бараке. Евгений остался в моей памяти как очень хороший товарищ: он никогда не обижал маленьких. Он жил с сестрой и братом, сам стирал и гладил на себя, всегда был очень аккуратным. В игре в городки всегда выделялся сильным ударом. После удара Еньки (так звали Евгения друзья и уличные мальчишки) приходилось бежать далеко. Однажды ребята достали двухпудовую гирю и стали искать того, кто мог бы ее поднять. Женя поднял гирю сначала руками, потом зубами и завоевал среди ребят звание сильного мальчишки".А вот что говорил о Никонове его лучший друг Сергей Жаворонков: "Женя учился лучше меня и часто помогал мне по алгебре. Среди других учеников он отличался тем, что очень много читал. Очень любил историю. Был инициатором создания драмкружка при жил управлении; выступали в бараке с постановками из крестьянской жизни. Женя очень любил спорт. Часто уезжали за Волгу. Он очень хорошо плавал: прыгал с парома на середине Волги и доплывал до пляжа. И очень хотел, чтобы я тоже научился. И вот однажды я попал в такой водоворот, что начал тонуть, а Женя меня спас. Жизнью я обязан ему..."

И з заявления Евгения Никонова в Кагановический райком комсомола Горького: "Имея желание служить в Военно-морском Красном флоте, защищать свободу, завоеванную в революцию 1917 года и Гражданскую войну нашими отцами и старшими братьями, я прошу районный комитет комсомола зачислить меня в ряды Военноморского флота СССР".

И з послужной карточки: "Зачислен на военную службу, протокол № 14 от 11 ноября 1939 года. Артиллерийский электрик. Комсомольский набор 1939 года. Прибыл в школу оружия Краснознаменного Балтийского Флота 23 ноября 1939 года".

- О н пришел, как все, - вспоминал в начале 70-х командир учебного отряда Виктор Никитич Левченко, выступая перед мальчишками из тольяттинского КЮМа имени Никонова. - Единственное, чем он выделялся, - тем, что умел трудиться...

Н а лидер "Минск" торпедного электрика Никонова списали 21 декабря 1940 года. За полгода до начала великой и неизбежной войны. Во время Финской кампании Евгений писал из Кронштадта Сергею Жаворонкову: "Не пришлось мне воевать, но думаю, что могу пригодиться и я..."

Хроника забвения

О н пригодился, в этом нет никаких сомнений. Всяк по-своему пригодился. "Его товарищам повезло больше, наверное, потому что они сразу были убиты и не перенесли таких чудовищных мучений, которые превратили Никонова в героя, - полагает Надежда Нефедовна Невпряго, завуч лицея № 19, уже много лет оберегающая школьный музей. - А ведь все мы не знаем, герои мы или не герои, не знаем, как поведем себя в экстремальной ситуации, насколько хватит наших нравственных сил - быть человеком до конца своей жизни..."

В се верно. Потому-то и внемлем описаниям чужих подвигов. Вот только одни "летописцы" при этом строго следуют документам, а другие предпочитают заниматься мифотворчеством, так почитаемым во времена жесткой советской цензуры. И не жалеют трафаретных слов. Так и с Никоновым. Существует по меньшей мере с десяток версий трагедии на хуторе Харку. Порой с такими вычурными деталями, которые противоречат любой логике (благо свидетелей нет: ведь все трое разведчиков погибли). И с явными, вопиющими умолчаниями...

Н апример, раньше у нас было принято считать, что эстонский народ просто боготворил "освободителей" из Советского Союза, к которому "добровольно" присоединился перед войной. Теперь мы знаем, что это присоединение - результат сепаратных торгов Сталина с Гитлером, а эстонцы в большинстве своем не скрывали своего истинного отношения к этой циничной сделке. Или, скажем, до сих пор нас учили, что Никонова казнили рвавшиеся к Таллину немцы. И мы верили. Верил, наверное, и Валентин Михайлович Носков - старейший тольяттинский журналист, один из создателей документального фильма "Евгений Никонов". Но вот что он рассказывает:

"В 1971 году, когда собирался материал для фильма, нам нужно было найти кадры первых дней войны: как под Таллином готовится оборона. В ЦК комсомола Эстонии нам пошли навстречу. В киноархиве мы нашли, что нужно. Но там же видели кадры, как немцы входят в Таллин, как их встречают с цветами, как девки бросаются к танкам. Но об этом мы ни словом нигде не обмолвились. Нельзя было, что вы! Да и кадры эти не пропустил бы никто. И в наградном листе, и в музее, и у нас - везде был единый текст о Никонове...

