Кто возглавил манхэттенский проект. В Германии было основано "Урановое общество"
75 лет назад немецкие ученые О. Ган и Ф. Штрассман сделали сенсационное открытие - расщепили ядро урана-235 с помощью нейтрона.
Знаменитый Эрнест Резерфорд, названный «отцом» ядерной физики, не верил в возможность получения атомной энергии, называя разговоры об этом «вздором».
Однако открытия немецких ученых в Геттингене спустя каких-то двадцать лет опровергли мнение ученого.
О начале новой эпохи в физике ядра, предыстории создания «Малыша» и «Толстяка» в статье доктора технических наук, профессора, лауреата Государственной премии СССР Юрия Григорьева.
О. Ган и Ф. Штрассман сделали сенсационное открытие - расщепили ядро урана-235 с помощью нейтрона
В июне 1919 научный руководитель Кавендишской лаборатория в Кембридже (Великобритания) профессор Эрнест Резерфорд опубликовал материалы своих исследований, которыми доказал, что атомы азота при бомбардировке их альфа-частицами расщепляются, и азот превращается в кислород, т.е. одно вещество превращается в другое.
Научный руководитель Кавендишской лаборатория в Кембридже (Великобритания) профессор Эрнест Резерфорд
Это открытие, подтверждённое исследованиями других ученых, подрывало фундамент классической физики того времени и открывало неизведанные пути использования энергии атома.
Однако сам Резерфорд до конца дней своих категорически отрицал возможность получения ядерной энергии, не воспринимал идеи цепной реакции, не предвидел возможности деления урана.
Осенью 1933 года на годичном собрании Британской ассоциации Резерфорд произнёс речь, в которой заметил, что люди, толкующие о получении атомной энергии в больших масштабах, говорят вздор.
Немецкие мозги на службе энергии атома
Геттингенский университет - один из старейших в Европе,
В Германии центром исследований, школой физиков был небольшой тихий университетский городок Геттинген, где работали учёные разных национальностей, физики многих стран. Здесь ещё в XIX веке преподавал
Карл Фридрих Гаусс,
его сменил Феликс Клейн.
Здесь читали лекции:
Здесь бывали физики многих стран.
Но после экономического кризиса 1930 года, когда в Германии стали набирать силы нацисты, обстановка в Геттингене существенно изменилась.
Группа немецких физиков во главе с лауреатами Нобелевской премии Филиппом Ленардом и Штарком стала называть себя «национальными исследователями», которые отвергали «еврейскую физику» и превозносили некую «германскую физику».
Лауреаты Нобелевской премии
Живший в Германии А. Эйнштейн каждую зиму отправлялся на свою виллу в Пассадене (Калифорния, США). Отправился он туда и в 1933 году, но в Германию уже не вернулся
После прихода Гитлера к власти в 1933 году в Геттингене началось преследование «неарийских» профессоров, 7 из них были сразу уволены, многие эмигрировали.
Живший тогда в Германии А. Эйнштейн обычно каждую зиму отправлялся на свою виллу в Пассадене (Калифорния, США).
Отправился он туда и в 1933 году, но в Германию уже не вернулся, за что был объявлен врагом нации и исключён из Берлинской академии наук.
При расщеплении ядра урана-235 выделяется огромное количество энергии (цепная реакция)
В 1938 году немецкие ученые О. Ган и Ф. Штрассман сделали сенсационное открытие - они расщепили ядро урана-235 с помощью нейтрона. 5 января 1939 года О. Фриш (Дания), а 24 января того же года Дж. Даннинг (США) экспериментально установили, что при расщеплении ядра урана-235 выделяется огромное количество энергии.
24 апреля 1939 года профессор Пауль Хартек из Гамбургского университета известил военное министерство Германии о том, что возможно создание ядерных взрывчатых веществ. Он писал: "Страна, научившаяся использовать их энергию первой, будет обладать таким превосходством над другими, что ликвидировать этот разрыв не удастся". Это было началом новой эпохи в физике ядра.
В Германии было основано "Урановое общество". В его работе активное участие принимали выдающиеся физики:
26 сентября 1939 года в Германии было основано "Урановое общество". В его работе активное участие принимали выдающиеся физики: В.Гейзенберг, Г.Гейгер, В.Боте, К.Вайцзеккер и другие. В Департаменте вооружений с участием учёных физиков была разработана детальная программа - урановый проект (Проект U).
К работам было подключено 22 научно-исследовательских института. Научным центром был определён Физический институт кайзера Вильгельма, который возглавил Нобелевский лауреат профессор Вернер Гейзенберг. Он считался самым известным немецким физиком, оставшимся в Германии, и одним из лучших теоретиков.
Но ещё в июле 1937 года в официальном органе СС газете "Черный корпус" была опубликована статья под заголовком "Белые евреи в науке". Её автор, убежденный нацист Йоханнес Штарк, утверждал, что такие ученые, как Вернер Гейзенберг и Макс Планк - покровители и подпевалы евреев, что немецкая наука не нуждается в их услугах, и что лучше всего было бы поступить с ними как с евреями.
Гейзенбергу пришлось пройти через дознание в гестапо, которое продолжалось почти год. В ходе этого дознания ученый доказывал свою лояльность режиму. И хотя в итоге Гиммлер пришел к выводу, что перед ним настоящий немецкий патриот, но это вряд ли это добавляло Гейзенбергу энтузиазма при разработке атомной бомбы для Гитлера.
Процесс превращения уран-238 в атомном реакторе в новый элемент, который получил название "плутоний"
В июле 1940 года 29-летний немецкий физик Карл Фридрих фон Вайцзеккер теоретически установил, что уран-238 должен превратиться в атомном реакторе в новый элемент, аналогичный по своим свойствам урану-235. Он получил название "плутоний".
В 1941 году Вайцзеккер подал заявку на патент, в которой впервые детально описал принцип устройства плутониевой бомбы.
