В создании какого документа участвовал грибоедов. Дипломатическая деятельность

1812 г. - корнет в полку дворянского ополчения.

1818 г. - секретарь посольской миссии в Персии.

1821 г. - советник генерала А. П. Ермолова.

1826 г. - арест по делу декабристов.

1826-1828 гг. - русско-турецкая война.

1828 г. - подписание Туркманчайского договора. 1828 г. - посол в Тегеране в ранге полномочного министра.

Восточное направление внешней политики России было исключительно важным всегда. Особое внимание уделялось взаимоотношениям с Ираном (Персией). В 1804-1813 гг. состоялась первая в XIX в. русско-иранская война, в результате которой к России отошла основная часть территории Закавказья. В 1818 г. был учрежден пост поверенного в делах Персии. В штат посольства требовались люди сведущие, разбирающиеся в тонкостях восточной политики и вместе с тем отважные, мужественные, поскольку местное население было изначально озлоблено против русских. И такие люди нашлись. Одним из них стал Александр Сергеевич Грибоедов, губернский секретарь Коллегии иностранных дел. Вот как описывает это назначение А. С. Струдза, крупный российский дипломат при Александре I: "Я знал Грибоедова при самом начале деятельности его на поприще словесности и службы. Светлый ум, крутой нрав и сметливая физиономия его полюбилась мне. Я предложил ему на выбор должность в Филадельфии или Тегеране. Он сам решил свою участь и отправился в Персию..." Почему Грибоедов поехал не в достаточно спокойную и благополучную Америку? Возможно, его увлекал таинственный и романтичный Восток, куда стремились многие поэты - и Пушкин, и Байрон, и Лермонтов, и Киплинг, желая постичь его многовековую культуру, найти точки соприкосновения двух великих цивилизаций - западноевропейской и азиатской? Эта задача по силам лишь поэтам и дипломатам. А Грибоедов как раз и сочетал в себе эти два качества. Персия в конце концов отняла у него жизнь, но и подарила бессмертие. Потому что именно там, как рассказывал сам Грибоедов литератору того времени Булгарину, он лег жаркой ночью спать в саду и ему приснился сон, где явственно обозначился весь план будущей великой комедии "Горе от ума". Утром ему оставалось лишь взять карандаш и начать записывать увиденное. Вот и выходит, что Грибоедов выбрал именно ту дорогу, которая была предопределена ему судьбой, прославив как выдающегося поэта и дипломата России. Родился Александр Сергеевич 4 января 1794 г. Он получил редкое систематическое, глубокое и разностороннее образование под руководством опытных гувернеров и домашних учителей, уже в детстве в совершенстве знал французский, немецкий, английский, итальянский языки, читал в подлиннике древ-нелатинских поэтов, имел исключительные способности к музыке, и поэтому неудивительно, что в двенадцать с небольшим лет он поступил в университет на философское отделение. Вундеркинда своего времени, Грибоедова ожидало большое будущее. К четырнадцати годам он кандидат словесности, но продолжает учиться, переходит на юридическое отделение. Оканчивает его за два года и становится кандидатом права. И вновь страстно постигает науки в университете, теперь уже математику и естествознание. За шесть лет Грибоедов прошел курсы трех факультетов и в 1812 г. готовился к экзаменам на получение степени доктора юридических наук. Но начинается война с Наполеоном. Александр Сергеевич вступает в дворянское ополчение, надевает эполеты корнета Московского гусарского полка. Однако в боевых действиях ему принять участие так и не довелось, полк был переброшен в Казань, а вскоре началось и отступление Наполеона из России. Грибоедов вовсе не хотел связывать всю свою жизнь с воинской службой. После заключения мира он вышел в отставку, переехал в Петербург и по молодости лет стал вести жизнь довольно веселую и разгульную. Надо учесть настроения в среде "золотой" молодежи того времени: многие из них прошли победоносным маршем через всю Европу, пропитались вольнолюбивыми идеями, были окрылены идиллическими мечтами и устремлениями. В 1817 г. произошел эпизод, кардинально изменивший беззаботную жизнь Грибоедова. Он вынужден был выступить секундантом в дуэли между поручиком Шереметевым и графом Завадовским. Вторым секундантом был Якубович, будущий декабрист. Шереметев получил смертельное ранение и скончался; тогда по условиям дуэли должны были стреляться секунданты. Грибоедов отказался, а Якубович с досады выстрелил по Завадовскому и прострелил ему шляпу. Потом он целый год искал ссоры с Грибоедовым, чтобы "продолжить дело". Встретились они на Кавказе. Грибоедов уже служил в Коллегии иностранных дел и направлялся со своей миссией в Персию. Назначили время поединка. Оба дуэлянта подошли к барьеру и простояли пару минут. Наконец Якубович не выдержал и выстрелил первым. Он метил в ногу, но пуля попала в кисть левой руки Грибоедова, лишив его одного пальца. Якубович при этом злорадно воскликнул: "По крайней мере, играть на фортепьяно перестанешь!" Грибоедов хладнокровно поднял свой пистолет и сделал выстрел. Позже он признался, что хотел убить Якубовича. Но пуля лишь оцарапала ему затылок. Характер Грибоедова с того времени совершенно изменился. Пушкин по этому поводу писал: "Он почувствовал необходимость расчесться единожды со своей молодостью и круто поворотить свою жизнь". Что толку в великосветских интригах, дуэлях и развлечениях в сравнении с тем предназначением, которое он обязан выполнить? Он должен служить России, ее славе и величию - своим умом, пером, дипломатическим даром.. Грибоедов пробыл на Востоке более четырех с половиной лет- с 1818 до 1823 г. Первым делом он сел за изучение персидского языка, который блистательно освоил, читал и переводил иранских авторов, бегло разговаривал. Параллельно учил санскрит, надеясь со временем отправиться еще дальше - в Индию. Здесь у него родился проект государственной Закавказской компании, наподобие английской компании в Вест-Индии. Свою миссию в Персии он видел в том, чтобы привить местному населению доброжелательное отношение к России. Он писал: "Никогда войско, временно укрощающее неприятеля или готовое только истребить его, не может так прочно обуздать и усмирить вражду, как народонаселение образованное и богатое, которое оттеснит до крайних пределов варварские племена или примером своим... сольет их с собою в один состав, плотный и неразрывный". Называя себя "секретарем бродящей миссии", Александр Сергеевич неустанно проводил дни в "блуждалище персидских неправд и бессмыслицы", в обстановке "тяжелой и дряхлой" восточной деспотии, где видел вокруг себя лишь "слепое рабство и слепую власть", "резаные уши и батоги". В Персии в эти годы было традиционно сильно английское влияние. Активно работала британская разведка. Грибоедову приходилось следить за условиями выполнения персами Гюли-станского договора 1813 г., который определял новые границы, и противостоять английским дипломатам и спецслужбам, постоянно подбивающим Персию на новую войну с Россией. Натянутые отношения сохранялись и с близкой Турцией. В сложном клубке взаимоотношений, где сплетались интересы России, Англии, Персии, Турции, давала о себе знать еще и курдская проблема. Курды жили наполовину в Турции, наполовину в Персии и беспрестанно грабили ту и другую территорию. Русскому посольству необходимо было занять крайне взвешенную, осторожную позицию, которая и стала возможной благодаря дипломатическому мастерству Грибоедова. В конце 1821 г. Александр Сергеевич на некоторое время покинул Персию и жил в Тифлисе (Тбилиси), где он был советником генерала А. П. Ермолова, командующего Отдельным Кавказским корпусом. Грибоедов принимал участие в военных операциях по подавлению мятежных горцев, проявляя отменное мужество. Без преувеличения можно сказать, что боевой генерал и дипломат подружились друг с другом. Грибоедов называл Ермолова "нашим кавказским проконсулом, человеком гигантского ума". Возвратившись в 1822 г. в Тегеран, Александр Сергеевич установил тесные связи с наследником персидского трона Аббасом-Мирзой. В дальнейшем Аббас-Мирза стал союзником России. К этому времени Грибоедов, поскольку здоровье его было расстроено жарким климатом, выехал в отпуск в Москву. Отпуск Александра Сергеевича растянулся почти на два года. Но время не прошло даром - он активно занимался литературной деятельностью, дописывал "Горе от ума". На Кавказ, в штаб генерала Ермолова, он вернулся только в октябре 1825 г. А через три месяца в крепости Грозной был арестован "по высочайшему повелению", доставленному фельдъегерем, спешно прискакавшим из Петербурга. Его привлекли по подозрению в содействии мятежу декабристов. Но ни в каком тайном обществе Грибоедов не состоял. Возможно, он и поддерживал отношения с некоторыми из них, а вполне вероятно, что даже разделял те или иные взгляды на конституционное устройство России, но, предупрежденный Ермоловым об аресте, успел уничтожить компрометирующие его бумаги и письма. На перекладных Грибоедов был отправлен в Петербург, где провел четыре месяца в заключении на гауптвахте. Был несколько раз допрошен, но вины его не обнаружили. В июне 1826 г. Грибоедов был освобожден с выдачей "оправдательного аттестата". И сразу же произведен в надворные советники. Он смог вернуться к дипломатической службе. События в Закавказье принимали серьезный оборот.
В середине июля 1826 г. персидские войска вторглись в русские пределы. Грибоедов находился в Тифлисе и налаживал контакты с соседними государствами. К концу лета персы заняли Ленкорань и Карабах, но уже в сентябре были разбиты генералом Паскевичем при Елисаветполе. Грибоедов находился в это время при его армии, и его участие в войне было велико. Превосходно знавший персидский быт и сам дух народа, даже саму местность, он был как бы правой рукой Паскевича. Как свидетельствуют очевидцы, "все движения к городам Эчмиадзину и даже к самой Эривани были подвинуты решимостью Грибоедова, который беспрестанно толкал вперед Паскевича, не знавшего ни персиян, ни местности. Паскевич, зная личные отношения Грибоедова с персидским наследником, послал его в Эри-вань к Аббасу-Мирзе с такого рода мирными предложениями, на которые последний не согласился. Что же вышло? Грибоедов увидел, в каком положении находилась Эривань; возвра-тясь, настоял на том, чтобы двинуться к ней, обещая успех верный. Эривань была взята, и Паскевич получил титул князя Эриванского". Следует добавить, что, несмотря на это, Аббас-Мирза в дальнейшем так привязался к Грибоедову, что даже мешал ему заниматься делами, беспрестанно требуя его к себе или приходя к нему в гости. Паскевич в письмах своих в Москву жаловался, что "слепой Грибоедов(он был очень близорук), не внимая никаким убеждениям, разъезжает себе в первых рядах под пулями". В конце концов персы были разбиты и в 1828 г. запросили мира. На этом настаивали и англичане, опасавшиеся дальнейшего усиления России на Востоке. Переговоры было поручено вести Грибоедову. 10 февраля в местечке Туркманчай был подписан мирный договор с Персией. Итоги его впечатляют: шах признавал присоединение Ереванского и Нахичеванско-го ханств к России; она теперь могла иметь военный флот на Каспийском море; Персия выплачивала контрибуцию в размере 20 миллионов рублей серебром. Кроме того, Россия получала особые льготы в торговле. Туркманчайский трактат завершил присоединение к России почти всей территории Грузии, Северного Азербайджана и Восточной Армении. И важно, что на долгие годы Персия оказалась более под влиянием России, чем Англии. Грибоедов доставил текст Туркманчайского договора в Петербург на подпись Николаю I. Его встречал пушечный салют и гвардейский полк с развернутыми знаменами, как героя и победителя, вестника мира с Персией. Сам император даже собирался выехать ему навстречу. Он щедро наградил своего дипломата. Александр Сергеевич получил орден Святой Анны 2-й степени с бриллиантами и алмазными знаками, чин статского советника и денежную премию в 4 тысячи червонцев. Спустя некоторое время Грибоедов также был повышен в статусе посла в Персии - приобрел ранг полномочного министра с окладом в 6 тысяч рублей. Он вмиг сделался и знатен, и богат. А если учесть еще, что накануне он сочетался браком с одной из самых красивых и родовитых невест Грузии - Ниной Чавчавадзе, то можно было бы уверенно сказать, что он достиг в жизни счастья. Его пьесой и стихами зачитывались, сочиненные им вальсы исполняли в петербургских салонах, его принимали в самом высшем обществе, он возбуждал любопытство, о нем охотно и много говорили. Среди оценок его деятельности есть и такая, что он один своим умом и поступками заменял в Персии 20-тысячную армию. Все отдавали должное его дипломатическим талантам и литературному мастерству. "Остаюсь уверенным, что Грибоедов в Персии был совершенно на своем месте, что он заменял нам там единым своим лицом двадцатитысячную армию и что не найдется, может быть, в России человека, столь способного к занятию его места". Н. Н. Муравьев-Карский