С лышал я, что он попал не к немцам, а к эстонским националистам. Они во много крат более жестко относились к нашим, чем немцы. Но свидетелей этого на хуторе мы так и не нашли. Правда, местные говорили, что в то время, когда все это случилось, на хуторе Харку не было регулярных частей немецкой армии..."

У частник освобождения Таллина, президент Союза ветеранов Георгий Иванович Иванов (хорошо известный горожанам по публикациям в прессе и нашумевшему в свое время фильму "Сталинист Иванов", не склонен доверять этой версии. Хотя бы потому, что печально знаменитая эстонская 20-я дивизия СС к тому времени еще не была сформирована. А что касается народа - "если бы сейчас ввести туда войска и арестовать всю властвующую группировку, 90% рядовых эстонцев проголосуют за присоединение к России", -считает Иванов. В этом и несгибаемого коммуниста убедили впечатления от поездки в Таллин для перезахоронения останков Никонова, инициатором которого он выступил летом 1991 года, когда из Эстонии пришло известие, что могила Никонова в парке Кадриорг сровнена с землей и рука вандала подбирается к памятнику. "Неужели мы позволим еще раз казнить нашего земляка?"; - гневно вопрошал тогда Иванов на митинге ветеранов. И возглавил комиссию по перезахоронению.

С амо перезахоронение состоялось в мае 1992 года, и об этом тогда много писали. Был открыт счет, и люди жертвовали на благое дело. Но, как выяснилось из разговора с Георгием Ивановичем, писали тогда далеко не все. Не писали, например, какие огромные суммы запросили эстонские власти за разрешение перезахоронить останки Евгения Никонова и за памятник. "Это культурная ценность, ответили нам, и даже заявили, что голова выполнена не с Никонова, а с Георга Отса. А через неделю нам сообщили, что памятник свалили, голову оторвали, испохабили и увезли..." Не писали о том, что гроб с прахом пришлось отправить "грузом-200" на военном; самолете, принадлежащем; Балтфлоту. И главное - не писали, что же на самому деле привезли тогда из вновь ставшего враждебным Таллина и перезахоронили на Васильевском кладбище.

А не писали потому, что с этим с связана почти детективная и весьма некрасивая история. История в худших традициях большевистского подполья.

- Д а, действительно, - признался Георгий Иванов {объявивший даже в мае 1992-го голодовку с требованием перезахоронить привезенный прах не где-нибудь, а в парке Победы). - Начали разбирать могилу - в могиле не оказалось ничего. Гроба не оказалось. Что делать? Во избежание стихийного митинга приняли решение взять прах этой земли. И действительно, привезли не останки... Как сообщил Иванов, когда вырытую в парке Кадриорг землю уже погрузили в самолет, некие люди в условиях полной конспирации отвезли его в один из таллинских подвалов и показали дубовый гроб - по всем признакам, с останками Никонова. И предложили сделку. Неизвестные выразили готовность отдать гроб, если Иванов покажет место массового захоронения расстрелянных после взятия Красной армией Таллина солдат 20-й дивизии СС (которое он действительно знает, поскольку служил при штабе бравшей город 8-й армии и подвозил к месту расстрела эстонских националистов горючее). А заодно сообщит в тольяттинской прессе, где на самом деле находятся останки Никонова. Иванов место решил не выдавать, подумав, что они сами знают, и все это - провокация. Единственное, что им нужно - чтобы именно он, советский человек, показал им это место. "Я подумал, посоветовался с нашей партийной организацией, с членами райкома Российской компартии, в который тогда входил, - и мне посоветовали не будоражить общественное мнение..."

