В каком городе грибоедов служил дипломатом. Родился русский писатель и дипломат александр сергеевич грибоедов

Жаль, что Грибоедов не оставил своих записок. Но замечательные люди исчезают у нас, не оставляя по себе следов. А.С. Пушкин

Писатель, дипломат, переводчик, математик, правовед и композитор А.С. Грибоедов принадлежит к числу авторов одной книги . В Испании таким писателем был Мигель Сервантес , написавший роман "Дон Кихот", в Голландии - Эразм Роттердамский , известный как автор "Похвалы глупости", в США авторами единственной книги стали писательницы Маргарет Митчелл ("Унесённые ветром") и Харпер Ли ("Убить пересмешника"). Русский драматург Александр Грибоедов известен как автор комедии в стихах "Горе от ума" , хотя строго говоря это не единственное его произведение. Тем не менее, пародийную комедию "Дмитрий Дрянской" или написанные в соавторстве с другими писателями водевили "Студент" и "Притворная неверность" по художественному уровню невозможно отнести к настоящей литературе.

Год рождения Грибоедова точно не известен - иногда указывают 1790, 1793, 1794. Однако в документах зафиксирована дата рождения - 4 (15) января 1795 года. Родился Грибоедов в Москве в семье секунд-майора Сергея Ивановича и Анастасии Фёдоровны. Примечательно, что оба родителя происходили из рода Грибоедовых, поэтому матери не пришлось в замужестве менять фамилию. Сам же род Грибоедовых имел польские корни: далёкий предок Ян Гржибовский переселился из Польши в Россию в начале 17 века.

В детстве юный Грибоедов проявил незаурядные интеллектуальные способности: в шестилетнем возрасте он свободно владел тремя языками, а к двенадцати годам - девятью. В 13-летнем возрасте окончил словесное отделение Московского университета с присвоением звания кандидата словесных наук, после чего к 17-ти годам окончил ещё два факультета - физико-математический и правовой, получив таким образом три высших образования .

Участвовал в Отечественной войне 1812 года в составе гусарского полка, в котором прослужил до 1815 года. В возрасте 20 лет вышел в отставку и, приехав в Петербург, посвятил себя литературной деятельности. Служит губернским секретарём в Коллегии иностранных дел. Знакомится с А.С. Пушкиным и В.К. Кюхельбекером. В соавторстве с Павлом Катениным, Александром Шаховским и Андреем Жандром пишет несколько пародийных комедий.

В 1817 году Грибоедов оказался участником четверной дуэли , то есть такого поединка, в котором после дуэлянтов обязаны стреляться их секунданты. Дуэль состоялась из-за известной балерины Авдотьи Истоминой. Дуэлянтами были Шереметев и Завадовский, секундантами соответственно - Якубович и Грибоедов. Во время дуэли Шереметев был смертельно ранен, и секунданты решили отложить свой поединок. Дуэль Грибоедова и будущего декабриста Александра Якубовича состоялась осенью 1818 года в Тифлисе (ныне Тбилиси). В результате дуэли Грибоедов был ранен в кисть левой руки . Из Тифлиса писатель уехал в Персию в качестве секретаря дипломатической миссии.

Комедия "Горе от ума" . В Персии Грибоедов прослужил до 1821 года, затем по состоянию здоровья перевёлся в Грузию секретарём при генерале Ермолове. Здесь же были сделаны черновые наброски комедии "Горе от ума". С 1823 по 1825 гг. живёт в Москве и Петербурге, где общается с некоторыми декабристами (хотя не разделяет их взглядов) и завершает работу над главной своей комедией.

Именно комедия "Горе от ума" сделала Грибоедова классиком русской литературы. Не будь её, он остался бы в истории России лишь как дипломат. Традиционно считается, что замысел комедии "Горе от ума" возник в 1816 году во сне (о чём сам Грибоедов упоминал в одном из писем), а в 1824 она была завершена. Собственно текст комедии создавался с 1822 по 1824 годы. Первоначальным замыслом автора было сатирическое изображение быта и нравов московского дворянства. Комедия сначала называлась "Горе уму", затем "Горе и нет ума", и в окончательном варианте - "Горе от ума".

Для своего времени комедия "Горе от ума" оказалась в высшей степени злободневным произведением. Центральные персонажи - московский барин Фамусов и молодой дворянин Чацкий - олицетворяют два лагеря, на которые разделилось российское общество после Отечественной войны, - консервативный и прогрессивный. Консерваторы были противниками любых общественных перемен; смысл жизни видели в приобретении чинов и богатства, а просвещение и образованность считали злом. Немногочисленные молодые дворяне придерживались противоположных взглядов, выступали противниками крепостного права, чинопочитания и преклонения перед богатством. Именно о таком столкновении "века нынешнего и века минувшего" говорит в одном из монологов Чацкий.

Однако в комедии центральное место занимает не только социальный, но и любовный конфликт. Завязкой сюжета служит приезд Чацкого в дом Фамусова с целью жениться на его дочери Софье: молодые люди когда-то любили друг друга, но Чацкий внезапно уехал и, по словам Фамусова, "три года не писал двух слов и грянул вдруг как с облаков". Чацкий не собирался вступать в конфликт со своим потенциальным тестем, однако неожиданно обнаруживается, что в жизненных принципах Чацкого, планирующего жениться на Софье, и взглядах Фамусова есть непримиримое противоречие. Но не это тревожит Чацкого: Софья почему-то принимает его холодно, и, чтобы разгадать причину такого приёма, Чацкий на сутки задерживается в доме Фамусова, успевая перессориться практически со всеми гостями хозяина дома.

Комедия написана как будто в духе классицизма (с элементами зарождавшегося в то время реализма): Грибоедов формально соблюдает правило трёх единств. Однако невозможно строго разделить персонажей на положительных и отрицательных, так как образы центральных героев - Чацкого, Фамусова, Софьи - в значительной степени противоречивы. К тому же в комедии более 60-ти внесценических персонажей, то есть героев, не присутствующих на сцене, но упоминаемых в репликах и монологах, а это существенно расширяет границы изображаемого. Сам Грибоедов говорил, что в его комедии "двадцать глупцов на одного здравомыслящего человека". Однако Чацкого, вступающего в борьбу с "фамусовским обществом", подстерегают унизительные интриги. Объявленный сумасшедшим, он уезжает из Москвы, и его борьба заканчивается ничем.

Некоторые исследователи считают, что в такой развязке сюжета содержится намёк на деятельность декабристов, вступивших в неравную борьбу с политической системой тогдашней России. Известна фраза Грибоедова: "Сто прапорщиков хотят перевернуть весь государственный быт России. Я им сказал, что они дураки". Таким образом, отношение автора к своему герою можно считать двойственным. Споры вокруг образа Чацкого сводились и к вопросу о том, действительно ли умён главный герой комедии. В частности, А.С. Пушкин отказал Чацкому в уме, отметив, что главным признаком умного человека является умение видеть, с кем имеешь дело, в то время как Чацкий произносит свои пылкие обличительные монологи перед теми, кто в принципе не способен его понять. Однако бесспорно умным считали Чацкого писатели и критики И.А. Гончаров (статья "Мильон терзаний") и А.И. Герцен (статья "Ещё раз Базаров") : первый отметил, что Чацкий не только умнее других персонажей комедии, но и "положительно умён", а второй обнаружил сходство вольнолюбивых идей Чацкого со взглядами декабристов: это и критика крепостного права, и идея служения Родине, и уважительное отношение ко всему русскому.

Дипломатическая деятельность и гибель Грибоедова . В 1825 году Грибоедов едет на Кавказ - через Киев и Крым. В Крыму у писателя возник замысел масштабного произведения о крещении Руси. В январе 1826 года, находясь в крепости Грозная (ныне город Грозный в Чеченской Республике), был арестован по подозрению в связях с декабристами . Следствие продолжалось около полугода, но доказать вину Грибоедова не удалось, и он был освобождён в июне того же года и продолжил дипломатическую деятельность.

Подписание Туркманчайского мирного договора

При участии Грибоедова был заключён выгодный для России Туркманчайский мирный договор в 1828 году, согласно которому России отходили ханства на территории современных Армении и Азербайджана, а Персия (ныне Иран) обязывалась выплатить России контрибуцию в размере 20 миллионов рублей серебром. Грибоедов с текстом договора приехал в Петербург, где был назначен министром-резидентом в Персии. По дороге в Персию задержался в Тифлисе, где женился на княжне Нине Чавчавадзе, с которой фактически прожил несколько недель, так как направлялся на службу в Тегеран. Именно там 30 января 1829 года толпа фанатиков-мусульман напала на русское посольство, в результате которого были зверски убиты 37 человек, в том числе Грибоедов. Его тело было настолько обезображено, что его удалось опознать лишь по ранению кисти левой руки, полученному во время дуэли с Якубовичем.

Грибоедов был похоронен в Тифлисе. На надгробии Нина Чавчавадзе установила памятник с надписью "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?". Памятники Грибоедову установлены также в Ереване, Петербурге и Москве.