Сам Грибоедов чувствовал в себе силы для более широкой деятельности - в общегосударственном масштабе. Его новый отъезд в Персию был лишь ступенькой для дальнейшей служебной карьеры. Возможно, со временем он занял бы пост министра иностранных дел или государственного канцлера. Но сейчас он, как никогда, был нужен именно там, на Востоке, поскольку лучше него никто не знал быт и нравы персиян, не пользовался среди них таким уважением, и, кроме того, Грибоедов был другом наследника престола Аббаса-Мирзы и умел находить контакты с англичанами, нейтрализуя их влияние на шаха. Однако Александра Сергеевича не покидало и какое-то смутное предчувствие беды, когда он готовился к отбытию в Персию. Своему другу С. Н. Бегичеву Грибоедов сказал: "Я знаю персиян. Аллаяр-хан (зять персидского шаха, его министр и ярый ненавистник России) мой личный враг, он меня уходит! Не подарит он мне заключенного с персиянами мира... Предчувствую, что живой из Персии не вернусь". Дипломатические задачи, которые стояли перед Грибоедовым на сей раз, были велики и сложны. Он должен был обеспечить нейтралитет Персии в русско-турецкой войне, добиться быстрого выполнения шахом условий Туркманчайского договора, в особенности выплаты контрибуции, освободить военнопленных и насильственно угнанных лиц, способствовать переселению на русскую территорию армян, нейтрализовать антирусские влияния английской агентуры. По пути в Персию - в Эривани и Тавризе - полномочному министру Грибоедову устраивались торжественные встречи. Население видело в нем своего освободителя. Пробыв в Тавризе два месяца, 9 декабря 1828 г. Грибоедов прибыл в столицу Персии Тегеран. Он был встречен с большим почетом, но вслед за тем в ходе переговоров о выполнении условий Туркманчайского договора у русского посла возникли споры и недоразумения с персидскими сановниками. Грибоедов занял жесткую позицию, требуя немедленных выплат контрибуции и освобождения пленных. Вскоре он оказался в атмосфере всеобщей враждебности. Тот самый Аллаяр-хан, шахский министр, считавший Грибоедова своим личным врагом, неустанно подбивал толпу и духовенство расправиться с русскими посланцами. Известный русский генерал Н. Н. Муравьев-Карский писал о последней миссии Грибоедова в Тегеране: "Он был бескорыстен и умел порабощать умы если не одними своими дарованиями и преимуществами своего ума, то твердостью. Поездка его в Тегеран для свидания с шахом вела его на ратоборство со всем царством Персидским. Если б он возвратился благополучно в Тавриз, то влияние наше в Персии надолго бы утвердилось; но в сем ратоборстве он погиб, и то перед отъездом своим одержав совершенную победу". Враждебный накал достиг своего предела тогда, когда шах вынужден был отдать приказание своему зятю Аллаяр-хану вернуть двух армянских женщин из его гарема русскому послу для отправки на родину. Женщины были приведены в дом Грибоедова. Но озлобленный и ревнивый Аллаяр-хан уже не мог снести ни оскорбления, ни удаления своих наложниц. Волнения в городе усилились. Сам шах на всякий случай выехал из Тегерана в одну из ближайших деревень, оставив столицу на управление Аллаяр-хана и разбушевавшейся толпы. Утром 30 января 1829 г. послышался глухой рев - это к русскому посольству приближались фанатики, вооруженные камнями, кинжалами, палками. Сохранились свидетельства некоторых очевидцев, чудом оставшихся в живых в тот роковой и страшный день.

Первым был убит посольский курьер Рустам, армянин, храбрец, при покорении Тавриза взявший в плен самого Аллаяр-хана. Он возвращался в посольство и на базаре был вмиг растерзан, рассечен на части и разметан по улицам. Затем многотысячная толп с криками: "Смерть кяфирам!" - сгрудилась возле посольства. Грибоедов заранее приказал запереть все двери и окна, занять оборону. Все крыши вокруг были усыпаны свирепствующей чернью. В распоряжении Грибоедова находилось пять десятков казаков. Он решил защищаться до конца и дорого продать свою жизнь. Дверь в посольский двор рухнула под ударами топоров. Началось сражение. Длилось оно несколько часов. Толпа то напирала, то отступала под меткими выстрелами казаков. Кровь лилась и с той, и с другой стороны. Весь обслуживающий персонал посольства, включая прислугу и курьеров, дрались с отчаянной храбростью. У посольского доктора была отрублена правая рука, но он вложил саблю в левую и продолжал бой. Сам Грибоедов стрелял из окна и положил несколько десятков персов. Толпа захватывала одно помещение за другим, выламывая двери и оставляя после себя окровавленные, растерзанные тела. Когда кончились патроны, Грибоедов взялся за саблю. Крыша дома оказалась проломленной, с нее прыгали вниз люди, врываясь в комнаты. Голова посла была уже вся окровавлена, левая сторона груди проткнута насквозь саблей. Не пощадили никого. Лишь секретарю посольства Мальцеву удалось найти потаенное место в соседнем доме и спрятаться. В живых остался один из курьеров-персов, одетый в национальный костюм. Изувеченные и обезображенные трупы толпа с ликованием стала таскать по всему Тегерану. Так же поступили и с телом Грибоедова. К его ногам привязали веревку и поволокли по улицам и базарам, крича: "Дорогу русскому посланнику! Кланяйтесь ему в знак почтения!" "Не оставляйте костей моих в Персии; если умру там, то похороните меня в Тифлисе, в монастыре Давида". А. С. Грибоедов - жене Нине
Когда через какое-то время шах вернулся в столицу, волнения прекратились. Русское правительство потребовало выдачи тела Грибоедова. Его удалось опознать лишь по перстню на руке. Последний долг его останкам был отдан духовенством армянской церкви. Тело было перевезено в Тифлис и похоронено в монастыре на склоне крутой горы Мтацминда. Грибоедов как-то сказал: "Необыкновенные события придают духу сильную внешнюю деятельность". В минуту смертельной опасности он полностью сохранил силу духа и проявил блестящую отвагу. Он знал, что ему грозит. Мог еще раньше уехать обратно в Тавриз, где обстановка была спокойнее, где его ждала любящая жена. Но не в его правилах было отступать перед опасностью. Когда его предупреждали о готовящемся нападении, он гордо отвечал, что никто не посмеет поднять руку на русского посла. Но в действительности гибель его была результатом продуманного и тщательно разработанного плана, в подготовку и осуществление которого были вовлечены различные силы - от самого шаха и его министра Аллаяр-хана до английских дипломатов и резидентов. Остается лишь добавить, что семнадцатилетняя супруга Александра Сергеевича Грибоедова Нина Чавчавадзе сохранила верность покойному мужу до конца дней, отказывая самым богатым и знатным женихам. Это тоже редкий пример чести, которая не покидала выдающегося дипломата и писателя все годы его жизни.