П омнится, на митинге 1991 года, когда решали провести перезахоронение, Георгий Иванович сказал: "Я солдат, я знаю, о чем думал Евгений Никонов в последние минуты своей недолгой земной жизни". А вот я точно знаю, о чем герой не мог и помыслить. О том, как обойдутся с его бессмертием.

Н иконов Евгений Александрович - торпедный электрик лидера эскадренных миноносцев "Минск" - боец сводного отряда обороны главной базы Краснознамённого Балтийского флота, краснофлотец.

Родился 18 декабря 1920 года в селе Васильевка (ныне Ставропольского района Самарской области) в крестьянской семье. Русский. В возрасте полутора лет потерял родителей, и вместе с братом и сестрой воспитывался тётей. После переезда в город Горький (ныне Нижний Новгород), окончил ФЗУ, работал токарем на Горьковском автомобильном заводе, вступил в комсомол.

В Военно-Морском Флоте с 11 ноября 1939 года - по комсомольскому набору. С 23 ноября 1939 года по 20 декабря 1940 года проходил обучение в школе оружия Краснознамённого Балтийского флота. С 21 декабря 1940 года проходил службу торпедным электриком на лидере эскадренных миноносцев "Минск".

Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. В августе 1941 года, когда боевые действия на суше приблизились непосредственно к главной базе Балтфлота Таллину, краснофлотец Никонов Е.А. один из первых подал рапорт о переводе его бойцом сводного отряда обороны.

19 августа 1941 года при выполнении задания по разведке расположения войск противника в районе посёлка Кейла (Эстония) краснофлотец Е.А. Никонов получил в бою тяжёлое ранение и в бессознательном состоянии был схвачен гитлеровцами. Подвергся пыткам, но военной тайны не выдал, был заживо сожжён на костре.

Похоронен в посёлке Харку Харьюского района Эстонской ССР, затем в начале 50-х годов прах Е.А. Никонова с воинскими почестями был перезахоронен в парке Кадриорг столицы Эстонии города Таллина, на горе Маарьямаа, а над могилой установлен памятник.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 3 сентября 1957 года за героизм и мужество, проявленные в боях с немецко-фашистскими захватчиками, краснофлотцу Никонову Евгению Александровичу посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Наградной лист содержал краткое изложение личного боевого подвига Героя-балтийца:

"В августе 1941 года, в период ожесточенных боев с немецкими захватчиками за столицу советской Эстонии город Таллин, краснофлотец Никонов добровольцем ушёл на сухопутный фронт.
Действуя в составе сводного отряда моряков Краснознамённого Балтийского флота, проявил себя умелым и храбрым разведчиком. 19 августа 1941 года, когда бои разгорелись на ближних подступах к городу, Никонов, несмотря на ранение, отказался уйти в госпиталь и возглавил группу разведчиков, которой было поручено разведать силы и намерения противника в районе хутора Харку волости Кейла. Из показаний очевидцев (бойцов сводного отряда - краснофлотцев Корнеева и Сумочкина, политрука этого же отряда Шевченко) и допроса захваченных впоследствии пленных установлено, что, выполнив задание, собрав нужные сведения, глубокой ночью Никонов возвращался в отряд, но был обнаружен немцами и тяжело ранен. Истекающего кровью, в бессознательном состоянии его захватили фашисты. Они привели Никонова в чувство и стали выпытывать сведения о численности и расположении советских войск. Никонов молчал. Его зверски били, кололи штыками, но он молчал. Обозлённые стойкостью советского моряка, фашисты привязали Никонова к дереву и разожгли под ним костёр. Но и эта чудовищная пытка не сломила мужества патриота. Он не сказал врагу ни слова и только перед смертью крикнул: "Товарищи, отомстите!" Его крик был услышан бойцами отряда, которые бросились в атаку и выбили немцев из хутора. На окраине хутора под догоравшим деревом они обнаружили обугленный труп Никонова, изрезанный штыками, с выколотыми глазами.
Комсомолец Евгений Никонов до конца остался верен Советской Родине, Военной присяге. Своей геройской смертью он сорвал план немцев по внезапному разгрому отряда и захвату Таллина. Его подвиг - образец воинской доблести, мужества, бесстрашия".