Памятник А.С. Грибоедову в Москве на Чистых прудах

Описание презентации по отдельным слайдам:

1 слайд

Описание слайда:

Презентация к уроку истории «Внешняя политика Николая 1» «Дипломатическая деятельность Александра Грибоедова». Красноюрченко Галина Кузьминична, учитель истории и обществознания, Числова Алина, ученица 11 класса, МОУ « Очкуровская СШ», Образец заголовка

2 слайд

Описание слайда:

« Стремительно оборванная жизнь…» 220 лет со дня рождения А.С. Грибоедова 1795 1829

3 слайд

Описание слайда:

«Мне не случалось в жизни ни в одном народе видеть человека, который бы так пламенно, так страстно любил Отечество, как Грибоедов любил Россию». Ф.В.Булгарин «Это один из самых умных людей в России, хоть его жизнь была затемнена некоторыми облаками: следствие пылких страстей и могучих обстоятельств». А.С. Пушкин

4 слайд

Описание слайда:

Именно пламенное патриотическое чувство к России сопутствовало Александру Сергеевичу Грибоедову, знаменитому писателю и выдающемуся дипломату, на протяжении всей динамичной и неспокойной жизни. Жизнь Грибоедова оборвалась рано, дипломатическая служба его была недолгой, но он оставил яркий след в истории внешних сношений России. В литературе о дипломатической деятельности Грибоедова высказывались противоречивые мнения: его дипломатическая деятельность не имела большого политического значения, а занимаемый им пост был простым «казенным поручением по плечу любому исполнительному чиновнику», что это была «мелкая дипломатическая служба»,

5 слайд

Описание слайда:

должность русского представителя в Иране того времени- не мелкое казённое поручение, а обширное поле деятельности для дипломата большого размаха, каким был А. Грибоедов. Трудности в изучении дипломатической деятельности А.С. Грибоедова: публикация необходимых документов началась спустя десятилетия после гибели полномочного министра России в Иране А.С. Грибоедова, большинство исследователей интересовалось им как автором бессмертной комедии «Горе от ума»: Грибоедов- поэт заслонял собой Грибоедова- дипломата, многие ценнейшие документы, не будучи опубликованы, исчезли, публикуются новые архивные материалы, печатаются исследования, посвящённые отдельным периодам его жизни и деятельности, выявляются его связи с прогрессивным общественным движением эпохи, с движением декабристов, ещё не все обстоятельства гибели дипломата в Тегеране выявлены.

6 слайд

Описание слайда:

Начало дипломатической деятельности В 1817 году Грибоедов поступил в Коллегию иностранных дел и за присутствие на дуэли в качестве секунданта выслан из Петербурга в Персию для исполнения дипломатической миссии. 28 августа 1818 года Грибоедов покидает Петербург и едет к месту новой службы, как ссылку. «Теперь объясню тебе непритворную мою печаль,- жаловался Грибоедов своему задушевному другу С.Н. Бегичеву.- Представь себе, что меня непременно хотят послать куда бы ты думал?- В Персию, и чтоб жил там. Как я не отнекиваюсь, ничто не помогает». Это был период обострения Восточного вопроса. Русско-иранские, русско-турецкие, русско-английские противоречия сплетались вместе с англо-иранскими, англо- афганскими и ирано-турецкими противоречиями в один узел. Разрешить их в первую очередь должна была дипломатическая служба на Востоке. Поэтому отношения России со странами Среднего Востока и Центральной Азии определялись не только успехами оружия, но и деятельностью русской дипломатии, в частности в Иране.

7 слайд

Описание слайда:

Тавризский период дипломатической службы (1819-1821) Иран в то время представлял собой отсталую страну на обширном пространстве от Грузии до берегов Персидского залива, от Ирака до нагорий Афганистана. Резиденцией русской миссии в Иране была не его столица Тегеран, а Тавриз, главный город Южного Азербайджана. Там жил наследный принц Аббас-мирза, правитель Азербайджана которому была поручена внешняя политика Ирана. Деспотизм и произвол в Иране произвели на Грибоедова очень сильное впечатление:»…эта лестница слепого рабства и слепой власти…»-так записал в дневнике молодой дипломат. Именно в Иране у Грибоедова зародилась идея ограничения самодержавия конституцией. Дипломатическая служба в Иране была сложной и трудной из-за интриг соперничавших с Россией держав, традиций восточной дипломатии. « Я в течение целого дня должен был выдерживать диалектику 12 столетия»- заметил как-то Грибоедов о своих переговорах с иранскими дипломатами. Приглядывался он и к деятельности английских дипломатов.

8 слайд

Описание слайда:

Перевод дипломата в Тифлис Тавризский период дипломатической службы Грибоедова окончился в ноябре 1821 г. его поездкой в Грузию к Ермолову. Он явился туда с докладом о положении дел в Иране в связи с разгоревшейся ирано-турецкой войной. Генерал решил оставить Грибоедова в Тифлисе и ходатайствовал перед Нессельроде об определении дипломата при нем, Ермолове, «секретарем по иностранной части». Просьба главно-управляющего была удовлетворена, и коллежский асессор Грибоедов (чин этот он получил тоже по настоянию Ермолова) в феврале 1822 г. начал службу в качестве дипломатического секретаря при «проконсуле Кавказа».

9 слайд

Описание слайда:

В 1823 г. благодаря содействию Ермолова Грибоедов получил четырехмесячный отпуск в Москву и Петербург «по дипломатическим делам». Отпуск затянулся, и на Кавказ Грибоедов возвратился только в октябре 1825 г., чтобы вскоре вновь уехать в столицу. На этот раз дипломат отбыл с Кавказа не совсем обычным порядком. Грибоедов был привлечен к следствию по делу декабристов. За ним спешно прискакал фельдъегерь из Петербурга, и 22 января 1826 г. в крепости Грозная Грибоедов был арестован «по высочайшему повелению», но вскоре был отпущен за недостатком обвинительных показаний.

10 слайд

Описание слайда:

Русско-иранская война 1826-28гг. 31 июля 1826 года 40-тысячная персидская армия без объявления войны вторглась в южные пределы России. Создалась угроза Тифлису-русской столице Кавказа. Началась вторая с начала 19 века русско-персидская война. Это совпало с возращением Грибоедова в штаб кавказского корпуса, которым к этому времени командовал генерал Паскевич. В войне наступил перелом, когда в октябре 1827 года русские войска взяли Эривань и вступили в Южный Азербайджан. Поражение персов было неминуемо, шах понимал, что война проиграна. Персы просили подписать мирный договор. Российская сторона не возражала и в июле 1827 года начались мирные переговоры между Россией и Ираном. Начатые в Дей-Каргане, позже они были возобновлены в Туркманчае в начале 1828 года. В «Воспоминаниях о незабвенном Грибоедове» Фаддей Булгарин писал о беспрерывных трудах и важных услугах дипломата, оказанных им при заключении трактата.

11 слайд

Описание слайда:

12 слайд

Описание слайда:

13 слайд

Описание слайда:

Основные положения Туркманчайского мирного договора были написаны Грибоедовым. По нему Персия теряла почти все свои территории, приобретенные раньше на Кавказе. К России отходила восточная Армения с городом Эривань, объявлялась свобода мореплавания русских торговых судов, а также монопольное право России иметь военный флот на Каспии. Граница между Россией и Персией устанавливалась по реке Аракс. Она оставалась почти неизменной до распада СССР. Персия должна была выплатить России контрибуцию - 20 млн. рублей серебром, по тем временам это были немыслимые деньги. Память об этом договоре хранится в Иране до сих пор. Не случайно человек, совершивший неудачную сделку говорит: « Вай- вай! туркманчай!», -подразумевая что тогда они лишились практически всего, чем располагали.

14 слайд

Описание слайда:

15 слайд

Описание слайда:

К числу статей, в которых был особо приметен «грибоедовский почерк», относилась статья 15 Трактата «о всепрощении жителям Азербайджана и о сроке для переселения желающих из них в Россию». Особое значение этой статьи заключалось в том, что ею предоставлялось право армянскому населению Ирана перейти в русские пределы и принять русское подданство, а иранское правительство обязывалось не препятствовать. Участвовал Грибоедов и в составлении « Трактата, заключенным с Персиею, о торговле Российских и Персидских подданных». В письме к Николаю I генерал Паскевич прямо написал, что без Грибоедова заключение мира оказалось бы невозможным. И.Ф.Паскевич

16 слайд

Описание слайда:

«На словах и в переписке не сохранять тона умеренности - персияне его причтут к бессилию. Угрожать им бунтом за бунт. Угрожать, что возьмём все их провинции в Южном Азербайджане».

17 слайд

Описание слайда:

18 слайд

Описание слайда:

Орден святой Анны –награда дипломата 12 марта 1828 года Грибоедов прибыл в Петербург. Газета «Северная пчела» писала: « Сего дня в третьем часу пополудни выстрелом из пушки с Петропавловской крепости жителям столицы было возвещено о заключении мира с Персией. Известие о сем и самый трактат привезен сюда из Главной квартиры действующей в Персии российской армии коллежским советником Александром Грибоедовым». Николай I оценил заслуги победителей по достоинству. Генерал Паскевич получил титул графа Эриванского и миллион рублей золотом, а Грибоедов – 4 тысячи золотых червонцев, Орден святой Анны с бриллиантами и чин статского советника.