Александр Сергеевич Грибоедов – известный русский дипломат, но читателю он известен, прежде всего, как величайший писатель и драматург, автор бессмертной комедии «Горе от ума».

Родился Грибоедов 4 января 1795 года (по другим сведениям, 1794) в Москве. Отец его был гвардейским офицером, который мечтал о получении сыном достойного образования и карьеры. Саша учился сначала дома, затем поступил в 1802 (по другим данным 1803) в Благородный пансион при Московском университете.

Учеба в университете

Для получения высшего образования юный Александр Грибоедов в 1806 году поступает на философский факультет Московского университета, лучшего на тот момент учебного заведения России. Он заканчивает юридическое и словесное отделения университета, продолжает образование, посещая лекции для студентов физико-математического отделения.

Юноша выделяется среди товарищей разносторонними талантами и стремлением к получению знаний из отдельных отраслей гуманитарных и точных наук. Он в совершенстве владеет иностранными языками, не только обязательными к знанию, французским и немецким, но и итальянским, и английским. Кроме этого, у него незаурядные музыкальные способности.

Первые шаги Грибоедова в литературе

В 1812 году патриотично настроенный молодой человек добровольцем идет в армию, он служит в Московском гусарском полку, в резервных кавалерийских войсках. В 1814 году в популярном журнале «Вестник Европы» появляются его первые опусы, небольшие письма-заметки, сообщающие о буднях кавалеристов, находящихся в резерве.

Как драматург он выступает в 1815 году, представив на суд публики комедию «Молодые супруги», переработанную пьесу французского писателя. Творение Грибоедова получает свое сценическое воплощение и, одновременно, заслуженную критику известного литератора М.Н.Загоскина. Но молодой писатель не принимает едких замечаний в адрес пьесы, наоборот, отвечает критику ярким памфлетом под названием «Лубочный театр».

Круг общения

Александр Грибоедов входит в петербургское литературное общество, знакомится с литераторами Гречем и Кюхельбекером. Чуть позже его ожидает встреча с гением русской поэзии Александром Пушкиным.

Круг знакомств расширяется, начинается тесное сотрудничество с А.Шаховским, Н.Хмельницким, П.Катениным. В соавторстве с последним в 1817 году написана комедия «Студент», в которой высмеиваются поэты, последователи восторженного Н.Карамзина и сентиментального В.Жуковского. По литературным взглядам Грибоедову были ближе Крылов и Кюхельбекер, Державин и Катенин, Шишков и его компания, так называемые «архаисты».

Карьера и творчество

Грибоедов в 1816 году выходит в отставку и выбирает для жительства Петербург, известный своими культурными традициями. Через год его зачисляют в Коллегию иностранных дел, таким образом, начинается его карьера дипломата. Вскоре он назначен секретарем дипломатической миссии России в Персии. Однако, эта должность – не взлет карьеры, а, скорее, наказание и ссылка, поскольку будущий дипломат позволил себе участие в дуэли, хотя и в качестве секунданта.

Тавриз встречает дипломата и литератора промозглым февралем 1819 года, вероятно, первая встреча с местом будущей службы способствовала написанию поэмы «Путник» (другое название «Странник»), особенно той части, в которой рассказывается о продаже на Тавризском рынке пленного мальчика-грузина.

С 1822 года Грибоедов находится в Тифлисе на дипломатической службе при штабе генерала Ермолова, который является главноуправляющим Грузией. В 1823 – 25 гг. Александр Сергеевич в длительном отпуске, часть из которого он проводит в имении своего приятеля Бегичева под Тулой. Именно здесь летом 1823 года появляются на свет третья и четвертая части комедии «Горе от ума» (первые две, по предположению исследователей творчества, были написаны еще в Тифлисе). А осенью того же года в соавторстве с П.Вяземским Грибоедов пишет «Водевиль», А.Верстовский сочиняет к нему музыку.
В конце 1825 года отпуск заканчивается, и Грибоедову приходится вернуться в Тифлис. Но на первый план выходит литературная деятельность, к сожалению, большая часть из его произведений на сегодняшний день не выявлена или известна фрагментарно.

О больших задумках писателя свидетельствуют план драмы под названием «1812 год», сохранившийся отрывок трагедии «Грузинская ночь», основанной на местных старинных преданиях, еще одно трагедийное произведение, рассказывающее об исторических событиях, происходивших в Армении и Грузии.
В первой половине 1826 года Грибоедов находится под следствием, связанным с выступлением декабристов на Сенатской площади. Компрометирующих сведений о нем не выявлено, в сентябре этого года он возвращается на Кавказ.

Трагический финал биографии Грибоедова

Через год на Грибоедова ложится важная дипломатическая миссия – поддержание отношений с Персией и Турцией. В августе 1828 года Грибоедов в Тифлисе венчается с Надей Чавчавадзе, которая отличается изысканностью манер, человеческими качествами и к тому же необыкновенно красива.
Молодая супруга, ожидающая первенца, провожает мужа до Тебриза, а затем, спустя несколько месяцев возвращается в Тифлис. В Тегеране в те дни было неспокойно, и Грибоедов опасался за жизнь матери и будущего малыша.

Дипломат принимает активное участие в политической, экономической, общественной жизни Кавказского региона, способствует открытию «Тифлисских ведомостей», «рабочего дома» для отбывающих наказание женщин. При его участии подписан Туркманчинский мирный договор с Персией, а вскоре он назначается полномочным министром в эту страну.

Но он рассматривает эту должность как очередную ссылку, а вовсе не монаршую милость. Вместе с посольством он выезжает в Тегеран, где и произошли трагические события. Сотрудники посольства, в том числе и Александр Грибоедов, были жестоко убиты персидскими фанатиками, за которыми стояли шах Фет-Али и его подчиненные, которые не хотели допустить усиления российского влияния на Востоке.

4 января 1795 года трагически окончилась жизнь Александра Грибоедова, великого дипломата, писателя и драматурга. Но его произведения сохранили свою актуальность, они современны как никогда, и любой читатель сегодня может в этом убедиться.

Только комедия «Горе от ума» осталась в памяти потомков от всех литературных произведения Александра Сергеевича Грибоедова. Но она написана столь блестяще, современно и афористично, что по-прежнему вызывает искреннее восхищение её автором!

Александр Сергеевич Грибоедов родился 15 января 1795 года в дворянской семье. Детство провел в Москве и имении дяди А.Ф. Грибоедова - Хмелите Смоленской губернии. Получил домашнее образование под руководством И.Б. Петрозилиуса, ученого-энциклопедиста. В 1803 года Грибоедов учился в Благородном пансионе при Московском университете. 30 января 1806 года он был зачислен в студенты Московского университета. После полутора лет учебы Александр Грибоедов выдержал экзамен на ученую степень кандидата словесности, присужденную ему 30 июня 1808 года. Во время учебы Грибоедов посещал литературные собрания дворян - студентов Московского университета в доме князя И.Д. Щербатова, участниками которых были его кузены П.Я. и М.Я. Чаадаевы, их учитель, талантливый поэт З.А. Буринский, земляк Грибоедова по Смоленщине Якушкин. Вместе с братьями Чаадаевыми, Якушкиным и Щербатовым Грибоедов учился у известного философа и антиковеда профессора И.Т. Буле, которого впоследствии назовет своим главным университетским наставником.

В Москве Грибоедова застает начало Отечественной войны, и, как и многие молодые люди его поколения, он поступает на военную службу, записавшись в созданный на пожертвования графа Салтыкова Московский гусарский полк. В июле 1812 г. происходят последние встречи Грибоедова с Буле, который знакомит своего воспитанника с находившимся в Москве в свите Александра I прусским министром в изгнании бароном Штейном. В боевых действиях 1812-13 годов Грибоедов участия не принимал. Выйдя в отставку в марте 1816 г. он сделал еще одну попытку вернуться к ученой карьере, намереваясь отправиться в Дерптский университет, однако в итоге, в июне 1817 года (почти одновременно с Пушкиным и Кюхельбекером) поступает на службу в коллегию иностранных дел.