Награждён орденом Ленина, орденом Отечественной войны 1-й степени.

Навечно зачислен в списки воинской части. "Евгений Никонов" - был назван боевой корабль. Имя Героя носили улица в Таллине, таллинская школа № 7, школа-интернат в городе Кохтла-Ярве, судно Министерства морского флота.

В связи с тем, что после распада СССР в бывших прибалтийских республиках, ставших суверенными государствами, усилились антисоветские и антирусские настроения, результатом которых стал акт вандализма, выразившийся в сравнивании с землёй могилы Е.А. Никонова в Таллине и уничтожения его памятника, - останки Героя были вывезены в Россию и 2 марта 1992 года перезахоронены на его родине - в Васильевке, где имя славного земляка носит школа и одна из улиц.

Именем Евгения Никонова названы улицы в волжских городах Нижнем Новгороде и Тольятти. На площади Свободы в Тольятти сооружён обелиск с барельефом Героя. Его имя увековечено на мемориальной доске с именами навечно зачисленных в списки экипажей кораблей, установленной на Аллее Славы в городе Кронштадт.

Адмирал Флота Советского Союза Кузнецов Н.Г. о подвиге краснофлотца Евгения Никонова:

"В напряжённые дни обороны Таллина торпедный электрик с лидера "Минск" комсомолец Евгений Никонов попросил командование направить его воевать на сушу. В одном из боёв он был ранен, но лечь в госпиталь отказался.

В ночь на 19 августа Никонов с товарищами пошёл в разведку к хутору Харку, занятому гитлеровцами. Ушёл и не вернулся. Когда моряки выбили врага с хутора, они обнаружили на окраине парка привязанного к дереву матроса в окровавленной тельняшке. Возле потухшего костра под деревом лежала обгоревшая бескозырка с надписью на ленте: "Минск". Это был Евгений Никонов.

Пленные гитлеровцы рассказали, что советские разведчики наткнулись на засаду. Никонов был тяжело ранен и попал в плен, а товарищи его погибли. Допрос, пытки, снова допрос... Балтийский моряк остался до конца верен присяге, не дал врагу никаких сведений. Тогда ему выкололи глаза, привязали к дереву и разожгли костер...

В парке Кадриорг трудящиеся эстонской столицы воздвигли памятник герою. Его именем названа одна из улиц Таллина.

Приказом командующего флотом Евгений Никонов навечно занесен в списки экипажа лидера "Минск", а позднее и в списки личного состава одной из школ учебного отряда Балтийского флота. В 1957 году Никонову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза".