19 слайд

Описание слайда:

Последняя миссия дипломата Через несколько дней по высочайшей воле императора Николая I Александр Грибоедов был назначен полномочным послом русской миссии в Персии (по персидски посланник- вазир- мухтар). Знавшие Грибоедова позже говорили: "У него были дурные предчувствия". "Не поздравляйте меня с этим назначением, – заметил Грибоедов одному из своих друзей, - Нас там перебьют. Обстановка на Востоке действительно была очень сложной. Весною 1828 года началась война России с Турцией. Русская миссия в Иране являлась передовым дипломатическим форпостом России в Азии. Именно здесь проходил «передний край», на котором продолжалась борьба России и Англии за влияние на Среднем Востоке. Русский представитель в Иране должен был быть человеком большой воли, выдержки и незаурядным мастером в дипломатическом искусстве. Наконец, он должен был превосходно знать страну. Ему должны были быть хорошо известны все приемы иранской дипломатии и своеобразные маневры шахских сановников. Нужно было в совершенстве знать церемониал посольского обряда в Иране. Выбор русского правительства пал на Александра Грибоедова.

20 слайд

Описание слайда:

Работа русской миссии, несмотря на все трудности, протекала успешно. Близилась к завершению сложная работа русско-иранской разграничительной комиссии. Деятельность Грибоедова раздражала английских политиков. Особенно тревожило их нежелание Грибоедова «поступать круто и ссориться» с Ираном. Дружественных отношений между Россией и Ираном англичане не могли допустить. В заговор против русской миссии вступило и шиитское духовенство.

21 слайд

Описание слайда:

Смерть Вазир-Мухтара Кадры из фильма "Смерть Вазир-Мухтара. Любовь и жизнь Грибоедова". По роману Ю.Тынянова, 2009г.

22 слайд

Описание слайда:

Утром 30 января 1829 года у главной мечети Тегерана после проповеди был произнесен приговор о смерти Грибоедова. Толпа направилась к зданию русского посольства. Сначала в окна полетели камни, потом началось восстание и штурм. Когда волнение несколько улеглось, шах приказал отобрать труп Грибоедова у толпы и отправить его сначала в Тавриз, а потом к границам России. Защищавшиеся члены русской миссии, почти все без исключения, в том числе и Грибоедов, выказали примеры истинного героизма. Курьер Амбарцум-бек, который принимал непосредственное участие в защите миссии, получил 18 ран. Он рассказал следующее: "Казаки героически дрались, постепенно отодвигаясь к комнатам. Когда почти все были избиты и толпа приблизилась к комнатам, посол со мною и вместе с двумя казаками лицом к лицу стали навстречу толпе... Оказалось, что он с места ранил нескольких и из ружья убил несколько персов. Меня отбросили назад, в комнату, где я увидел 17 тел моих товарищей, вытянутых на полу. Левая сторона груди посланника была насквозь проткнута саблей, и мне показали борца, состоявшего в услужении у одного из жителей Тегерана, человека атлетического телосложения и огромной силы, который якобы нанес ему этот удар".

Портрет Грибоедова
работы И. Крамского, 1875 год

Александр Сергеевич Грибоедов (4 января 1795, - 30 января 1829) - русский дипломат, поэт, драматург, пианист и композитор, дворянин.

Биография.

Александр Сергеевич родился в Москве в дворянской семье. В пятнадцать лет окончил Московский университет. Во время наполеоновского вторжения был зачислен в армию и прослужил два года в кавалерийском полку. В июне 1817 года Грибоедов поступил на службу в коллегию иностранных дел; в августе 1818 года он был назначен секретарем русской дипломатической миссии в Персии.

С 1822 по 1826 год Грибоедов служил на Кавказе при штабе А.П.Ермолова, с января по июнь 1826 года находился под арестом по делу декабристов.

С 1827 года он при новом наместнике Кавказа И.Ф.Паскевиче ведал дипломатическими сношениями с Турцией и Персией. В 1828 году после заключения Туркманчайского мира, в котором Грибоедов принял активное участие и текст которого привез в Петербург, он был назначен «полномочным министром» в Персию для обеспечения выполнения условий договора.

В том же году в августе Александр Грибоедов женился на старшей дочери своего друга - грузинского поэта и общественного деятеля Александра Чавчавадзе - Нине, которую он знал с детства, часто занимался с ней музыкой. Повзрослев, Нина вызвала в душе Александра Грибоедова, человека уже зрелого, сильное и глубокое чувство любви.

Говорят, она была красавица: стройная, грациозная брюнетка, с приятными и правильными чертами лица, с темно-карими глазами, очаровывающая всех своей добротой и кротостью. Грибоедов называл ее Мадонной Мурильо. 22 августа 1828 года в Сионском соборе в Тифлисе их венчали. В церковной книге сохранилась запись: "Полномочный министр в Персии Его императорского Величества статский советник и Кавалер Александр Сергеевич Грибоедов вступил в законный брак с девицею Ниною, дочерью генерал-майора князя Александра Чавчавадзева... ". Грибоедову было 33 года, Нине Александровне не было еще и шестнадцати.

После свадьбы и нескольких дней торжеств молодые супруги уехали в имение А. Чавчавадзе в Кахетии в Цинандали. Затем молодая чета отправилась в Персию. Не желая подвергать Нину опасности в Тегеране, Грибоедов на время оставил жену в Тавризе - своей резиденции полномочного представителя Российской империи в Персии, и поехал в столицу на представление шаху один. В Тегеране Грибоедов очень тосковал по своей молодой жене, беспокоился о ней (Нина очень тяжело переносила беременность).

30 января 1829 года толпа, подстрекаемая мусульманскими фанатиками, разгромила русскую миссию в Тегеране. При разгроме посольства русский посланник Александр Сергеевич Грибоедов был убит. Бесчинствующая толпа таскала его изуродованный труп по улицам несколько дней, а потом бросила в общую яму, где уже лежали тела его товарищей. Позже его опознали лишь по изуродованному на дуэли мизинцу левой руки.

Ожидавшая мужа в Тавризе Нина не знала о его смерти; беспокоясь о ее здоровье, окружающие скрывали страшную весть. 13 февраля по настоятельной просьбе матери она покинула Тавриз и поехала в Тифлис. Только здесь ей сказали, что муж мертв. От стресса у нее случились преждевременные роды.

30 апреля прах Грибоедова привезли в Гергеры, где гроб видел A.C. Пушкин, упоминающий об этом в своем "Путешествии в Арзрум". В июне тело Грибоедова прибыло наконец в Тифлис, и 18 июня 1829 года было предано земле близ церкви Св. Давида, согласно желанию Грибоедова, который как-то шутя сказал жене: "Не оставляй костей моих в Персии; если умру там, похорони меня в Тифлисе, в монастыре Св. Давида". Нина исполнила волю мужа. Похоронила его там, где он просил; на могиле мужа Нина Александровна поставила часовню, а в ней - памятник, изображающий молящуюся и плачущую перед распятием женщину - эмблему ее самой.

На памятнике следующая надпись: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской; но для чего пережила тебя любовь моя?"

Нина Александровна пережила мужа на 28 лет, она умерла в 1857 году от холеры и погребена рядом со своим любимым.

Александр Сергеевич Грибоедов. Акварельный портрет работы Петра Андреевича Каратыгина (1805-1879)

Творчество.

По литературной позиции Грибоедов относится (по классификации Ю. Н. Тынянова) к «младшим архаистам»: его ближайшие литературные союзники - П. А. Катенин и В. К. Кюхельбекер; впрочем, ценили его и «арзамасцы», например, Пушкин и Вяземский, а среди его друзей - такие разные люди, как П. Я. Чаадаев и Ф. В. Булгарин.

Ещё в годы учёбы в Московском университете Грибоедов пишет стихотворения, создает пародию на произведение В. А. Озерова «Дмитрий Донской» - «Дмитрий Дрянской». В 1814 году в «Вестнике Европы» выходят две его корреспонденции: «О кавалерийских резервах» и «Письмо редактору». В 1815 году он публикует комедию «Молодые супруги» - пародию на французские комедии, составлявшие русский комедийный репертуар в то время. Автор использует очень популярный жанр «светской комедии» - произведения с небольшим числом персонажей и установкой на остроумность. В русле полемики с Жуковским и Гнедичем о русской балладе Грибоедов пишет статью «О разборе вольного перевода „Леноры“».

В 1817 году в свет выходит комедия Грибоедова «Студент». По свидетельствам современников, небольшое участие в ней принимал Катенин, но скорее его роль в создании комедии ограничивалась редактурой. Произведение имеет полемический характер, направлено против «младших карамзинистов», пародируя их произведения, тип художника сентиментализма. Основной пункт критики - отсутствие реализма.

В 1817 году Грибоедов принимает участие в написании «Притворной неверности» совместно с А. А. Жандром . Комедия представляет собой обработку французской комедии Николя Барта. В ней появляется персонаж Рославлев, предшественник Чацкого. Это странный молодой человек, находящийся в конфликте с обществом, произносящий критические монологи. В этом же году выходит комедия «Своя семья, или замужняя невеста». Соавторы: А. А. Шаховской , Грибоедов, Н. И. Хмельницкий.

Из поздних опытов Грибоедова наиболее заметны драматические сцены «1812 год», «Грузинская ночь», «Родамист и Зенобия». Особого внимания заслуживают и художественно-документальные сочинения автора (очерки, дневники, эпистолярий).