После участия в трагической дуэли жизнь Грибоедова резк о меняется. С августа 1818 года он - секретарь русской дипломатической миссии в Персии. В Тавризе в 1820 года рождается замысел комедии "Горе от ума" (закончена в 1824 г.).

А. Одоевскому

Я дружбу пел... Когда струнам касался, Твой гений над главой моей парил, В стихах моих, в душе тебя любил И призывал, и о тебе терзался!... О, мой творец! Едва расцветший век Ужели ты безжалостно пресек? Допустишь ли, чтобы его могила Живого от любви моей сокрыла?...

С 1822 по 1826 год Грибоедов служит на Кавказе при штабе А.П. Ермолова. С января по июнь 1826 года он находился под арестом по делу декабристов. Получил оправдательный аттестат, причем на аудиенцию Николая I в Елагин дворец его привез в собственной коляске М.Н. Муравьев - "университетский товарищ, не видевшийся с ним уже 16 лет". С 1827 года при новом наместнике Кавказа И.Ф. Паскевиче ведал дипломатическими сношениями с Турцией и Персией. После заключения Туркманчайского мира (1828), в котором Грибоедов принял активное участие и текст которого привез в Петербург, он был назначен "полномочным министром" в Персию для обеспечения выполнения условий договора. В Тифлисе в августе 1828 года женился на Нине Александровне Чавчавадзе, дочери грузинского поэта и общественного деятеля.

Эмиль Франсуа Десен. Нина Грибоедова-Чавчавадзе в юности

Грибоедов называл жену свою «мадонной» по неземной благости и кротости, отражавшихся в чудных глазах Нины Александровны.

"...Уважение к России и к ее требованиям, вот мне что нужно", — говорил дипломат Грибоедов . Опасаясь усиления русского влияния в Иране, агенты английской дипломатии и реакционные тегеранские круги, недовольные миром с Россией, натравили на русскую миссию в Тегеране фанатически настроенную толпу. Во время разгрома миссии 30 января 1829 Александр Грибоедов года был убит. Похоронен Грибоедов в Тифлисе в монастыре св. Давида.

Путешествие по Крыму. - Ипохондрия. - Возвращение на Кавказ. - Участие в экспедиции Вельяминова. - Арест. - Путешествие с фельдъегерем в Петербург. - Заключение и оправдание. - Жизнь на Выборгской стороне. - Поступление под начальство Паскевича. - Персидская кампания. - Неустрашимость Грибоедова. - Заключение Туркманчайского мира. - Последнее пребывание в Петербурге. - Награды и почести. - Трагедия "Грузинская ночь". - Посещение литературных кружков

Срок отпуска Грибоедова кончился в марте 1825 года, и приходилось возвращаться на Кавказ. Он поехал туда не прямо, а несколько в объезд, через Киев, где был в начале июня, и затем объехал весь южный берег Крыма с М.Ш. Бороздиным и слугою Александром Грибовым. При этом, судя по краткому дневнику путешествия, Грибоедова занимали не одни красоты крымской природы, но и различные историко-археологические древности. Так, в Херсонесе он заинтересовался вопросом о крещении Руси Владимиром; на еврейском кладбище рассматривал старые надгробные надписи; следы греческих и генуэзских поселений возбудили в нем ряд остроумных соображений.

Но нимало не утешил и не развлек Грибоедова Крым ни красотами природы, ни историческими древностями. Замечательно, что каждый раз, когда Грибоедов оставлял Петербург - и по мере приближения к югу и месту службы,- им все более и более овладевала мучительная ипохондрия, в разгар которой он не находил себе места и бывал близок к самоубийству. Так, уже в Симферополе, где он остановился в сентябре, успев объехать южный берег, ипохондрия возбуждала в нем стремление к полному одиночеству, и он тяготился толпою туристов-поклонников, осаждавших своими ухаживаниями только что приобретшего популярность драматурга.

"Еще игра судьбы нестерпимая, - пишет он Бегичеву 9 сентября 1825 года, - весь век желаю где-нибудь найти уголок для уединения, и нет его для меня нигде. Приезжая сюда, никого не вижу, не знаю и знать не хочу. Это продолжалось не долее суток, потому ли, что фортепианная репутация моей сестры известна, и чутьем открыли, что я умею играть вальсы и кадрили; ворвались ко мне, осыпали приветствиями, и маленький городок сделался мне тошнее Петербурга. Мало этого. Наехали путешественники, которые меня знают по журналам: сочинитель Фамусова и Скалозуба, следовательно, - веселый человек. Тьфу, злодейство! Да мне не весело, скучно, отвратительно, несносно!" В Феодосии эта ипохондрия приняла еще более острый характер.

"А мне, - пишет он все тому же Бегичеву 12 сентября, - между тем так скучно! так грустно! Думаю помочь себе, взялся за перо, но пишется нехотя, вот и кончил, а все не легче. Прощай, милый мой. Скажи мне что-нибудь в отраду: я с некоторых пор мрачен до крайности. - Пора умереть! Не знаю, отчего это так долго тянется. Тоска неизвестная! Воля твоя, если это долго меня промучает, я никак не намерен вооружиться терпением; пускай оно остается добродетелью тяглого скота. Представь себе, что со мною повторилась та ипохондрия, которая выгнала меня из Грузии, но теперь в такой усиленной степени, как никогда еще не бывало.

Одоевскому я не пишу об этом: он меня страстно любит и пуще моего будет несчастлив, как узнает. Ты, мой бесценный Степан, любишь меня тоже, как только брат может любить брата, но ты меня старее, опытнее и умнее; сделай одолжение, подай совет, чем мне избавить себя от сумасшествия или пистолета, а я чувствую, что то или другое у меня впереди".

В октябре Грибоедов вернулся в Грузию и, представившись Ермолову в станице Екатериноградской, участвовал добровольно в экспедиции генерала Вельяминова против чеченцев. Здесь, в виду неприятеля, у подножия Кавказских гор, Грибоедов написал стихотворение "Хищники в Чегеме", напечатанное в "Северной пчеле" в ©143 за 1826 год.

Ермолов любил Грибоедова, как сына, не полагая пределов своей к нему приязни и снисходительности. Грибоедов в свою очередь не скупился на самые восторженные хвалы, хотя и дал генералу прозвище проконсула, а о его деятельности говорил: "Борьба горной и лесной свободы с барабанным просвещением; будем вешать и прощать и плюем на Историю".

В это же время при Ермолове находился на Кавказе известный партизан и поэт Денис Васильевич Давыдов. Грибоедов сошелся с ним и полюбил его.

Д.В. Давыдов, поэт, генерал, герой войны 1812 г. Работа К.Я. Афанасьева, 1830-е гг.

В письмах к Бегичеву он отзывался о Давыдове с самой выгодной стороны. Так, в письме от 7 декабря 1825 года он между прочим писал: "Давыдов здесь во многом поправил бы ошибки самого Алексея Петровича (Ермолова). Эта краска рыцарства, какою судьба оттенила характер нашего приятеля, привязала бы к нему кабардинцев".

Знакомство с декабристами не прошло для Грибоедова даром. 23 января 1826 года в станицу Екатериноградскую приехал фельдъегерь Уклонский с приказом арестовать его. Приказ был получен Ермоловым за ужином. Он вышел в другую комнату, позвал сейчас же Грибоедова и сказал:

Ступай домой и сожги все, что может тебя скомпрометировать. За тобой прислали, и я могу дать тебе только час времени.

Грибоедов ушел, и после назначенного срока Ермолов со всею толпою, с начальником штаба и адъютантами пришел арестовать его. Часть бумаг Грибоедова была в крепости Грозной. Ермолов дал предписание командиру взять их и вручить фельдъегерю. В секретном отношении же к барону Дибичу Ермолов заявил, что Грибоедов "взят таким образом, что не мог истребить находившихся у него бумаг; но таковых при нем не найдено, кроме весьма немногих, кои при сем препровождаются; если же впоследствии могли бы быть отысканы оные, то все таковые будут доставлены". В заключение Ермолов сообщил, что Грибоедов во время службы его в миссии при персидском дворе и потом при нем "как в нравственности своей, так и в правилах не был замечен развратным и имеет весьма многие хорошие качества".

"Когда Грибоедов приехал с фельдъегерем в Москву, он, - рассказывает Бегичев, - чтобы не испугать меня, проехал прямо в дом брата моего Дмитрия Никитича в Старой Конюшенной, в приходе Пятницы Божедомской. В этот самый день у меня был обед: родные съехались провожать брата жены моей А.Н. Барышникова, возвращавшегося из отпуска на службу. Дмитрий Никитич должен был обедать у меня же. Ждали мы его, ждали и наконец сели за стол. Вдруг мне подают от брата записку такого содержания: "Если хочешь видеть Грибоедова, приезжай, он у меня". Я, ничего не подозревая, на радостях сказал эту весть во всеуслышание. Родные, зная мои отношения к Грибоедову, сами стали посылать меня на это так неожиданно приспевшее свидание. Я отправился. Вхожу в кабинет к брату, - накрыт стол; сидят и обедают: Грибоедов, брат и еще какая-то безволосая фигурка в курьерском сюртуке. Увидел я эту фигурку, и меня облило холодным потом. Грибоедов смекнул дело и сейчас же нашелся:

Что ты смотришь на него? - сказал он мне. - Или думаешь, что это... так... просто курьер? Нет, братец, ты не смотри, что он курьер - он происхождения знатного: это испанский гранд дон Лыско Плешивос да Париченца!