Американцы не оценили научного открытия
В США в предвоенные годы никакого собственного научно-технического задела по атомной бомбе не было. В то же время в США обосновались многие европейские учёные-физики, которые бежали из Германии и других европейских стран, спасаясь от нацистов.
Они ещё не были гражданами США, но именно они прекрасно понимали, что если Гитлер получит атомную бомбу, то он непременно ею воспользуется.
Энрико Ферми — один из величайших экспериментаторов, первооткрыватель трансурановых элементов, отец ядерной программы США
Попытки физиков-эмигрантов заинтересовать в сверхбомбе американских военных не увенчались успехом.
17 марта 1939 года учёный-физик Энрико Ферми долго пытался убедить начальника Технического управления ВМС США адмирала Хупера в необходимости проведения ядерных исследований в интересах обеспечения безопасности США, но всё было напрасно.
Адмиралу сама идея использовать в военных целях энергию невидимого глазу атома представлялась просто нелепостью.
В отчаянии физики-эмигранты:
обратились за помощью к Альберту Эйнштейну. Они просили его добиться аудиенции у Рузвельта и убедить его в необходимости развёртывания работ по атомной энергии, но Эйнштейн отказался, поскольку сам не верил в возможность высвобождения атомной энергии, о чём он открыто говорил американскому репортёру У.Л.Лоуренсу.
Тем не менее, 2 августа 1939 года Теллер и Сциллард уговорили Эйнштейна хотя бы подписать подготовленное ими письмо Рузвельту, поскольку их имена президенту были неизвестны. В этом письме указывалось на возможность создания атомной бомбы, разъяснялась опасность её в руках Гитлера, и предлагалось оказать финансовую поддержку экспериментальным работам.
Теллер и Сциллард уговорили А. Эйнштейна подписать подготовленное ими письмо Рузвельту, поскольку их имена президенту были неизвестны
Передать это письмо президенту взялся представитель финансовой группы «Леман Бразерс», личный друг и неофициальный советник президента, выходец из России Александр Сакс. 11 октября 1939 года Рузвельт принял Сакса.
Сначала он слушал его крайне невнимательно и рассеянно, а подчас и недоверчиво, но когда Сакс сообщил о возможных работах гитлеровских физиков, подкрепив свой рассказ вручением письма Эйнштейна, Рузвельт всё понял.
Президент США Франклин Рузвельт
После ухода Сакса он вызвал своего военного помощника генерала Э. Уотсона и сказал ему, указывая на принесённые Саксом бумаги: "Это требует действий!".
1 ноября 1939 года в США был учрежден Консультативный совет по урану, однако американская бюрократическая машина раскручивалась очень медленно - первые ассигнования на урановый проект были выделены только в феврале 1940 года, но для практических работ этого было недостаточно.
Сциллард упросил Эйнштейна подписать ещё одно письмо президенту. Оно было отправлено 7 марта 1940 года, но и после этого ничего существенного не произошло.
Цепная реакция осуществлена не была, заметного количества урана 235 выделить из урана 238 не удалось, производство больших количеств металлического урана, тяжелой воды, бериллия и чистого графита в значительной мере находилось ещё в стадии обсуждений.
В Европе уже бушевала война, немецкие войска были под Москвой и Ленинградом, а США жили мирной жизнью, и война была от них далеко.
Решение о начале Атомного проекта президент Рузвельт принял в субботу 6 декабря 1941 года, в тот момент, когда японские авианосцы уже подходили к рубежу атаки на Пёрл-Харбор.
Росчерком пера Рузвельт ассигновал на проект 2 млрд долл. А уже вечером 6 декабря ему доставили перехваченную и расшифрованную ноту, пришедшую из Токио в посольство Японии в США, которую японцы намеревались вручить властям США на следующий день. Прочитав её, Рузвельт сказал: «Это война!»
Война для США началась в воскресенье 7 декабря 1941 года с разгрома японцами американского флота, базировавшегося в Пёрл-Харборе
«Манхэттенский проект»
В начале войны руководство США не верило, что Советский Союз выдержит натиск Гитлера, и очень опасалось, что после поражения СССР уже никто не сможет помешать Гитлеру использовать разрабатываемую в Германии атомную бомбу против США.
Поэтому необходимость разработки собственной атомной бомбы для многих высших чиновников становилась очевидной. 7 июня 1942 года руководитель Национального комитета по оборонным исследованиям В. Буш доложил Рузвельту: ядерная бомба может быть осуществлена практически.
13 августа 1942 г. плану создания атомной бомбы было присвоено название «Манхэттенский проект». Административным руководителем проекта был назначен генерал Лесли Гровс. Центром работ был выбран Лос-Аламос, пустынная местность в штате Нью-Мексико.
Лос-Аламосская лаборатория
Первый американский реактор. В декабре 1942 года реактор впервые заработал в режиме самоподдерживающейся цепной ядерной реакции
Итальянский физик - эмигрант Бруно Понтекорво (с 1950 года гражданин СССР, позднее - академик АН СССР)
2 декабря 1942 года под трибуной спортивного стадиона в Чикаго заработал первый в мире атомный реактор, построенный под руководством эмигрантов Э. Ферми и Л. Сцилларда.
Об этом сообщил в Москву участник этих работ агент внешней разведки НКВД итальянский физик - эмигрант Бруно Понтекорво (с 1950 года гражданин СССР, позднее - академик АН СССР).
В Лос-Аламосе разрабатывалась конструкция бомбы, рассчитывалась критическая масса боезаряда и испытывались способы подрыва атомного заряда
В июле 1943 году Директором Лос-Аламосской лаборатории был назначен Роберт Оппенгеймер. Ему удалось создать коллектив, в который вошла большая группа выдающихся ученых: Э.Лоуренс, Г. Юри, А. Комптон, Э. Ферми, Ю. Вигнер, Э. Теллер и многие другие.