Хотя мировая известность и пришла к Грибоедову благодаря лишь одной книге, его не следует считать «литературным однодумом», исчерпавшим свои творческие силы в работе над «Горем от ума». Реконструктивный анализ художественных замыслов драматурга позволяет увидеть в нём талант создателя подлинно высокой трагедии, достойной Уильяма Шекспира, а писательская проза свидетельствует о продуктивном развитии Грибоедова как самобытного автора литературных «путешествий».

Комедия в стихах «Горе от ума» задумана в Петербурге около 1816 года и закончена в Тифлисе в 1824 .

Комедия «Горе от ума» - вершина русской драматургии и поэзии. Яркий афористический стиль способствовал тому, что она вся «разошлась на цитаты».

«Никогда ни один народ не был так бичуем, никогда ни одну страну не волочили так в грязи, никогда не бросали в лицо публике столько грубой брани, и, однако, никогда не достигалось более полного успеха» (П. Чаадаев. «Апология сумасшедшего»).

А. С. Грибоедов на Памятнике «1000-летие России» в Великом Новгороде

Написанные Грибоедовым немногочисленные музыкальные произведения обладали великолепной гармонией, стройностью и лаконичностью.

Он - автор нескольких фортепианных пьес, среди которых наибольшую известность имеют два вальса для фортепиано. Некоторые произведения, в том числе фортепьянная соната - самое серьезное музыкальное произведение Грибоедова. Вальс ми минор его сочинения считается первым русским вальсом, дошедшим до наших дней.

По воспоминаниям современников, Грибоедов был замечательным пианистом, его игра отличалась подлинным артистизмом.

Памятник Грибоедову в Санкт-Петербурге (Пионерская площадь, возле ТЮЗа)

Лубочный театр

[Первая половина 1824]

Памятная монета Банка России, посвящённая 200-летию со дня рождения А. С. Грибоедова. 2 рубля, серебро, 1995 год

ДИПЛОМАТ

Цепь пресловутая всепетого Кавказа,

Непроходимая, безлюдная страна,

Притон разбойников, поэзии зараза!

Без пользы, без красы, с каких ты пор славна?

П. А. Катенин

Грибоедов привык к хаосу. В Польше он видел разноречивые приказы равновеликих начальников (наместника и командующего резервной армией), равноправное хождение разнообразных денег (русских, польских и фальшивых), видел разномастных агентов, аферистов и авантюристов. В Петербурге он жил среди вечных театральных интриг, вечного безденежья и вечных столкновений артистов, аристократов и авторов.

Но и его удивил дипломатический мир. Польская неразбериха ограничивалась Польшей, театральная - двумя-тремя театрами. Коллегия иностранных дел занималась сохранением порядка в Европе, Азии и даже Америке, а сама пребывала в состоянии совершенной анархии, начинавшейся в комнате кассира и заканчивавшейся кабинетом императора.

Дипломаты получали жалованье в гульденах, которые чеканились, однако не в Голландии, а в России, золотым содержанием выше подлинных голландских. Голландия не возражала - таким путем она увеличивала свою казну. Россия же использовала гульдены для международных расчетов и для расплаты с нужными иностранными лицами: никакое правительство, никакая Англия или Франция не могли доказать факт подкупа, раз были использованы не рубли, а гульдены; а с Голландии какой спрос? она давно потеряла политический вес. В 1817 году русские гульдены стали ходить и в самой России, особенно в Петербурге. В тот год шел обмен обесценившихся после войны ассигнаций на новые. Народ не доверял ни тем ни другим и был рад появлению полновесных золотых монет. Их прозвали «арапчиками» из-за изображения рыцаря и непонятных надписей.

Александр мог не затруднять себя обменом и повсюду расплачивался в столице гульденами.

Но более всего его позабавило то, что он поступил на службу в несуществующее учреждение. Никакой Коллегии иностранных дел давно не было. В 1802 году Александр I заменил петровские коллегии министерствами, но штата Министерства иностранных дел не создал, а просто передал в него всю Иностранную коллегию. Должность президента (или управляющего) Коллегии он не отменил. Предполагалось, что министр будет определять общее направление внешней политики России, а управляющий - вести непосредственную работу по ее воплощению в жизнь. Император, конечно, не надеялся на их идиллическое сотрудничество, напротив, рассчитывал на взаимную вражду и отводил себе роль верховного примирителя противоречий и единоличного вершителя судеб государства. До поры до времени он сохранял нейтралитет, но можно было предсказать, что однажды появится министр, который будет ему приятнее своими личными качествами или убеждениями, нежели его коллега, и тогда баланс сил в министерстве нарушится, служащие разделятся на партии и международный престиж России станет воланчиком в закулисной игре.

Так и произошло. В 1817 году должность министра была формально разделена между двумя людьми. Странами Востока и общими вопросами ведал граф Каподистрия, чистокровный грек на русской службе, едва достигший сорока лет. Он был честолюбив, но осторожен, и, по слухам, ходившим в министерстве, цель российской внешней политики видел в восстановлении независимости Греции, несколько веков находящейся под османским игом, а остальные проблемы рассматривал сквозь призму греческих. Он приветствовал войны России с Турцией, стоял за союз с Францией, поддерживавшей идею греческой революции, и противился сближению с Австрией, препятствовавшей этой революции. Он даже создавал в Одессе греческие гетерии - объединения патриотов, готовившихся к вооруженному восстанию против турок.

Непосредственным начальником Грибоедова, управляющим Коллегией, был граф Нессельроде, немец, родившийся русским подданным, но русского языка не знавший. Он был очень осторожен, но не умен. Величайшим человеком на земле он почитал австрийского министра иностранных дел князя Меттерниха и цель российской внешней политики видел в том, чтобы заслужить его одобрение. Он стоял за союз с Австрией и всемерно препятствовал греческому восстанию, потому что оно было бы неприятно Меттерниху. Два года назад он чуть не похоронил свою карьеру, прозевав секретный договор Австрии с Францией против России, но слепого доверия к Меттерниху не утратил.

Император знал цену обоим министрам, слушал их советы не более, чем они того заслуживали, и даже в тех редких случаях, когда Каподистрия и Нессельроде сходились во мнении, проводил собственную линию. (Так, оба не питали добрых чувств к полякам, хотя по разным причинам, но это не помешало монарху дать конституцию Царству Польскому.) Всё шло благополучно, пока государь не увлекся идеалами всехристианского единства, возмечтал о мире без войн, революций и потрясений, и предложил создать Священный союз, который объединил бы православную Россию, католическую Австрию и протестантскую Пруссию, а впоследствии - может быть, и другие европейские страны. Меттерних очень одобрил Союз - религия его не беспокоила, но он увидел в ней великолепное средство привлечь Россию к Австрии. Нессельроде активно поддержал любимое детище императора, ездил с ним на конгрессы Священного союза и все более заслуживал симпатию Александра I.

Граф Каподистрия, напротив, пытался охладить пыл царя, противился заключению Союза, демонстрировал свое православие в ущерб вселенскому христианству и наконец надоел Александру. Он еще не лишился доверия императора, но уже наиболее дальновидные подчиненные начали потихоньку переходить на сторону восходящей звезды Нессельроде. Они делали бы это быстрее, если бы были уверены в способности того сохранить приобретенное преимущество.

Коллегия кипела интригами и обидами, которые усиливались неопределенностью будущего. Грибоедов не участвовал в них. Он не видел разницы, стоит ли во главе министерства грек или немец; все равно политику определял император, который пока не совершил столь серьезных ошибок, чтобы требовалось вмешательство каждого губернского секретаря. Он даже не считал, в отличие от некоторых своих друзей, что предоставление конституции Польше - такое уж неправильное решение. Александр не понаслышке знал положение в этой стране и ни на грош не верил упорным слухам, будто бы царь любит поляков и ненавидит русских и даже хочет перенести столицу в Варшаву.

Грибоедову не удалось долго оставаться сторонним наблюдателем. Каподистрия, принимая его на службу через посредство Ланского, слышал о нем больше, чем обыкновенно начальник слышит о мелком служащем. Граф, хотя слабо владел русским языком, состоял «почетным гусем» «Арзамаса». Именно через верных арзамасцев, Блудова и Дашкова, чиновников Министерства внутренних дел Ланской пристроил сына Настасьи Федоровны к месту. Грибоедов был для Каподистрии молодым драматургом, приверженцем Шаховского. На первых порах он пытался его за это презирать. Но из кабинета министра веселая борьба «Арзамаса» и «Беседы» виделась иначе, чем из литературных гостиных. Грибоедов быстро добился уважения в Коллегии. Он занимал должность переводчика, и хотя сам переводил весьма мало, но во время круглосуточных дежурств охотно подсказывал сослуживцам, как точнее передать то или иное выражение французского, немецкого, итальянского или английского языков. Французский язык в Коллегии был известен всем, вплоть до простых переписчиков бумаг, поскольку он был языком делопроизводства (в отличие от всех прочих учреждений России), но никто не знал столько языков одновременно - и так хорошо.

Слава Грибоедова-полиглота дошла и до министра. Или, может быть, стремительно теряя приверженцев, он почувствовал в нем своего брата-литератора, далекого от чиновничьих распрей. Во всяком случае, на одном из утренних приемов служащих в начале октября он подозвал его к себе и, как бы случайно, задал вопрос, не понимает ли тот и греческий язык. Александр ответил отрицательно, он не учил даже древнегреческий - только латынь, и Каподистрия, как бы шутя, посоветовал ему восполнить этот пробел. Разговор был публичным и, казалось бы, незначащим. Но Грибоедов воспринял его иначе. Если граф, зная ситуацию в мире, намекал на необходимость изучения греческого языка, это могло означать, что вскоре в Греции произойдут какие-то события и российские дипломаты со знанием греческого получат важные задания. Александр охотно поверил в это, и не без причины - он умел воспринимать скрытый смысл речей.