Этот фарс рассмешил меня и показал, в каких отношениях находился Грибоедов к своему телохранителю. Мне стало несколько легче. Отобедали, говорили. Грибоедов был весел и совершенно покоен.

А что, братец, - сказал он телохранителю, - ведь у тебя здесь родные; ты бы съездил повидаться с ними!

Телохранитель был очень рад, что Грибоедов его отпустил, и сейчас уехал. Первым моим вопросом Грибоедову было выражение удивления, какими судьбами и по какому праву распоряжается он и временем, которое уже не принадлежало ему, и особою своего телохранителя.

Да что! - отвечал он мне, - я сказал этому господину, что если он хочет довезти меня живого, так пусть делает то, что мне угодно. Не радость же мне в тюрьму ехать!

Грибоедов приехал в Москву около четырех часов пополудни и выехал в два часа ночи. На третий день я отправился к Настасье Федоровне (матери Грибоедова), и та с обыкновенной своей заносчивостью с первых же слов начала ругать сына на чем свет стоит: и карбонарий-то он, и вольнодумец, и пр., и пр.

Проездом через Тверь, как я узнал от него после, он опять остановился; у телохранителя оказалась там сестра, к которой они и въехали. Грибоедов, войдя в комнату, увидал фортепиано и - глубокий музыкант в душе - не вытерпел и сел к нему. Девять битых часов его не могли оторвать от инструмента!

По приезде в Петербург курьер привез его в Главный штаб и сдал с пакетом дежурному офицеру. Пакет лежал на столе... Грибоедов подошел, взял его... пакет исчез... Имя Грибоедова было так громко, что по городу сейчас же пошли слухи: "Грибоедова взяли! Грибоедова взяли!.."

Вместе с Грибоедовым в здании Главного штаба в трех комнатах графа Толя (ввиду переполнения крепости) были Кольм, граф Мошинский, Сенявин, Раевский, князь Баратаев, Любимов, князь Шаховской, Завалишин и др. Вначале смотритель Жуковский притеснял их, но Любимов, бывший командир Тарутинского полка, подкупил его, и отсюда произошло известное послабление всем арестованным. Жуковский даже водил Грибоедова и Завалишина в кондитерскую Лоредо, бывшую на углу Адмиралтейской площади и Невского проспекта. В отдельной комнатке стояло фортепиано, и на нем играл Грибоедов.

Невесело было, однако, ему сидеть, - продолжает Бегичев. - Но и тут, в заключении, не исчезло влияние его характера, очаровывавшего все окружающее. Его очень полюбил надсмотрщик, надзиравший над лицами, содержавшимися под арестом. Раз Грибоедов, в досаде на свое положение, разразился такой громкой иеремиадой, что надсмотрщик отворил дверь в его комнату... Грибоедов пустил в него чубуком. Товарищи заключения так и думали, что ему после того несдобровать.

Что же вышло? Через полчаса или менее дверь полуотворилась и надсмотрщик спрашивает:

Александр Сергеевич, вы еще сердиты или нет?

Нет, братец, нет! - отвечал Грибоедов, рассмеявшись.

Войти можно?

Можно.

И чубуком пускать не будете?

Нет, не буду!

Допрашивать его водили в крепость. На первом же допросе Грибоедов начал, письменно отвечая на данные ему вопросные пункты, распространяться о заговорщиках: "Я их знаю всех" и пр. В эту минуту к его столу подошло одно влиятельное лицо (все тот же Любимов) и взглянуло на бумагу.

Александр Сергеевич! Что вы пишете! - сказал подошедший. - Пишите: "Знать не знаю, ведать не ведаю".

Грибоедов так и сделал, да еще написал ответ довольно резкий. "За что меня взяли - не понимаю; у меня старуха-мать, которую это убьет, и пр.". По прочтении этого отзыва заключили, что не только против него нет никаких улик, но что человек должен быть прав, потому что чуть-чуть не ругается".

Четыре месяца пришлось Грибоедову провести в заключении, находя утешение лишь в чтении и занятиях, о чем свидетельствуют его записочки друзьям, исполненные просьб прислать то "Чайльд Гарольда", то стихотворения Пушкина, то карту Греции, то какую-то "Тавриду" Боброва, то "Дифференциальное исчисление" Франкёра.

В первых числах июня 1826 года Грибоедов, совершенно оправданный, был освобожден из-под ареста, обласкан императором Николаем Павловичем и награжден чином надворного советника.

После освобождения Грибоедов поселился с Булгариным на даче, в уединенном домике на Выборгской стороне, и прожил там лето, видаясь лишь с близкими людьми и проводя время в чтении, в дружеской беседе, в занятиях музыкой и прогулках, совершая частые экскурсии по окрестностям, "странствуя по берегу морскому, переносясь то на верх Дудоровой горы, то в пески Ораниенбаума". Расположение духа его было в это время по большей части крайне унылое, что отражалось и на его музыкальных импровизациях, исполненных глубокого чувства меланхолии. Часто, по словам Булгарина, он бывал недоволен собою, сетовал, что мало сделал для словесности. "Время летит, любезный друг, - говорил он, - в душе моей горит пламя, в голове рождаются мысли, а между тем я не могу приняться за дело, ибо науки идут вперед, и я не успеваю даже учиться, не только работать. Но я должен что-нибудь сделать... сделаю!.." Грибоедов указывал на Байрона, Гёте, Шиллера, которые оттого именно вознеслись выше своих современников, что гений их равнялся учености. Грибоедов судил здраво, беспристрастно и с особенным жаром. У него навертывались слезы, когда он говорил о бесплодной почве нашей словесности: "Жизнь народа, как жизнь человеческая, есть деятельность умственная и физическая. Словесность - мысль народа об изящном.

Греки, римляне, евреи не погибли оттого, что оставили по себе словесность, а мы... мы не пишем, а только переписываем! Какой результат наших литературных трудов по истечении года, столетия? Что мы сделали и что могли бы сделать!" Рассуждая об этих предметах, Грибоедов становился грустен, угрюм, брал шляпу и уходил один гулять в поле или рощу...

Расположение духа Грибоедова еще более омрачилось, когда по приезде в Москву ему снова пришлось почувствовать над собою властную руку матери, не перестававшей заботиться о его карьере и питать насчет него честолюбивые замыслы, которых он был совсем чужд, от всей души желая выйти в отставку и всецело отдаться литературной деятельности. Эти заботы о сыне имели к тому же и своекорыстный характер: страсть к блеску и жизнь не по средствам успели к этому времени принести свои плоды, и старуха находилась в столь критическом положении, что единственный выход избежать грозившей нужды видела в служебной карьере сына. А для такой карьеры, с ее точки зрения, представлялся отличный случай. Как раз в это время Ермолов впал в немилость, и на Кавказ был послан Паскевич, сначала как лицо второстепенное, но с тем, чтобы - все это понимали - заменить Ермолова. Паскевич же, как мы уже видели выше, был женат на двоюродной сестре Грибоедова, и Настасья Федоровна не сомневалась, что он не преминет всячески возвысить своего родственника. Видя же, что сын противится ее планам, она употребила хитрость, прекрасно ее характеризующую: пригласила его с собой помолиться Иверской Божией Матери. Приехали, отслужили молебен. Вдруг она упала перед сыном на колени и стала требовать, чтобы он согласился на то, о чем она будет просить. Растроганный и взволнованный, Грибоедов дал слово. Тогда она объявила ему, чтоб он ехал служить к Паскевичу.

Данное слово, то сыновнее почтение, с каким всегда относился Грибоедов к матери, и затруднительное финансовое положение заставили его сделать шаг, который был не только противен его страстному желанию освободиться от всякой службы, но поставил его в крайне ложное нравственное положение и бросил на него немалую тень. Ермолов был для Грибоедова более чем начальник по службе: старик любил его, как сына, оказывая ему всяческое покровительство, и только что спас от грозившей опасности, предупредив заблаговременно об аресте, за что и сам мог подвергнуться ответственности. Ввиду всего этого согласие Грибоедова служить у Паскевича, состоявшего во враждебных отношениях с Ермоловым, было тяжкой изменой не только благодетелю и другу, но и всем заветным убеждениям, так как не сам ли Грибоедов смеялся над Фамусовым за то, что при нем:

Служащие чужие очень редки,
Все больше сестрины, свояченицы детки.

В довершение всего Грибоедов лишен был и того утешения, что, поступая на службу к Паскевичу, выбирает начальника более полезного и достойного, чем Ермолов. Напротив, он сознавал почти совсем противоположное, когда по пути на Кавказ говорил Д.В. Давыдову:

"Каков мой-то (зять)! Как, вы хотите, чтобы этот человек, которого я хорошо знаю, торжествовал бы над одним из самых умнейших и благонамереннейших людей в России (т.е. Ермоловым); верьте, что наш его проведет, и этот, приехав впопыхах, уедет отсюда со срамом".