В Лос-Аламосе разрабатывалась конструкция бомбы, рассчитывалась критическая масса боезаряда и испытывались способы подрыва атомного заряда. В Ок-Ридже (штат Теннеси) из урановой руды получали уран-235 и затем изготовляли бомбу. В Ханфорде (штат Колумбия) уран-238 путем облучения в атомном реакторе превращали в плутоний, из которого также можно было сделать атомную бомбу.
Дело продвигалось вперёд, но не было достаточного количества урана, и это тормозило всю работу. Урановая руда добывалась в Бельгийском Конго бельгийской фирмой «Юнион миньер», управляющим которой был Эдгар Сенжье. После захвата Бельгии немцами в 1940 году Сенжье эмигрировал в США, откуда и управлял фирмой. Он приказал всю находящуюся на складах в Конго урановую руду переправить в США.
В конце 1940 года 1250 тонн урановой руды были перевезены в Нью-Йорк и складированы в пакгаузе на острове Стэйтон Айленд. А дальше начались длительные хождения Эдгара Сенжье по различным кабинетам Госдепартамента США, где он предлагал урановую руду, рассказывал какая это ценная руда, что из неё можно получать уран, радий и т.д., но всё было бесполезно - чиновники не реагировали.
«Манхэттенский проект» был так засекречен, что Госдепартамент США до самой Ялтинской конференции в феврале 1945 года не имел ни малейшего представления о том, что с США разрабатывается атомная бомба.
А в то время генерал Гровс искал пути и способы получения урановой руды. Полковник Николс, который помогал ему в этом, случайно узнал, что управляющий фирмы «Юнион миньер» находится в Нью-Йорке, и встретился с ним. Следует заметить, что Сенжье, почти два года безрезультатно обивавший пороги Госдепартамента, встретил полковника не очень любезно.
Изучив его удостоверение, он спросил: «Полковник, скажите, вы пришли сюда для дела или только для разговоров?» Но когда полковник Николс понял, что 1250 тонн урановой руды лежат в контейнерах совсем рядом, всё встало на свои места. Тут же на подвернувшемся клочке желтой бумаги было написано от руки первое соглашение, всё остальное было потом. Вопрос с ураном был закрыт, и разработке атомной бомбы уже ничто не мешало.
В США было создано специальное подразделение «Алсос», которому предстояло высадиться в Европе с первыми подразделениями американских войск и захватить всё, что имеет отношения к немецкой атомной бомбе и другим новинкам вооружений. Командиром этого подразделения был назначен полковник Борис Паш, потомок русских эмигрантов.
В конце августа 1944 г. подразделение «Алсос» вместе с передовыми отрядами союзных войск вошло в Париж, затем был Страсбург и Германия. Они захватили руководителей немецкого уранового проекта, том числе и самого Гейзенберга, а также документы и оборудование. Первые же беседы-допросы и материалы подслушивания разговоров захваченных немцев показали, что немцы отстали в создании ядерного оружия, о чем Борис Паш постоянно докладывал в США.
Из этих докладов становилось ясно, что никакой реальной атомной бомбы у немцев не было, и нет. И тогда возник естественный вопрос. Если это так, то зачем тогда в США создаётся атомная бомба? Многие физики, считали, что она уже не нужна. 26 августа 1944 года Нильс Бор был принят Рузвельтом и долго рассказывал ему об изменившейся ситуации и мнении многих физиков.
Тот же Сциллард, который несколько лет назад настойчиво доказывал Рузвельту необходимость создания атомной бомбы, теперь обратился к нему с предложением прекратить эти работы. Но ответа он не дождался - 12 апреля 1945 г. президент Рузвельт умер.
Американский президент игнорировали мнение ученых-ядерщиков
Сциллард составил меморандум для нового президента Г.Трумэна, в котором аргументировал необходимость прекращения работ по атомной бомбе и попросил принять его. Трумэн, сославшись на недостаток времени, поручил это Джемсу Бирнсу, которого собирался назначить Государственным секретарём США. Бирнс слушал Сцилларда вежливо и внешне внимательно, но было ясно, что он не разделяет его мнение.
После испытания 16 июля 1945 года в Аломогордо первой атомной бомбы многие американские учёные обращались к президенту Трумэну с просьбой не допустить применения атомной бомбы, поскольку Германия уже капитулировала, а Япония находилась на грани капитуляции. Все эти и многие другие предложения учёных были оставлены без внимания.
Был создан так называемый «Временный комитет», состоявший из политиков и военных. Комитет рассматривал вопрос не о том, надо ли использовать атомную бомбу, а о том, как её лучше применить. Группа учёных во главе с Джемсом Франком разработала и направила в Комитет документ, получивший название «Доклад Франка», в котором, в частности было сказано: «Военное преимущество США, достигнутое путём внезапного применения атомной бомбы против Японии, будет сведено к нулю последующей потерей доверия и волной ужаса и отвращения, которое охватит мир и, вероятно, расколет общественное мнение внутри страны».
Однако мнение ученых не было принято во внимание американскими политиками. Вместо этого в докладе предлагалось продемонстрировать всему миру ядерную бомбу, взорвав её где-нибудь на необитаемом острове, чтобы Америка могла сказать миру: «Вы видите, какое оружие мы имели, но не воспользовались им. Мы готовы отказаться от его применения и в будущем, если другие нации присоединятся к нам и согласятся на установление эффективного международного контроля» .
Они провели ядерную бомбордировку
Развалины Хирасимы
Ядерный взрыв в Нагасаки
Комитет рассмотрел «Доклад Франка» и отклонил его. Президент США Трумэн твердо знал, что возмездия не последует, и отдал приказ об атомном нападении на Японию. 6 августа 1945 года атомная бомба «Малыш» была сброшена на город Хиросима. Сразу после этого президент США Трумэн сделал публичное заявление:
«16 часов назад американский самолет сбросил одну бомбу на Хиросиму - важную базу японской армии. Мощность этой бомбы больше мощности взрыва 20 тыс. тонн тринитротолуола. Её взрывная сила в 2 тыс. раз превышает силу английской бомбы "Гранд слэм" - самой большой бомбы, применявшейся в истории войн... Речь идет об атомной бомбе. Это было использование сил, лежащих в основе Вселенной. Силы, которые являются источником энергии Солнца, были сброшены против тех, кто развязал войну на Дальнем Востоке...Мы пошли на азартную игру - израсходовали 2 млрд. долларов на величайшее в истории научное изобретение, хотя ещё не знали, получится ли что-нибудь. И мы выиграли» .