Как и все в Европе (кроме разве что Австрии), Александр сострадал участи греков. Эллада, колыбель европейской культуры, страна, давшая миру идеал прекрасного в литературе, архитектуре и скульптуре, гибла под турецким владычеством! Весь мир негодовал (кроме разве что Англии), когда, пользуясь тяжелым положением Греции, лорд Элджин вывозил бесценные сокровища античного искусства, украшая ими коллекцию Британского музея. В юности Грибоедов с увлечением прочел две первые песни «Чайльд-Гарольда» Байрона и полюбил многострадальную страну, которую так пылко воспевал великий поэт. Он был бы рад помочь грекам: в России очень многие молодые люди мечтали присоединиться к греческому восстанию, независимо от того, привлекала ли их романтика борьбы, поддержка православия, ненависть к туркам или восхищение красотой и прошлым Эллады. Правда, Грибоедов помнил предостережение Байрона, обращенное к грекам:

Рабы, рабы! Иль вами позабыт

Закон, известный каждому народу?

Вас не спасут ни галл, ни московит,

Не ради вас готовят их к походу.

Тиран падет, но лишь другим в угоду.

О Греция! Восстань же на борьбу!

Раб должен сам добыть себе свободу!

Ты цепи обновишь, но не судьбу.

Иль кровью смыть позор, иль быть рабом рабу!

И он нигде не встретил у Байрона свидетельств мужества и воинственности греков, равных тем, которые поэт столь ярко живописал в первой песне о воюющей Испании. Однако Грибоедов и не собирался помогать грекам сражаться, он не предполагал, что трусоватому Каподистрии нужны знатоки греческого языка для участия в боях.

Александр всерьез начал учиться по-гречески и прямо сходил с ума от этого языка: брал уроки каждый день по четыре часа и делал большие успехи. В отличие от всех, кто когда-либо принимался за греческую грамматику, он находил язык вовсе не трудным. Но не прозанимался он и месяца, как оказался втянут в дуэль и следствие. Когда же история завершилась, он узнал, что граф Каподистрия впал в немилость у императора. Он совершенно неподобающе вел себя во время поездки царя на открытие первого Польского сейма и так явно выражал недовольство происходящим, так дерзко отказывался выполнять простые распоряжения государя, что был почти совершенно отставлен от дел. Нессельроде ликовал, и все в Коллегии начали уже именовать его «министром».

Это произошло в конце февраля. А в начале апреля Александр был вызван в азиатский департамент Коллегии, где его принял молодой чиновник Александр Стурдза. Тот происходил из знатного молдавского рода, получил немецкое образование и прежде считался сторонником Каподистрии. Теперь он старался выслужиться перед Нессельроде, однако неудачно - он все более и более превращался в православного фанатика, а император таких не жаловал (и вскоре отправил его в отставку, предоставив на досуге сочинять рассуждения о превосходстве православной веры над прочими). Стурдза встретил Грибоедова постной улыбкой и, говоря с истинно христианской мягкостью, сообщил, что министерство решило предоставить ему просимую дипломатическую должность и направить… в только что созданную русскую миссию в Персии. Грибоедов был совершенно потрясен. Он попытался сразу же отказаться от сомнительной чести, но Стурдза с тою же приятностью предложил ему выбор между Тегераном и Филадельфией в Америке и посоветовал несколько дней обдумать свое решение.

Александр вернулся к себе в полной растерянности и не знал, с кем посоветоваться. Все его друзья отсутствовали, даже Жандр уехал в Москву, намереваясь остановиться в доме Настасьи Федоровны. Да и что могли бы они ему сказать? Спору нет, направление в Париж или Вену было бы неизмеримо приятнее, но после дуэли и поражения Каподистрии Александр не мог рассчитывать на милость начальства и понимал, что его неспроста отсылают на край цивилизации. Отказаться без важных причин было нельзя - это означало бы отставку. Если же решиться выйти из дипломатической службы, то куда? Кроме военной, больше некуда. А офицер столь же уязвим, как и дипломат, - в Закавказье идет война, вдруг его пошлют именно туда, по следам Якубовича? Так и так Персии не миновать. Об Америке он и не думал; с дипломатической точки зрения это был тупик: чем там можно было отличиться? Он предпочел согласиться на Персию, но выдвинув такие условия, которые были бы заведомо неприемлемы для Нессельроде.

12 апреля он получил приглашение министра явиться к нему. Александр положил вести себя смело до дерзости и объявил, что не решится на назначение иначе (и то не наверное), как если ему дадут повышение на два чина. Нессельроде поморщился, но промолчал. Александр изобразил ему со всевозможным французским красноречием, что жестоко было бы ему провести цветущие лета между дикими азиатами, в добровольной ссылке; на долгое время отлучиться от друзей, от родных, отказаться от литературных успехов, которых он вправе ожидать, от всякого общения с просвещенными людьми, с приятными женщинами, которым сам он может быть приятен. Словом, невозможно ему пожертвовать собою без хотя бы несколько соразмерного вознаграждения.

Вы в уединении усовершенствуете ваши дарования.

Нисколько, ваше сиятельство. Музыканту и поэту нужны слушатели, читатели; их нет в Персии…

Нессельроде, вопреки его ожиданиям, не рассердился, не прогнал его. Напротив, сперва познакомил с предполагаемым начальником, главой русской миссии в Персии Симоном Мазаровичем. По происхождению далматинец, по образованию врач, родом из Венеции, подданный Австрии, он служил России, хотя даже не приносил ей присягу. (Назначение врача в дипломаты было не случайно: важные дела в Персии решались не в приемных, а в гаремах, куда имели доступ только европейские медики. Англичане, издавна работавшие на Востоке, первыми освоили правила «гаремной дипломатии» и часто направляли посланниками врачей. Нессельроде решил воспользоваться чужим опытом.)

Потом граф объяснил Грибоедову, что в любой европейской миссии он мог бы надеяться на незначительную должность в соответствии со своим ничтожным опытом и заслугами, а в Персии над ним будет один Мазарович, поэтому он получит тьму выгод, поощрений и знаков отличия по прибытии на место. Ему предлагают не синекуру, уверял граф, а настоящую, серьезную и в значительной мере самостоятельную деятельность. Грибоедов ведь занимался сбором разного рода сведений и общением с разного рода агентами и местными жителями, когда служил в штабе резервной армии, и Кологривов достаточно высоко оценивал его успехи. Теперь он будет заниматься почти тем же самым. Правда, сбор статистических и военных сведений об иностранных государствах по высочайшему указу от 12 декабря 1815 года вменен в обязанность I отделения канцелярии Управления генерал-квартирмейстера Главного штаба, но Нессельроде не считал это нововведение разумным, поскольку чиновники штаба все равно должны были входить в состав постоянных дипломатических миссий: так почему же по военно-политическим вопросам им следовало отчитываться перед Главным штабом, а по политическим - перед Иностранной коллегией? Уместнее сохранить у Министерства иностранных дел всю полноту информации. Поэтому граф отправлял Мазаровича для представительских функций, для посещения официальных приемов и проч., а Грибоедова - для любой практической работы, к которой далматинец был не совсем привычен. Больше в персидскую миссию никого не включат.

Фактически, продолжал улещивать Нессельроде, над Грибоедовым не будет прямого начальства ближе, чем в Петербурге. Министр обещал ему один чин сразу, а другой с допустимой быстротой, поскольку внезапное перемещение вверх через один класс было возможно лишь в качестве награды, на которую, как Грибоедов, конечно, должен был понимать, он не вправе рассчитывать. Александр, однако, не снизил свои требования: посулы посулами, а он хочет быть «коллежским асессором или ничем». Он сам издевался над собой, перефразируя знаменитый девиз Чезаре Борджиа «Или Цезарь, или ничто». Он чувствовал всю нелепость ситуации, когда он твердит об отсутствии честолюбивых намерений, а сам за два чина предлагает себя в полное распоряжение Нессельроде. Он надеялся, что ему откажут, но оставят в Коллегии. Вышло иначе.

Ему предложили большое жалованье в шестьсот червонцев (червонец соответствовал гульдену, а денежное его выражение определялось курсом золота к серебру, часто меняющемуся), просьбу о повышении наполовину удовлетворили, наполовину обещали удовлетворить, Мазарович был с ним любезен и показался ему умным и веселым человеком - никаких поводов для отказа нельзя было придумать. Грибоедов отчаянно тянул время и все же 16 июня официально принял должность секретаря русской миссии в Тегеране. Подавая формулярный список со сведениями о себе, он указал годом рождения 1790-й, зная, что архивы Москвы сгорели и проверить его никто не сможет. Он хотел, прибавив себе годы, подтвердить свои притязания на более высокий чин - или же получить право побыстрее выйти в отставку.