Говоря такие слова, Грибоедов выражал как бы свою задушевную надежду, что авось само собою все устроится и ему не придется краснеть ни перед другими, ни перед своею совестью. Но его желание остаться чистым, не прилагая к этому ни малейших усилий воли со своей стороны, увы, не сбылось, и он упал в мнении многих из своих современников, уважавших его и поклонявшихся до того времени многим прекрасным качествам его души. Так, например, вот что говорит между прочим в своих воспоминаниях Д.В. Давыдов: "Находясь с ним долго в весьма близких отношениях, я, более чем кто-нибудь, был глубоко огорчен его действиями в течение 1826 и 1827 годов. Грибоедов, терзаемый под конец своей жизни бесом честолюбия, затушил в сердце своем чувство признательности к лицам, не могшим быть ему более полезными, но зато он не пренебрег никакими средствами для приобретения полного благоволения особ, кои получили возможность доставить ему средства к удовлетворению его честолюбия; это не мешало ему, посещая наш круг, строго судить о своих новых благодетелях... Видя поведение Грибоедова, которого я так любил, я душевно скорбел.

Я сожалел, что не мог быть в это время вдали от театра его деятельности, потому что имел бы утешение думать, что многое преувеличено завистью и клеветой; но я, к сожалению, должен был лично удостовериться в том, что душевные свойства Грибоедова далеко не соответствовали его блистательным умственным способностям".

Мы не беремся решить, смягчается или, напротив, еще более усугубляется суровость этого приговора тем соображением, что на самом деле даже не личное честолюбие, как думал Давыдов, привело Грибоедова к ложному шагу, а насильное подчинение честолюбию родных и бессилие отстоять свою нравственную независимость.

Особенно тяжелые нравственные муки должен был испытывать Грибоедов по возвращении на Кавказ, пока Ермолов не был еще отозван и разделял власть с Паскевичем. "Милый друг мой, - пишет он об этом своем положении между двух огней Бегичеву 9 декабря 1826 года,- плохое мое житье здесь. На войну не попал, потому что и А. П. Ермолов туда не попал. А теперь другого рода война. Два старшие генерала ссорятся, а с подчиненных перья летят. С А. П. у меня род прохлаждения прежней дружбы. Денис Васильевич Давыдов этого не знает; я не намерен вообще давать это замечать, и ты держи про себя. Но старик наш - человек прошедшего века. Несмотря на все превосходство, данное ему от природы, подвержен - страстям. Соперник ему глаза колет, а отделаться от него он не может и не умеет. Упустил случай выставить себя с выгодной стороны в глазах соотечественников, слишком уважал неприятеля, который этого не стоит. Вообще война с персиянами самая несчастная, медленная и безвыходная. Погодим, посмотрим...

Я на досуге кое-что пишу... Я принял твой совет; перестал умничать... со всеми видаюсь, слушаю всякий вздор и нахожу, что это очень хорошо. Как-нибудь дотяну до смерти, а там увидим, больше ли толку, тифлисского или петербургского...

Буду ли я когда-нибудь независимым от людей? Зависимость от семейства, другая - от службы, третья - от цели в жизни, которую себе назначил, и, может статься, наперекор судьбе. Поэзия!.. Люблю ее без памяти, страстно, но любовь одна достаточна ли, чтоб себя прославить? И наконец, что слава? По словам Пушкина,

Лишь яркая заплата
На ветхом рубище певца.

Кто нас уважает, певцов истинно вдохновенных, в том краю, где достоинство ценится в прямом содержании по числу орденов и крепостных рабов? Все-таки Шереметев у нас затмил бы Омира... Мученье быть пламенным мечтателем в краю вечных снегов. Холод до костей проникает, равнодушие к людям с дарованием; но всех равнодушнее наши Сардары; я думаю даже, что они их ненавидят. Voyons, ce qui en sera (Посмотрим, что из этого выйдет)..."

В таком тяжелом душевном настроении Грибоедов сопровождал своего нового начальника Паскевича во время персидской кампании, начавшейся еще при Ермолове нападением Аббаса-Мирзы на русские владения. Он участвовал в выработке плана кампании и во всех важнейших битвах.

Принц Аббас-Мирзы, наследник персидского престола. Неизвестный художник, первая четверть XIX в.

Первое свидание И.Ф. Паскевича с наследником персидского престола Аббас-Мирзою в Дейкаргане 21 ноября 1827 г. (пятый справа - Грибоедов). Гравюра К.П. Бегерова с оригинала В.И. Мошкова, конец 1820-х гг.

Вот что впоследствии, у князя В.Ф. Одоевского, в присутствии Кс. Полевого, рассказывал Грибоедов о своих ощущениях, испытанных им тогда под градом неприятельского огня.

"Грибоедов утверждал, - пишет Кс. Полевой, - что власть его ограничена только физическою невозможностью, но что во всем другом человек может повелевать собою совершенно и даже сделать из себя все. "Разумеется, - говорил он, - если бы я захотел, чтобы у меня был нос длиннее или короче, это было бы глупо, потому что невозможно, но в нравственном отношении, которое бывает иногда обманчиво-физическим для чувств, можно сделать из себя все. Говорю так потому, что многое испытал над самим собою. Например, в последнюю персидскую кампанию во время одного сражения мне случилось быть вместе с князем Суворовым. Ядро с неприятельской батареи ударилось подле князя, осыпало его землей, и в первый миг я подумал, что он убит.

Это разлило во мне такое содрогание, что я задрожал. Князя только оконтузило, но я чувствовал невольный трепет и не мог прогнать гадкого чувства робости. Это ужасно оскорбило меня самого. Стало быть, я трус в душе? Мысль нестерпимая для порядочного человека, и я решился, чего бы то ни стоило, вылечить себя от робости, которую, пожалуй, припишете физическому составу, организму, врожденному чувству. Но я хотел не дрожать перед ядрами, в виду смерти, и при случае стал в таком месте, куда доставали выстрелы с неприятельской батареи. Там сосчитал я назначенное мною самим число выстрелов и потом тихо поворотил лошадь и спокойно отъехал прочь. Знаете ли, что это прогнало мою робость? После я не робел ни от какой военной опасности. Но поддайся чувству страха - оно усилится и утвердится".

После этого Грибоедов выказывал такую неустрашимость в продолжение всей дальнейшей кампании, что обратил своею храбростью внимание Паскевича, который в письме к матери Грибоедова извещал ее: "Наш слепой (т.е. близорукий) совсем меня не слушается: разъезжает себе под пулями, да и только!"

Война окончилась Туркманчайским миром, следствием которого было присоединение к России северо-восточной Армении. В переговорах о мире Грибоедов принимал деятельное участие. Он посетил Аббаса-Мирзу в его лагере и, несмотря на все уловки и увертки персидских сановников, презирая происки Аллаяр-хана, зятя Фетх-Али-шаха и главного виновника войны, привел переговоры к желаемому окончанию: 10 февраля 1828 года мир был подписан. На Грибоедова возложил Паскевич поднесение государю Туркманчайского договора.

На пути в Петербург, проезжая через Москву, Грибоедов заезжал часа на два к С.Н. Бегичеву и между прочим сообщил, что Паскевич спрашивал его, какого награждения он желает. "Я просил графа, - говорил Грибоедов, - представить меня только к денежному награждению. Дела матери моей расстроены, деньги мне нужны, я приеду на житье к тебе. Все, чем я до сих пор занимался, - для меня дела посторонние. Призвание мое - кабинетная жизнь. Голова моя полна, и я чувствую необходимую потребность писать".

Тогда же, словно нарочно для того, чтобы испить до дна горькую чашу измены и почувствовать весь ее яд, Грибоедов "имел бестактность", по собственному его выражению, сделать визит А. П. Ермолову. Последний, еще в бытность на Кавказе сетовавший: "И он, Грибоедов, оставил меня, отдался моему сопернику!" - естественно, принял его угрюмо и холодно. Это побудило Грибоедова сказать Бегичеву: "Я личный злодей Ермолова!" (то есть что старик глядит на него как на врага). "Этого я себе простить не могу! - говорил Грибоедов в Петербурге некоторым, между прочим П. А. Каратыгину.- Что мог подумать Ермолов? Точно я похвастаться хотел, а, ей Богу, заехал к нему по старой памяти!"

В Петербург приехал Грибоедов 14 марта 1828 года и остановился в гостинице Демут. Здесь ждали его самые лестные для всякого другого почести: император пожаловал вестнику о мире чин статского советника, орден Св. Анны, алмазами украшенный, и четыре тысячи червонцев.