«По всей стране разнеслась весть о славном подвиге героического гарнизона дзота № 11. Трое суток отважные моряки-комсомольцы Г.Г. Доля, В.И. Мудрик, А.В. Калюжный, Д.И. Погорелов, В.И. Радченко и И.М Четвертаков во главе с командиром отделения С.С. Раенко отражали бешеные атаки врага. Герои дрались до последнего патрона, до последнего вздоха. Гитлеровцы овладели огневой точкой, когда там не осталось в живых ни одного защитника. Подошедшие подразделения моряков, выбив фашистов из дзота, обнаружили там записку: «Родина моя! Земля русская! Я сын Ленинского комсомола, его воспитанник, дрался так, как подсказывает мне сердце… Я умираю, но знаю, что мы победим. Моряки-черноморцы! Деритесь крепче, уничтожайте фашистских бешеных собак! Клятву воина я сдержал. Калюжный».
Это строки из однотомника «Великая Отечественная война».
Много лет спустя после описанных в исторической книге событий я приехал в Севастополь. Поводом для этой поездки стало письмо от севастопольца А.И. Шеремета: «Не все матросы погибли в 11-м дзоте. После войны я работал с Григорием Григорьевичем Доля», - писал ветеран.
Мне, как журналисту, ведущему поиск героев Великой Отечественной войны, очень захотелось увидеть одного из защитников того легендарного дзота.
В Севастополе меня ждал еще один сюрприз. В день приезда, еще до встречи с Долей, я узнал, что в городе-герое живет капитан 1 ранга в отставке М.Н. Садовников. В том далеком декабре 1941 года он командовал 1-й пулеметной ротой батальона морской пехоты и лично знал Григория Долю и его товарищей.
- Да, Григорий Григорьевич Доля в том бою не погиб, - рассказывал мне Михаил Николаевич. – Но узнал я об этом значительно позже. А поначалу тоже считал, что погибли все.
- Расскажите подробнее, - прошу я.
- Когда враг прорвался в Крым, из курсантов электромеханической школы учебного отряда Черноморского флота был создан особый батальон морской пехоты, - вспоминал Михаил Николаевич. - Командиром назначили Жигачева Ивана Филипповича. По приказу командования наша рота заняла оборону на обрывистых Мекензиевых горах. Это примерно в 20 километрах от Севастополя. Мы должны были закрыть фашистам выход через Бельбекскую долину. Пулеметная рота заняла участок обороны протяженностью около 4-х км. На этом рубеже мы построили несколько пулеметных дзотов. В первом эшелоне были дзоты с номера одиннадцатого по шестнадцатый. Второй рубеж - еще шесть дзотов. Всего в роте было 137 человек. В их числе двое коммунистов - политрук роты Василий Иванович Гусев, душа всего личного состава, и командир взвода Коренной. Остальные бойцы - комсомольцы…
Морские пехотинцы хорошо подготовились к бою. В каждом дзоте имелся станковый пулемет, много гранат и бутылок с зажигательной смесью. У каждого красноармейца – винтовка. В канун боя провели комсомольское собрание, на котором присутствовало по два комсомольца от каждого дзота. От одиннадцатого были Сережа Раенко и Гриша Доля.
По предложению комсорга тринадцатого дзота Шевкопляса защитники Бельбекской долины дали клятву:
«Над нашим родным городом, над главной базой, над всеми нами нависла смертельная опасность. Враг рвется в наш любимый город Севастополь. Мы клянемся Родине: не отступать назад ни на шаг; ни при каких условиях не сдаваться в плен; драться с врагом по-черноморски, до последней капли крови; быть храбрым и мужественным до конца».
- Текст клятвы, - продолжал Садовников, - комсорг роты краснофлотец Луговской написал на листе фанеры и обошел дзоты. На ней расписались все 135 комсомольцев.
Ожесточенный бой начался на рассвете 17 декабря. На фронте от Качи до Балаклавы противник открыл ураганный артиллерийский огонь. Десятки самолетов непрерывно бомбили боевые порядки защитников Севастополя. Пошли в атаку танки. В начале гитлеровцы попытались прорваться из района Дуванкоя через Бельбекскую долину, деревню Камышлы к Северной бухте -это был кратчайший путь к Севастополю.
Дзоты первого эшелона геройски встретили врага. Но противнику удалось прямой наводкой вывести из строя дзот № 13 у железнодорожного моста. А вот у дзота № 15 противник понес тяжелые потери, как и у дзота № 14.
Встретив упорное сопротивление, противник решил перенести удар к деревне Камышлы. Здесь оборону держали бойцы дзота № 11.