Мазарович уехал, а Александр все еще оставался в Петербурге, делая вид, что собирается, а сам втайне надеялся: вдруг в последний момент что-нибудь изменится? генерал Ермолов начнет войну с Персией и надобность в миссии отпадет? Увы! ничего не случилось - приходилось всерьез готовиться к отъезду. Александр должен был для скорости ехать налегке, а все вещи, в том числе фортепьяно, отправить особо. Укладывая его в ящик, он с болью представил, в каком виде его добрый музыкальный друг доберется до Персии!

В августе Грибоедов узнал, что двор вскоре вернется в столицу. Для него это стало последним ударом - он опасался, что просто разминется с Бегичевым в пути, увидевшись с ним на миг на какой-нибудь станции. Он затягивал отъезд из последних сил и дождался-таки Степана в Петербурге. Они встретились после года разлуки, наполненного многими важными, порой трагичными событиями, но поговорить не было времени; Степан распаковывал вещи, Александр паковал - впереди их ожидали новые годы разлуки.

29 августа Грибоедов покинул город. Бегичев, Поливанов и еще куча приятелей провожали его. Только Катенин сразу по возвращении куда-то исчез и не знал о дне отъезда Александра - Бегичев расценил его отсутствие как недружественный поступок. Все вместе доехали до Ижор, но буйного веселья и молодеческих забав, как год назад, не получилось. Грибоедов был подавлен, и компания невольно следовала его настроениям. Степан пытался его подбодрить, но легче не становилось. Когда коляска покатила вперед и Грибоедов, оглянувшись, увидел друзей, машущих руками и платками, он едва не разрыдался.

Он уезжал из города, в котором прожил всего три года; он ехал пока только в Москву, город своего детства, но чувствовал, что оставляет позади что-то очень важное, самое дорогое для него - и цеплялся памятью за малейшие радости недавнего прошлого, и не имел сил взглянуть в будущее. В Новгороде он почувствовал, что не может больше оставаться наедине с собственными мыслями, и схватился за перо, чтобы написать Бегичеву, хотя видел его всего лишь накануне:

«На этот раз ты обманулся в моем сердце, любезный, истинный друг мой Степан, грусть моя не проходит, не уменьшается. Вот я и в Новгороде, а мысли все в Петербурге. Там я многие имел огорчения, но иногда был и счастлив; теперь, как оттуда удаляюсь, кажется, что там все хорошо было, всего жаль. - Представь себе, что я сделался преужасно слезлив, ничто веселое и в ум не входит, похоже ли это на меня? Нынче мои именины: благоверный князь, по имени которого я назван, здесь прославился; ты помнишь, что он на возвратном пути из Азии скончался; может, и соименного ему секретаря посольства та же участь ожидает, только вряд ли я попаду в святые!

Прощай, мой друг; сейчас опять в дорогу, и от этого одного беспрестанного противувольного движения в коляске есть от чего с ума сойти! - Увидишь кого из друзей моих, из знакомых, напоминай им обо мне; в тебе самом слишком уверен, что никогда не забудешь верного тебе друга.

Коли случай будет заслать или заехать к Гречу, подпишись за меня на получение его журнала. Ах! чуть было не забыл: подпишись на афишки, присылай мне их, а коли уедешь из Петербурга, поручи кому-нибудь другому, Катенину или Жандру. - Прощай, от души тебя целую.

У вас нынче новый балет».

Колеса неумолимо крутились и крутились, и только бесконечные задержки на станциях останавливали их движение. Излив Степану горе, Александр почувствовал облегчение. В первые дни пути мысли его пребывали в Петербурге, но после двух ночей, проведенных кое-как в дороге, душа его словно бы догнала тело, он начал замечать окружающий мир и своего спутника. Окружающий мир ему не понравился - в каждой деревне стояли солдаты, точно в завоеванном крае. Спутник был приятнее.

Помимо неизменного Амлиха на задке экипажа, которого Грибоедов считал почти частью себя самого, с ним ехал юный Андрей Карлович Амбургер, родом немец, назначенный на незначительную должность регистратора при персидской миссии. Он и сам казался человеком незначительным, был маленького роста, но с тем вместе горяч, неглуп и вообще хороший малый. Станционных смотрителей он почитал своими злейшими врагами и без видимых усилий сокращал нудные ожидания попутных троек. Грибоедов, придя в себя, обрел привычную шутливость и тут же начал пре-серьезно уверять товарища, что «быть немцем - очень глупая роль на сем свете», да так убедительно, что бедняга стал подписываться «Амбургев», а не «р», и напропалую ругать немцев.

2 сентября они оказались на подступах к Москве. Чем ближе они подъезжали, тем более дальним, каким-то нереальным, стал представляться Петербург, словно его и не существовало. Александр вспомнил так ясно, как будто это было вчера, какой видел Москву в последний раз: черный пепел и улицы из печных труб. Теперь он приближался к ней с севера, со стороны, которую почти не знал. Но вот петербургский тракт перешел в Тверскую, Александр изумленно озирался по сторонам и не узнавал окрестностей. И следа великого пожара не осталось. Москва отстроилась, преобразилась, к лучшему ли? После широких проспектов, высоких доходных домов и огромных дворцов Петербурга новая Москва показалась Грибоедову совершенно провинциальной. Улицы были узкие и кривые, дома почти сплошь деревянные, одноэтажные с мезонинчиками, построенные по двум-трем высочайше утвержденным проектам. Они стояли фасадами на улицу, а не за заборами, как прежде, но от этого город не становился в большей степени городом. Мычание, кукареканье, лай и прочие сельские звуки разносились в воздухе. Грибоедов так от них отвык, что ощутил себя почти как в свой приезд в недоброй памяти жалкий польский Кобрин. Он нарочно попросил спуститься к началу Тверской и проехать по Моховой, прежде чем свернуть к Новинскому. Здание университета еще не было завершено, зато рядом стоял огромный Манеж, чье назначение казалось не совсем понятно.

Наконец, Александр увидел родное Новинское, совершенно восстановленное. Свой дом он нашел на прежнем месте, но выглядел он иначе - каменный, однако совсем простой, с низким первым этажом для слуг, парадным вторым и положенным мезонином наверху. Настасья Федоровна встретила сына после пятилетней разлуки с материнским радушием и материнским деспотизмом. Больше в городе не было никого, кого Грибоедов надеялся обнять: Мария еще не приехала из Хмелит, где проводила лето с дядиной семьей, но ее ждали со дня на день; Жандр жил у Грибоедовых, но Александр его не видел - он где-то скрывался с Варварой Семеновной Миклашевич, которую Настасья Федоровна, конечно, не могла принять у себя; Чипягов, который должен был выехать из Петербурга почти одновременно с Грибоедовым, куда-то пропал; младший брат генерала Кологривова скоропостижно умер; Дмитрия Бегичева тоже не было - зато был монумент Минину и Пожарскому, и впечатлений от него Александру хватило на первый день.

На следующий день он поехал с матерью в театр - давали «Притворную неверность». Грибоедова встретили в зале как родного и окружили толпы знакомых, ни лиц, ни имен которых он не помнил. Кокошкин, директор московских театров, актер и драматург, поспешил с ним раскланяться и униженно извинялся, что «прелестные » его стихи так терзают, что он не виноват, коли зрители не слушают. «Было бы что слушать!» - подумал про себя Грибоедов. Актеры, впрочем, казались достойны публики. Александр написал Бегичеву, что тот, кто в маске льва рычит на сцене в одном из балетов Дидло, - Росций по сравнению с первейшими московскими артистами. От Степана он получил письмо, посланное ему вдогонку, хотя Бегичев редко утруждал себя перепиской - оно и утешило Александра, и заставило опять вздохнуть по Петербургу.

Он не успел соскучиться в Москве: всё было ново, и дел было много. Он побывал у Алексея Александровича Павлова, женатого на сестре Ермолова, и тот взялся похлопотать о нем через жену. Грибоедов сразу почувствовал себя основательным: вот, не теряет даром времени, помнит увещевания Степана вести себя умно - и тотчас отправился заказывать все необходимое для Персии. Однако его благие намерения не исполнились: он встретил старого университетского приятеля, отправился с ним в ресторацию, выпил шампанского за встречу, поехал в театр хлопать хорошенькой певице (москвичи ничему не аплодировали, словно берегли ладони, и Александр нарочно поднял в зале изрядный шум). После театра он слег с чрезвычайной головной болью, и Настасья Федоровна даже сделала ему компресс. Утром он встал свежее, но за дела не взялся, а пошел проведать молоденькую соседку, которую вдруг вспомнил по прежним временам. Она так и продолжала жить рядом, и Грибоедов быстро с ней снова сдружился.

Но в прочем Москва ему пришлась не по душе. Он ощущал себя в тисках, его удручали праздность и роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему и изящному. Даже музыка казалась в пренебрежении. Пожилые знакомые помнили в нем Сашу, милого ребенка, который теперь вырос, много повесничал, наконец стал к чему-то годен, определен в миссию и может со временем попасть в статские советники - и больше ничего в нем не видели. Отношения его с матерью быстро сделались прескверными. Она гневалась на него за дуэль, просила Амбургера впредь оберегать его от таких столкновений; он же пытался разобраться в подробностях ее странной покупки в долг огромного костромского имения в восемьсот душ - но ему было сказано, что это не его дело, а поместье себя окупит. Настасья Федоровна как-то за званым ужином начала с презрением говорить о его стихотворных занятиях, превозносила Кокошкина и упрекала сына за завистливость, свойственную мелким писателям, поскольку он Кокошкиным не восхищался. Жандр, сидевший неподалеку, посмотрел на друга с сочувствием и поклялся себе съехать от Грибоедовых, как только проводит Александра.