Но, осыпаемый со всех сторон поздравлениями друзей, любезностями знати и лестью скороспелых поклонников всякого успеха, Грибоедов продолжал ощущать в своей душе гнетущую тоску. Казалось, он предчувствовал, что всеми этими почестями дело не ограничится и что дипломатическая карьера его на Востоке грозит затянуться до бесконечности. А он так жаждал покоя, независимости и полного досуга, тем более что творчество пробуждалось в нем с новою силою и неудержимо влекло его к перу. Во время последнего пребывания на Кавказе, под свист неприятельских пуль, он задумал новое произведение, на этот раз трагедию в шекспировском духе, "Грузинская ночь". Вот что вспоминает Булгарин об этом новом предприятии Грибоедова: "Во время военных и дипломатических занятий Грибоедов, в часы досуга, уносился душою в мир фантазии. В последнее пребывание свое в Грузии он сочинил план романтической трагедии и несколько сцен вольными стихами с рифмами. Трагедию назвал он "Грузинская ночь", почерпнул предмет ее из народных преданий и основал на характере и нравах грузин. Вот содержание: один грузинский князь за выкуп любимого коня отдал другому князю отрока, раба своего. Это было делом обыкновенным, и потому князь не думал о следствиях. Вдруг является мать отрока, бывшая кормилица князя, няня дочери его, упрекает его в бесчеловечном поступке, припоминает службу свою и требует или возврата сына, или позволения быть рабою одного господина, и угрожает ему мщением ада. Князь сперва гневается, потом обещает выкупить сына кормилицы и наконец, по княжескому обычаю, забывает обещание. Но мать помнит, что у нее отторжено от сердца детище, и как азиатка умышляет жестокую месть. Она идет в лес, призывает Дели, злых духов Грузии, и составляет адский союз на пагубу рода своего господина. Появляется русский офицер в доме, таинственное существо по чувствам и образу мыслей. Кормилица заставляет Дели вселить любовь к офицеру в питомице своей, дочери князя. Она уходит с любовником из родительского дома. Князь жаждет мести, ищет любовников и видит их на вершине горы Св. Давида. Он берет ружье, прицеливается в офицера, но Дели несут пулю в сердце его дочери. Еще не свершилось мщение озлобленной кормилицы! Она требует ружье, чтоб поразить князя, - и убивает своего сына. Бесчеловечный князь наказан был за презрение чувств родительских и познает цену потери детища. Злобная кормилица наказана за то, что благородное чувство осквернила местию. Оба гибнут в отчаянии. Трагедия, основанная, как выше сказано, на народной грузинской сказке, если б была так кончена, как начата, составила бы украшение не только одной русской, но всей европейской литературы. Грибоедов читал нам наизусть отрывки, и самые холодные люди были растроганы жалобами матери, требующей возврата сына у своего господина. Трагедия сия погибла вместе с автором!..

Н.И. Греч, услышав отрывки из этой трагедии и ценя талант Грибоедова, сказал в его отсутствие: "Грибоедов только испробовал перо на комедии "Горе от ума". Он займет такую степень в литературе, до которой еще никто не приближался у нас: у него, сверх ума и гения творческого, есть душа, а без этого нет поэзии!"

Во время этого своего последнего недолгого пребывания в Петербурге Грибоедов, тяготясь великосветским обществом, любил посещать литературные кружки, где не раз читал отрывки из "Грузинской ночи". Так, Кс. Полевой вспоминает об одном обеде у П.П. Свиньина, где он встретил Грибоедова.

"В назначенный день, - повествует Полевой, - (помню, что было на Пасхе) я нашел у гостеприимного Павла Петровича много людей замечательных. Кроме нескольких знатных особ, приятелей его, тут был, можно сказать, цвет нашей литературы: И.А. Крылов, Пушкин, Грибоедов, Н.И. Греч и другие. Грибоедов явился вместе с Пушкиным, который уважал его как нельзя больше и за несколько дней сказал мне о нем: "Это один из самых умных людей в России. Любопытно послушать его". Можно судить, с каким напряженным вниманием наблюдал я Грибоедова!.. Он был в каком-то недовольстве, в каком-то раздражении (казалось мне) и посреди общих разговоров отпускал только острые слова. За столом разговор завязался о персиянах, что было очень естественно в обществе Грибоедова, который знал персиян во всех отношениях, еще недавно расстался с ними и готовился опять к ним ехать. Он так живо и ловко описывал некоторые их обычаи, что Н.И. Греч очень кстати сказал при том, указывая на него: "Monsieur est trop percant (persan)" [Господин слишком проницателен (слишком персиянин) (фр.).]... Вечером, когда кружок гостей стал теснее, Грибоедов был гораздо мягче и с самою доброю готовностью читал наизусть отрывок из своей трагедии "Грузинская ночь", которую сочинял тогда..."

Через несколько дней Кс. Полевой видел Грибоедова на обеде у Н.И. Греча, где Грибоедов аккомпанировал Този и еще какому-то итальянцу.

"Некоторые, - рассказывает Кс. Полевой, - поздравляли его с успехами по службе и почестями, о чем ярко напоминали брильянты, украшавшие грудь поэта. Другие желали знать, как он провел время в Персии. "Я там состарился, - отвечал Грибоедов, - не только загорел, почернел, почти лишился волос на голове, но и в душе не чувствую прежней молодости!"

За столом он не вмешивался в литературные споры, чувствовал себя нездоровым и уехал вскоре после обеда..."

Как-то в мае Кс. Полевой зашел к Грибоедову, который жил тогда в доме Косиковского на Невском, в верхнем этаже. Обстановка у Грибоедова была самая простая; один рояль украшал комнаты. Застав светских гостей, Полевой хотел уйти. Грибоедов уговорил его остаться. Гости ушли.

"Боже мой, - сказал Грибоедов тогда, - чего эти господа хотят от меня? Целое утро они сменяли один другого. А нам, право, не о чем говорить; у нас нет ничего общего. Пойдемте скорее гулять, чтобы опять не блокировали меня... Да можно ли идти таким варваром? - прибавил Грибоедов, глядясь в зеркало. - Они не дали мне и выбриться.

Кто же станет замечать это? - сказал я.

Все равно: приличия надобно наблюдать для самого себя, но я нарушу их на этот раз.

Мы отправились в Летний сад, и разговор продолжался об утренних посещениях. Грибоедов так остроумно рассуждал о людях, которые вдруг, неожиданно делаются вежливы, внимательны к человеку, прежде совершенно чуждому для них, что я, смеясь, сказал ему:

Тем лучше, это предмет для другого "Горя от ума"!

О, если на такие предметы писать комедии, то всякий день являлось бы новое "Горе от ума".

В самом деле: как не находят предметов для комедий? Они всякий день вокруг нас. Остается только труд писать.

В том-то и дело. Надобно уметь писать. Разговор обратился к искусству, и Грибоедов сказал:

Многие слишком долго приготовляются, собираясь написать что-нибудь, и часто все оканчивается у них сборами. Надобно так, чтобы вздумал и написал.

Не все могут так сделать. Только Шекспир писал наверное.

Шекспир писал очень просто: немного думал о завязке, об интриге и брал первый сюжет, но обрабатывал его по-своему. В этой работе он был велик. А что думать о предметах! Их тысячи, и все они хороши: только умейте пользоваться".

Советуя читать Шекспира в подлиннике, Грибоедов сказал: "Выучиться языку, особливо европейскому, почти нет труда: надобно только несколько времени прилежания. Совестно читать Шекспира в переводе, если кто хочет вполне понимать его, потому что, как все великие поэты, он непереводим, и непереводим оттого, что национален. Вы непременно должны выучиться по-английски". Затем Грибоедов особенно хвалил Шекспирову "Бурю" и находил в ней красоты первоклассные... Около того же времени в театре было представление "Волшебной флейты" Моцарта, и исполняли ее прескверно. "Грибоедов сидел в ложе, с одним знакомым ему семейством, но в каждый антракт приходил в кресла побранить певцов.

Я ничего не понимаю: так поют они! - говорил он не раз.

И зачем браться за Моцарта? С них было бы и Буальдье! - прибавил кто-то.

А что вы думаете: Буальдье достоин этих певцов? - сказал Грибоедов.- Он не гениальный, но милый и умный композитор; не отличается большими мыслями, но каждую свою мысль обрабатывает с необыкновенным искусством. У нас испортили его "Калифа Багдадского", а это настоящий брильянтик. Музыка Моцарта требует особенной публики и отличных певцов, даже потому, что механическая часть ее не богата средствами. Но выполните хорошо музыку Буальдье - все поймут ее. А теперь посмотрите, как восхищаются многие, хоть ничего не понимают! Это больше портит, нежели образует вкус публики".

Приводимые Кс. Полевым рассуждения Грибоедова о Шекспире показывают, как сильно в это время (замечательно, что почти одновременно с Пушкиным) был увлечен Грибоедов великим британским трагиком. Нет сомнения, что переход к трагедии "Грузинская ночь" был всецело плодом этого увлечения. Многознаменателен и тот факт, что Грибоедов особенно отмечал "Бурю" Шекспира. Именно под впечатлением таких произведений, как "Буря" и "Сон в летнюю ночь", Грибоедов отвел столь много места в своей трагедии грузинской мифологии, как об этом свидетельствуют современники, которым он читал свое новое произведение.

Тогда же Грибоедов два раза побывал у старого своего приятеля П.А. Каратыгина, и к этому же времени относится, по всей вероятности, не помеченное годом замечание М.И. Глинки в его записках: "Провел около целого дня с Грибоедовым, автором комедии "Горе от ума". Он был очень хороший музыкант и сообщил мне тему грузинской песни, на которую вскоре потом Пушкин написал романс "Не пой, волшебница, при мне"..."К этому же времени относятся и последние хлопоты Грибоедова о постановке на сцене комедии "Горе от ума". усилия эти остались по-прежнему безуспешны.

Знает каждый школьник, а его «Горе от ума» давно признали вершиной русской драматургии. Однако для современников Александр Сергеевич был в первую очередь не писателем, а дипломатом - причем, дипломатом культовым. Благодаря Грибоедову Русско-Персидская война завершилась крайне выгодным для России мирным договором, известным как Туркменчайский. Мало того, что Российская империя освободила город Эривань (современный Ереван) , так на Персию еще и наложили контрибуцию в 20 миллионов рублей серебром - гигантскую по тем временам сумму. Русский военный флот получил монополию на Каспии, да и отечественные торговые суда тоже стали там свободно плавать. Как потом скажет Фридрих Энгельс, «Туркменчайский договор превратил Персию в вассала России». А военачальник Николай Муравьев-Карский добавит: Грибоедов «заменял нам там единым своим лицом двадцатитысячную армию».