Президент США Трумэн твердо знал, что возмездия не последует, и отдал приказ об атомном нападении на Японию
9 августа 1945 года атомная бомба «Толстяк» была сброшена на город Нагасаки, и американцы опять выиграли, потому что это была игра в одни ворота. После этого Трумэн в своем выступлении по радио сказал: "Мы благодарим бога за то, что она (бомба) появилась у нас, а не у наших противников, и мы молим о том, что бы он указал нам, как использовать её по его воле и для достижения его цели".
Почему Трумэн не обратился за божьей помощью по вопросам целеуказания до принятия решения о сбросе атомных бомб на Хиросиму и Нагасаки, остается на его совести, конечно, если она у него была. Но бог не внял молитвам американского президента и не дал ему никаких указаний о дальнейшем использовании атомных бомб, тем более "по его воле и для достижения его цели".
Да и не следовало бы господину Трумэну пытаться прикрывать свои, сугубо земные цели божественными предначертаниями. Этими двумя атомными бомбами было убито и искалечено около четверти миллиона человек. Вряд ли среди них был хотя бы один из тех, кто «развязал войну на Дальнем Востоке».
Используемая литература:
1. Р. Юнг. Ярче тысячи солнц. Государственное издательство литературы в области атомной науки и техники. Москва, 1961
2. Л. Гровс. Теперь об этом можно рассказать . Атомиздат, Москва, 1964
3. М. Юлиус. Тайна Хантсвилла. Политиздат, Москва, 1964
Проект «Манхеттен» - самый масштабный и секретный проект по испытанию ядерного оружия в двадцатом веке. По сей день неизвестно, как проходили эксперименты, опыт которых был использован для ядерных ударов по Хиросиме и Нагасаки. Мы постарались собрать все, что известно о проекте на данный момент.
В этом населенном пункте и округе в штате Нью-Мексико, не имеющем статуса города или поселка и являющимся статистически обособленной территорией, была создана Лос-Аламосская национальная лаборатория. Это был основной, но не единственный город, в котором велась работа над Манхэттенским проектом. По всей стране было создано несколько засекреченных городов. Один из них под названием Site W в штате Вашингтон по сути был гигантской фабрикой, дающей плутоний, необходимый для производства бомб.
Об экологических последствиях проводимых работ и вреде радиоактивной пыли тогда можно было только догадываться. Узнать, как она влияет на организм можно было лишь одним способом - проверить на подопытных свинках. В качестве них были выбраны койоты. Предпочтя их другим обитателям, ученые исходили из того, что они едят зайцев, рацион которых состоит из загрязненных радиацией листьев. Солдаты отлавливали койотов, вытаскивали их щитовидную железу и измеряли уровень йода.
Токсичное яблоко
В период обучения в Кембридже физик Роберт Оппенгеймер решился совершить убийство. Жертвой был выбран один из преподавателей, для которого физик приготовил токсичное яблоко. Фрукт он накачал ядовитыми веществами и оставил среди вещей преподавателя, рассчитывая, что тот перекусит им во время перерыва. Однако довести план до конца Роберт так и не смог: до прихода предполагаемой жертвы он вернулся и забрал яблоко. Несмотря на темное пятно в биографии, Роберт Оппенгеймер был назначен руководителем самого дорого и секретного на тот момент проекта в истории - «Манхэттен».
Совершенно секретно
Вся жизнь в городе Х, окруженном колючей проволокой, была как под микроскопом. Пропускные пункты, цензура на письма, прослушка телефонов - контролировался буквально каждый шаг. Жили люди в домах с картонными стенами, поэтому о жизни друг друга знали все в мельчайших деталях. Работа над проектом оставалась в стенах «офисов», говорить о ней за пределами, а тем более обсуждать что-то с семьей было строго запрещено. Подавляющее большинство жителей даже и не догадывалось, для чего был построен город Х, пока в августе 1945 года они не услышали по радио, что два города Японии практически стерты с лица земли.
Тринити
Первое в мире испытание технологии ядерного оружия под названием «Тринити» в рамках Манхэттенского проекта проводилось на полигоне Аламогордо в штате Нью-Мексико. Eastman Kodak решили рассказать о нем миру, сняв документальный фильм. После выхода киноленты на студию обрушился шквал жалоб. Зрители картины не просто узнали о том, как и где началась ядерная эпоха, но и в какой-то степени стали частью нее. Как выяснилось позже, коробки, в которые был запакован фильм, были изготовлены из шелухи кукурузы, выращенной в Индиане, поля который были загрязнены радиоактивными осадками после испытаний «Тринити».
Мышиные бомбы
Во время атаки на Перл-Харбор стоматолог из Пенсильвании Литл С. Адамс находился в районе Карлсбадских пещер. В них он увидел летучих мышей, встреча с которыми натолкнула дантиста на безумную мысль - сделать бомбы с летучими мышами. Его хорошей знакомой была Элеонора Рузвельт, и несмотря на всю нелепость проекта, через нее Адамсу удалось продвинуть идею и получить финансовую поддержку. Мышей планировалось вооружать зажигательными бомбами с часовым механизмом и сбрасывать в контейнере над японскими городами. После того, как в пещерах был наловлен отряд крылатых смертников, начались испытания. Некоторые из них на удивление прошли вполне успешно, и при участии мышей было уничтожено несколько зданий, однако вскоре проект свернули сделав ставку на более предсказуемую в действии атомную бомбу.