Ценой огромных потерь гитлеровцам удалось на этом участке вклиниться в нашу оборону, но прорваться к Севастополю они тогда так и не смогли. Через несколько дней прибыло подкрепление – новая 79-я бригада морской пехоты. Противник был отброшен. И тогда в развалинах дзота номер одиннадцать в сумке противогаза была найдена та самая известная записка Калюжного. Останки погибших героев похоронили в братской могиле рядом с дзотом.
Вечером я познакомился с Григорием Григорьевичем Долей. Я знал его по фотографиям. И, сделав скидку на годы, узнал сразу. Тогда ему было за шестьдесят, но выглядел бывалый моряк много моложе своих лет. Он все помнил из тех далеких дней 1941 года до деталей. Не только имена боевых товарищей, их биографии, но и детали жаркого сражения.
- Накануне сражения Володя Радченко получил в дзоте письмо от жены, – вспоминал Григорий Григорьевич. – Она поздравила его с рождением дочки. Эта новость всех нас обрадовала и вместе с тем прибавила злости к фашистам. Наш командир Раенко сказал тогда: «Володя, будем сражаться за счастье твоей дочурки».
Мой собеседник после победы разыскал многих родственников своих боевых друзей. Он побывал в кировоградском селе Павлыш. Там жил Владимир Иванович Калюжный – отец Алексея Калюжного. Переписывался с матерью Дмитрия Погорелова и его сыном, ранее имел переписку с матерью Ивана Четвертакова и отцом Василия Мудрика.
До позднего вечера слушал я волнующий рассказ Григория Григорьевича. А на следующее утро мы отправились с ним на тот рубеж, где сражался он со своими боевыми товарищами.
Утром Доля повез меня на то место, где находился правый фланг пулеметной роты. Я слушаю рассказ своего спутника и постепенно возвращаюсь разумом и сердцем к тому далекому грозному времени, которое сегодня уже стало историей.
– Ранним утром 18 декабря противник открыл сильный артиллерийский огонь, - вспоминал Григорий Доля. - Я дежурил в это время возле дзота в траншее и первым заметил приближающиеся к дзоту фигуры. «Стой, – крикнул, – кто идет?» И услышал: «Рус, сдавайс!» Я тут же открыл огонь – у меня была одиннадцатизарядная винтовка. Уложил троих, остальные покатились со склона. Из дзота выскочили Раенко, Мудрик, Калюжный. И тоже стали стрелять по фашистам. Гитлеровцы ответили автоматным огнем. Тогда Раенко перетащил пулемет из дзота в траншею и начал бить врага с этой позиции. Погорелов и я тоже открыли огонь.
В течение дня дзот несколько раз подвергался артобстрелу и бомбежке с воздуха. В перерывах – атаки пехоты, ночью в дзот № 11 с боем пробились коммунисты Петр Корж, Макар Потапенко, Костя Король.
День 19 декабря опять начался с артобстрела. К полудню кончились патроны у ручных пулеметчиков. Король и Корж взяли в руки винтовки. Фашисты продолжали атаки – их бесила наша стойкость.
- Мы отбивались ружейным огнем, гранатами, бутылками «КС», - продолжал Григорий Доля. - Группе фашистов удалось приблизиться к дзоту, и они стали забрасывать амбразуру ручными гранатами с длинными рукоятками. Я и Погорелов наловчились хватать эти гранаты за рукоятку и выбрасывать наружу через амбразуру. И все же одна из гранат разорвалась в моей руке. Получив тяжелое ранение, я фактически вышел из строя. Бой разгорался – враги не давали нам ни часа передышки. Наступил вечер. И тут неожиданно прекратилась связь с КП роты. «Григорий, - обратился ко мне Потапенко, - слушай мой приказ: ты тяжело ранен, но все же постарайся добраться до КП роты и передать лейтенанту, что нам срочно необходимо подкрепление».
По-пластунки в кромешной тьме Доля полз в сторону командного пункта. Над головой свистели пули. Рядом рвались снаряды и мины. Временами силы покидали Григория. Придавал силы «голос» «Максима».
- Значит, живы братья мои, значит, не сдаются, - понимал я. - И я должен доползти до командира во чтобы то ни стало… Где-то на пути в балке меня подобрали в бессознательном состоянии двое бойцов и доставили в санчасть. Оттуда по моей просьбе на КП батальона передали просьбу дзота номер одиннадцать. А утром меня отправили в госпиталь. Подлечившись, я вернулся в боевой строй. Однажды – было это уже в апреле 1942 года – матросы читали вслух газету - сообщение о подвиге одиннадцатого дзота.
- Братцы, – вскочил я. - Так это ж о моем дзоте пишут. А Доля - это я…
Что тут началось! Матросы стали качать меня, а у меня – слезы из глаз.
Когда мы вернулись в город, долго бродили вместе с Григорием Григорьевичем по улицам, названным именами его боевых друзей…
Эти улицы – вечная память морским пехотинцам, героям одиннадцатого дзота.