«Вай, вай, Туркманчай»

Александра Грибоедова считали одним из самых образованных людей своего времени. Уже в 6 лет будущий писатель и посол владел тремя языками, а в 13 уже имел звание кандидата словесных наук. Кстати, в Московском университете он закончил три отделения: словесное, нравственно-политическое и физико-математическое. Параллельно занимался литературой и музыкой - играл на фортепиано и писал композиции (больше всего известен «Грибоедовский вальс»).

Помогая генералу Паскевичу (своему родственнику и непосредственному начальнику) во время персидского похода, будущий дипломат вел переговоры с Тегераном. В том, что Россия добилась для себя выгодных условий мирном договоре, есть заслуга и Грибоедова - причем, весьма немалая. О заключенном мире писатель доложил лично императору Николаю I, после чего государь пожаловал ему Орден святой Анны с бриллиантами, чин статского советника и 4 тысячи золотых червонцев. Так Грибоедов посодействовал присоединению к своей стране обширных земель, освободил Эривань от исламского владычества, что было крайне важно для России, позиционирующей себя как защитника угнетенных христиан. Попутно дипломат «выторговал» беспрецедентные условия для отечественного флота и торговых судов. Важность этих событий несложно оценить - Армения и Россия до сих пор дружат, а в Иране по сей день существует выражение: «Вай, вай, Туркманчай» - так местные называет очень невыгодную для себя, разорительную сделку.

Недипломатичный дипломат

Как вспоминали некоторые современники, Грибоедов иногда вел себя безрассудно - не как положено дипломату. Например, мог гарцевать на коне перед вражескими войсками или не соблюдать местных обычаев. А когда литератору было 22, весь Петербург обсуждал знаменитую «четверную дуэль», в которой он участвовал. Причиной конфликта послужила известная балерина Авдотья Истомина — та самая, которую воспевал в стихах Пушкин.

Дело в том, что танцовщица состояла в отношениях с кавалергардом Шереметевым , но пока тот был в отъезде, она провела пару дней в доме камер-юнкера графа Завадовского. Привез ее туда не кто иной как Грибоедов - он увлекался театром и дружил с Истоминой, а после представления просто пригласил ее к себе в гости. Жил Александр Сергеевич тогда у своего друга Завадовского, вот и вышло, что балерина прожила с мужчинами 2 дня. Вернувшийся Шереметев настоял на дуэли - причем, стреляться ему пришлось не с зачинщиком-Грибоедовым, а с хозяином дома - Завадовским. Но будущему писателю-дипломату тоже досталось - он должен был сражаться с приятелем обиженного Шереметева.

«По крайней мере, играть перестанешь!»

Спустя сутки после первой дуэли (Завадовский-Шереметев) граф Шереметев, любовник Истоминой, умер от полученной раны. Грибоедов повел себя дипломатично - предложил своему сопернику помириться. Но корнета Якубовича (так его звали) это почему-то не устроило. Дуэль состоялась - правда, через год (император наказал дуэлянтов «ссылкой» на Кавказ и им удалось встретиться только следующей осенью). Первым стрелял Якубович - он попал противнику в руку. Один из секундантов позже писал: «Говорят, будто Якубович воскликнул: "По крайней мере, играть перестанешь!". Грибоедов лишился одного пальца на руке, что не помешало ему по-прежнему отлично играть на фортепиано. Сам же писатель благородно выстрелил мимо и не стал пользоваться своим преимуществом (по правилам, он мог подойти ближе к барьеру и как следует прицелиться).

С тех пор Грибоедов, садясь за пианино, надевал на мизинец левой руки специальный кожаный «чехол» - ведь его палец стал на одну фалангу короче. А после трагической смерти в Тегеране посла смогли опознать лишь по этому ранению 11-летней давности.

«Нас там перебьют»

После неожиданного и громкого успеха в Туркманчае писателя назначили послом в Персии. Грибоедов в то время хотел, наконец, сосредоточиться на литературе - он доработал «Горе от ума» и среди столичной молодежи пьеса пользовалась популярностью. Хотя при жизни автор не увидел ни выхода в свет своего детища, ни его постановки в театре, пьесу переписывали от руки и сразу же расхватывали на афоризмы. «Счастливые часов не наблюдают», «Дым Отечества нам сладок и приятен», «Служить бы рад, прислуживаться тошно» - все эти фразы пришли именно от Грибоедова. В 1828 году автор оставил одному из своих друзей окончательный вариант рукописи и уехал - снова на службу, снова в Персию. Прощаясь с друзьями, он говорил: «Не поздравляйте меня с этим назначением. Нас там перебьют».

Последнее счастье

Но по пути в Тегеран новоиспеченного посла ждало последнее счастливое событие. Проезжая через Тифлис (современный Тбилиси), он заехал к своему другу - князю Чавчавадзе (генерал-майору русской армии и известному грузинскому поэту). Там Грибоедов встретил 15-летнюю дочь князя - Нину , которую еще ребенком учил играть на пианино. Позже автор писал: « «За столом сидел против Нины Чавчавадзе... Все на нее глядел, задумался, сердце забилось... Выйдя из-за стола, я взял ее руку и сказал: «Пойдемте со мной, мне нужно кое-что сказать вам». Она меня послушалась, как и всегда; верно, думала, что я ее усажу за фортепиано: но вышло иначе. Мы вошли в комнату, щеки у меня разгорелись... Не помню, что начал ей говорить, и все живее, живее. Она заплакала, засмеялась, и я поцеловал ее...».

Мемориальная доска Александру Грибоедову. Санкт-Петербург, Б. Морская ул., 14. Фото: Commons.wikimedia.org / Щербаков 4

Спустя два месяца молодые сыграли свадьбу - весьма неожиданное и спонтанное решение для дипломата. Жениху было 33, невеста - вдвое моложе. Во время венчания Грибоедов уронил кольцо… В Персию посол отправился уже вместе с женой, но беременную Нину на всякий случай оставил в безопасной резиденции в Тевризе. А сам писал ей из Тегерана красивые послания.

Драматический финал жизни драматурга

Спустя несколько месяцев после свадьбы Грибоедов погиб. Посла, который до последнего отстаивал интересы России и не шел ни на какие уступки перед персами, убила толпа разъяренных религиозных фанатиков - они ворвались 30 января 1829 года в здание посольства и перебили почти всех (в живых остался только секретарь). Местные жители, не скрывая, осуждали поведение Грибоедова: тот иногда высказывал неуважение к восточным традициям (например, мог не снять обувь на приеме у шаха) и, вообще, действовал по принципу «горе побежденным». Незадолго до гибели он взял под свою защиту евнуха шаховского гарема - армянина по происхождению, который захотел вернуться на родину. У правителей Персии такой поступок вызвал только раздражение, но для посла было важнее помочь простому евнуху - Грибоедов всегда поддерживал Армению.

Наследие Грибоедова: «Горе от ума», уникальный бриллиант и 16-летняя вдова

Узнав о смерти мужа, Нина упала в обморок. Это спровоцировало преждевременные роды, но ребенок прожил всего час… 16-летняя вдова до конца жизни носила траур, отвергала все ухаживания и тратила большие суммы на благотворительность. В народе ее прозвали Черной розой Тифлиса - за верность. На могиле писателя и дипломата Чавчавадзе установила черное мраморное надгробье, на котором плачет женщина на коленях. На мраморе надпись: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?»

В литературных кругах Грибоедов остался «писателем одной книги». В своей главной страсти - литературе - он просто не успел полностью реализоваться. А после кровавой истории с персами имя Грибоедова старались не произносить даже на родине. Однако в некоторых моментах блестящему литератору, музыканту и дипломату мог бы позавидовать даже Пушкин. В «Путешествии в Арзрум» тот писал: « Его рукописная комедия «Горе от ума» произвела неописанное действие и вдруг поставила его на ряду с первыми нашими поэтами… Самая смерть, постигшая его посреди смелого, неравного боя, не имела для Грибоедова ничего ужасного, ничего томительного. Она была мгновенна и прекрасна».

А дипломатического скандала с Персией удалось избежать. Шах, в отличие от религиозных фанатиков, понимал, как опасно воевать с Россией и что может последовать за варварским убийством посла. Более полутора тысяч человек в Тегеране понесли наказание за «народное буйство»: кого-то убили, кого-то искалечили «в назидание». К Николаю I прибыло чрезвычайное персидское посольство во главе с внуком шаха Хасроу-Мирзой - он бросился на колени перед императором, приставил саблю к своей груди и умолял забрать его жизнь взамен жизни Грибоедова. Также русскому двору привезли богатые подарки: жемчуга, кашемировые ковры, древние манускрипты… А еще - одну из величайших персидских ценностей: уникальный алмаз «Шах» в 88,7 карат (около 3 см в длину), который издавна принадлежал величайшим правителям Востока. Так персы оценили жизнь невероятного русского дипломата.

Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Чему равна скорость света