В год, когда закончилась Вторая мировая, американцы испытали первую в мире атомную бомбу. Работы по её созданию к этому моменту велись в течение трёх лет в рамках Манхэттенского проекта . Бомба советского производства будет испытана только спустя четыре года, в 1949. Она появится на свет стараниями не только учёных - шпионаж позволил СССР ощутимо ускорить процесс её создания.
В годы войны СССР для передачи зашифрованных сообщений использовал шифр Вернама .При правильном использовании - то есть, когда ключ используется лишь однажды - прочитать сообщение не получится. Одной из причин того, что около 3 000 советских сообщений были частично или полностью дешифрованы американцами (а всего их было перехвачено сотни тысяч), может являться как раз-таки повторное использование ключей.
Перехватом и расшифровкой этих сообщений американцы занимались в рамках проекта «Венона» , созданного в 1943 году . Первый же взлом кода, осуществлённый в 1946 году, дал понять: в Лос-Аламосе , где Манхэттенским проектом проводились работы по созданию атомной бомбы, были советские шпионы.
Благодаря расшифрованной информации были установлены личности многих людей, работавших на советскую разведку и передававших ей информацию об атомном проекте.
Первые донесения о начале работ по созданию ядерной бомбы в Великобритании и США начали поступать в СССР в 1941 году . В сентябре этого года в Англии был рассмотрен доклад о создании урановой бомбы, проект по её созданию был назван «Трубный сплав». Содержание доклада было передано Дональдом Маклином - британским дипломатом, членом кембриджской пятерки - в СССР . Тем не менее, идея разработки собственной бомбы популярности в Кремле не получила. Смотрели на неё как на нечто такое, что создать в ближайшие годы не удастся даже на западе.
Вскоре, однако, от агентов советской разведки в США появились донесения: намечается разработка секретной программы, привлечь к ней собираются виднейших учёных, в том числе лауреатов Нобелевской премии . Часть из них вместе с Робертом Оппенгеймером , которому уготовано стать «отцом бомбы», по этим донесениям, выехали из Калифорнии для проведения работ по созданию бомбы. Более того, на эти цели, как сообщалось агентами, правительство собирается выделить 20% от общей суммы расходов на военно-технические исследования. Данная информация показывала, что, вероятно, создать бомбу ещё до окончания войны вполне возможно.
«Ядерную войну можно предотвратить путем создания баланса сил в мире»
Информацию о ходе работ Манхэттенского проекта не всегда приходилось красть. Ряд учёных, участвовавших в работе над ним, в силу своих убеждений решали неформально делиться информацией - в том числе и с советской стороной. О работе с ними в книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль 1930-1950 годы» пишет Павел Судоплатов, занимавшийся атомным шпионажем в НКВД : «Мы понимали, что подход к Оппенгеймеру и другим видным учёным должен базироваться на установлении дружеских связей, а не на агентурном сотрудничестве, и нашей задачей было использовать то обстоятельство, что Оппенгеймер , Бор и Ферми были убежденными противниками насилия. Они считали, что ядерную войну можно предотвратить путем создания баланса сил в мире на основе равного доступа сторон к секретам атомной энергии, что, по их мнению, могло коренным образом повлиять на мировую политику и изменить ход истории».
Игорь Курчатов
О важности добываемой советскими шпионами информации говорит тот факт, что Игорь Курчатов , «отец» советской бомбы, регулярно проявлял к ней интерес и запрашивал дополнительные материалы у разведки. В 1943 году, говоря о них, он писал: «Получение данного материала имеет громадное, неоценимое значение для нашего государства и науки». Ещё одно его письмо этого периода: «До сих пор, работы по трансурановым элементам в нашей стране не проводились. В связи с этим обращаюсь к вам с просьбой дать указание разведывательным органам выяснить, что сделано в рассматриваемом направлении в Америке».
Курчатов не просто просил новую у разведки информацию, он указывал, откуда она ему нужна. Судоплатов пишет: «В своих записках в марте-апреле 1943 года Курчатов назвал семь наиболее важных научных центров и 26 специалистов в США , получение информации от которых имело огромное значение».
В 1944 году Курчатов пишет письмо Берии , возглавившему тогда атомный проект, в котором говорит, что за последний месяц занимался изучением новых материалов объёмом в 3 000 страниц. «Это изучение еще раз показало, что вокруг этой проблемы за границей создана, невиданная по масштабу в истории мировой науки, концентрация научных и инженерно-технических сил, уже добившихся ценнейших результатов. У нас же, - говорит Курчатов - несмотря на большой сдвиг в развития работ по урану в 1943-1944 году, положение дел остается совершенно неудовлетворительным».
Одним из главных учёных, сотрудничавших с советской разведкой, был Клаус Фукс . Он родился в Германии в 1911 году , изучал математику и физику сначала в Лейпцигском университете , а затем - в Кильском . В 1932 году он вступил в Коммунистическую партию Германии . После того как Гитлер получил в стране власть, он ушёл в подполье, а затем, по приглашению семейной пары, с которой он познакомился на антифашистской конференции в Париже , он едет в Англию .
Клаус Фукс
Приютившая его семья познакомила Фукса с Невиллом Моттом - физиком, который в 1977 году получит Нобелевскую премию - и последний соглашается взять его своим ассистентом. В 1937 году Фукс получает докторскую степень.
В 1940 году его взяли под стражу как гражданина враждебной державы, но спустя полгода ему было разрешено вернуться в Англию . В мае 1941 года с ним связался Рудольф Пайерлс из Бирмингемского университета и предложил принять участие в работе над «Трубным сплавом» - британским проектом по разработке атомной бомбы.
Вскоре Клаус Фукс вышел на связь с Юргеном Кучинским , преподавателем в Лондонской школе экономики , сотрудничавшим с советской разведкой. Тот познакомил его с Симоном Кремером , секретарём военного атташе СССР в Англии . Так Фукс начал сотрудничать с ГРУ , советской внешней разведкой. Его курьером стала сестра Юргена , Рут , уже успевшая поработать в Шанхае вместе с известным советским разведчиком Рихардом Зорге .