Но как ни раздражала Москва, Грибоедов мечтал о Петербурге, а отнюдь не о Персии. Кто-то вернулся с Кавказа и рассказывал, что проезду нет: недавно на какой-то транспорт напало пять тысяч черкесов. Сомнительно, конечно, но Александр подумал, что с него и одного довольно будет; приятное путешествие, нечего сказать! Он пробыл в Москве две недели, писал в Петербург друзьям с невиданной частотой, а при отъезде печалился только о расставании с сестрой. Он искренне любил ее, а она не просто любила - единственная в Москве она понимала брата. Александр даже подумал, что впредь не будет эгоистом, а вернувшись из Персии, поселится с нею в Петербурге (и с матушкой, коли иначе нельзя).

Теперь Грибоедов с Амбургером ехали без остановок, но не быстро; Александр не считал нужным проводить все ночи в коляске - он ведь не фельдъегерь! Кроме того, их задерживали обычные дорожные невзгоды: в Туле целый день не было лошадей, Амбургер бесился, а Грибоедов со скуки читал целое годовое собрание давно почившего московского журнала «Музеум», украшавшее стены трактира. В Воронеже бричка, наконец, окончательно сломалась - ведь 1200 верст осталось позади! - и путешественники пробыли в городе целых два дня; но тут уж они не возражали - перед предстоящим броском в дикие края, через горы, отдых был им весьма желателен.

10 октября они достигли Моздока, сквернейшей дыры у подножия Кавказа, где нашли грязь, туман и его высокопревосходительство господина проконсула Иберии - то есть генерала Ермолова. Главнокомандующий встретил Грибоедова очень приветливо, может быть, в память о его бабке Марье Ивановне Розенберг, некогда оказавшей ему и его друзьям услуги в деле, которое он не любил вспоминать. Тот давний заговор против Павла I, приведший молодого Ермолова в крепость, где он сидел в каземате и слушал плеск волн над головой, научил его осторожности в отношениях с императорами. Но во всем прочем это был человек властный, полный хозяин Кавказа и Закавказья, наделенный правом объявлять войну и мир и устанавливать по своему усмотрению границу! Ермолов, собственно, был прямым начальником Грибоедова. Генерал в прошлом году ездил с кратким посольством в Персию, пытаясь заставить ее выполнять условия Гюлистанского мира 1813 года. Но персы требовали постоянного присмотра, для чего и создали миссию Мазаровича, долженствующую действовать в согласии с Ермоловым.

Грибоедов, к своему удовольствию, провел в Моздоке всего несколько дней. Мазарович пребывал в Тифлисе, и Александр отправил ему вперед письмо, в котором не потрудился выразить особенного почтения начальнику: небрежно объяснил задержку с приездом поломками экипажей; уведомил, что израсходовал дочиста все дорожные деньги и еще сверх того; обошелся без всяких комплиментов под предлогом их избитости и без всяких подробностей под предлогом спешки. Амбургер, поддавшись пагубному влиянию старшего товарища, вообще ничего не приписал от себя, «так как не имеет ничего прибавить». Мазарович едва ли составил себе благоприятное суждение о будущих подчиненных, прочтя постскриптум: «Простите мне мое маранье, у нас перья плохо очинены, чернила сквернейшие, и к тому же я тороплюсь, сам, впрочем, не зная почему». Разве трудно очинить перо за два дня, мог бы спросить он. А чернильница походная у Александра была своя и превосходная - прощальный подарок Бегичева, за который Александр сто раз его благодарил, так она кстати пришлась.

Первые переходы через Кавказский хребет Грибоедов с Амбургером проделали в свите главнокомандующего. Ехали верхом; вокруг сновали пехота, пушки и кавалерия. Александр вновь почувствовал себя на войне, но тут была не польская равнина. Впереди из тумана выглядывали снежные вершины гор. Лесистая местность холмилась, дорога петляла, повторяя бесчисленные изгибы Терека, но ехать пока было несложно. На второй день караван полез вверх, с крутизны на крутизну, кое-где лошади шли гуськом. Александр попробовал отъехать в сторону, чтобы немного утешить себя приятным одиночеством, но его почти тут же позвали в строй. В Кумбалеевке они оставили Ермолова и двинулись во Владикавказ в сопровождении десяти казаков.

Грибоедов вырос на равнине и не видел гор выше Воробьевых и Валдайских. Он, конечно, сознавал, что Кавказский хребет не похож на них, помнил из уроков Петрозилиуса, что Казбек и Эльбрус покрыты вечными снегами, но совершенно не мог представить себе, как это выглядит в действительности. Он хотел бы заранее приготовиться к тому, что его ожидает, но даже прочитать о горах было негде! Карамзин в «Письмах русского путешественника» изобразил Альпы, но то были предгорья. Байрон создал бессмертную третью песню «Чайльд-Гарольда», где несколькими стихотворными строчками живее передал впечатления от гор, чем Карамзин несколькими страницами, но эта песня еще не дошла до России. Немецкие географы составили подробное описание Кавказа, но из их ученых сочинений нельзя было извлечь ощущение горных пейзажей. Русские военные неоднократно переходили Кавказ и Альпы, например, в швейцарском походе Суворова в 1799 году, но ни генерал Милорадович, которого Грибоедов немного знал по Петербургу, ни другие спутники Суворова не обладали даром письменной или устной речи. Грибоедов первым из русских литераторов очутился в настоящих горах и почувствовал потребность передать последующим путешественникам сведения о том, что их ждет. Он даже стал, невзирая на усталость, записывать в конце дня всё виденное и пережитое.

На третий день пути горы были еще невысокими, но уже снег живописно лежал складками между золотистыми холмами; Терек, покрытый белыми бурунами, шумел рядом с дорогой, а издали доносился непонятный грохот - проводники объяснили, что это сходят лавины, но Грибоедов пока неясно представлял, что сие означает. У Владикавказа он поразился красоте сочетания зеленых огородов и снежного покрова - в России снег очень редко ложится рядом с цветущей зеленью. Город стоял на плоском месте, но за ним появились утесы, всё повышаясь и сближаясь, словно желали раздавить дорогу. Дикость мест подчеркивали то заброшенные осетинские замки, то русские редуты и казармы. Затем путешественники увидели огромный белый камень, нависавший над их головами, - и вступили в мрачное Дарьяльское ущелье. Терек стал невидим, только ревел под пеной. Грибоедов с каким-то ужасом глядел на мощные гранитные кручи, они подавляли его, и на следующий день, после ночлега в казармах, он с облегчением приветствовал другой огромный белый камень - теперь при выезде из Дарьяла. Он подумал, что худшее позади, повеселел и с увлечением рассматривал многочисленные живописные осетинские селения с замками, церквями и монастырями из гранита. Несколько раз они переправлялись через Терек, объезжая недавние завалы; Грибоедов снял очки - без них он не видел дальше носа лошади, зато мог не бояться головокружения от бешеной скорости реки. Долина Терека, к его удивлению, была густо заселена, он постоянно встречал на дороге людей и караваны и повсюду видел горные селения с каменными башнями. Амбургер часто вскрикивал от восторга при виде живописных пейзажей, но Грибоедов, оглядываясь, замечал не одни красоты, но и проломы от взрывов, завалы из остатков артиллерийских снарядов, недавние руины - здесь русские войска ломом и порохом пробивали Военно-Грузинскую дорогу.

На шестой день начался подлинный кошмар. От станции Коби тропа пошла резко вверх на Крестовый перевал. Тут царила зима - ветер, снег, веского человека ими не удивить, но слева у самой обочины можно было заглянуть в неизмеримую пропасть, где бился скрытый паром Терек, а справа можно было коснуться рукой неизмеримых утесов, чьи вершины тонули в облаках. Грибоедов и думать забыл о черкесах! Природа здесь была страшнее человека! Он решительно не понимал, почему все они не скатились в ущелье. Шли пешком - узкая скользкая дорога постоянно осыпалась под ногами, люди и лошади поминутно падали, он сам несколько раз упал, а уцепиться не за что; над головой висели камни и снег, грозя обвалом, становилось трудно дышать, разреженный воздух увеличивал усталость, сильнейший ветер норовил сбросить вниз. Тут оставалось только идти возможно скорее, не глядя ни вниз, ни вверх, ни вправо, ни влево, особенно под знаменитой нависающей скалой, прозванной казаками «Пронеси, Господи!». Александр мог думать только об одном: как пройдет здесь его фортепьяно? Неужели он увидит его когда-нибудь по ту сторону Кавказа?! Путь шел то круто под гору, то снова в гору, и Грибоедов не мог решить, что хуже. Он не хотел надевать очков - все равно они сразу же запотевали, а без них ему было как-то спокойнее, по крайней мере он не мог измерить взглядом глубину пропастей.