На снимках: Г.Г. ДОЛЯ и А.В. КАЛЮЖНЫЙ.

Сначала я попросил его обрисовать, как выглядел дзот.- Дзот был деревянным, сложенным из бревен, с перекрытием, имел три амбразуры – левую, центральную и правую. В центральной стоял станковый пулемет, а через боковые амбразуры мы наблюдали и вели огонь из автоматов. Нас было семь матросов: командир дзота Сергей Раенко, Дмитрий Погорелов – пулеметчик, Алексей Калюжный – тоже пулеметчик, Володя Радченко, Василий Мудрик, Иван Четвертаков, ну и я… - Вы единственный, кто знает не только их фамилии, но и видел их живыми. Расскажите, пожалуйста, как они выглядели, опишите их внешность. – Сергей Раенко был среднего роста, волосы светлые, голубоглазый, веселый такой парень. Очень ему морская форма шла. Дмитрий Погорелов – плотный, здоровый. Он и до войны еще был связан с морем, строил корабли в Николаеве. Алексей Калюжный высокого роста. Он кировоградский, отец его и сейчас живет в Кировограде, а сам Алексей до войны работал трактористом в колхозе. Василий Мудрик был совсем молодой, тоже высокого роста, симпатичный паренек, украинец из Горловки. Иван Четвертаков оттуда же, с Украины, приветливый, открытый, душевный парень. Радченко – веселый, подвижный, неугомонный, очень энергичный. Глаза, помню, у него были голубые. Он шахтер по профессии. Мы очень сдружились в боях, полюбили друг друга, хотя, конечно, об этом не говорили. Называли друг друга братишка. «Братишка, сделай то! Братишка, помоги, пожалуйста!» Вот так мы в этом дзоте и жили одной семьей… - Расскажите, пожалуйста, о том, как вы отбивали генеральное наступление фашистов семнадцатого декабря. – Мы знали, нас предупредили, что оно должно начаться в эти дни. Все подготовили заранее: воду для пулеметов, для себя, продукты, НЗ пополнили. В общем, ждали. И вот началась артиллерийская и авиационная обработка. Били беспощадно. Я начал было считать, сколько снарядов поблизости от нас разорвалось. Насчитал четыреста пятьдесят разрывов самых близких и бросил. А вообще тут все гудело, и земля не успевала осыпаться вниз после того, как ее вскидывали разрывы вверх. Ну, мы вели наблюдение через амбразуры. Ждали, что вот-вот кинутся гитлеровцы. Так оно и случилось. Мы-то не очень их боялись, поэтому подпустили поближе, чтобы бить наверняка. И когда уже их было отчетливо видно, тут и чесанули из пулемета и автоматов. Они лезли отчаянно. И вот в то время, когда мы отбивали их с фронта, они где-то справа от нас просочились по кустам и подошли вплотную. Близко подошли, стали забрасывать нас гранатами. Выскочили из блиндажа Раенко, Мудрик, Калюжный и я. Из автоматов начали отбивать наседающих фашистов. А Погорелов остался у пулемета. Он отбивал тех, которые спереди на нас лезли. Когда мы отбивались в траншее, нас все время гранатами забрасывали, мы успевали некоторые назад выбросить, а некоторые не успевали. И вот разрывами ранило Васю Мудрика в голову, потом Погорелов высунулся, хотел узнать, как у нас дела, – и его ранило. Калюжного ранило. Видим, много в кустах накопилось гитлеровцев. Погорелов вынес пулемет «максим» на открытую площадку. Ну и как следует мы из «максима» все эти кусты прочистили. В общем, удержались до ночи. По сути дела, из всего нашего отделения остались только я да Погорелов более или менее здоровыми, остальные все были ранены. Ночью мы все время прочесывали местность, и я бросал гранаты. Я здорово бросал – на пятьдесят – шестьдесят метров мог забросить. Я еще ходил по траншее и из разных мест стрелял из винтовки, чтобы показать, вроде нас много. Несмотря на ранения, никто из ребят из дзота не ушел. Так мы продержались до девятнадцатого декабря. Были уже не по одному разу ранены. Фашисты кричали нам из кустов: «Рус, сдавайся!» Но мы ж моряки, у нас закон боя – никто живым не сдается! Мы уже и ориентировку потеряли, то ли день, то ли ночь, все время взрывы, треск стрельбы. Казалось, что все время было темно…