В конце 1943 года его, а также Пайерлса , отправили в Колумбийский университет для работы над Манхэттенским проектом . В Америке он перешёл в ведение НКГБ , его курьером стал Гарри Голд .
Летом 1944 года Фукс перешёл на работу в Лос-Аламосскую лабораторию . Там он зарекомендовал себя как талантливый учёный; оставил после себя ряд работ на ядерную тематику. Он также присутствовал на первом испытании атомной бомбы.
Он продолжал работу в Америке до 1946 года , а затем вернулся в Англию, где также занимался атомными исследованиями. Фукс сотрудничал с советской разведкой до 1949 года, а затем - вероятно, из-за информации, добытой с помощью «Веноны» , - появилась информация, что, возможно, он является шпионом. В декабре 1949 года его допросила МИ5 , британская контрразведка, но обвинения в свой адрес он отверг. Вскоре он сам признался, что был шпионом.
В ходе допросов он отрицал, что был в контакте с другими шпионами, но сказал про курьера, работавшего с ним - Голда . Арест последнего и его дальнейшие показания приведут к задержанию ещё одного шпиона, Дэвида Грингласса , курьером которого, предположительно, также был Голд .
В тюрьме Фукс проведёт девять лет и четыре месяца, а после освобождения уедет в ГДР .
Юлиус и Этель Розенберги родились в Нью-Йорке . Встретились они в 1936 году в Лиге молодых коммунистов, тремя годами позднее поженились. Тогда же Юлиус закончил колледж, получив степень по электротехнике. В 1940 году он начал работать инженером-инспектором в инженерных лабораториях войск связи в Нью-Джерси .
С советской разведкой Юлиуса свёл высокопоставленный член Коммунистической партии США , Бернард Шустер . Завербовал его советский шпион Семён Семёнов в День труда 1942 года в Центральном парке Нью-Йорка .
Семёнов привлёк внимание американской контрразведки в 1943 году и годом позже был отозван на родину. Его сменил Александр Феклисов . Этот период выдался для Юлиуса Розенберга достаточно плодотворным: он сумел завербовать несколько людей, один из которых, Уильям Перл , работая в предшественнике НАСА , снабжал НКВД тысячами документов, включая полный набор проектных и производственных чертежей первого американского серийного реактивного истребителя - Lockheed F-80 Shooting Star . Сам Юлиус, работая после увольнения из войск связи в Emerson Radio, вероятно, передал советской разведке рабочую модель радиовзрывателя.
Зятем Юлиуса Розенберга был Дэвид Грингласс , который уже упоминался выше. НКВД заинтересовалось им, так как тот работал в Лос-Аламосе над атомным проектом - и, после разговора Юлиуса с женой Дэвида , Рут , она согласилась завербовать мужа.
В 1946 году Грингласса увольняют из армии, и он вместе со своим братом Берни и Юлиусом начинает своё дело - небольшую автомастерскую в Манхэттене .
В июне 1950 года Грингласса арестовывает ФБР за шпионаж. Поначалу он отрицал причастность своей сестры Этель к делам Юлиуса , но затем поменял своё мнение - сказал, что она набирала записки своего мужа. В 1951 году на суде он дал показания против Юлиуса и Этель , в обмен на это обвинения не коснулись его жены Рут. Его посадили на 15 лет, но отпустили после девяти с половиной, и он вернулся к жене.
На суде против Розенбергов он сказал, что передал Юлиусу зарисовку поперечного разреза атомной бомбы «Толстяк» . Они же молчали и пользовались правом не свидетельствовать против себя.
Теодор Холл с раннего детства демонстрировал впечатляющие способности в математике и науке. Он сумел проскочить три класса в школе, поступил в колледж в возрасте 14 лет, а Гарвардский университет закончил, когда ему было 18.
Во время отпуска в Нью-Йорке , в 1944 году , он отправляется в офис Компартии США , чтобы найти человека, который передал бы информацию о Манхэттенском проекте в СССР . Пойти на такой шаг ему посоветовал его сосед по комнате в Гарварде - Сэвилл Сакс . Так он встретил Сергея Курнакова - бывшего царского офицера, бежавшего в США и ставшего журналистом. В Америке он становится коммунистом и советским агентом. Холл отдаёт ему свой доклад. Офицер резидентуры Анатолий Яцков передаёт его в Москву, а Холл вскоре официально становится советским информантом по кличке MLAD - «молодой».
Холл , вероятно, предоставил СССР самую важную информацию о Манхэттенском проекте - включая описание конструкции бомбы. Позднее свои поступки он объяснит тем, что хотел не допустить американской монополии на атомное оружие, ведь она могла бы превратить одну нацию в угрозу всему миру.
В 1946 году он начинает работу в Чикагском университете; там он встречает свою жену. Холл продолжает передавать информацию, теперь уже о новом поколении атомного оружия, СССР . ФБР допросило его в 1951 году, но не выдвинуло обвинений. В 1962 году он переезжает в Англию для работы в Кембриджском университете и остаётся там до выхода на пенсию.
Как выяснилось после обнародования информации о проекте «Венона» в 1995 году, свидетельства о причастности Холла к шпионажу были, но в ФБР посчитали, что данные, добытые в рамках «Веноны» , не будут приняты в суде, и не стали компрометировать программу. Тогда 72-летний Холл и рассказал, что заставило его сотрудничать с советской разведкой.
Манхэттенский проект
В сентябре 1942 года, сразу после вступления в новую должность и получения звания бригадного генерала, Лесли Гровс отправился с инспекцией по предприятиям, вовлеченным в атомный проект. То, что он увидел, порядком его разочаровало.