Наконец, добрались до станции Койшаур, взяли новых лошадей, немного спустились - и вдруг поразились неожиданной веселой картине. Половина Грузии лежала у их ног: Арагва вилась среди кустов и деревьев, виднелись пашни и стада, башни и монастыри, дома и мостики. Окрестности зазеленели, снега отступили, спуск, после пережитых ужасов, казался совсем нестрашным. За несколько часов путники попали из зимы в лето. Грибоедов с Амбургером сели в дрожки и правили по очереди. Ни тот ни другой никогда прежде этого не делали, и путешествие грозило закончиться в ближайшей речке, но усталые лошади сами осторожно довезли их до селения Пасанаури. Здесь заночевали. На следующий день Александр восхитился плодородию страны, в которую попал: дорога шла сквозь грушевые, яблоневые и сливовые деревья, еще увешанные фруктами, между шпалерами виноградных лоз; а местные жители смотрели на плоды равнодушно, словно это были березовые листья. Теперь они ехали как по саду, любовались грузинскими крепостями и замками, слушали грузинские мелодии и песни. У города Мцхета Арагва с шумом слилась с Курой у подножия великолепного древнего храма, и правым ее берегом они утром следующего дня въехали в Тифлис.

Город стоял на высоких обрывистых каменных берегах, украшенных древней крепостью, старинными церквями и дворцом. Дрожки весело катили по кривым улочкам, вдоль домов с балкончиками или глухих стен, прерывающихся открытыми воротами во дворы с бесчисленными лестницами, людьми и животными внутри. Александр радовался восточному виду города - было бы обидно проехать три тысячи верст и увидеть что-нибудь привычное. Он хотел осмотреть все подробнее, но не успел. Первым, кого он увидел в Тифлисе, был отнюдь не Мазарович.

На ступеньках станции, скрестив на груди руки, изящно задрапировавшись в плащ, стояла в картинной позе до боли знакомая фигура. Якубович! Опальный улан приветствовал Грибоедова с каким-то мрачным удовлетворением и немедленно потребовал окончить начатое в Петербурге дело. Он уже две недели предвкушал приезд врага и загодя распространял рассказы о гибели Шереметева, вербуя сторонников и секундантов. Ссылка на Кавказ удивительно оживила воображение Якубовича, и прежде безудержно пылкое. Он обожал быть в центре внимания и славился необыкновенно интересными историями, которые рассказывал в дружеском кругу. От раза к разу они обрастали подробностями, и сам сочинитель не замечал, как зерно истины исчезало во тьме романтических вымыслов. Сейчас он объяснял свою ссылку тем, что после ранения Шереметева, когда противники отказались продолжать дуэль, он с досады выстрелил по Завадовскому и прострелил тому шляпу. Такой поступок был бы, мало сказать, подлым, и за него он попал бы не в ссылку, а прямо на каторгу. Конечно, приятели не вполне верили Якубовичу, но не желали разрушать ореол трагической таинственности, окружавший их кумира. Его поведение было внове для Грузии и вносило разнообразие в монотонную жизнь русского гарнизона.

Вечером, не успев расположиться в трактире, Грибоедов вынужден был просить Амбургера быть его секундантом в предстоящем поединке, поскольку никого другого еще не знал в Тифлисе. Обоих удручало предстоящее дело; правда, дальше Персии их сослать уже не могли (что может быть хуже?), но стреляться в незнакомом городе на другой день по приезде с человеком, у которого, вполне вероятно, есть здесь множество друзей, казалось очень неприятным. Смерть Грибоедова поставила бы Мазаровича в тяжелое положение, а ранение отяготило бы положение самого Грибоедова.

На следующее утро в ресторации Поля Якубович представил Грибоедову и Амбургеру своего секунданта, Николая Николаевича Муравьева. Имя показалось Александру знакомым, в университетские годы он дружил с Муравьевыми, но самого молодого человека не узнал. Из всех братьев он любил его меньше прочих и при новой встрече не изменил своего мнения. Грибоедов еще не пришел в себя после дороги, был ошеломлен новыми впечатлениями и новыми неприятностями и с трудом воспринимал окружающее. Муравьев показался ему на вид добродушным из-за курносости, но холодным, осторожным и очень благоразумным. Он не мог понять, как такой положительный служака позволил втянуть себя в дуэль, пока не заметил, с каким явным восхищением тот смотрит на Якубовича, видя в нем ожившего героя романтических авторов, вроде благородного разбойника Сбогара из романа Шарля Нодье или таинственного Корсара Байрона.

Вечером все собрались у Муравьева, чтобы обсудить условия поединка. Амбургер предложил примирение, но Муравьев, вопреки обязанностям секунданта, его не поддержал, сказав, что всецело принимает решение Якубовича, полагая, что тому виднее. Амбургер настаивал, ссылаясь, раз уж ничто иное не действовало, на просьбу матери Грибоедова предотвратить дуэль. Он заставил-таки Муравьева поговорить с Якубовичем, но бретер, разумеется, и слышать не пожелал о мире. Грибоедов сам вступил в переговоры и сказал, что никогда не обижал Якубовича. Тот согласился с этим.

Тогда почему же вы не хотите оставить этого дела?

Я обещался честным словом Шереметеву при смерти его, что отомщу за него вам и Завадовскому!

Александр не поверил. Он знал, что Шереметев не ожидал смерти и провел последний день едва ли не в приподнятом настроении, почти радуясь своему сражению за Истомину. Было очень неправдоподобно, чтобы Василий, при его благородстве, вдруг требовал мести, тем более что причин для нее, с точки зрения человека чести, не существовало. Это не Якубович, а Грибоедов должен был считать себя обиженным.

Вы поносили меня везде, - продолжал Александр.

Якубович ответил странно:

Поносил и должен был сие делать до этих пор; но теперь я вижу, что вы поступили как благородный человек; я уважаю ваш поступок; но тем не менее должен кончить начатое дело и сдержать слово, данное покойнику.

Если так, то господа секунданты пускай решают дело, - раздраженно бросил Александр и ушел в соседнюю комнату.

Муравьев предложил было стреляться у Якубовича в квартире из угла в угол комнаты до крови (а не просто обменяться выстрелами), словно оскорбление было жесточайшим и требовало немедленной битвы насмерть, но Амбургер отказался это даже обсуждать, указав, что, может быть, Якубович пристрелялся у себя в комнате и условия будут неравными.

Положили стреляться на следующее утро в поле за городом на шести шагах; Муравьев обещал найти место и врача;

Амбургер взялся достать у Мазаровича бричку и лошадей. Поведение Якубовича не укладывалось ни в какие рамки: можно было подумать, что по меньшей мере он дерется за честь семьи, так жестко он настаивал на предельно малом расстоянии между барьерами (их никогда не ставили менее чем на шести шагах, да и на шести стрелялись исключительно редко!), а поводом было всего лишь сомнительное соблазнение актрисы Завадовским, к которому Грибоедов, может быть, и имел отношение, но уж Якубович - совсем никакого. Сам Муравьев почувствовал необходимость ограничить дуэль одним обменом выстрелами, но не смог настоять на своем. Якубович обладал большим бретерским опытом, знал, что Грибоедов никогда прежде не участвовал в дуэлях, и надеялся непременно положить его.

Даже очень храбрые, испытанные в боях люди обыкновенно проводили тревожные ночи перед поединком. Грибоедов ожидал, что не заснет; Амбургер волновался не меньше его. Но после двух месяцев пути, после горных ужасов и треволнений предыдущего дня оба уснули мертвым сном. Их разбудил Муравьев, прискакавший до зари с просьбой не выезжать, пока он не вернется и не проводит их к месту дуэли - оврагу на пути из Тифлиса в Кахетию, удобно скрытому от глаз прохожих. Пока Грибоедов с Амбургером одевались, Муравьев поскакал к Якубовичу, велел ему идти к оврагу пешком и спрятаться за монументом; потом побежал к доктору Миллеру, прося его ожидать вдали, пока всадник не покажется из оврага, и тогда торопиться на помощь. Договорившись со всеми, он поехал верхом, показывая дорогу Грибоедову и Амбургеру, сидевшим в бричке. (Бричку Амбургер добыл обманом, а Мазарович, хлопотавший об отъезде, не стал допытываться, зачем она нужна его подчиненным на рассвете; может быть, он решил не задумываться о такой странности - ибо догадаться было весьма нетрудно.)

Грибоедов волновался, зная, что противник хочет его смерти и условия боя будут предельно опасными - ведь даже Завадовский с Шереметевым стрелялись на двенадцати шагах! Но, спустившись в овраг, он не увидел, к своему удивлению, Якубовича. Александр спросил о нем у Муравьева, а тот за всеми утренними хлопотами забыл, что сам велел Якубовичу стоять за монументом. Он помчался его звать, Миллер принял его появление из оврага за знак себе, поспешил навстречу, но не заметил оврага и умчался куда-то в горы. Вся эта путаница развеселила Грибоедова и, когда Якубович наконец появился, Александр чувствовал себя на удивление спокойно.

Муравьев предложил стреляться без сюртуков и фуражек: умирать, конечно, приличнее одетым, но в случае простой раны было бы неразумно лишиться верхней одежды. Тифлис, как он объяснил, город еще неустроенный, европейский сапожник тут один, а портные таковы, что петербургским щеголям не стоит на них рассчитывать. Муравьев с Амбургером зарядили пистолеты и отсчитали шесть шагов, но оба были невелики ростом, и расстояние между барьерами оказалось до смешного ничтожным. Секунданты не сделали попытки в последний раз помирить противников, и дуэлянты встали на крайнее расстояние. Муравьев подал знак о начале.