Первую остановку он сделал в Питтсбурге, где находились исследовательские лаборатории, принадлежащие корпорации «Вестингауз». Перед ними стояла задача сконструировать объемные высокоскоростные центрифуги для выделения урана-235. Определенно то было не лучшее место для начала проверки. У ученых накопились технические проблемы, проект балансировал на пределе. И по рекомендации Гровса эти исследования вскоре закрыли.
Из Питтсбурга Гровс направился в Колумбийский университет Нью-Йорка, где изучался метод газовой диффузии. Контролировал работы химик Гарольд Юри. Ученые, с которыми здесь встретился Гровс, более оптимистично высказывались об изучаемом ими методе. Единственной серьезной проблемой была коррозия, вызываемая гексафторидом урана. В газодиффузионной установке требовалось смонтировать бесчисленное количество пористых мембран из коррозиеустойчивого вещества. Пока такое вещество известно не было. Гровс счел, что работы следует продолжить, но усомнился, что они дадут положительный результат.
Из Колумбийского университета путь Лесли Гровса лежал на запад. 5 октября генерал прибыл в чикагский «Метлаб». Он пришел к выводу, что возведение экспериментального реактора, которым руководил Энрико Ферми, уверенно продвигается вперед. Однако Гровс поразился, насколько смутно ученые представляли себе детали работы, которые с инженерной точки зрения считались фундаментальными. Если бомбу планируется сконструировать вовремя, то программа уже должна была дать ответы на ключевые вопросы. Сколько потребуется урана? Какого размера будет бомба? Как долго будут продолжаться работы? Физикам же, казалось, доставляло удовольствие предполагать и прикидывать. Гровс заметил физикам, что если бы перед ними стояла задача организовать свадебный банкет, то разговоры наподобие «Мы можем ожидать от десяти до тысячи гостей» совсем не годились бы для грамотного планирования.
Гровс, убежденный, что его окружают одни «ботаники», считал необходимым еще раз дать понять своим подчиненным (среди которых, кстати, было несколько нобелевских лауреатов): он не испытывает пиетета перед их ученостью. Гровс утверждал, что его десятилетнее среднее образование стоит двух докторских степеней. После этого генерал дал ученым время обдумать важность этого утверждения. Но Лео Силарду времени на размышления почти не понадобилось. «Как можно работать с такими людьми?!» – вопрошал он своих коллег. Впрочем, неприязнь между Силардом и Гровсом была взаимной: генерал почти сразу счел венгерского эмигранта-физика «возмутителем спокойствия» и приложил немало усилий, чтобы интернировать его как «враждебного иностранца».
Из Чикаго Лесли Гровс двинулся дальше на запад, в радиационную лабораторию Беркли, куда прибыл 8 октября. Эрнест Лоуренс, мастерски превративший инспекцию в экскурсию, произвел на Гровса очень приятное впечатление. Гровс надеялся, что хотя бы здесь, в Калифорнии, его ждут хорошие новости. Лоуренс пообещал продемонстрировать ему новейшую машину. На тот момент он перешел от работы с 93-сантиметровым циклотроном к использованию 467-сантиметрового суперциклотрона, который уже был готов. Лоуренс сел за пульт управления огромной машины и объяснил, как она работает. Впечатленный Гровс спросил, сколько времени потребуется, чтобы приступить к практически значимому разделению. Лоуренс признался, что пока сколь-нибудь серьезные опыты не проводились; машина еще ни разу не работала дольше 10–15 минут подряд. Чтобы в циклотроне установился необходимый вакуум, она должна проработать от 14 до 24 часов.
Генерал, чувствуя себя обманутым, направился в лабораторию Роберта Оппенгеймера в Беркли. Удивительно, но эта встреча прошла совсем не так, как можно было предположить, зная описываемых персонажей. Оппенгеймер – худой, аскетичный, остроумный интеллектуал с леворадикальными взглядами. Гровс – белозубый, полноватый, консервативный сын пресвитерианского пастора, пропитанный прагматизмом военный инженер, с презрением относящийся к «ботаникам». Но при всем очевидном несходстве эти двое сразу прониклись симпатией друг к другу.
Позднее Лесли Гровс так отзывался о физике, который стал знаменитым благодаря атомному проекту:
С точки зрения сегодняшнего дня кандидатура Оппенгеймера кажется самой подходящей, поскольку он полностью оправдал наши ожидания. Работая непосредственно под руководством Комптона, он возглавлял исследования по созданию бомбы и, без сомнения, знал абсолютно всё, что тогда было известно в этой области. Однако его исследования носили теоретический характер и сводились, по существу, к грамотной оценке мощности взрыва в результате реакции деления ядер атомов. В таких же практических областях, как разработка конструкций взрывателя и бомбы, обеспечивающих ее эффективный взрыв, ничего не было сделано. <…>
Он человек больших умственных способностей, имеет блестящее образование, пользуется заслуженным уважением среди ученых, и я все больше склонялся к мысли, что он справится с предстоящей работой, ибо в своих поисках я не мог найти ни одной кандидатуры, хоть сколько-нибудь более подходящей для решения поставленных задач.
Еще Гровса поразило умение Оппенгеймера доходчивым языком объяснять сложные научные проблемы. Но, что важнее, физику удалось обнадежить Гровса. «Экспертов в этой области нет, – заявил Оппенгеймер. – Она слишком нова». Однако, если всех ученых, изучающих физику бомбы и ее конструкцию, собрать в одной специальной лаборатории, они смогут решить все проблемы, с которыми пришлось столкнуться.
Гровс мыслил в том же направлении и сам планировал создать специальную лабораторию в «Зоне Y». 15 октября он предложил Оппенгеймеру возглавить ее.
Многим специалистам, занятым в проекте, такое назначение показалось немыслимым. На то было немало причин. Во-первых, Оппенгеймер – теоретик со свойственным теоретикам неумением проводить эксперименты. Во-вторых, у него нет Нобелевской премии, а ведь в проекте уже задействовано много нобелевских лауреатов, которым логичнее было бы предложить пост, соответствующий их статусу. И в-третьих, Оппенгеймер дружит с коммунистами, а значит, проект под его руководством может оказаться в опасности. Но все доводы были проигнорированы. Гровс нашел «своего человека» и быстро продавил решение через самые разные комитеты. Роберт Оппенгеймер получил назначение 19 октября 1942 года.
Теперь предстояло найти место для «Зоны Y», где должна была разместиться новая центральная лаборатория. Отдаленный лесистый каньон Хемес-Спрингс в Нью-Мексико Оппенгеймер отверг как слишком «мрачное и удручающее место». Поисковая группа двинулась от Хемес-Спрингс к плато с другой стороны гор Хемес, на котором располагалась частная школа для мальчиков, которая называлась «Лос-Аламосское ранчо». Среди ее выпускников можно назвать Уильяма Берроуза и Гора Видала. Кроме того, эту школу хорошо знал Джеймс Конент – он подумывал отдать туда своего младшего сына. Здесь были здания, водопровод и электричество. Единственная проблема – грунтовая дорога, проложенная к плато от Санта-Фе, расположенного в 50 километрах юго-восточнее, выглядела как тропинка, утопающая в грязи. Тем не менее генералу Гровсу понравилось, что комплекс находится в таком изолированном месте.
На первом этапе Оппенгеймер полагал, что в лаборатории потребуется разместить не более тридцати ведущих ученых плюс вспомогательный персонал. Гровс сразу начал переговоры о приобретении участка, которые завершились быстро и успешно: школа так и не восстановилась после Великой депрессии, поэтому ее последние выпускники получили дипломы 21 января 1943 года.
Оппенгеймер приступил к неофициальному набору ученых для лаборатории через несколько дней после назначения на пост руководителя. Теперь, когда нашли «Зону Y», он и Лоуренс занялись делом всерьез. Многие ученые пытались уклониться от работы в отдаленном месте, некоторые жаловались на трудности с переездом. Лео Силард, например, заявил: «Там никто не сможет ясно мыслить. Все, кто туда отправятся, сойдут с ума».
Но большая часть ученых, которым предложили переехать в Лос-Аламос, сильнее всего беспокоились о том, что им придется работать в военной лаборатории, а значит, служить в армии, чего им совсем не хотелось. Физики Исидор Раби и Роберт Бахер из Массачусетского технологического института убедили Оппенгеймера, что лаборатории нужно сохранить «научную автономность», а превращение ее в чисто армейскую структуру совсем не обязательно. Генерал Гровс согласился с этим неохотно, оговорив, что военные сохранят свою иерархию и будут отвечать за безопасность комплекса.
Итак, ученые Лос-Аламоса получили возможность работать на атомный проект как гражданские лица. Однако из-за беспрецедентных мер безопасности лаборатория вскоре стала напоминать концентрационный лагерь.
Основные сведения
К секретному проекту, стартовавшему в 1939 году, были подключены многие крупные учёные, эмигрировавшие в 1933 году из Германии (Фриш , Бете , Силард , Фукс , Теллер , Блох и другие), а также Нильс Бор , вывезенный из оккупированной Германией Дании. В рамках проекта его сотрудники работали на европейском театре военных действий , проводя сбор ценной информации о немецкой ядерной программе (см. Миссия «Алсос»).
К лету 1945 года военное ведомство США сумело получить атомное оружие, действие которого было основано на использовании двух видов делящегося материала - изотопа урана-235 («урановая бомба»), либо изотопа плутония-239 («плутониевая бомба»). Главная сложность при создании взрывного устройства на основе урана-235 заключалась в обогащении урана - то есть в повышении массовой доли изотопа 235 U в материале (в природном уране основным изотопом является 238 U , доля изотопа 235 U примерно равна 0,7 %), чтобы сделать возможной цепную ядерную реакцию (в природном и низкообогащённом уране изотоп 238 U препятствует развитию цепной реакции). Получение плутония-239 для плутониевого заряда не было связано напрямую со сложностями в получении урана-235, так как в этом случае используется уран-238 и специальный ядерный реактор .
Тринити » на основе плутония-239 (в ходе испытания тестировалась именно плутониевая бомба имплозивного типа) было проведено в штате Нью-Мексико 16 июля 1945 года (полигон Аламогордо). После этого взрыва Гровс очень показательно ответил на слова Оппенгеймера: «Война кончена», - он сказал: «Да, но после того, как мы сбросим ещё две бомбы на Японию».
Манхэттенский проект объединил учёных из Великобритании, Европы, Канады, США, в единый международный коллектив, решивший задачу в кратчайшие сроки. Тем не менее, Манхэттенский проект сопровождался напряжённостью в отношениях США и Великобритании . Великобритания считала себя обиженной стороной, так как США воспользовались знаниями учёных из Великобритании (комитет «Мауд Комитти »), но отказались делиться с Великобританией получаемыми результатами.
Разработка урановой бомбы
Природный уран на 99,3 % состоит из урана-238 и 0,7 % урана-235 , но лишь последний является расщепляемым. Химически идентичный уран-235 должен быть физически отделен от более распространённого изотопа. Были рассмотрены различные методы обогащения урана , большинство из которых были проведены в Национальной лаборатории Ок-Ридж .
Применение наиболее очевидной технологии, центрифуги, провалилось, однако электромагнитное разделение, газовая диффузия и термодиффузия успешно применялись в проекте.
Разделение изотопов
Центрифуги Электромагнитное разделение Газовая диффузияПервое испытание ядерного взрывного устройства «Тринити » на основе плутония-239 было проведено в штате Нью-Мексико 16 июля 1945 года (полигон Аламогордо).
См. также
- Британская ядерная программа: М.С.Фэктори Валей , Ураган (ядерное испытание)
Напишите отзыв о статье "Манхэттенский проект"
Примечания
Литература
- Л. Гровс
Ссылки
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Манхэттенский проект
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Предыдущая статья: Чему равна скорость света Следующая статья: Чувственное и рациональное в познавательном процессе